Родственные чувства

Работать в тишине — занятие для меня просто невыносимое, а потому мы принялись за разговор.

— Так с чего к тебе снова сестра прицепилась? — спросил Элрик, вгоняя лопату возле первой тыквы почти до самого черенка.

— Представляешь, — сказал я, всаживая лопату возле второй, — она вдруг решила, что я недостаточно хорош.

— Недостаточно хорош для чего?

— Недостаточно хорош для кого, — поправил его я, снова вбивая лопату в землю. — Для всех. Для родителей. Для нее. И для всей деревни.

— Ага... — протянул Элрик. — И в чем заключались ее упреки? Эй, Лик, не увиливай от работы — дави на лопату сильнее.

— Да давлю, я, давлю. — Что ж, пришлось повиноваться. — Она говорила, что я лентяй. Что часто не делаю того, что должен, или того, что от меня обычно ждут.

— Ага, — снова протянул крепыш в ответ, сбрасывая с лопаты приличную кучу земли. — Ну, с этим не поспоришь. Особенно мне, другу, который знает твой главный жизненный девиз.

— "Я пришел в эту жизнь исключительно за развлечениями, а с необходимостью труда я мирюсь, как с неизбежным злом". Ты про этот что ли? — усмехнулся я.

— Угу, — отозвался друг.

— Так это я, ну... — Спорить было бессмысленно — такое правило и правда у меня имелось. — Но ты сам посуди. У меня есть Дар. Так? — спросил я, прекратив работу и опершись на лопату.

— Так, — согласился крепыш, продолжая неистово окучивая тыкву.

— Для его освоения я потратил девять лет в магической школе и два — в магической академии. И потрачу еще четыре.

— И что?

— А то, что я потеряю столько лет на обучение. А посему, не достоин ли я некоторой поблажки? — широко улыбнувшись, поинтересовался у друга я.

— Ну, — неуверенно протянул силач.

— Смотри. У тебя уже есть свое ремесло, у Лациса есть свое ремесло. А у меня его, как такового, нет. А потому и денег в избу пока что не приношу. Такое положение разве не заслуживает снисхождения?

— Хм...

— Жениться, опять же, я из-за этого пока не могу. Тоже, дело, не как у всех.

— Э-э-э, — пробормотал друг и, отбросив толстый ворсистый стебель, принялся за обкапывание с другой стороны.

— Да и потом. Вот стану я магом. Что тогда? — продолжал разглагольствовать я. — Чай, не дома сидеть придется, а сражаться то с разбойниками-лиходеями, то с какими-то монстрами-страхолюдинами. А если, не приведи великие боги, война? Кто пойдет в армии в первых рядах? Мы, маги. Да, я понимаю, — в войне достанется всем. Но одно дело пройти войну, окучивая землю, как мы сейчас. А другое — пройти войну настоящим боевым магом. А это что?

— Что? — переспросил друг у умолкшего меня.

— Правильно — это риск, — уверенно заявил я, струсив прилипшую землю с клинка лопаты. — Большой риск. А за него всегда полагаются послабления. Согласен?

Элрик не спорил. За что я его и любил. По-братски.

— Вот видишь! — многозначительно молвил я, указывая пальцем в чистые, без облачка, небеса. — Я это понимаю и не особенно напрягаюсь во всем, что не касается магии. Ты это понимаешь и даже не думаешь меня за это упрекать. А вот сестра моя, Лукреция, не понимает. Ходит, вся из себя такая сочная, свежая и ядовитая, как... придорожная крапива.

— Нет, не крапива, а купена, — похвастал Элрик своим знаниям ядовитых трав.

— Нет-нет, — бросив ненужную лопату, я отрицающе замахал руками. — Не купена, а болиголов, — поправил я.

— Почему именно болиголов? — не понял насмешки друг.

— Потому что от нее болит голова, — победоносно заметил я. — Болиголов — болит голова. Понял?

— Понял! Ах ты шельма. — Элрик расхохотался, согласившись с новым прозвищем сестры. — Я помню как она однажды и ко мне прицепилась и ну меня полоскать: Элрик то, Элрик сё. Доставучая, словно портняжная игла.

