Родственные чувства

Родственные чувства

* * *

Возвращаться домой, особенно после длительного отсутствия — особое чувство. Что может сравниться с ним? Крупный выигрыш в карты? Нет. Сданные на высший бал задания? Тоже нет. Белоснежные плечики рыжеволосой Ивонны? О да, они действительно хорошо. Но — нет. Возможно, все это разом и может сравниться с тем самым чувством — чувством возвращения в родную обитель. И то лишь с большой натяжкой.

Потому что дом — это все-таки дом.

— Спасибо, Гай. Дальше я доберусь сам, — поблагодарил я возницу, едва заметил среди деревянных строений до боли знакомые очертания.

— Само собой, Ликий, само собой, — прохрипел старик и притормозил свою пегую клячу, давая мне соскочить с телеги. — Давненько я тебя у нас не видал. Вот я и подумал, что ты дорогу к дому запамятовал. — Возница хохотнул.

— Это правда — меня не было дома всю весну, — согласился я. — Но дорогу к дому я не забыл. Скажешь тоже.

Старик прекратил смеяться. Вот же шутник нашелся!

— К нам, домой, надолго? — поинтересовался он, надвигая на брови широкую соломенную шляпу — летнее полуденное солнце слепило вовсю.

— Да. До празднования первого урожая, — ответил я.

— Значится на все лето. Хм, это хорошо, — сказал старик и кивнул.

— Хорошо? И чем же? — ухмыльнулся я. — Гай, неужели ты так сильно за мною соскучился?

— Я? Да нет, что ты. Просто лишние руки в деревне не помешают. Работы то у нас о-го-го сколько, — многозначительно заявил сосед и многозначительно воздел палец к небу.

От этих слов меня резко перекосило.

— Ну, передавай привет родным. Вечером зайду на празднование. — Не став дожидаться моего ответа Гай стеганул лошадку, и его телега покатилась обратно к деревенской околице.

И тут меня прорвало.

— Мои руки? На уборке? Ха — и не мечтай, старый пень, — бросил я вслед удаляющейся спине. — Не для того я приехал домой, чтоб на своих руках натирать мозоли! Слышишь?!

Но старик уже не слышал. Ай, ну и ладно — не до него сейчас — передо мною стоял дом. Мой дом. Дом, где вырос я, моя сестра, и где жили мои родители. Я оглядел крепкие стены из толстых сосновых бревен, бросил взгляд на широкую двускатную крышу. Нет — совсем ничего не изменилось. Даже окна закрытые все теми же белыми занавесками в мелкий зеленый горошек. А за домом, чуть поодаль — сарай для коров и сад с огородом, огороженные низким досочным забором. Да, все там же где и всегда. И это хорошо.

Прислушавшись, я попытался различить во дворе знакомые голоса. Кто сейчас дома? Отец? Мать? Сестра? То-то обрадуются они моему приезду. Отец, само собой, чувств никаких не покажет — он у меня такой. Мать? Ну, та у меня сдерживаться не станет и сразу кинется мне на шею. А еще у меня есть сестра. Она, конечно, обрадуется, что ее младший брат приехал домой. Но обрадуюсь ли от ее радости я? Навряд ли. Сестра у меня — та еще штучка.

Нет, никаких голосов не слышно. Значит, кто бы ни был сейчас на хозяйстве, он находился в доме. Что ж — устрою им сюрприз.

Я осторожно отворил калитку, на цыпочках поднялся по затертому крыльцу, проскользнул в недавно подкрашенные, двери, и неслышимой тенью ступил в полумрак сеней. Но в привычных стенах и тьма не беда. Три шага вперед, два направо, повернуть в проем, сделать поворот — и вот он, вход на кухню, закрытый плотным куском дерюги, дабы не дать разлететься по дому запахам.

Из кухни доносили голоса. Разговаривали двое, обе — взрослые женщины. Судя по голосам — мать и одна из наших соседок. Хм, не моё ли прибытие они обсуждают?

Я замер, прислушиваясь.

— Мая, я же говорили тебе, твоя корова сама не встанет на ноги. Говорила? — раздался осуждающий голос моей матери.

— Говорила, Эйра. Но... — тоскливо отозвалась, чуть всхлипнув, гостья.

— Что но, Мая?

— Но то лекарство для скотины стоило целую кучу денег. Потому-то я и решила немного обождать с его покупкой. Думала, авось оно как-то само образуется...

— И что из этого вышло? Твоей буренке стало лучше? — Вновь осуждающий голос матери. — Нет. Оттого сейчас ей нужно более сильное лекарство. А потому и более дорогое.

— Но у меня и на первое лекарство денег едва хватило. Помоги, госпожа староста!

— Эх, Мая, Мая. Говорила я тебе, что скупость до добра не доводит? Но так и быть — я тебе помогу.

Да, моя мама — староста нашей деревни. И ее задача — помогать всем бедным и нуждающимся соседям. Даже таким скудоумным скупердяйкам, как наша соседка Мая. Да — моя мать с этим неплохо справляется. Только вот зачем ей это — ума не приложу. Быть матерью и женой — ей этого мало, что ли? Твой дом — твоя крепость. И только твоя. Так нет же: мало ей своих бед-невзгод — тянет ее и чужие беды на плечи взвалить. И она взваливает. И уверенно их разрешает. Вот такая она у меня.

А еще моя мать очень красивая женщина. И потому своей симпатичной внешностью я обязан именно ей. У меня, как и у нее, маленький острый подбородок, приятные черты лица и мягкие, цвета спелой пшеницы, волосы.

Но вот мой отец, Витольд, человек не мягкий. Он — настоящий мужчина. Хотел с самого юношества стать именитым виноделом? Да, еще как хотел. Десять лет он искал хороший сорт винограда и нашел. Еще несколько лет разыскивал для него хорошую землю и тоже нашел — здесь, возле деревни Барн. Не испугался, что деревня расположена почти у самого края Гоблинского леса. Отгородил поле, отстроил винодельню, получил первый хороший урожай винограда, сделал вино, продал его и разбогател. Потом снова, и снова, и снова, год за годом. Еще через пару лет он нашел себе труженицу-жену, мою мать. Еще через пару зим построил дом, обзавелся хозяйством, завел ребятишек. К чему это я? Да к тому, что мой отец, в отличие от матери, все несет в дом, все в свою семью. Вон он, настоящий мужчина. Понятное дело, ему так же предлагали стать старостой нашей деревни. Только ему-то это зачем? На нем семья и собственное дело — есть о ком и о чем заботиться.

Говорят, что мне от отца достался не только высокий рост, а еще и весьма непростой характер. Не, про рост я совсем не спорю — он у меня что надо. А характер... Как по мне, то я просто душка... если не лезть ко мне в душу бес спроса. Особенно — с разными нравоучениями.

Что ж — настала пора явиться себя пред матушкины очи. Только как бы поэффектнее это сделать?

Осторожно скользнув за дерюгу и оказавшись на кухне, я быстро выпрямился, засунул руки в карманы брюк и натянул на лицо ехидненькую улыбочку — пусть думают, что я давно уже тут стою. Какое-то время женщины меня действительно не замечали, а когда увидели, то умолкли на полуслове, и расширенными глазами воззрились на внезапно явившуюся фигуру.

То, что надо!

Первой, конечно же, пришла в себя мать.

— Ликий! Ты уже дома? — воскликнула она, продолжая глядеть на меня во все глаза.

— Дома, дома, — хохотнул я громко. — Стою тут уже невесть сколько, слушаю ваши речи.

— Опять шутишь, да?— не поверила мне она.

— Конечно, шучу, — признался я. Да, маму провести нелегко.

— Надо же, а я ждала тебя только к обеду. Стряпня-то моя еще не готова. — Мать в отчаянье всплеснула руками.

— Так мне что, пойти еще прогуляться? — заметил я с напускной небрежностью. — Так это я могу. Посижу у друзей, браги попью...

— Да что ты, что ты, — засуетилась мать. — Заходи, присаживайся. — Я видел, что мать так и рвется обнять свое давно не виденное дитя, но при соседке стесняется. Я покачал головой, давая понять, что и сам не горю желанием обниматься — не люблю всех этих нежностей. Я же парень, в конце концов, а не девка какая-нибудь.

— Тогда я быстренько тебе чего-нибудь состряпаю? Ты же с дороги? Проголодался, небось?

— Тут я отказываться не буду, — согласился я. Сделав пару шагов, я плюхнулся за длинный дубовый стол — есть хотелось неимоверно, с самого утра у меня во рту не было ни крошки. Нет, деньги на еду, у меня само собой имелись. Но с чего мне перебиваться дешевой трактирной стряпней, когда до дома осталось всего ничего?

Пока мать крутилась возле печи, мне предстояло некоторое время отбиваться от назойливых вопросов сидящей напротив соседки.

— Ликий, Ликий, — елейно улыбаясь, ворковала она. — Ты, как я погляжу, еще немного подрос?

— Я? Подрос? Еще чего! — Я скосил взгляд на грузную пожилую женщину, вырастившую трех непутевых детей и нарастившую столько же мешкообразных подбородков. — Да нет, что ты. Куда уж мне еще расти, — привычно отшутился я. — Чтобы головой потолок пробить? Нет уж, спасибо. Да и кроватей на меня и так не напасешься — со старой вон лодыжки давно уже свешиваются.

Все верно — я всегда оказывался выше любого из своих сверстников как минимум на целую голову. Ощущения — словами не передать. Правда, иногда это вызывало определенные трудности с одеждой. Или с теми же кроватями, например. Но оно того стоило.

— Не подрос? Зато наверняка еще больше похорошел. — Мая не прекращала отсыпать мне комплименты. — В деревне все девки будут твои — выбирай любую.

— Девки? Это, хм, да, — засмущался я. Этой весной мне стукнуло семнадцать — самое время подумать о собственной семье. Тем более что и нашим девчонкам я тоже нравился. А что — парень я видный. Не так чтобы силен, стоит признать, но и не слабак. Не так, чтобы умен, но и не глупец. На лицо приятен. Ну и ростом я тоже вышел, что также немаловажно.

Словом, я жених завидный.

Но — не время мне пока еще думать об обряде. Не время.

Что я и сказал.

Мая нахмурилось, силясь понять, что именно я имел ввиду.

— Ах, да, да-да-да, — бодро закивала она и три ее подбородками заколыхались штормовыми волнами. — Тебе ж еще четыре года нужно на мага учиться. Тогда да, тебе и, правда, рано об этом думать.

Вот именно. А все потому, что у меня есть Дар — дар управлять Влагой. Любой влагой, будь-то вода, пар или лед. И теперь, потратив на освоение своего Дара целых одиннадцать лет, я могу смело сказать, что я уже достиг существенных результатов. И даже соответствующая грамота у меня имеется. И не какая-нибудь простая, дешевая, а настоящая, рифленая, с крупной оранжевой печатью. Ну а-то!

От благостных мыслей меня отвлек стук посуды — мать начала накрывать на стол.

— Ох, что это я, — наконец спохватилась гостья. — Вы, наверное, вдвоем остаться хотите? Поговорить о том, о сем? О своем, о домашнем? Так я тогда пойду домой, да?

"Ага, так уж и домой", — усмехнулся я. — "Не домой ты пойдешь, а побежишь к своим соседкам, таким же сплетницам, дабы первой поделиться новостью, что сынок-де старосты домой вернулся. Хотя мне-то, какое до этого дело? Это, даже, и к лучшему — новость о моем приезде разлетится быстрее, и гости пораньше соберутся за праздничным столом".

— Иди-иди, Мая, — согласилась мать.

— Иди, иди — скатертью дорога, — откровенно отозвался я. Мать взглянула на меня с укором, но промолчала.

— Прощайте, госпожа староста. Приятного аппетита, господин маг, — быстро попрощалась словоохотная соседка и, подобрав подол платья, шустро покинула нашу обитель.

— Ну, сынок, рассказывай: как прошла учеба? Как относились к тебе учителя-маги? Как ты ел? Как ты спал? Тебя в академии никто не обижал? А ты сам никого не трогал?

Уплетая вареную картошку, обильно сдобренную салом, я принялся рассказывать матери о том, в каких трудах и заботах прошла моя весна. Рассказывал я обстоятельно, многое, но не все — не к чему ей знать лишние подробности, такие как наказание за споры с учителями, выигранные пари и треснувшие на тренировках ребра. Потому что мои беды это только мои, не мамины.

Гости стали подтягиваться к полднику. Сначала пришли с виноградника несколько наемных крестьян — помогать матери с праздничной готовкой. Затем потянулись соседи, в основном женщины — пришли поприветствовать меня, поздравить мать с моим возвращением и так же помочь с продуктами и готовкой. Ближе к ужину с полей потянулись мужики.

К счастью, мне не пришлось долго скучать в гордом одиночестве — прослышав о моем возвращении, в наш дом заявились мои друзья — Элрик и Лацис. Вот уж с кем всегда можно говорить начистоту! Потому как Элрик и Лацис для меня не просто друзья, а друзья с большой буквы.

Мелкий и худощавый шестнадцатилетний Лацис, нареченный нами Шкетом (сокращенно от Шкелетик), еще с детства втягивал нас, меня и Элрика, в еще большее количество неприятностей, чем я. А потом благополучно от них сбегал. Благополучно для себя, разумеется, потому как ни телосложением, ни силой духа особо не отличался. Поначалу мы на это, само собой, дико обижались. А потом привыкли — Лацис рос у матери без отца и братьев. Откуда же тут храбрости взяться? Мы это понимали. Тем более что парень всегда заглаживал свои проступки большими кусками маминых пирогов, которых та печь была большая мастерица. А еще Лацис знал много разных баек. И сплетен. И что кругом делается. Словом — проще было его простить, чем дуться на него.

А вот двадцатилетний крепыш Элрик в детстве ни в какие неприятности нас не втягивал. Наоборот — он защищал от них и меня и Лациса. От любых неприятностей, будь-то злые соседские собаки или шкодники мальчишки из соседних поселений, прибывшие поглазеть на деревню по случаю ярмарки. Защищал и в детстве, и в юношестве, когда круг наших интересов заметно расширился. С ним и в чужой трактир зайти не страшно, ни в карты с незнакомцами перекинуться. И в наших ремеслах мы друг друга не обижали — лесоруб Элрик, прозванный деревенскими Дуболомом, всегда продавал нам дрова по самой выгодной в деревне цене. А худышка Лацис, работая писчим, делал для нас всяческие бумаги завсегда без очереди.

Словом: друзья с детства — друзья навсегда.

Самым последним домой пришел мой отец — помахав мне с дверей своей широкой мозолистой ладонью, он отправился во главу стола, к матери и громким голосом огласил начало праздничного ужина.