— И прилипчивая, словно кусок смолы, — не остался в стороне и я.

— Или как пиявка, — не унимался крепыш.

— Ага. Или как банжан, вцепившийся в корни тыквы.

Слова о червяке снова напомнили нам о брошенной работе и мы, отсмеявшись, вновь принялись за дело.

Закончив с первой тыквой и убедившись, что злосчастного червя под нею нет, я медленно перешел ко второй. Хотя скорее не перешел, а переполз — непривычное к такому труду тело истерически просило об отдыхе: руки и ноги гудели, спина болела. Да и жаркая погода никак не способствовала делу — на небе по-прежнему не было ни облачка. Очень хотелось пожаловаться на все своему напарнику. Только Элрику, как всегда, все нипочем. У него здоровье железное — копает себе и копает, хоть бы заикнулся о передышке. Лесоруб, понятное дело. Он к подобной работе привычный.

Только я не такой. Совсем не такой.

Копнув еще с десяток раз и окончательно умаявшись, я остановился и призадумался. Эх, если бы был способ узнать о местонахождении червя без изнурительного копания-перекапывания...

Воодушевленный этой мыслью, я отложил лопату и присев на корточки, прикоснулся ладонью к горячему боку тыквы.

— Эй, ты чего? — спросил Элрик, заметив мои движенья.

— Цыц. Не мешай, — отмахнулся я, стараясь сосредоточится.

— Не мешай? А кто тогда лопатой махать будет?

— Вот ты и махай, раз у тебя это так хорошо получается. А я буду думать, — проворчал я, злясь, что приходится тратить время на бесполезные разговоры.

— Как скажешь, — ответил он и, засопев, отвернулся. Обиделся? Ну и пусть. Если мне удастся что-то придумать, то мои проволочки окупятся с лихвой.

Я снова приложил руку к твердому плоду, и, применив магию, попытался призвать к себе воду растения, как проделывал это вчера с водой дома. Но у меня ничего не получилось. Оно и понятно — там, дома, та вода была "ничейной". А эта влага принадлежала тыкве, и она для меня "чужая".

Но дело не в этом. Главное — влага отозвалась на мой призыв.

Теперь я решил попробовать сильнее. Я сосредоточился, облегая магией все растение. Охватил, напрягся, призвал его влагу к себе. С тем же успехом, тщетно. Но на мгновение я увидел то, на что и рассчитывал — всю тыкву от кончиков корней до самых малых пестиков и тычинок. Точнее, не их самих, а той влаги, что по ним текла. Увидел как картинку, или как отражение. Полученное видение длилось не долго, словно я углядел кусочек отражения на разбитой рябью луже. Но этого оказалось достаточно — в получившейся картинке я не заметил ничего лишнего. Никакой лишней влаги. А значит... А значит, длинного, жадного до корней червя под этим растением быть не могло.

— Здесь его нет, — громко сказал я, и повернулся к растению, что вскапывал крепыш. — Эл, бросай лопату, — властно скомандовал я. — Кажется, я нашел способ, как нам быстро управиться с этим делом.

— Магией? — сразу догадался крепыш.

— Ну да.

— А раньше догадаться было слабо?

Вопрос резонный. Но нет лучшего учителя, чем голод. Или, как в данном случае, боль.

— Не мог. А ты, вместо того, чтобы умничать, лучше отойди. Мне для заклинания нужен простор.

— Как скажешь. — Он не возражал и послушно сделал пару шагов назад.

Я помагичил снова. Не эта. Перешел к третьей и повторил сначала. Не эта. Четвертая? Не она. Пятая? Нет. И не шестая, и не седьмая. Эта? Нет. Может следующая? Снова нет. Осматривать таким приемом тыквы оказалось не на много легче, чем окапывать их вручную — мой прием хоть и оказался весьма надежным, но уж слишком сильно меня выматывал. По-хорошему мне следовало бы его обдумать и хорошенько доработать, но не ради экономии ли времени все это замышлялось?

А потому я просто стиснул зубы и продолжил заниматься делом.