Вот тогда и началось: пожелания долгих лет моим родителям, тосты за мое здоровье, за мое возвращение, за мои успехи на личном и магическом поприще. И прочее, и прочее и прочее. А потом настал через объедаловки и обпиваловки: праздничный стол просто ломился от всевозможных мясных и рыбных блюд, от овощей и фруктов, от пирогов и сдобы, от меда и кваса. А самое главное — на столе стояло множество бутылок вина из отцовской винодельни: белое и красное, сладкое и кислое, с ароматами цветов и ароматами лесов. Здорово! Пей — не хочу. Ну, я и пил. Правда, напиваться до свинского состояния мне нельзя — таков у нас с отцом уговор. Если он хоть раз увидит меня дома в состоянии не стояния, то... Нет, бить он меня не будет, нет. Не в том я уже возрасте, так сказать. Он просто запретит мне пользоваться нашим семейным винным погребом. Запретит навсегда. А это потеря так потеря — словами не описать.

Так что, хочу, не хочу, а меру свою я блюсти обязан. Ибо чревато.

Есть у этого обещания и другая грань — иногда мне приходится за всех отдуваться.

Например, как сейчас. В избе, как и положено, стоит праздничный шум и гам. В одной стороне стола мужики ругаются, на другой — женщины спорят, чей наряд краше. На лавке, что у двери, два мужика песни поют, а в центре кухни три девчонки хороводы выводят. Словом — все как всегда и все как у всех. Только вот соседский кот Тырса не нашел лучшего времени, чтобы попытаться пробраться к нашей кошке Лучине. Все бы ничего, но попытался пробраться он через неплотно закрытое окно. А кошак-то толстый, в оставленную щель залезть не может. Вот и стал он орать благим кошачьим матом, дабы люди смилостивились и впустили его, бедного и несчастного, утолить свои разгулявшиеся кошачьи потребности. Но впускать его людям ни резону, ни желанья нет — у них на душе и в теле праздник, хмель да хмель кругом. И нет им никакого дела до любовных кошачьих бед.

А кто во всем доме единственный более-менее не во хмелю? Я.

Вот отец меня и зовет.

— Ликий.

А я что? А я сижу себе спокойненько на лавке и рассказываю своим друзьям и соседям, как я смог удачно сдать свою последнюю магическую тренировку. Причем рассказываю обстоятельно, так сказать в картинках, коими выступают три кружка огурца и кусок редиски, лежащие в моей деревянной тарелке.

— Представляете? Вот тут стоит ваш покорный слуга, — я тыкаю пальцем в кусок редиски, — а тут — мои собратья-маги. И мне нужно их победить. Представляете? Мне — и победить троих. И знаете, что я тогда придумал?

— Ликий! — снова раздался могучий голос отца. Хочешь, не хочешь, а придется прерваться.

— Да, отец? — ответил я, стараясь докричаться до его края стола.

— Сына, встань и вытолкай обратно этого полосатого горлодера.

— Кого-кого? — не понял я, все еще увлеченный своим рассказом.

— Опять этот похотливый Тырса в окне застрял и орет, словно ему прищемили что-то.

Я прикинул расстояние до окна, количество пьяных тел между мной и обнаглевшим котом и... отрицательно покачал головой.

— Не, отец. Не хочу, — уверенно крикнул я.

— Отчего? — Отец вопросительно выгнул бровь.

— Мне лень, — честно признался я. — Это надо вставать, идти туда, идти обратно. Да и пробираться между нашими гостями то еще неудовольствие. Нет. Мне не хочется.

— Ликий, ты хозяин дома, и к тебе пришли гости. Нужно их уважить.

— Не хочу, — продолжал упорствовать я. — У тебя есть слуги. Их позови.

— Мои слуги сегодня тоже мои гости.

Вот заладил, так заладил.

— Ну отец, — просительно протянул я.

— Ликий! — Он сурово посмотрел на меня и грозно сдвинул брови. Все — это значило, что переговорам конец, и мне ничего не осталось, как подчиниться. Я принялся медленно вставать из-за оживленного стола, так и не закончив увлекательную историю.

Но не успел я, как следует разогнуться, как меня одернул Лацис.

— Лик? — шикнул он.

— Что?

— Не хочешь идти через всю кухню — и не надо. Но тогда как на счет воспользоваться магией? — заговорщицки подмигнул мне подвыпивший блондин.

— Магией? — уточнил я, не понимая, в какую сторону текут его шальные мысли.

— Магией, — подтвердил лукаво Лацис. — Ты же маг? Маг. Вот и угомони разоравшегося кота магией.

— Кота? — Такого испытания моим магическим способностям мне еще не предлагал никто.

— Ага. Ты же сможешь? Сможешь. Вот. Тебе не сложно, а нам — приятно.

— Да-да, — покажи магию, — тут же поддержал товарища Элрик, сидевший за столом справа от меня. — Тебя не было здесь всю весну, а значит, ты научился в академии новым трюкам. Покажи нам что-нибудь этакое!

— Но я же боевой маг, — напомнил я захмелевшим друзьям. — Мое дело врагов рубить, а не фокусы им показывать.

— Ну, Ликий, ну покажи, — подключилась к просьбе высокая статная женщина в зеленом ситцевом платье — наша соседка, Унжа. Она сидела сразу за Лацисом, а потому слышала весь наш разговор. — Устрой нам представление!

Я вздохнул — ох уж эти женщины: все им вынь да покажи.

— Да, Ликий, покажи магию, порадуй старика, — услышав, о чем идет разговор, присоединился к троице просителей старый возница. Я удивленно хмыкнул — старик стариком, а слышит за три версты.

Итак, четверо на одного. Отказать нельзя — пострадает и моя гордость, и моя репутация. Итак, что же такое предпринять?

Но ради славы и друзей можно босиком и поле перейти, не то, что исполнить такой пустяк. Я снова сел на лавку, на мгновенье расслабился, потом сосредоточился и призвал свой Дар. После чего протянул левую руку к кадке с грязной водой, стоящей в левом дальнем углу кухни и применил магию. Под охи и ахи немногочисленных зрителей, из деревянной емкости медленно поднялся большой водяной шар, размером с горшок и понукаемый моей волей, осторожно, минуя препятствия в виде людей и предметов мебели, поплыл прямо к полуоткрытому окну. Кот, увидев такой поворот, тут же умолк, пытаясь сообразить, что ему делать с неожиданной напастью. Но сделать он ничего не успел — я подвел водяную сферу к озадаченному мохнатому любовнику и, прижав его ею, словно подушкой, мягко выдавил из окна на грешную землю. Затем потратил еще немного времени, дабы вернуть использованную воду на место, в кадку.

А теперь прошу меня любить и жаловать! И не стесняйтесь. Прошу — не стесняйтесь!

— Восхитительно! — тут же отозвалась соседка, бурно захлопав от увиденного в ладоши.

— Чудеса, — заулыбавшись, прокряхтел старик Гай. — Чудеса да и только.

— Потрясающе! — с чувством отметил Лацис. — Ты его прям как ногой столкнул. И вставать не надо было.

— Ух, — выдохнул Элрик. — Твоя магия, Лик, это ух — нечто потрясающее. Никогда не могу привыкнуть.

Отец, следивший за происходящим с края стола, ничего не сказал, а просто кивнул головой и вернулся к беседе со своими друзьями.

Я театрально поклонился и потянулся за новой бутылкой.

Однако откупорить ее мне не дали.

— Но Ликий, — раздался из под левой подмышки жалобный голос Лациса. — Метание шаров мы видели еще этой зимой. А нам бы хотелось узреть и что-то новое. А?

— Кстати, верно, — тут же поддакнул Эрик. — Ты же выучил там у себя что-нибудь новенькое?

Вот же ж морды неблагодарные!

— Это и было новенькое, — со вздохом пояснил я, поворачиваясь к неблагодарному блондину. — Зимою я показывал вам метание воды. А это — парение.

— А в чем разница-то? — удивился непонятливый Лацис.

— Да как в чем? Во всем. То было быстрое перемещение воды — раз, и все. А это — медленное, что куда как сложней. Тогда я метал воду только по прямой, а на этот раз, обходил ею все преграды. Понимаете?

— Может, и понимаем, — с видимой неохотой согласился худышка. — Да на наш неискушенный взгляд между тем и этим слишком мало разницы. Правда, Эрик?

— Ну да.

— Вот. — Обретя поддержку, Лацис заговорил куда уверенней. — А потому ты мог бы показать нам... что-то еще? Что-то такое, ну, этакое?

Что-то такое? Я задумался. Мой взгляд случайно упал на компанию отца, мужчины которой распивали куда более крепкие напитки, чем мы. Хм, а что если повторить этот трюк, но на этот раз иначе?

Я снова сосредоточился и призвал свой Дар. Затем протянул левую руку в направлении прозрачных пузатых бутылок. Мгновенье-другое, и из одной из крутобоких бутылок медленно поднялся небольшой водяной шарик. Поднялся, завис ненадолго наш широким горлышком, а потом стал медленно опускаться вниз. Но не обратно в бутылку. Шар из мутной жидкости опустился несколько левее своего прежнего вместилища, а потом серой мышью заскользил между бутылками с выпивкой и блюдами с закуской, ложками и тарелками, пустыми и полными кружками, шустро и уверенно продвигаясь в мою сторону. Еще немного — и матово блестящая жидкость шустро запрыгнула в мою кружку, которую я осушил в мгновения ока. Затем я мельком взглянул на отца — на произошедшее он никак не отреагировал. Значит — абсолютно ничего не заметил. Итак, поставленная цель оказалась достигнутой.

— Восхитительно. Просто восхитительно! — снова восхитилась женщина.

— Вот невидаль-то, — одобрительно прокряхтел старик. — Сила богов. Сила богов!

— Здоровски! — обрадовано отозвался Лацис и широко улыбнулся. — Вот это по-нашему. Это я понимаю.

— Впечатляет, — поддержал его и Элрик.

Я протянул руки к запримеченной ранее бутылке. Но разве друзья дадут отдохнуть?

— А еще? Еще ты чему-нибудь научился? — умоляющим тоном протянул белобрысый проказник.

— Научился, — снисходительно сообщил ему я. Конечно, как не научиться.

— Покажешь? — с надеждою протянул приятель.

— Ну. — Пользуясь заминкой, я таки откупорил приглянувшуюся бутыль. — Новый приемчик не для этой кухни. Вот когда мы выйдем провожать гостей...

— Заметано! — Глаза Лациса радостно заблестели.

— Уж мы-то напомним, можешь быть уверен, — вторил ему бас с другой стороны

Гости стали расходиться, когда на улице стало уже темнеть. Выведя друзей в огород, я показал им, что обещал. Воспользовавшись свои Даром, я призвал влагу из кадки с дождевой водой. Но на этот раз я сотворил не шар, а водяное копье, размером с руку, и заставил его красиво зависнуть в воздухе.

— Это... м-да... впечатляет, — огорошено протянул крепыш, еще не привыкший к моей новой магии.

— Ага, ага, — согласился Лацис, так же потрясенный увиденным зрелищем. — А что с ним, э, можно делать?

— Как что? Можно им метнуть во врага. Я же боевой маг. Значит, все, чему я обучен, перво-наперво можно и нужно применять в бою. — Я взмахнул правой рукой, и с помощью магии запустил копье в пустующее поле. Вскоре раздался далекое "плюх" — копье упало и оросило землю.

— Далеко пошло, — восхитился Эрик. — И много таких копий ты можешь создать?

— С десяток, — ухмыльнулся я.

— Ого, не мало, — восхитились мои друзья.

— А-то, — не чуть не стесняясь согласился я. — Но! Этой магии можно найти совершенно другое, и более интересное применение.

— Какое? — тут же вспыхнул неугомонный Лацис.

— Сейчас покажу, — хитро ответил я. — Я этот фокус долго отрабатывал, так что....

Созвав новое водяное копье, я не стал поднимать его вверх, а наоборот, опустил в густую траву, а сам, позвав друзей, направился к стайке девушек, давеча водивших хороводы у меня на кухне.

— Девушки-девушки, а не проводить ли нам, бравым молодцам, вас по домам? — игриво поинтересовался я.

Стайка прыснула от смеха.

— Нет, спасибо, мы сами, — ответила самая бойкая из девиц. — А-то знаем мы ваши проводы — будете к нам всю дорогу приставать.

— Да мы-то не будем, — клятвенно заверил я. — А вот змеи, что ползают здесь по ночам, вот они — будут.

— Ночные змеи? — удивились девчонки. — Нет тут никаких ночных змей. Все вы врете.

— Правда? — протянул я, и, сделав удивленные глаза, заставил копье приблизиться ко мне. Трава вблизи от нас подозрительно зашуршала.

Это заставило девушек быстренько передумать.

— Ой, мамочки. — Девушки инстинктивно девушки бросились к нам, а одна из них нечаянно прижалась ко мне своими мягкими и теплыми окружностями. М-м-м, красота.

— Тогда провожай, — уже не просили, а требовали они. А я что? А я не против, а напротив

Я обернулся к Эрику и Лацису с выражением на лице "а что я вам говорил!" Белобрысый плут тут же состроил просительную мину, о значении которой трудно было не догадаться.

— Девочки, в это время змей в траве много, а потому помощь моих друзей станет нам не лишней...

Домой я вернулся за полночь — усталый, нагулявшийся, но жутко довольный. И это только первый день моего отдыха. А значит, впереди меня ждет еще много интересных походов и приключений.

* * *

Завтракали мы вчетвером — я, отец с матерью и сестра. Лукреция вернулась домой под самое утро, и я старательно рассматривал контуры ее светлого платья, пытаясь разглядеть, изменилась ли моя старшая сестра за минувшую весну или нет. А точнее — выросла ли она в своих, м-м-м, мягких местах. Оказалось, что не выросла. Ни на ноготок. Нет-нет, мне-то, в мужском смысле, до ее прелестей дела нет. Просто, чем меньше у нее всего "там", тем несноснее и непримиримее она ведет себя с окружающими. И я — не исключение. Мало того, что она уже моя страшная сестра, мнящая себя моим извечным учителем и наставником. Так она еще возомнила, что я — худший образчик для воспитания. А поскольку она и с лучшими ведет себя не самым приятным образом, то, что говорить о худших?

Так вот — до конца завтрака ничто не предвещало беды. Мать наложила нам в тарелки мяса, оставшегося от вчерашнего банкета, немного зелени и налила в кружки свежего кваса. Мы немного поговорили о том о сем — о посевах, о погоде, о ценах и о ярмарках. Все как всегда.

Под конец трапезы я, ни о чем себе не подозревая, решил уведомить родителей о своих планах на этот день.

Тут-то все и началось.

— Я собираюсь сегодня пойти с друзьями на речку. Думаю, что пробуду там вплоть до самого ужина.

Отец кивнул, не поднимая головы от тарелки. Вот и хорошо.

Но тут неожиданно откликнулась мать.

— Я, конечно, понимаю, что ты совсем недавно приехал, и что тебе хочется порезвиться и все такое, — с понимающим видом сказала она. — Но как насчет помощи?

— Помощи? Кому? — не понял я, отставляя опустевшую кружку в сторону.

— Отцу. Мне. Сестре, — тут же взялась за перечисление мать.

— Помочь? И чем же? — вопросил ее я.

— Да всем, чем сможешь.

Я почувствовал, как над моим беззаботным времяпрепровождением начинают сгущаться темные тучи.

Но я спешил поддаваться панике.

— Мать, ну смотри. Я только что приехал. Ну, почти только что, — попытался я воззвать к материнским чувствам. Например, к состраданию. Чего-чего, а этого у матери не отнять. — Еще не прошло и одного дня, как я оказался дома. А ты — работать. Я даже отдохнуть-то, как следует, не успел.

— Так и мы тоже без отдыха трудимся. Корпим в поте лица, день ото дня, — тут же ответила она. — Я понимаю, что ты, может статься, еще не настроился на серьезную работу...

— Вот-вот. — Я тут же взял быка за рога. — Не настроился я. Мне бы дать на отдых еще немного времени. День, другой, третий... — "А лучше семь. А еще лучше — два раза по семь", — с мрачной надеждой подумал я.

— Но ты мог бы начать с каких-нибудь небольших работ. То там, то тут. Помочь нам по мелочи!

По мелочи? Вот уж нет! От малой работы до большей — всего один шаг. А удовольствие, как от кружки с маслом — что малую выпьешь, что большую — все равно на блевоту потянет. Но, судя по странному, невесть с чеготкуда взявшемуся напору моей матери, запачкаться, мне, очевидно, придется.

Тучи над моей головой стали еще темнее.

— Спроси для начала у отца — может, ты на винограднике чем-нибудь будешь ему полезен?

Услышав о работе на винограднике, я непроизвольно вздрогнул и с тоскою закрыл глаза. Полезен? На поле? Да на поле любой может стать полезным: хоть стар, хоть млад. Собрать нанесенный ветром мусор, выполоть сорняки, обрезать разросшиеся кусты, собрать вредоносных насекомых. Наносить воды, в конце концов. Любое поле, как оголодалый монстр — сожрет всех, кто к нему придет, пережует, и выплюнет вон для продолжения бесконечного каторжного труда.

Я зажмурился еще сильней. Вот сейчас отец как поднимет голову от тарелки и начнет перечислять для меня задания...

Но ответ отца меня удивил.

— Нет. Сегодня Ликий мне на виноградном поле не нужен.

Все трое (я не исключение) с удивленным видом уставились на главу семейства.

— Да. Он мне сегодня не нужен, — снова прогудел в комнате его громкий бас. — Может, он много чего и умеет. Но вот в его ловкости я не уверен. А кто не проворен, тот мне на поле не нужен. Я свой виноградник растил двадцать зим, а потому не хочу запускать козла в огород. Еще потопчет или сломает мне чего. Или свою магию использует, где не надо. Нет, уж лучше я обойдусь старыми, но проверенными работниками.

Отец, как всегда, был сама суровость.

"Пронесло?" — с радостью подумал я. — "Меня пронесло?" — Уж от кого от кого, а от отца такого подарка я никак не мог ожидать. Если отец решит, что моя помощь ему нужна, то никакими оправданиями и отговорками мне не отделаться. Сражаться с ним, все равно, что пытаться пальцами раскрошить булыжник — ни толку, ни удовольствия, так еще и пальцы в кровь расцарапаешь. Нет, поспорить с отцом конечно можно. Но обычно такие споры заканчивались занудным нравоучением о том, что, мол, раз я таких простых истин понять не могу, то нечего мне и рта раззевать. А тут — ни спора, ни ссоры. Чудеса.

— Хм, ну раз ты так считаешь, — озадаченно протянула мать.

— Считаю, — строго ответил отец. — Мать, может тебе он станет в надобности?

— Пока нет, — покачала головою она. — Лукреция, а тебе?

— Этот недотепа? Да он не в жизни мне не сгодится! — фыркнула сестра.

На другой ответ от сестры я и не рассчитывал. И поэтому выходит, выходит что...

— Тогда раз ни в поле, ни в доме для меня работы нет, выходит, я могу пойти на речку?

Все правильно — действуй, пока есть для этого благоприятная обстановка. Куй железо, пока горячо, лови рыбешку, пока светло, собирай виноград, пока в поле трудиться рад. Или как там еще?

Отец кивнул. Я перевел взгляд на мать. Та стояла, глубоко над чем-то задумавшись.

— Раз для тебя на сегодня нет работы ни в поле, ни дому, то может, тогда ты поможешь мне с работой старосты? — спросила она меня с некоторой надеждой.

В ответ на ее предложение я неистово зарычал. Мысленно, конечно же. Ни отцу, ни ей, ни сестре моя помощь не надо. Так ишь чего удумала — чтобы я помогал деревне. И что на нее нашло — ума не приложу.

— А с чем именно я, извиняюсь, могу, м-м-м, помочь? — без особого интереса, поинтересовался я, демонстративно скрещивая руки на груди.

— Да есть одно небольшое дельце. Легкое и не сложное. Как раз для такого случая.

— Легкое и не сложное? Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался я. Все легкое и несложное я люблю. Просто обожаю.

— У нашей соседки, старушки Кофры, беда с земляными червями. Точнее, с одним — с банжаном, — тут же взялась пояснять она. — Завелся один такой на ее огороде. Кофра этой весной посадила на огороде тыквы. А тыквы и банжаны, это как кошки и мыши. Словом, если мы не поможем нашей старой соседке, то плакали ее тыквы мелкими мышиными слезами.

— Тыквы и банжан? Это понятно. Но чем я смогу ей помочь?

— Все просто. Вскопай несколько тыквенных грядок на ее огороде, да посмотри, под которой из них завелся банжан, — тут же объяснила мою задачу мать. — Найдешь банжана — хорошо. Не найдешь — завтра пойдешь еще раз.

— Вскопать пару тыквенных грядок? — Я прикинул объем работ и замахал руками. — Да это займет у меня времени никак не меньше чем до полудня!

— Вот видишь, это не много. Зато потом ты будешь совершенно свободен и сможешь пойти на речку к друзьям.

Мое понятие "немного" сильно отличалась от материнского.

Я попробовал зайти с другой стороны.

— А почему копать для нее должен я? У нее же есть дети. Вот пусть они и копают! — попытался откреститься я от этой забот.

— Дети ее, Урник и Пок, с утра до вечера трудятся в полях, дабы прокормить свои семьи. У них просто не хватает сил, чтобы работать еще и на огороде матери.

— Но почему помогать ей я должен именно я? — Моему возмущению не было предела. — Что, у нас в деревне других помощников мало?

— Помощников много, да только все заняты на своих работах, — терпеливо объяснила моя родительница. — Да и вообще, что это за вопросы такие — с чего да почему? А ты помнишь, как три года наш знахарь, дед Инвар, сильно заболел, и для тебя некому было приготовить целебную настойку? А матушка Кофра взяла да и приготовила. И не задавалась тогда вопросом, зачем да почему.

Эту историю я отлично помнил.

— Ну так это когда было-то, — тоскливо заметил я.

— Давно не давно, а быть благодарным надо. Ведь все мы тут как одна большая семья. А бабка Корфа тебе как... бабушка.

Я вздохнул, потому что ответить было нечего.

— Лик, так я могу на тебя рассчитывать? — вновь поинтересовалась мать. — Ты возьмешься за это дело?

— Хорошо-хорошо, я помогу, — с грустью на сердце согласился я. Как не грустить — мой первый беззаботный день с друзьями, словно корова языком слизала. Ну что за невезенье такое!

— Только помни — копай глубоко — банжаны любят прятаться на глубине, — напутствовала она меня мудрым словом.

— Да уж постараюсь не забыть, — с горьким вздохом ответил я, ставая из-за стола и направляясь к выходу из кухни.

— А я пойду и проверю, чтобы твой ненаглядный сынок сдержал свое твердое слово, — насмешливо проворковал псевдо-сладкий девичий голосок. Лукреция, да. Кто же еще.

* * *

Я постарался не мешкать, чтобы без помех первым выскользнуть во двор. Но куда там — проворная Лукреция нагнала меня в сенях, у самого выхода.

— А я тут уже выходить собрался, — попробовал я избежать неприятного разговора.

Ага, размечтался.

— Да ты что? — возмутилась сестра. Я поднял взгляд — ее личико искажала гримаса нескрываемой злобы. Ох, что сейчас будет. — Ты хоть представляешь, как сильно мне не хочется за тебя краснеть?

— А ты что, краснеешь? — попытался отшутиться я, прекрасно понимая, что-что, а краснеть моя сестра не умеет с рождения.

— Да, краснею, — твердо заверила она меня. — И кстати — снова, снова и снова.

Видимо, избежать выволочки мне все же не удастся. Что ж, тогда воспользуюсь своим золотым правилом: лучшая защита это нападение.

— Ага, — мигом окрысился я. — А ты не встревай, куда тебя не просят. Снова, и снова и снова.

— Да? А как я могу не встревать? — Лукреция воинственно уперла свои руки в худющие бока. — Не встревать, когда ты так позоришься на глазах у своих родителей!

— Я? Позорюсь? И чем же? — возмущенно фыркнул я.

— Да тем, как ты себя ведешь, — заявила старшая сестра.

— И как же именно я себя веду? — попытался подразнить ее я.

— Ты ведешь себя как последний... последний... эх, — Лукреция яростно выдохнула, очевидно, едва сдержавшись, дабы не выпалить бранное слово. Правильная, а как же. — Ты ведешь себя не как родной сын — вот как.

— Не как сын? — Такое оскорбление стало для меня откровением. Я сделал шаг назад, чтобы оглядеть ее с ног до головы. Симпатичное личико, как у мамы, шикарные светлые волосы, как и у меня. И наряжается недурно — это светло-зеленое платье, что сейчас на ней, хоть и с чрезмерно закрытым лифом, но очень ей идет. Но характер... О, боги — отчего у этой симпотяжки столь ужасный характер? — А как же я должен себя вести, не подскажешь? — возмущенно всплеснул руками я.

— А на меня что, посмотреть невмоготу? — разозлившись от моего непонимания, вспыхнула она.

— На тебя? — Я сделал круглые глаза.

— Да. На меня, — сказала она. — Тебе с утра дают поручение, а мне нет. Знаешь, почему?

— Почему?

— Да потому что я сама знаю, что необходимо выполнить и когда.

— Вот это да, — съязвил я.

— Да. А еще у меня, у твоей сестры, никогда не проверяют, насколько хорошо я выполнила свою работу.

— Да ну? — усмехнулся я.

— Не нукай, не запряг. Все потому, что в качестве моей работы еще никто никогда не сомневался. Потому как я все делаю на совесть.

— О как, — снова съехидничал я.

— Да, именно так. Я пашу за троих, и никогда не требую для себя никаких привилегий и...

— А все почему? — Я попытался сбить ее с толку. Но Лукреция восприняла вопрос со всей своей серьезностью.

— А все потому что я — старший ребенок. И мои родители мною должны гордиться!

"Бедная сестра", — с печалью подумал я. — "Как же тяжело быть такой, такой.... Словом — такой".

— Понял-понял. — Я выставил ладони в миролюбивом жесте. — Ты у нас героиня. Спасительница. Слава тебе, слава и слава. Да. А я просто маг. Маг Влаги. Тебе это ни о чем не говорит? — усмехнулся я.

— Да, ты маг, — неожиданно быстро согласилась она. — Но в отношении с родителями это ничего не меняет. Ничего. Совершенно ничего.

— Да ну? — Кажется, сегодня я побил рекорд своей язвительности.

— Будь уверен. Для них ты по-прежнему должен быть идеальным сыном. Послушным и любящим. И исполняющим их волю до тех пор, пока сам не обзаведешься своею семьей. Хотя вряд ли кто позарится на такого оболтуса.

— Оболтуса? — попытался усмехнуться я, дабы утихомирить накаляющиеся страсти. Но проще остановить грозу, чем разбушевавшуюся Лукрецию.

— Думаешь, раз ты стал магом, то все — все лавры твои? А вот нет. — Она снова уперла руки в бока. — А ты забыл, кто оплачивал твою учебу в магической школе и магической академии?

Забудешь тут, как же. Даже такой обеспеченной семье, как наша, такую учебу не потянуть. А потому на мое обучение скидывались всей деревней. Конечно, выгода тут была для всех: маг — отличная помощь при нашествии гоблинских банд. А свой маг это выгода вдвойне — ему-то платить не надо.

— Потому помогать жителям своей деревни это не просто твой долг, а твоя святая обязанность.

— Обязанность? Ничего не знаю, ничего не помню, — попытался отмахнуться я. О том же, чтобы принимать ее поучения всерьез, я даже и не подумывал.

А сестра останавливаться не собиралась.

— Теперь ты маг. Маг Влаги. Светлый, как я понимаю, маг. И где же твоя хваленая "светлость"? Где твоя защита слабых и помощь обездоленным? Только на словах и осталась? Вот как напишу я про это в твою магическую академию — тебя живо оттуда отчислят.

— Пиши, — согласился я. — Только ты забыла о том, что я еще не настоящий маг, — улыбнулся я и развел руками в насмешливом жесте. — Вот отбуду еще четыре года, выучу все заклинания и обрету всю положенную силу. И тогда, пожалуйста — вешайте на меня вместе с силой ваше хваленое ярмо ответственности. А пока... — Я снова лукаво улыбнулся.

— О боги, Ликий! — Кажется, сестра поняла, что все ее речи пропали впустую, и она решила сделать последнюю попытку, чтобы вразумить бестолкового братца. — Неужели ты не понимаешь, что ты должник. Ты должен. Должен всем. Должен деревне, должен родителям. Мне должен, как своей старшей сестре. И даже последнему здешнему нищему ты должен. Ты должник. Кому по крови, кому из-за денег, а кому и из чувства долга и чувства справедливости. Так что берись за ум и кончай ерепениться!

"Я — должен ей и всем? Вот уж нет. Я что — мальчик для битья? Ну уж нет". — Я был полностью в этом уверен и собирался вдолбить эту мысль в голову моей озабоченной сестренки.