Сомненья вызвало двадцать первое по счету растение, когда я и мои силы оказались практически на пределе. Под этой тыквой влаги оказалось больше, чем обычно. Гораздо больше, чем под любым из двух десятков предыдущих. Да и картинка-отпечаток выглядела здесь другой. Может, такова особенность этого растения? А если нет?

Хотя чего гадать, когда рядом стоит изнывающий от безделья здоровяк?

— Эл, — здесь копай, — отдал я распоряжение напарнику.

— А почему здесь? — удивился он. Оно и понятно — я же ему ничего толком не объяснил.

— Эл, тебе же все равно где копать. Верно?

— Ну?

— Вот и копай здесь, — заявил я тоном, не предполагающим возражений.

— А ты?

— А я? — Я демонстративно улегся на землю и положил уставшую голову на небольшую тыквину. — А мне копать не нужно. Банжан на поле всегда только один. И если я прав, сидит он под этим самым растением. А поскольку нашел его я, то честь выкопать его я представляю тебе.

— Ну, гляди. — Напарник без промедления взялся за шершавый черенок.

Через некоторое время копатель издал крик радости, наполовину смешанный с удивлением.

— Ты чего? — спросил я.

— На глубине земля рыхлая. Значит банжан точно здесь.

— Я же говорил. А ты копай, копай.

Еще немного, и крепыш бросился на землю, и немного повозившись, осторожно вытащил из нее длинное извивающееся тело.

— Какой красавец, — протянул я, с любопытством разглядывая большую черно-красную веревку размером с вытянутую руку. — Да эта не червь, это целая змея.

Мы снова весело расхохотались.

— Теперь мы можем отдать червя хозяйке, и с чистой совестью отправиться на речку, дабы отмыться от праведного, но грязного труда.

— А ей червь-то для чего? — спросил приятель, когда мы потопали к домику Кофры.

— В качестве доказательства выполненной работы. А потом она может делать с ним, что захочет. Пусть хоть... суп из него сварит.

— Гы-гы-гы...

* * *

Приканчивая завтрак, я тщил себя надеждой, что уж сегодня, да после вчерашней удачи, мне не перепадет никаких забот.

Оказывается — зря.

— Ликий, — спросила мать, убирая со стола горшок с похлебкой. — Чем ты думаешь сегодня заняться?

— Ну, я собирался пойти с Лацисом на рыбалку, — поделился я своими планами, вымазывая хлебом остатки рагу.

— Ты же не любишь рыбачить? — немедленно встряла Лукреция.

— Не люблю, — честно ответил я. И правда — что может быть интересного в рыбалке? Сидеть столько времени без движенья, чтобы поймать пару-тройку рыбешек? Нет, это не по мне. — А вот Лацис рыбачить любит. Да и я не прочь лишний раз побывать на речке. Если, конечно, кое-кто не подкинет мне лишних хлопот, — многозначительно протянул я.

— Кстати, о делах, — привычно встрепенулась мать. — Витольд, что скажешь?

— На сегодня у меня для него ничего не будет, — отмахнулся отец, продолжая сосредоточенно доедать еду.

"Это хорошо", — с облегчением подумал я. — "Ну, матушка, и ты не подведи".

— И у меня дома тоже ничего не найдется.

"Слава великим богам!"

— А вот по делам старосты... Есть у меня одно старое да неразрешенное дело.... — неуверенно протянула она.

Я внутренне содрогнулся. Неразрешенное? Это потому что никто не может его разрешить? Или не хочет? Что же это тогда? Уборка запревшего мусора? Чистка нужников? Копание сорняков? О боги — этот пугающий список можно продолжать сколько угодно.

— Дело это, ну, не простое. Ты помнишь Янцика и его семью?

Само собой я их помнил.

— Наш деревенский счетовод? — уточнил я на всякий случай, притягивая к себе кружку с квасом. — Тот, который помогал мне в детстве учиться азам сложения и вычитания?

— Да, он самый. Так вот — с начала весны его крышу облюбовали птицы, красные ткачики.

— Облюбовали? Это как?