— Я. Никому. Ничего. Не должен, — елейно улыбаясь, по словам проговорил я. — Никому. И особенно — тебе. — Я попытался ткнуть ее пальцем в грудь, но сестра предусмотрительно отступила на шаг назад. — А если я кого-то чем-то не устраиваю, то мне об этом скажут. И если скажут, то, я думаю, мне так же найдется что сказать в ответ. — Я сделал еще один шаг вперед. Испуганная Лукреция снова отступила и уперлась спиной в деревянную стену. — Но уж тебе я точно ничего не должен, — заявил я, опьяненный своей уверенностью. — То, что ты родилась на год старше меня, не делает меня тебе обязанным. Ничем.

Этот затянувшийся разговор стал меня утомлять. Хм, как бы побыстрее его закончить? Да так, чтобы последнее слово осталось за мной?

— Тем более что... — Пришедшая в голову мысль развеселила меня не на шутку. — А вдруг ты не моя родня сестра? Вдруг ты подкидыш? А? — весело заявил я своей сопернице.

— Я? Подкидыш? — ошалело вопросила она, продолжая испуганно вжиматься в прохладную стену.

— Ты, ты, — ответил я. — Знаешь, ты так на меня не похожа, что эта мысль напрашивается сама собой.

— Но я не... — попробовал возразить мне она, но я не собирался сдавать на попятную — что посеешь, то пожнешь. Посеяла дождь — пожни бурю, ты, надоедливый кусок дегтярной смолы.

— Что-что? Не слышу. — Я дурашливо приложил ладонь к уху, словно бы и вправду ничего не слышал. — Слышу какой-то писк, но не вижу, от кого он раздается.

— Ликий! Прекрати! — Лукреция требовательно топнула ногой.

— А? Не слышу. В этом доме кроме меня и моих родителей больше никого нет, так что мне это, наверное, чудится. — Все, мне надоело дурачиться. Я отнял ладонь от уха, уверенно развернулся к дверям, и со словами "прощай, подкидыш", вальяжной походкой вышел из дома.

А что? Пусть не забывает, что карась, хоть и малая рыбешка, но тоже зубы имеет.

* * *

Элрик и Лацис уже ждали меня у калитки, одетые в простые легкие рубахи и короткие, до колен, штаны — самое то для речки.

— Чего так долго? — полюбопытствовал после приветствия худышка.

— Да опять Лукреция меня доставала, — усмехнулся я, привычно глядя на беспокойного друга сверху вниз.

— И чего на этот раз хотела твой злобный старший брат? — вопросил Элрик, намекая на не совсем девичью фигуру моей сестры.

— Ф-ф-р, — пренебрежительно фыркнул я. — Представляете, она возомнила, что я ей что-то должен. Я — должен ей. Вот умора! — Я всплеснул руками и сотворил кислую мину, демонстрируя свое отношение к явному перебору с ее стороны.

Крепыш и малыш залились дружным смехом.

Я дал им возможность хорошенько высмеяться, прежде чем сообщить печальную новость.

— Парни, — со вздохом начал я. — На речку я с вами пойти не могу. У меня неожиданно появилось дело.

Смех друзей мгновенно стих.

— Какое? — тут же поинтересовался белобрысый.

— Меня попросили вскопать несколько тыквенных грядок у старушки Кофры, — с унынием признался я.

— А зачем?

— Подозревают, что у нее завелся банжан.

— Банжан это да. Только вот вскопать пару грядок, это ведь работы о-го-го, — быстро прикинул Шкет.

— Это да. Вот потому-то сейчас я с вами никак. А вот как управлюсь, то сразу, — клятвенно заверил я их.

Парни озадаченно переглянулись.

— Хм... А давай-ка я тебе помогу в этой твоей работе с грядками, — вдруг отозвался Эрик. — Вдвоем-то быстрее будет.

Я взглянул на друга с искренней благодарностью. Да, такого предложенья я даже не ожидал. Точнее, ожидал, но очень и очень слабо. Все-таки грядки копать это не на песочке нежится. Вот что значит настоящая дружба.

— Благодаря тебе, Элрик, — с чувством ответил я. — Твоя помощь будет мне как нельзя кстати.

— Вот и отлично, — тут же обрадовался Лацис. — Тогда я пойду на речку и все там хорошенько разведаю. А вы присоединяйтесь... потом, как со всем закончите. — Сказав это, он шустро развернулся и стрелой ринулся в сторону реки.

Глядя на быстро удаляющуюся спину приятеля, я лишь вздохнул, но браниться и жаловать не стал — Лацис это Лацис: ожидать от него другого было бы верхом глупости и наивности.

— Что ж, пойдем, друг Эрик? — бодро скомандовал я, положив руку приятелю на плечо.

— Пойдем, друг Ликий, — в тон мне отозвался крепыш.

До избы старушки мы дошагали споро. Калитку открыла сама хозяйка.

— А, Ликий и Эрик? С чем пожаловали к убогой Кофре?

Объяснив старой женщине, зачем и для чего мы к ней пожаловали, я попросил у нее две лопаты и под благодарные охи и ахи мы с другом двинули на длинное тыквенное поле.

Работать в тишине — занятие для меня просто невыносимое, а потому мы принялись за разговор.

— Так с чего к тебе снова сестра прицепилась? — спросил Элрик, вгоняя лопату возле первой тыквы почти до самого черенка.

— Представляешь, — сказал я, всаживая лопату возле второй, — она вдруг решила, что я недостаточно хорош.

— Недостаточно хорош для чего?

— Недостаточно хорош для кого, — поправил его я, снова вбивая лопату в землю. — Для всех. Для родителей. Для нее. И для всей деревни.

— Ага... — протянул Элрик. — И в чем заключались ее упреки? Эй, Лик, не увиливай от работы — дави на лопату сильнее.

— Да давлю, я, давлю. — Что ж, пришлось повиноваться. — Она говорила, что я лентяй. Что часто не делаю того, что должен, или того, что от меня обычно ждут.

— Ага, — снова протянул крепыш в ответ, сбрасывая с лопаты приличную кучу земли. — Ну, с этим не поспоришь. Особенно мне, другу, который знает твой главный жизненный девиз.

— "Я пришел в эту жизнь исключительно за развлечениями, а с необходимостью труда я мирюсь, как с неизбежным злом". Ты про этот что ли? — усмехнулся я.

— Угу, — отозвался друг.

— Так это я, ну... — Спорить было бессмысленно — такое правило и правда у меня имелось. — Но ты сам посуди. У меня есть Дар. Так? — спросил я, прекратив работу и опершись на лопату.

— Так, — согласился крепыш, продолжая неистово окучивая тыкву.

— Для его освоения я потратил девять лет в магической школе и два — в магической академии. И потрачу еще четыре.

— И что?

— А то, что я потеряю столько лет на обучение. А посему, не достоин ли я некоторой поблажки? — широко улыбнувшись, поинтересовался у друга я.

— Ну, — неуверенно протянул силач.

— Смотри. У тебя уже есть свое ремесло, у Лациса есть свое ремесло. А у меня его, как такового, нет. А потому и денег в избу пока что не приношу. Такое положение разве не заслуживает снисхождения?

— Хм...

— Жениться, опять же, я из-за этого пока не могу. Тоже, дело, не как у всех.

— Э-э-э, — пробормотал друг и, отбросив толстый ворсистый стебель, принялся за обкапывание с другой стороны.

— Да и потом. Вот стану я магом. Что тогда? — продолжал разглагольствовать я. — Чай, не дома сидеть придется, а сражаться то с разбойниками-лиходеями, то с какими-то монстрами-страхолюдинами. А если, не приведи великие боги, война? Кто пойдет в армии в первых рядах? Мы, маги. Да, я понимаю, — в войне достанется всем. Но одно дело пройти войну, окучивая землю, как мы сейчас. А другое — пройти войну настоящим боевым магом. А это что?

— Что? — переспросил друг у умолкшего меня.

— Правильно — это риск, — уверенно заявил я, струсив прилипшую землю с клинка лопаты. — Большой риск. А за него всегда полагаются послабления. Согласен?

Элрик не спорил. За что я его и любил. По-братски.

— Вот видишь! — многозначительно молвил я, указывая пальцем в чистые, без облачка, небеса. — Я это понимаю и не особенно напрягаюсь во всем, что не касается магии. Ты это понимаешь и даже не думаешь меня за это упрекать. А вот сестра моя, Лукреция, не понимает. Ходит, вся из себя такая сочная, свежая и ядовитая, как... придорожная крапива.

— Нет, не крапива, а купена, — похвастал Элрик своим знаниям ядовитых трав.

— Нет-нет, — бросив ненужную лопату, я отрицающе замахал руками. — Не купена, а болиголов, — поправил я.

— Почему именно болиголов? — не понял насмешки друг.

— Потому что от нее болит голова, — победоносно заметил я. — Болиголов — болит голова. Понял?

— Понял! Ах ты шельма. — Элрик расхохотался, согласившись с новым прозвищем сестры. — Я помню как она однажды и ко мне прицепилась и ну меня полоскать: Элрик то, Элрик сё. Доставучая, словно портняжная игла.

— И прилипчивая, словно кусок смолы, — не остался в стороне и я.

— Или как пиявка, — не унимался крепыш.

— Ага. Или как банжан, вцепившийся в корни тыквы.

Слова о червяке снова напомнили нам о брошенной работе и мы, отсмеявшись, вновь принялись за дело.

Закончив с первой тыквой и убедившись, что злосчастного червя под нею нет, я медленно перешел ко второй. Хотя скорее не перешел, а переполз — непривычное к такому труду тело истерически просило об отдыхе: руки и ноги гудели, спина болела. Да и жаркая погода никак не способствовала делу — на небе по-прежнему не было ни облачка. Очень хотелось пожаловаться на все своему напарнику. Только Элрику, как всегда, все нипочем. У него здоровье железное — копает себе и копает, хоть бы заикнулся о передышке. Лесоруб, понятное дело. Он к подобной работе привычный.

Только я не такой. Совсем не такой.

Копнув еще с десяток раз и окончательно умаявшись, я остановился и призадумался. Эх, если бы был способ узнать о местонахождении червя без изнурительного копания-перекапывания...

Воодушевленный этой мыслью, я отложил лопату и присев на корточки, прикоснулся ладонью к горячему боку тыквы.

— Эй, ты чего? — спросил Элрик, заметив мои движенья.

— Цыц. Не мешай, — отмахнулся я, стараясь сосредоточится.

— Не мешай? А кто тогда лопатой махать будет?

— Вот ты и махай, раз у тебя это так хорошо получается. А я буду думать, — проворчал я, злясь, что приходится тратить время на бесполезные разговоры.

— Как скажешь, — ответил он и, засопев, отвернулся. Обиделся? Ну и пусть. Если мне удастся что-то придумать, то мои проволочки окупятся с лихвой.

Я снова приложил руку к твердому плоду, и, применив магию, попытался призвать к себе воду растения, как проделывал это вчера с водой дома. Но у меня ничего не получилось. Оно и понятно — там, дома, та вода была "ничейной". А эта влага принадлежала тыкве, и она для меня "чужая".

Но дело не в этом. Главное — влага отозвалась на мой призыв.

Теперь я решил попробовать сильнее. Я сосредоточился, облегая магией все растение. Охватил, напрягся, призвал его влагу к себе. С тем же успехом, тщетно. Но на мгновение я увидел то, на что и рассчитывал — всю тыкву от кончиков корней до самых малых пестиков и тычинок. Точнее, не их самих, а той влаги, что по ним текла. Увидел как картинку, или как отражение. Полученное видение длилось не долго, словно я углядел кусочек отражения на разбитой рябью луже. Но этого оказалось достаточно — в получившейся картинке я не заметил ничего лишнего. Никакой лишней влаги. А значит... А значит, длинного, жадного до корней червя под этим растением быть не могло.

— Здесь его нет, — громко сказал я, и повернулся к растению, что вскапывал крепыш. — Эл, бросай лопату, — властно скомандовал я. — Кажется, я нашел способ, как нам быстро управиться с этим делом.

— Магией? — сразу догадался крепыш.

— Ну да.

— А раньше догадаться было слабо?

Вопрос резонный. Но нет лучшего учителя, чем голод. Или, как в данном случае, боль.

— Не мог. А ты, вместо того, чтобы умничать, лучше отойди. Мне для заклинания нужен простор.

— Как скажешь. — Он не возражал и послушно сделал пару шагов назад.

Я помагичил снова. Не эта. Перешел к третьей и повторил сначала. Не эта. Четвертая? Не она. Пятая? Нет. И не шестая, и не седьмая. Эта? Нет. Может следующая? Снова нет. Осматривать таким приемом тыквы оказалось не на много легче, чем окапывать их вручную — мой прием хоть и оказался весьма надежным, но уж слишком сильно меня выматывал. По-хорошему мне следовало бы его обдумать и хорошенько доработать, но не ради экономии ли времени все это замышлялось?

А потому я просто стиснул зубы и продолжил заниматься делом.

Сомненья вызвало двадцать первое по счету растение, когда я и мои силы оказались практически на пределе. Под этой тыквой влаги оказалось больше, чем обычно. Гораздо больше, чем под любым из двух десятков предыдущих. Да и картинка-отпечаток выглядела здесь другой. Может, такова особенность этого растения? А если нет?

Хотя чего гадать, когда рядом стоит изнывающий от безделья здоровяк?

— Эл, — здесь копай, — отдал я распоряжение напарнику.

— А почему здесь? — удивился он. Оно и понятно — я же ему ничего толком не объяснил.

— Эл, тебе же все равно где копать. Верно?

— Ну?

— Вот и копай здесь, — заявил я тоном, не предполагающим возражений.

— А ты?

— А я? — Я демонстративно улегся на землю и положил уставшую голову на небольшую тыквину. — А мне копать не нужно. Банжан на поле всегда только один. И если я прав, сидит он под этим самым растением. А поскольку нашел его я, то честь выкопать его я представляю тебе.

— Ну, гляди. — Напарник без промедления взялся за шершавый черенок.

Через некоторое время копатель издал крик радости, наполовину смешанный с удивлением.

— Ты чего? — спросил я.

— На глубине земля рыхлая. Значит банжан точно здесь.

— Я же говорил. А ты копай, копай.

Еще немного, и крепыш бросился на землю, и немного повозившись, осторожно вытащил из нее длинное извивающееся тело.

— Какой красавец, — протянул я, с любопытством разглядывая большую черно-красную веревку размером с вытянутую руку. — Да эта не червь, это целая змея.

Мы снова весело расхохотались.

— Теперь мы можем отдать червя хозяйке, и с чистой совестью отправиться на речку, дабы отмыться от праведного, но грязного труда.

— А ей червь-то для чего? — спросил приятель, когда мы потопали к домику Кофры.

— В качестве доказательства выполненной работы. А потом она может делать с ним, что захочет. Пусть хоть... суп из него сварит.

— Гы-гы-гы...

* * *

Приканчивая завтрак, я тщил себя надеждой, что уж сегодня, да после вчерашней удачи, мне не перепадет никаких забот.

Оказывается — зря.

— Ликий, — спросила мать, убирая со стола горшок с похлебкой. — Чем ты думаешь сегодня заняться?

— Ну, я собирался пойти с Лацисом на рыбалку, — поделился я своими планами, вымазывая хлебом остатки рагу.

— Ты же не любишь рыбачить? — немедленно встряла Лукреция.

— Не люблю, — честно ответил я. И правда — что может быть интересного в рыбалке? Сидеть столько времени без движенья, чтобы поймать пару-тройку рыбешек? Нет, это не по мне. — А вот Лацис рыбачить любит. Да и я не прочь лишний раз побывать на речке. Если, конечно, кое-кто не подкинет мне лишних хлопот, — многозначительно протянул я.

— Кстати, о делах, — привычно встрепенулась мать. — Витольд, что скажешь?

— На сегодня у меня для него ничего не будет, — отмахнулся отец, продолжая сосредоточенно доедать еду.

"Это хорошо", — с облегчением подумал я. — "Ну, матушка, и ты не подведи".

— И у меня дома тоже ничего не найдется.

"Слава великим богам!"

— А вот по делам старосты... Есть у меня одно старое да неразрешенное дело.... — неуверенно протянула она.

Я внутренне содрогнулся. Неразрешенное? Это потому что никто не может его разрешить? Или не хочет? Что же это тогда? Уборка запревшего мусора? Чистка нужников? Копание сорняков? О боги — этот пугающий список можно продолжать сколько угодно.

— Дело это, ну, не простое. Ты помнишь Янцика и его семью?

Само собой я их помнил.

— Наш деревенский счетовод? — уточнил я на всякий случай, притягивая к себе кружку с квасом. — Тот, который помогал мне в детстве учиться азам сложения и вычитания?

— Да, он самый. Так вот — с начала весны его крышу облюбовали птицы, красные ткачики.

— Облюбовали? Это как?

— Поселились на ней, а потом соорудили себе гнездо.

— Хм, и что? — спросил я, отхлебнув из кружки. По правде говоря, я совсем не помнил, как должны выглядеть эти птицы и чем же так плохо такое соседство. Птицы и звери... Ну не интересны мне для меня.

— Ткачики — птицы большие. И лапы у них большие. А на лапах — когти. Не маленькие, нужно признать. Они ж питаются разной земляной пакостью, и такие когти у них для того, чтобы ими было сподручно разгребать землю.

— Верю. И что?

— Ну как ты не понимаешь? — Мать всплеснула руками. — Ткачики поселились у Янцига на крыше. Они на ней живут, ходят иль бегают. И когда все это происходит, шума от них внутри дома — не приведи боги!

— Да неужели? — не поверил я.

— Именно так, — подтвердила она — Я сама не раз там бывала по делам старосты. И уверяю тебя — когда эти птицы начинают творить свои хороводы да беготню, то кажется, что над тобой вытанцовывает целый табун ладно подкованных жеребцов!

— Ого. — Табун, что танцует над головой? Это действительно громко.

— Теперь понимаешь? А представь, что так они шумят самого утра и до поздней ночи.

Я покачал головой — такого я представить себе не мог.

— А еще представь, что такое клацанье раздается не день, не два, а седмицу за седмицей. И так — с самого начала весны.

— Ну, это, да. — Ну а что еще я могу сказать?

— Этот шум это только одна из их бед, — вмешалась в разговор Лукреция. — Наглые птицы удумали потихоньку подъедать полюбившуюся им крышу.

— Ткачики едят крышу? — Что за чудеса? Или среди птиц такое бывает?

— Да, откусывают от нее по кусочку. Я сама видела. Еще чуть-чуть и крыша Янцика станет подобна ситу.

— Хм...

Теперь я смог оценить всю глубину несчастья, постигшего односельчанина. Но разве с этим нельзя ничего поделать?

— А он пробовал, ну, убрать этих наглых птиц со своей крыши? — спросил я первое, что пришло мне в голову. — Убить? Отравить? Поставить на них силки? Это же самое простое решение этой напасти!

— Он не может, — печально отозвалась мать. — Ни пристрелить, ни отравить. Ни он и никто другой.

— Это почему?

— Потому что красные ткачики — птицы счастья. Так считается в этих краях. И ни у кого из наших на них не поднимется рука.

"Значит, у Янцика горе, потому что ему привалило слишком много счастья?" — с грустью усмехнулся я. — "Никогда бы не подумал, что такое бывает. Вот беда так беда".

— А что если просто их сгонять? Взять, например, палку, и...

— Сгонять? — ответила вместо матери возмущенная сестра. — Братик да ты чем слушал? У этих птиц когти размером с палец. А еще клюв размером с кинжал. Сгонишь их с крыши, как же.

— То есть силой никак и миром никак, да? — Я немного подумал. — А если хитростью? Переманить в другое место? Еды набросать, где подальше. Прикормить их, как рыбу.

— Была такая мысль, пробовали. Но птицы все время возвращаются. Теперь у них на крыше гнездо, с яйцами. Как же их бросить?

Вот задача так задача.

— А еще кто-нибудь что-нибудь пробовал? Какие-то идеи у соседей были? — спросил я, потому как у меня умные мысли уже закончились.

— Самой лучшей идеей оказался совет охотников. Они сказали, что красные ткачики очень боятся коршунов, — сообщил отец. — Поэтому сосед заказал у ребят чучело этой птицы и затем прикрепил его на крышу.

— И что?

— А ничего. Точнее — сначала ткачики, как и полагалось, разлетелись от пугала, как от чумы. А затем пообвыкли, вернулись и расклевали его на части.

— О как!

— Вот-вот.

— Ну, хорошо. — Кажется, я вник в суть соседской проблемы. Мне осталось выяснить только один вопрос. — А мне-то про это вы зачем рассказываете?

— Что бы ты узнал про беду своего соплеменника, — объяснила мать. — Узнал и попытался ему помочь.

— Ну вот, я узнал. А помочь-то я чем могу? — искренне удивился я. — Я же не маг природы, чтобы над птицами власть иметь.

— Ну сына, — умоляющим тоном протянула мать.

— Мам, я боевой маг, — попытался объясниться ей я. — Если бы нужно было убить этих наглых птиц, то тут бы я вам помог. Но убить вы их и без меня могли.

— Ну Ликий, помоги. Ты же все-таки маг.

— Ну что, что я маг, мам? Я же не всемогущий, правда?

— Знаешь что, брат, — снова вспыхнула всем недовольная сестра. — Если твоя мама просит тебя сходить и посмотреть, можешь ли ты помочь, то не упрямься, а просто сходи и посмотри, — сказала, не выдержав, она.

— Вот и я о том. Ты хотя бы сходи, посмотри, что там да как. А потом решай сам. Хорошо, сынок? Помоги своему односельчанину. Он же тебе в свое время помогал? Помогал. А теперь ты помоги ему. И вообще — мы же одна деревня, одна большая и дружная семья....

При словах "одна большая семья", я недовольно хмыкнул — и почему теперь при упоминании о родственных чувствах у меня возникает это неприятное ощущение, что я вечно что-то кому-то должен? Вот и теперь — сходи туда, знаю куда, но сделай то, не знаю что? Ну, мать — удружила, называется.

— Хорошо, я схожу, — с кривой миной ответил я.

На выходе из дома меня опять перехватила Лукреция.

— И смотри мне — как придешь, действительно думай, а не филонь, — выкрикнула она из дверей, дождавшись, когда я покину избу. И тут же метнулась в дом, дабы оставить последнее слово за собой.

"Вот же ж репей", — нахмурился я. — "И когда же ей надоест меня распекать"?

Лацис все понял по унылому выражению моего лица.

— Опять запрягли? — понимающе осведомился он, отставив удочки в сторону.

— Ну да. Как вола. — Я засунул руки в карманы и скрючился у забора грустной колбаской. — Сказали — помоги семье Янцика. Помоги, чем сможешь. А что я могу? Ни-че-го, — по слогам огласил я свой вердикт и в нескольких словах рассказал приятелю суть проблемы.

На мое удивление, после этих слов мой друг не только не смутился, а даже наоборот — засиял.

— Вот и хорошо, — заявил Лацис подозрительно радостным тоном. — Дом Янцика находится почти у самой реки. Мы пойдем, посмотрим. Удостоверимся, что ты ничем не можешь ему помочь, и с чистой совестью вернемся к моей рыбалке. Ну, чем не план? А? А?? А???

План и взаправду был хорош.

— Что ж, тогда чего же мы ждем? — ухмыльнулся я.

* * *

Я стоял перед Янциком Сулугуни, высоким худым мужиком, безжизненно опустив голову. "Господин маг, помогите, господин маг, помогите". А чем я могу помочь? Я — маг-боец. Мое оружие — водяные снаряды и водяные же копья. А тут даже дыхнуть в сторону цели нельзя. Да, мы остались взглянуть и подумать, что можно сделать с этой бедой. Лацис остался, соблазненный сладкой выпечкой Янциковской супруги, Мерты. А я... Увидав шестерых людей, двоих взрослых и четверых детей, измученных постоянной близостью с такими беспокойными соседями... Родителей, с дрожащими от напряженья руками, и детей, с покрасневшими от слез глазами... Я остался, потому что сжалился. Мне, конечно, палец в рот не клади. Но я ведь и не железный.

Но о чем думать и как помочь, я даже не представлял.

Для размышления нам предложили место недалеко от дома, в саду, за небольшим летним столиком, за которым было почти не слышно непрекращающегося птичьего клацанья.

— И какие будут идеи? — спросил, разлегшись на лавке Лацис.

— У меня идея только одна — влепить им под хвост по несколько водных оплеух. Да нельзя.

— Точно-точно — нельзя, — подтвердил приятель, деловито засовывая в рот первый приторно-сладкий пончик, любезно принесенный Мертой. — Может их можно просто поймать и перенести? Например, сетью.

— Не, не получится — ткачики слишком крупные, — отказал идее я.

— Может можно намазать крышу каким-то маслом? Чтобы они скользили и не ходили? — подал другое предложение друг.

— Нет, не выйдет — крыша у дома Янцика, сам погляди, плоская. Да и с такими когтями, как у них, скользить, думаю, не получится.

— А может... Может можно их крышу чем-то полить? Чем-то липким, например? Чтобы они не скользили, а наоборот, увязли? — выдал Лацис очередную идею.

— Нет, не пойдет, — снова отмахнулся я.

— Почему? — не поверил мне на слово он.

— Во-первых, подумай — это ж сколько смолы понадобиться, чтобы поймать настолько большую птицу? — возразил я.

— Много. А ну и что? Платить же за смолу не тебе?

— Да, не мне. Но не в этом дело. Во-первых, как я уже сказал, смолы для этого понадобится очень много. Во-вторых, представь, что птица к смоле прилипнет, а потом случайно сломает ноги? Скандала будет — не расхлебать. А расплачиваться за это придется нам.

— Ага, понимаю, — нахмурился Лацис.

— Ну а в-третьих — крыша у Янциков теперь очень плоха. Нальешь смолы сверху, а смоляной дождь дойдет донизу.

— О... — протянул приятель, закинул в рот предпоследний пирожок и протянул мне оставшийся. Я покачал головой — не было аппетита. Юноша пожал плечами и быстро оприходовал последнюю вкусность.

— А может их это, можно как-то прогнать? — промолвил я.

— Кого? Птиц? — не понял разомлевший под солнцем Лацис.

— Ну не хозяев же, — усмехнулся я.

— А чем? Твоей хваленой магией Влаги?

— Ею нельзя — опасно.

— А чем можно? Чего бояться эти птицы? Грохота? Жара? Или людей?

— Грохота уж точно нет. И людей нет. Про боязнь жара я ничего не знаю. Говорили, что они бояться коршунов, и даже пугало на крышу поставили. Ан нет — что-то не получилось.

— О, я знаю — ты сам стань за место пугала! Ты же у нас ужасть такой страшила, — захихикал друг.

— Я? Страшила? — деланно возмутился я.

— Ага. Долговязая страшила.

Мы выдвигали идеи, оспаривали их и споро откидывали одну за другой. Вскоре идей не осталось совсем. Но все-таки мне нужно что-то придумать! Нужно. Или...?

Или нет? Может быть вместо того, чтобы придумать что-нибудь новое, стоит улучшить что-нибудь старое?

Думай, Ликий, думай.

— Ладно, вставай, — отдал я команду разлегшемуся другу.

— Зачем? — с неохотой откликнулся Лацис. — Мне и тут хорошо ничего не делать.

— Ничего не делать везде хорошо, — усмехнулся я. — У меня появилась одна идея.

— И какая же?

— Своеобразная. А вставать все равно придется. Кто слопал почти все пирожные? Ты. А их нужно отрабатывать.

— Я ел пирожные за компанию, — тут же отделился от меня белобрысый. — А на работу, если ты помнишь, пригласили только тебя. Вот ты и отрабатывай. Рыбалку испортил, так еще и загорать не даешь, — пробурчал он, поворачиваясь к солнцу другим своим боком. — Все, я отдыхаю.

"Вконец разморило", — понял я. — "Но в чем-то Лацис прав — дело поручили именно мне. А раз я взялся за гуж"...

— Хорошо, отдыхай... лежебока, — ответил я, дабы не остаться в долгу, и отправился через сад обратно к жилищу и неугомонному клацанью над ним.

— Янцик! — позвал я хозяина. — Как думаешь, почему идея охотников с чучелом не вышла?

— Почему? — мужчина оторвался от замачивания белья и выпрямился. — Не знаю. Хотя отчего не вышла? Вышла. Токмо ненадолго. Как прикрепили то чучело охотники, так эти дрянные птицы быстро дали оттуда деру. Испугались, стало быть.

— Так.

— А опосля, ближе к полудню, глядь — они сызнова сидят на крыше, но подале от чучела. Остерегаются, стало быть. Выглянул я к обеду — а эти стервецы его с шеста сорвали, и давай елозить по доскам. Чудом отнял.

Ну да, все верно — мне так и рассказывали. Получается, что идея с чучелом сработала, но не до конца. Почему? Мысль приходила только одна — потому что просто сидящего неподвижно чучела мало. Коршун — птица. А птицы летают. Ткачики боятся летающего хищника, а неподвижную куклу — нет.

— Янцик! — снова привлек я внимание хозяина. — Я знаю, что может спасти твою крышу, тебя и весь твой дом!

— И что же, господин маг?

— Живой коршун! — весело заявил я. — Ты бы привязал его к шесту, а он бы летал и отпугивал твоих пернатых соседей.

— Дык где ж я вам его возьму, живую птицу-то?

— Так я тебе его сделаю, — браво подбоченясь, ответил я.

— Шутите, господин маг? — подозрительно прищурился тот.