— Поселились на ней, а потом соорудили себе гнездо.

— Хм, и что? — спросил я, отхлебнув из кружки. По правде говоря, я совсем не помнил, как должны выглядеть эти птицы и чем же так плохо такое соседство. Птицы и звери... Ну не интересны мне для меня.

— Ткачики — птицы большие. И лапы у них большие. А на лапах — когти. Не маленькие, нужно признать. Они ж питаются разной земляной пакостью, и такие когти у них для того, чтобы ими было сподручно разгребать землю.

— Верю. И что?

— Ну как ты не понимаешь? — Мать всплеснула руками. — Ткачики поселились у Янцига на крыше. Они на ней живут, ходят иль бегают. И когда все это происходит, шума от них внутри дома — не приведи боги!

— Да неужели? — не поверил я.

— Именно так, — подтвердила она — Я сама не раз там бывала по делам старосты. И уверяю тебя — когда эти птицы начинают творить свои хороводы да беготню, то кажется, что над тобой вытанцовывает целый табун ладно подкованных жеребцов!

— Ого. — Табун, что танцует над головой? Это действительно громко.

— Теперь понимаешь? А представь, что так они шумят самого утра и до поздней ночи.

Я покачал головой — такого я представить себе не мог.

— А еще представь, что такое клацанье раздается не день, не два, а седмицу за седмицей. И так — с самого начала весны.

— Ну, это, да. — Ну а что еще я могу сказать?

— Этот шум это только одна из их бед, — вмешалась в разговор Лукреция. — Наглые птицы удумали потихоньку подъедать полюбившуюся им крышу.

— Ткачики едят крышу? — Что за чудеса? Или среди птиц такое бывает?

— Да, откусывают от нее по кусочку. Я сама видела. Еще чуть-чуть и крыша Янцика станет подобна ситу.

— Хм...

Теперь я смог оценить всю глубину несчастья, постигшего односельчанина. Но разве с этим нельзя ничего поделать?

— А он пробовал, ну, убрать этих наглых птиц со своей крыши? — спросил я первое, что пришло мне в голову. — Убить? Отравить? Поставить на них силки? Это же самое простое решение этой напасти!

— Он не может, — печально отозвалась мать. — Ни пристрелить, ни отравить. Ни он и никто другой.

— Это почему?

— Потому что красные ткачики — птицы счастья. Так считается в этих краях. И ни у кого из наших на них не поднимется рука.

"Значит, у Янцика горе, потому что ему привалило слишком много счастья?" — с грустью усмехнулся я. — "Никогда бы не подумал, что такое бывает. Вот беда так беда".

— А что если просто их сгонять? Взять, например, палку, и...

— Сгонять? — ответила вместо матери возмущенная сестра. — Братик да ты чем слушал? У этих птиц когти размером с палец. А еще клюв размером с кинжал. Сгонишь их с крыши, как же.

— То есть силой никак и миром никак, да? — Я немного подумал. — А если хитростью? Переманить в другое место? Еды набросать, где подальше. Прикормить их, как рыбу.

— Была такая мысль, пробовали. Но птицы все время возвращаются. Теперь у них на крыше гнездо, с яйцами. Как же их бросить?

Вот задача так задача.

— А еще кто-нибудь что-нибудь пробовал? Какие-то идеи у соседей были? — спросил я, потому как у меня умные мысли уже закончились.

— Самой лучшей идеей оказался совет охотников. Они сказали, что красные ткачики очень боятся коршунов, — сообщил отец. — Поэтому сосед заказал у ребят чучело этой птицы и затем прикрепил его на крышу.

— И что?

— А ничего. Точнее — сначала ткачики, как и полагалось, разлетелись от пугала, как от чумы. А затем пообвыкли, вернулись и расклевали его на части.

— О как!

— Вот-вот.

— Ну, хорошо. — Кажется, я вник в суть соседской проблемы. Мне осталось выяснить только один вопрос. — А мне-то про это вы зачем рассказываете?

— Что бы ты узнал про беду своего соплеменника, — объяснила мать. — Узнал и попытался ему помочь.