Что б я, да без шуток? Но не в этот раз.

— Нисколько. Скажи, есть ли у тебя, есть ли у тебя, м-м-м. — Моя мысль еще не успела окончательно превратиться в идею. — Да — есть ли у тебя пустые бурдюки?

— Есть. А на что? — удивился он.

— Тогда неси их ко мне, — живо распорядился я.

— Сколько? — уточнил еще более изумленный хозяин.

— Неси все, что есть! — торжественно заявил я. Мысль созрела, и я чувствовал себя в ударе!

— Всякие разные?

— Да, всякие. А еще принеси мне ведро воды!

— А это на кой? — Глаза мужчины округлились от изумления.

— Янцик, я не понял — тебе нужен итог или подробное объяснение моей работы?

— Мне надо, чтобы эти птицы оставили мой двор и мою крышу! — ни мгновения не задумываясь, ответил измученный хозяин многострадального дома.

— Тогда неси сюда все и помалкивай. И да — принеси сюда то чучело коршуна.

— Конечно, господин маг. Уже несу, господин маг!

— Давно бы так.

Увидев поднимающуюся суету, к нам подтянулся Лацис.

— Дуй ко мне, коротышка, — весело скомандовал я, ожесточенно тарабаня пальцами по животу. — Будем творить.

Через некоторое мы закончили работу над чучелом, но на этот раз я внес туда кое-какие улучшение — я прицепил под каждое крыло по небольшому бурдюку с водой и крепко прикрепил их ремешками.

— И что это даст? — спросил Лацис, задумчиво почесывая свой подбородок.

— Скоро увидишь, — сказал я. — Осталось только водрузить наше детище на крышу.

— А в чем проблема?

— В ткачиках, в ком же еще. Точнее, в их когтях и клювах. А еще точнее — в их гнезде и в том, что они будут охранять и его и все вокруг.

— И что же ты будешь делать, Лик?

— Что-что? Придется применять магию.

Я попросил Янцика принести лестницу, прислонил ее к стене, а затем медленно поднялся на одну ступеньку, затем на другую. Дойдя до уровня крыши, я осмотрительно выглянул поверх края — не рядом ли сейчас моя будущая мишень? Ага, вот и они. Ну-ка-ну-ка, и кто это тут у нас?

В полудюжине шагов от меня стояли две крупные, размером с ягненка, алые птицы, с длинными, но совершенно голыми шеями. Ноги довольно крепкие, но такие же голые, как и шеи. Клюв большой, длинный, немного загнутый. Великие боги — кто же додумался сделать таких неприглядных птиц символами удачи? Красивыми их ну ни как не назовешь, а приносящими удачу тем более.

— Кыш, кыш, нахлебники красноперые. Летите отсюда, а-то пушу на бульон! — пригрозил им я, поднимаясь для лучшего обзора еще на одну ступеньку.

Птицы, до того просто посматривающие на меня темными глазами, при звуках моего голоса угрожающе расправили большие и широкие крылья, а одна из них предупредительно щелкнула клювом.

— Нет, ну надо же, а? — искренне возмутился я, подымаясь на еще одну ступеньку для лучшего обзора. — Ты на кого шикнула, ты, ржавая куча перьев? Или тебе не понравилось, что я пригрозил пустить тебя на бульон? Так я могу пусть тебя и на суп, и на жаркое. Мне без разницы — я мяско в любом виде люблю. Главное — не забыть добавить хороших трав.

В ответ на мои угрозы птицы смело двинулись ко мне, дружно клацая когтями по поверхности крыши.

— Вдвоем на одного? И это вы называете честным боем? Ой, смотрите, дошипитесь вы до того, что на десерт у меня будет до омлета из ваших не рожденных деточек.

Я продолжал говорить, а сам, не спуская глаз с опасных когтей и клювов, занялся ритуалом призыва Дара. Расслабился, сосредоточился, и потянулся к воде, оставленной для меня Янциком Сулугуни. Пара мгновений — и у моей левой руки уже летало два небольших водяных шара размером с крупную картофелину. Один удачный бросок, другой, и я заставил непрошенных гостей хорошенько умыться.

— Ну как? Остудили пыл? — ощетинился я, с удовольствием наблюдая, как стекает вода с кожистых птичьих голов.

Оказалось — нет. Птицы отряхнулись, снова угрожающе расправили свои большие крылья и, зашипев, поспешили ко мне.

— А я хотел по-хорошему. — Я снова поднял два водяных шара, только на этот раз большего размера, и направил их в сторону противников. Я хотел повторить тот же трюк, что недавно проделал с соседским котом — пользуясь водой, как подушкой, просто выдавить птиц с крыши, чтобы сделать нужное дело. Но не тут-то было — увидав перед собой непонятную преграду и почувствовав от нее угрозу, птицы принялись яростно щелкать по ней своими мощными клювами.

Размер водяных зарядов таял на глазах, расплескиваясь по крыше богатым ожерельем капель.

— Ах, вы так, да? — Сопротивление птиц разозлило меня не на шутку. Надо же, решили поспорить со мной, с магом Влаги! Ну что ж, посмотрим, кто того.

Я снова потянулся к оставленной влаге и сформировал снаряд, а затем направил его в сторону порядком подмокших, но все еще не утративших агрессивности ткачиков. Но на этот раз я не стал нападать, а просто кружил снарядом вокруг, отвлекая на него внимание птиц. Это получалось прекрасно — птицы вертели шеями и угрожающе клацали клювами, и не обращали внимания на меня. Пользуясь этим, я снова создал один большой шар, и, хорошо прицелившись, направил его в сторону одной из птиц. Та удара не ожидала, и замешкалась с защитой. Но этого мне хватило: раз — и упругий снаряд просто смел соперника с крыши.

А вот второй ткачик с шипением бросился прямо на меня. Этого не ожидал уже я, а потому времени на колдовство оставалось в обрез. Я не стал делать отвлекающий шар — некогда. Да и вряд ли бы птица на него повелась. Я снова создал снаряд-подушку. Но вместо того, чтобы по плану таранить им противника, быстро закрылся от него. Щелк — мощный клюв ткачика лязгнул в нескольких пальцах от моей щеки.

"Слишком близко. Слишком", — подумал я, и сам перешел в нападение. Небольшое усилие — и водная подушка смела с арены последнего соперника.

Но праздновать победу было рано.

— Шкет, бросай! — По моему сигналу Лацис бросил мне улучшенное чучело коршуна, и я, быстро привязав его к торчащему шесту, спешно покинул крышу и лестницу. И вовремя — сверху послышались старые звуки клацанья когтей по крыше. А вслед за ними — шипение.

Мы втроем — я, Лацис и Янцик, отошли назад, чтобы лучше видеть картину происходящего.

Все проходило, как я и предполагал. Сначала всполошившиеся птицы уселась на противоположном от чучела крае крыши, ограничиваясь только запугивающим шипением. Затем птицы подвинулись ближе. Затем еще. И еще.

— А теперь глядите. — Я призвал магию влаги и протянул левую руку в направлении пугала. И тут, на удивление Лациса и Янцика, чучело, резко взмахнуло своими крыльями, словно самая настоящая птица.

Мой друг ойкнул от неожиданности, а Янцик же просто удивленно взглянул на меня.

— Глядите дальше, — с усмешкой ответил я. А смотреть было на что — углядев такой поворот, птицы резко рванули с крыши и, покружив, уселись на ближайшие деревья.

— Ну и как вам? — победоносно улыбаясь, осведомился я.

— А, э-м-м, это что было-то? — спросил удивленный друг.

"Чудо" требовало пояснений. И, само собой, я разъяснил.

— Ткачики бояться коршуна. Но коршун — это птица. Живая птица, которая, самое меньшее, хотя бы шевелится и машет своими крыльями. Вот я и придумал, как оживить наше застывшее пугало. Я протянул под крыльями чучела два бурдюка с водой. Под воздействием моей магии вода в бурдюке пришла в движение и заколыхалась, словно весенний лед на волнах. Бурдюки колышется, и колышутся, точнее. движутся крылья, что на них лежат. Вот и все.

— Чудеса, — выразил свое отношение к увиденному Янцик.

— Это не чудеса, — заверил я его. — Это просто фокус.

Лацис, как оказалось, был настроен более скептически.

— Ты думаешь, одного заклинания будет достаточно? В смысле раз помахать крыльями и все.

— Думаю, что нет, — честно ответил я.

— Тогда что же ты будешь делать?

— Не боись — речка-то рядом. Всего-то делов — пару раз вернуться и повторно активировать магию. А теперь — айда отдыхать!

Расчет оказался верным — я трижды возвращался к дому Янцика и трижды обновлял заклинание. И за все это время ни одна птица не осмелилась даже присесть на любимую крышу. А вечером оба ткачика, схватив по яйцу, дружно улетели за горизонт.

* * *

27.06 — 1

Два дня я пожинал лавры, принимая в свой адрес похвалу от односельчан и мелкие подарки от семьи Янцика и его друзей. Два дня я пребывал в неге и блаженстве, наполненный чувством исполненного долга и удовольствием от ничего неделания. Два дня...

А на третий день все вернулось на круги своя.

— Ликий, для тебя есть дело, — привычно заявила мне мать за завтраком. О боги, скоро я стану ненавидеть эту часть утра!

— Но мам, разве я не выполнил норму своих добрых дел на эту седьмицу? — жалобно заявил я, пробуя увернуться.

Но напрасно.

— То, что тебе удалось свести на нет беду Янцика, это хорошо. И с этим никто не спорит, — деловито сказала она, с усердием вытирая кухонный пол. — Но ведь и отдых у тебя был королевский.

— Всего два дня? — искренне пожаловался я.

— Целых два дня, — важно поправила она.

— Ну, хорошо, — ответил я, по тону матери понимая, что выкручиваться бесполезно. Ох уж эти родственные чувства! — Неужели моя помощь наконец-то понадобилось отцу?

— Неужели ты стал ловчее? — вопросом на вопрос ответил родитель.

— Нет, — едва скрывая радость, ответил я.

— Значит, у меня для тебя по-прежнему нет работы.

Эта была первая хорошая новость.

— Неужели для меня нашлась работа по дому? — поинтересовался я у матери. Если и так, то может быть, это будет что-то легкое и недолгое?

— Нет. Дело снова касается моей работы старосты.

Меня передернуло, словно я случайно раскусил головку чеснока. Что, опять? Опять гонять червей в чужом огороде или защищать чью-то крышу он наглых птиц?

— Не бойся, — заметив выражение моего лица, усмехнулась мать. — Это дело тебе понравится.

— Мам, ну что ты его уговариваешь как маленького? — встряла в наш разговор Лукреция.

"Эх, мама-мама", — с некоторой тоскою подумал я. — "Неужели ты до сих пор не поняла, что единственное дело, которое может мне понравиться, это дать пинка твоей не шибко скромной дочери?"

— Понравится? Чем? — сделал вид, что заинтересовался, я. — Оно простое? Быстрое? Выгодное?

— Не то, не то и не то. Лучше тебе пойти и самому узнать все у нашего просителя. Он сидит у нас во дворе и ждет тебя.

— Ну, пойти-то не мешки ворочать. Схожу, — согласился я.

Я закончил завтрак, медленно встал и неторопливо вышел во двор. И верно, чего спешить — работа не волк, гоняться за ней не стоит.

Во дворе меня жал мужик. Невысокий, но широкоплечий, одетый в старую поношенную куртку, в которой наличествовала лишь половина пуговиц, и такие же неказистые штаны. Пахло от него молоком и сеном, и потому не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что передо мной стоял обычный пахарь. И — совершенно мне незнакомый. Не из нашей деревни, значит?

— Привет. Я Ликий. Чем могу? — деловито поинтересовался я, расположившись напротив гостя.

— Ты Ликий? Ликий, маг Влаги? — неуверенно произнес гость хриплым надтреснутым голосом.

— Все верно, — ответил я. — Это я.

— А вы, сударь, меня не обманываете? — с недоверием поинтересовался гость, впрочем, не забыв вложить в интонацию солидную долю почтения.

— С чего бы? — переспросил его я.

— Дык молоды вы, для мага-то, — тут же пояснил крестьянин свои сомненья.

— Ну, молод, не молод, а все-таки маг, — усмехнулся я. — Так в чем дело-то? Тебе нужна моя помощь, иль нет?

— Нужна, нужна, — быстро заверил он.

— Ну, раз нужна, тогда внимательно слушаю, — заявил я и выжидающе сложил руки на груди.

Гость почему-то посмотрел на меня, потом глянул на стены дома, затем снова на меня, и опять отвел взгляд на стены. Похоже, увидев перед собою столь молодого волшебника, бедный оратель засомневался, правильно ли он сделал, что обратился к нему за помощью

— Помощь-то нужна, милсударь маг. Как не нужна, — все же признался он, наконец, решившись.

— Тогда слушаю.

— Дело в том, что ко мне в огород повадился тхор, — начал излагать свою беду крестьянин.

— Кто? — не расслышал я.

— Тхор. Повадился в мой огород, говорю. И надо б его отвадить. Такое вот, в двух словах, в общем-то, дело.

— Ах, вот оно что...

Значит это дело — тхор в огороде. Ну-ну.

Итак, что я знаю о тхорах? В общем-то, нужно признать, не много. Тхоры — это лесные животные, очень похожее на кабанов, как внешне, так и повадками. Тхоры по размеру меньше кабанов, у них нет клыков, да и мясо у них не вкусное. Ах, да — кабаны предпочитают день, а тхоры выбираются наружу ближе к вечеру. Вот, в принципе, и все.

— Тхор в огороде это, конечно, никуда не годится, — выдал я с самым умным видом, едва закончил ворошить свои воспоминания. — Но позвольте, любезный — прогонять тхора магией, это, как ни смотри, святотатство. Должны же быть и другие, более традиционные способы.

— Дык как не быть способам? Есть, — оживился гость. — Тока все они не работают.

— Не работают? Это почему же? — удивился я

— А вот так. — Крестьянин огорченно развел руками. — По обыкновению супротив таких тварей лучше за все помогает шумная ограда.

— Шумная ограда?

— Ну, железки там разные на ограду повесишь, горшки, — тут же пояснил он для несмышленого меня. — А между ними натянешь веревку. Тварь придёт — веревку заденет. Ограда зашумит, — животина обратно в кусты. Как за правило, этого бывает достаточно.

— Как за правило? Значит, не в этот раз? — догадался я.

— Все верно, милсударь маг — эта тварь шуму не боится.

— Странно. С чего бы это?

— Наши деревенские охотники говорят, что тварь это жутко старая, — поспешил поделиться проситель своими знаниями. — А потому или глухая, или жутко злобливая. А может и все вместе. Так что шум для нее, что все одно, что для камня стрела.

— Вот как?

— Ага.

Дело начинало немного проясняться.

Слова об охотниках направили меня на другую мысль.

— А к охотникам своим ты ходил? Ну, просил уберечь от твари?

Крестьянин кивнул и тут же насупился.

— Просил я их, а как же. В первую очередь. Но они не хотят помочь.

— Не хотят? Почему бы вдруг?

— Во-первых, они говорят, что опасность большая, а выторга с убийства твари никакого — клыков нет, шкура у нее слишком жесткая, а мясо у нее слишком сухое.

— Ну-ну, понимаю. — Тут мне действительно было все понятно. — А еще?

— Еще они говорили, что на такую тварь можно поставить ловушки.

— И что?

— Да то, что пользы от них будет мало — тварь большая. Может их просто сломать, а потом уйти. А ловушки денег стоят.

Ага: деньги-деньги-деньги. Как мне это все знакомо.

— То есть тебе самому тхора не одолеть, а охотников нанять не хватает денег?

— Истинно так, милсударь маг.

Оставалось понять только одно.

— Но ведь эта тварь может покуситься и на людей? Почему же староста твоей деревни не отдаст приказ убить такое животное и сам не оплатит работу охотников? Ведь это, как-никак, его долг — охранять покой жителей деревни? — Такой выход казался мне действительно возможным.

— Дык все потому, что мой дом стоит на самом краю деревни, — хмуро пояснил мне, потерявший всякую надежду, крестьянин. — И тварь присмотрела себе только мой огород. И ходит туда она только по ночам. Так что... вот.

— Хм, — глубокомысленно протянул я, методично покачиваясь с пятки на носок.

— И посему мне остается или же терпеть эту тварь, или же съехать с места, потому как избавиться от нее сам я не могу, а платить у меня денег нет. Столько, сколько нужно — нет

— Хм,— снова произнёс я, и задумчиво потер свой гладкий подбородок.

Я прекратил раскачиваться и призадумался.

Выгнать тхора с огорода? Задание, скажем честно, не шибко привлекательное. И выполнять его предстоит в другой деревне, куда, разумеется, еще нужно добраться.

С другой же стороны, если все правильно провернуть, то, можно будет и деньгами разжиться, и в чужой деревне пару дней отдохнуть — там ведь никто не станет докучать мне ненужными делами. А если еще удастся подбить на это дело моих друзей, то обычное задание может превратиться в незабываемое приключение.

— Хорошо, дед, я берусь за это дело, — чрезвычайно торжественным тоном заявил я, снова оборачиваясь к своему нанимателю. — Остается только один вопрос.

— Какой? — удивленно спросил мужик.

— Вопрос оплаты, — по-деловому продолжил я. — Сколько ты готов заплатить мне за решение твоей щетинистой проблемы?

Гость, снова потупившись, принялся полушепотом что-то считать. К счастью, считал он недолго.

— Десять монет, — предложил он мне несколько неуверенным голосом.

— Десять медных монет? — Я не знал — смеяться мне или плакать. — Да мера рыбы и та стоит не меньше одиннадцати. Сколько у тебя просили охотники за убийство твоего огородного разорителя?

— Пятьдесят монет, — отчего-то краснея, ответил крестьянин.

— О, пятьдесят. — Я погрозил просителю пальцем. — Пятьдесят. А потому я попрошу никак не меньше... не меньше, скажем, двадцати пяти монет.

— Дорого, господин маг.

— Хорошо — двадцать два монеты.

— Снова дорого, господин маг, — не желал соглашаться крестьянин.

— Двадцать?

— Дорого.

— Дорого, дорого, — передразнил я. — Двадцать серебряных монет — это моя самая последняя цена. Или соглашайся, или убирайся. — Я сложил руки на груди и привычно воспользовался преимуществом своего роста, решительно глянув на своего нанимателя сверху вниз.

— Хорошо, — устало ответил гость. — Будет вам награда в двадцать монет.

— Вот и здорово, — вмиг подобревшим тоном ответил я.

— Только, вот это, э... — мужчина запнулся, густо покраснел и знакомо уставился в стену.

— О, ну, что еще? — поинтересовался я весьма нетерпеливым тоном — мне не терпелось приняться за дело.

— А, вы это, милсударь, точно маг?

О, великие боги! Ну откуда же столько недоверия? Хотя, чего еще ожидать от простого пахаря?

Я оглянулся, увидел распахнутое окно, а на нем — цветы в горшке. Вытянув левую руку, я направил ее в сторону горшка, сосредоточился и призвал на помощь магию. И не без удовольствия наблюдал за страхом и благоговейным трепетом в глазах изумленного крестьянина, когда тот увидел, как вода из горшочка медленно заструилась вверх и собралась в небольшой подрагивающий шар.

— Убедился, весняк неверующий? — хихикнул я, вволю насладившись реакцией зрителя.

— Да, милсударь маг, — вмиг пересохшим голос ответил мой перепуганный гость.

— А теперь, дед, говори: где находится твоя деревня, как туда добраться, и во сколько мне это может обойтись, — стал задавать я перечень вопросов, одновременно следя за тем, чтобы стекающая обратно вода не попала мимо.

— Так это, милостивый сударь, я на своей телеге сюда приехал. И, в деревню свою, я вас, стало быть, самолично и отвезу.

Вот и отлично — получается, я уже сэкономил несколько монет. Разве не здорово?

— Погоди, я только друзей своих позову.

— А друзья вам, милсударь маг, на что? — удивился он.

— Как на что? А кто будет рассказывать о великом подвиге изгнания тхора в моей деревне?

* * *

30,06 (2.07)

По дороге в деревню я узнал массу полезных и бесполезных вещей. Узнал, что крестьянина зовут Вар, и едем мы в деревню Узвар. Что находится она западнее Барна, почти у самой оконечности леса Бифлов. Что у Вара три дочки, один сын и двенадцать внуков. Что его корова, Лая, недавно хворала, но теперь поправилась и встала на ноги. Точнее, на копыта. Что скоро у них в деревне будет ярмарка. Что лучшая молочница у них тетка Фиса. Что сосед Архат бобылем родился бобылем и умрет. И прочее, и прочее и прочее.

Впрочем, мне было откровенно не до разговоров — я ломал голову над своими вопросами.

— О чем задумался, Лик? — окликнул меня непоседливый Лацис, прекратив обсуждать с Варом достоинства и изъяны бессемейности.

— Я? Да все о том же — о своей семье, — вынырнув из пучины раздумий, ответил я.

— Что, тебя снова Лукреция доставала? — хохотнул малец.

— Да нет, — отмахнулся я. — Как раз к Лукреции у меня вопросов нет. Как была башмаком в гузне, так и осталась.

— Тогда что тебя смущает? — спросил Элрик, отрываясь от любования деревьями. Ага, лесоруб до кончиков пальцев.

— Да отец с матерью.

— Правда, что ль?

— Ага. Ну сам посуди: как только речь зашла о том, чтобы нагрузить меня работой, я готов был поспорить на свою руку, что первым, кто откликнется, станет мой отец.

— Понимаю, — согласился крепыш, подтягивая под свое седалище больше сена. — Видел я виноградник твоего Витольда. Большой. Работы там — просто тьма.

— Да, — согласился я. — И он бы не поскупился "одарить" меня ею по самое "не хочу". Это же, он, Витольд-кремень. Но, поди ж ты — он о работе даже не заикнулся. Отец, и не заикнулся. Понимаешь? Мало того, — с чувством продолжил я, — он отмахивается от меня, рассказывая какие-то глупости о моей мнимой неловкости. Нет, я такого не понимаю.

— В жизни бывает всякое. Может, у него период жизни такой.

— Какой такой? — не понял я.

— Ну, такой, загадочный, — философски, но бестолково ответил Лацис.

— Очень смешно, — фыркнул, не приняв шутки, я. — Хорошо, положим, пусть дело только в отце, — продолжил изливать свою душу я. — Но что тогда происходит с матерью? С той, которая раньше только то и делала, что нежила и лелеяла свое дитя? Приехав сюда, я был уверен, что кто-кто, а она уж точно всегда будет на моей стороне. А я вижу что?

— Что?

— А то, что именно она не дает мне и дня прожить без отдыха. Именно из-за нее я бегаю по деревне и за ее пределы, словно за мной носится рой разозленных пчел. И теперь я не только не могу как следует отдохнуть телом, но и головой, не находя ответа, что же не так с моими родителями. Я-то думал, что знаю их хорошо. А теперь, выходит, что нет. — Я с сожаленьем пожал плечами.

— Не трясись, а-то завянешь, — усмехнулся мелкий. — Нашел о чем размышлять!

— Да не трясусь я. Ты ж знаешь, я стараюсь ничего не принимать близко к сердцу. Но тут я просто хочу понять...

— Это же семья. С нею завсегда не просто. Ты поймешь, со временем. — Элрик, как всегда, старался меня поддержать.

Я снова пожал плечами и больше об это не обмолвился.

Добрались мы до деревни ближе к вечеру, когда солнце уже склонилось над горизонтом. Вар пригласил нас отужинать в его доме, что мы и сделали. Набив порядком опустевшие желудки, мы пошли на место предстоящего приключения.

Правда смотреть оказалась не на что — огород выглядел совершенно не примечательным, как и сотня ему подобных: там морковка, тут капуста, там лук, а тут тыквы. Затем я огляделся по сторонам, осматривая участок. Слева от огорода стоял слегка покосившийся дом хозяина огорода. Справа — сад. А впереди, шагах в пятидесяти от забора, находился лес. Словом, тоже ничего особенного.

— Значит именно здесь все и происходит? — с как можно более важным видом спросил я у Вара.

— Прямо здесь, милсударь маг.

— Каждую ночь?

— Так, милсударь маг.

— Значит и в эту ночь он пожалует сюда?

— Скорее всего, милсударь маг.

— Вот и замечательно, — подытожил я. — Твоя забота всего одна — вынести в огород ведро с водой и оставить его на ночь. А я уж позабочусь, чтоб твой щетинистый вор получил свое.

Место для своего ночного бдения мы выбрали на крыше дома. Залезли, устроились, и принялись ждать.

Солнце медленно спускалось к вершинам леса Бифлов.

— Слушай, Лик? — вскинулся крепыш.

— Что?

— А ты уверен, что сможешь справиться в тхором? — вдруг поинтересовался он у меня. — Я, конечно, видел твои магические штучки с водой. Но я совершенно не представляю, на что они способны как, э-э-э, оружие.

На мгновенье я подумал, что Элрик чего-то боится. Но тщательно обдумав его слова, я согласился с ним.

— Да, ты прав — ты видел мою магию в действии, но никогда не видел ее в деле. Как бы тебе объяснить? — Я на мгновенье задумался. — Когда я своей магией делаю из воды шар, это называется "водным снарядом". Когда делаю водяное копье, это называется "водным копьем". Это понятно?

— Пока да.

— Так вот. Для "водного копья" я использую в три раза больше воды, чем для "водного снаряда", потому как само копье больше по размеру. Поэтому "копье" бьет сильнее "снаряда". Но дело не только в количестве воды -важно и то, как сильно я их брошу. Ну и в том, конечно же, как удачно я попаду.

— Ну а... результат? — Судя по выражению лица товарища, ему потребовались более детальные пояснения.

— Скажем так — если в человека попадет удачно запущенный "водный снаряд", то он оставит на его теле весьма солидный фофан. Если же мой шар попадет человеку в голову... ну, лучше чтоб он не попадал. Смекаешь?

— Потихоньку.

— Вот и отлично. Что до моего "водного копья", то скажу так — если оно попадет в локоть, плечо или колено, то следующее, о чем должен будет думать атакованный дуралей, так это чтобы быстрей обратиться к хорошему знахарю. Ибо не всякий знахарь сможет спасти поломанную руку или ногу. Теперь, я надеюсь, тебе все понятно?

— Вот это да! Сила силенная! Потрясающе! — с чувством заметил Лацис.

— Не то слово, — согласился я. — Теперь, с такими умениями, я могу на равных сразиться с наглыми гоблинами. Ведь заклинание, способное сломать человеку руку, недоростка-гоблина может серьезно покалечить, а то и убить!

— Здоровски! — вновь восхитился парень.

— Еще бы — мое первое смертельное заклинание! — усмехнулся я. — Но это только цветочки! В следующем году мы начнем учить, как охлаждать, нагревать и сдавливать воду. Вот тогда у меня появится сила сносить конечности и пробивать доспехи!

— Блеск! — Лацис от восторга закатил глаза.

Но Элрик на мои вдохновенные речи почему-то не поддался.

— С людьми и гоблинами все понятно, — медленно протянул он. — А с тхором? Твое волшебство сможет управиться с тхором?

— С тхором? Да запросто? Тхоры они ж какие? По размерам меньше, чем кабаны. Правильно? Правильно. А кабаны они же, ха-ха. — Я вспомнил свиней, разводимых нашими соседями. Милые животные в холке не выше моего колена и весом едва ли на десять пудов. (Пуд — 16 кг) — Поверь — уж с кем с кем, а с тхором я управлюсь.

— Что ж, раз ты так говоришь... — Элрик отвернулся и принялся всматриваться в темнеющую на глазах полоску неба.

2,07

К счастью вскоре над нами взошла почти полная луна, и в ее молочно-белом свете стало светло почти как днем. И потому нам не составило труда заметить, как какая-то тень вышла из леса, и, не таясь, отправилась прямо к человеческому поселению.

Точнее — к дому Вара.

То есть — к нам.

"И, правда — тварь эта или глупая или безумна", — увидев такую наглость, подумал я. Тем временем животное обогнуло последние кусты, отделявшие лес от границ деревни, и мерно затрусило к плетёному забору, за которым начиналось скудное хозяйство незадачливого крестьянина. Несколько мгновений, и не особо прочный плетень глухо захрустел — лесной сосед пробил себе дорогу на кусок вспаханной земли.

Только тут я заметил его размеры. Тхор оказался просто громадным.

— Элрик, — ошарашено прошептал я. — Это чудовище и есть тхор?

— Это тхор — никаких сомнений, — так же тихо отозвался он. — А что?

— Так он же огромный! — заметил я, стараясь не сорваться на крик. И верно — вломившаяся на огород животина действительно походила на свинью, но ростом никак не меньше, чем по пояс, а веса в ней было пудов на двадцать. На двадцать!

— Да, скотина не маленькая. Но для лесного тхора это обычное дело. Тварь видно старая, раз так сильно вымахала.

Старая? Где-то я это уже слышал. Я постарался вспомнить в подробностях все, что говорил мне Вар об этом звере. И верно, он упоминал, что тварь возможно старая. И еще он говорил, что тварь приходит из леса. А я пропустил эти сведения мимо ушей. Вот обалдуй!

Клятвенно пообещав себе, что перед поручениями, подобными этому, я буду хотя бы вскользь интересоваться целями своего задания, я принялся яростно размышлять — отказаться мне от этого задания или все же ввязаться в бой. Надо признаться, что та громадина, что стояло теперь внизу, откровенно меня пугала. А во-вторых, я сильно сомневался, подействует ли на нее мое волшебство — пробиться через настолько твердую кожу и толстенный слой жира казалось мне делом практически невозможным.

Драться или отступить? Драться или отступить? Драться или...?

Да — разум приказывал мне не совать в бой. Но репутация? Что станет после этого с моей репутацией? Так опростоволоситься: пообещать и не сделать, расхвалить свои способности и не воспользоваться ими? А еще я обещал друзьям развлечение.

Нет — репутация это все. Что ж, будь что будет.

Я медленно встал, растёр затекшие ноги и несколько раз встряхнул руками. Все — теперь я готов к предстоящему сражению.

И оно началось.

— Эй ты, мочалка-переросток, — громко выкрикнул я, распаляя себя для боя. — Просить тебя уйти по-хорошему это глупо, верно?

При звуке моего голоса лесная тварь немедленно развернулась рылом ко мне, но и только — ее влажная пасть продолжала меланхолично пережевывать только что выдернутую ботву.

— Я понимаю, что выгляжу как глупец, — продолжил я свой бессмысленный монолог. — Но я все-таки светлый маг, и должен был хотя бы попробовать разрешить дело миром. Хотя бы для первого раза. Но как я вижу, тебе, грязная скотина, до моих намерений все равно.

Зверь продолжал молча пережевывать зелень.

— Ну что ж — пеняй на себя!

Я торжественно взмахнул левой рукой. Мгновение — и из ведра с водой, оставленного Варом, поднялся круглый водяной шар. Тхор насторожился, бок его дернулся, но и этим все и кончилось — зверь оказался не из пугливых.

— Что ж, смелый ты наш, — произнес я с едкой насмешкой. — Вода не камень, бояться не стоит, да? А вот и нет.

Взмах — и шар арбалетным болтом сорвался с места и с громким всплеском врезался в щетинистый тхорячий бок. Зверь аж подпрыгнул от неожиданности.

— Вот так! — радостно прошептал вдохновенный Лацис. — Ату его Лик, ату!

Элрик улыбнулся и вместо слов показал мне большой палец.

— Что, не ждал? То-то! — наслаждаясь зрелищем, рассмеялся я. — И это — только цветочки! Держи еще!

Новый взмах руки — и в мохнатый бок врезается еще один водный шар. Зверь испугался, отскочил, захрюкал. Больно — не больно, но не приятно точно. А я не собирался останавливаться. Еще взмах руки, еще и еще.

— Что, не нравится ночное омовение, тхорячья твоя душа? — рассмеялся я. — А нечего разевать роток на чужой лоток. Потому — получай по полной.

На этот раз тхор не стал дожидаться очередного неотвратимого удара, а завидев опасность, неожиданно шустро рванул в сторону. Вот так-так! Сопротивляемся?

— Думаешь, это тебя спасет? — фыркнул я. — Только не от меня!

Я метнул еще один шар воды. Зверь извернулся, мощным скачком отпрыгнул назад, чуть не влетев своим крупом в ограду. Но я ожидал такого маневра — не дав снаряду упасть, я быстро повел его по кривой и, сделав почти полный круг, с силой ударил им зверя по крупу. Со вторым снарядом я все же промахнулся и уронил его на землю. Но в третий раз я изловчился и снова попал в мечущегося по огороду зверя.

— Так его Ликий, так! — звонко звенел в ночи голос Лациса. Элрик молчал и лишь одобрительно кивал.

Бой продолжался, но с каждым попаданием я получал все меньше удовольствия. Лесной зверь не боялся моих атак, а главное — даже не думал убираться с крестьянского огорода. А ведь именно в этом заключалось мое задание. Был ли тому виной упрямый характер зверя или его толстая шкура — не знаю. Но я понимал, что, если так пойдет и дальше, то вскоре у меня не останется магической силы, а значит и средств для убеждения. А вот убавиться ли активности у наглого ночного злодея? В этом я искренне сомневался.

Потому в следующий раз я сменил водные снаряды на водные копья. Шлейфы воды летали по огороду с оглушающим свистом, били мощнее, били больнее, рассыпаясь ворохом капель на хорошую дюжину шагов. Но пользы не приносили. Пару раз мне удалось попасть в незащищенные места упрямого зверя — в его уши и рот. Зверь обиженно взвыл, но пылу не поубавил и по-прежнему убираться с огорода не пожелал.

— Упрямый гад, — оценил ситуацию Лацис.

— Старый, а потому упрямый — согласился с ним Элрик. — Много пожил, много повидал. А оттого и гонор. Понимает, что твоя вода ему ничего не сделает. Честно говоря, я сомневаюсь, что даже дубиной его можно пронять. Может, ты сдашься, Лик?

Я? Сдаться? Да никогда!

— Ну уж нет, — высказал я свое возмущение. — Не для того я пол дня трясся в телеге, отправившись в такую даль, чтобы сдаться на милость какому-то жирному зверю.

— Что же ты будешь делать? — деловито спросил крепыш.

Что? Да разве ж я знаю?

Думай, Ликий! Думай, думай, думай!

И, как будто мне этого было мало, передо мной возникла новая беда. Каким-то образом тупая лесная тварь догадалась, что источником всех ее бед оказался именно я. И, естественно, возжелала со мной поквитаться. Миг — и ее мощное тело рванулось в сторону дома. Последовал звук удара.

Этого только еще не хватало!

— Эй-эй, щетинистый бок, хорош дурковать! — не мог не отозваться на этакое хамство я. — Ведь это я охочусь на тебя, а не ты на меня. Или ты забыл?

Но тупая тварь потому и тупая, что, ежели она что втемяшила себе в голову, то ни за что эту мысль не бросит. А потому зверь отбежал назад, приноровился и снова бросился в стремительную атаку. Удар — и мне показалось что дом немного вздрогнул.

— Эй, ты, клок шерсти и мешок кишок, — возмутился я. — Прекращай стращать народ!

Но зверь меня не слушал. Удар, снова удар, и вот еще раз.

Это, конечно же, не могло меня порадовать.

— Эй, поганец! — заорал я не жалея сил. — Если не прекратишь, я возьмусь за тебя всерьез: порежу на ленты, запеку в углях, и скажу, что так и было! — выкрикнул я в сердцах.

Увы — нарезать врагов на ленты я не умел. Да, еще бы год обучения, и я бы умел превращать воду в бритвенно-острый лед. От него даже с такой прочной шкурой одними фингалами не отделаешься. А так у меня на вооружение имелась лишь обыкновенная вода. Да, безусловно, моя магия не была слабой — мои заклинания били сильно. Но сильно для человека, а не для такого животного.

Следовало срочно что-то придумать.

Думай, Ликий, думай! Думай. Думай! Думай!!!

И я придумал. Точнее, не придумал, а вспомнил. Есть у нас, у учеников магической академии, один запрещенный прием, который мы обязались не использовать друг против друга даже в тренировочных боях. Опасный прием, чреватый последствиями. А что если применить его против тхора?

Я поднял с сиротливо стоящего ведра последние остатки воды, создал из них шар и медленно повел его к разозленному недокабану. Тхор шар заметил, отскочил, насторожился. Я осторожно подвел шар чуть ближе. Еще ближе. Еще. Зверь занервничал, шумно выдохнул воздух из своей могучей груди и хрюкнул, словно о чем-то предупреждая.

Тут я и среагировал — метнул шар ему навстречу. Но не в ухо, и не в глаз, а прямо в его раскрытую пасть. Метнул, попал, но не дал шару расплескаться, а продолжая удерживать, вел его все глубже и глубже в пасть могучего зверя.

Что тут началось! Почувствовав в глотке посторонний предмет, зверь задергал, заметался, снося все на своем пути. Я уверен, что будь на то его воля, тварь бы разбудила своими воплями всю деревню. Но вопить у тхора не получалось — ему мешал все тот же упругий шар воды, не желавший ни покидать глотки, ни проваливаться внутрь нее. Зверь продолжал кидаться, рыть землю могучими копытами, мотать головой из стороны в сторону в надежде освободиться от злосчастного магического подарка. Бока его трепыхались, словно крылья пойманной птицы, а из маленьких глаз мелкими бусинками хлестнули слезы.

Увидав, что нужный результат достигнут, я разжал магическую хватку, и водяная пробка рассыпалась мелкими каплями, поспешившими остудить раскрасневшееся горло лесного зверя. Дав ему немного отдышаться, я снова создал водяной заряд и предупреждающе покачал им у самого рыла лесного зверя. И, о чудо — как только тхор его увидал, то испуганно всхрапнул и мигом покинул поле сраженья.

— Тварь тварью, а все понимает, — поощрительно усмехнулся я, прислушиваясь, как вдали хрустят кусты, попавшие под удары могучих копыт. — Все — больше она сюда не сунется.

Это я сказал больше не для себя, а для вышедшего на белый свет луны семейства — Вара, его жены и кучи малой детей и внуков.

— Все, не вернется он, — снова заметил я.

— А ежели вернется? — не совсем уверенно отозвался все еще испуганный хозяин огорода.

— Не вернется, — бодро заверил я. — Более того — он будет обходить ваш огород десятой дорогой. Ни один ужин не стоит пережитого ужаса. Можете мне поверить.

— Так значит, это... все? — неуверенно произнес мой наниматель.

Я взглянул на Вара, на круг луны, и на чернеющую невдалеке полоску леса.

— Все, — уверенно объявил я ему. — Теперь мне бы нам поспать у вас до утра.

— Дык, разумеется, — засуетился хозяин дома.

— А утром я бы хотел получить оплату и сведения, не едет ли часом кто из местных к нам в деревню — мне хотелось бы увезти свою награду нетронутой.

— Так я вас и отвезу, милсударь маг. Вас и ваших друзей. В благодарность-то, — искренне заверил меня мужик.

Стоит ли говорить, что спать-то мы с друзьями легли, но за разговорами не смогли уснуть до самого рассвета?

* * *

4,07

А через три дня...

Ничто не предвещало беды — жаркое утреннее солнце нещадно обжигало со своей высоты окрестные леса и поля. Люди работали, коровы паслись, куры неслись. И даже мать нашла для меня какое-то неказистое, но с ее слов "очень важное для деревни задание".

Все как всегда.

Как вдруг зазвонили колокола. Зазвонили глухо, надтреснуто, неотвратимо. Я нахмурился — такого перезвона я не слышал давно и даже забыл, что именно он означает?

— Тревога! Все на стены! — взревел отец, первым разобравшийся в тревожном перезвоне и тут же вскочил из-за стола.

— Что? Тревога? А ты ничего не путаешь? — спросил я, так же прерывая неоконченный завтрак.

— Дай-то бог, — мрачно изрек отец. — Что делать-то при таком сигнале, помнишь?

— Да, — кивнул я, вспоминая правила. — Мое место на восточной стене. Как и твое. А мать и Лукреция остаются дома. Я ничего не забыл?

— Да, все верно, — коротко кивнул Витольд, опоясываясь широким поясом. — Итак, беги на стену, а я за оружием, а потом за тобой.

— За оружием? — удивился я. — Но это же просто сигнал тревоги, а не сигнал о нападении врага.

— Дай-то бог. Но ты ж помнишь, где мы живем?

— Уж конечно не забыл, — хмуро ухмыльнулся я. Забыть про соседствующий с нами Гоблинской лес? Как про такое забудешь.

— И вот еще что, Ликий, — спохватился отец. — Ты можешь быть или с бойцами на стенах, или, как доселе, с женщинами, на подхвате. Что ты думаешь? Готов ли ты к своему первому бою?

Я? Что я думаю? Да тут и думать нечего.

— Готов ли я? Да я готов как никогда раньше! — без заминки ответил я. Глаза мои заблестели от нахлынувшего чувства азарта. — Я готов к толкучке, как кобель к случке! Готов, как плаха для воров. Как...

— Все, я понял, понял. — Витольд понимающе кивнул и похлопал меня по плечу. — Беги, кобель.

Пока я бежал к восточной стене, мою голову посетили ни как не меньше полусотни различных чувств. Вначале пришло непомерное вдохновение. За ним — страх. Потом, откуда ни возьмись, появилась бравада. А бравадой появилась тревога. Но он прошел, и через какое-то время меня снова переполняли радость, азарт и предвкушение чего-нибудь этакого. Мне хотелось отличиться. Хотелось подвигов. И, конечно же, мне хотелось славы.

"Ничто не вечно в мире, все уйдет. Но вечно имя славного живет", — напевал я про себя, прокладывая дорогу между суетящихся людей.

Вот и восточная стена. Ну как стена — невысокий частокол высотой по пояс. Согласен, сооружение не ахти, но большего нам пока и не требовалось. Скотину в поля не выпустить, да дикого зверя или наглого гоблина в деревню не впустить — вот и все ее предназначение.

У одной из дозорных башен уже собралась небольшая толпа, и бросился туда. Ага, вот и Элрик с Лацисом. Рядом с ними соседи, наши мужчины. Все вооружены — кто копьями, кто дубинами, кто луком. Чуть поодаль несколько женщин с тряпками да бинтами.

— Что там? — крикнул я, поднимая голову к сидящему в башне дозорному.

— Да гусь его знает, — неуверенным голосом отозвался тот. Судя по голосу, дозорным оказался сапожник Ванн — человек не шибко смышленый, но обязательный. — Муть какая-то. Что за дрянь — толком не пойму. Но движется она в сторону нашей деревни.

— Э... Муть? — изумился я — более неопределенного описания беды я даже представить себе не мог.

— Ну дык да — муть, — неопределенно подтвердил озадаченный дозорный. — Господин Ликий, может вы сами поднимитесь да глянете?

Чего бы ни глянуть? Преодолевая остатки страха, я прошел сквозь толпу и осторожно поднялся по лестнице на прямоугольную площадку невысокой квадратной дозорной башни.

— Вон там, господин маг. — Трясущейся рукой Ванн указал налево, на едва виднеющуюся полоску Гоблинского леса. Я пригляделся — и мне так же показалось, что от нее идет какая-то странная мерцающая дымка. Я присмотрелся снова. Нет, это не марево. Это туман. И двигается он прямиком на нас.

4,07 — 2

— Что там? — мне крикнул снизу Лацис.

Я засомневался, что отвечать. Хотя...

— Туман. К нам движется туман. — Я решил просто озвучить то, что увидел.

— Туман? Так весь шум из-за какого-то тумана? — озадаченно выкрикнул Торов, наш бакалейщик.

Ванн съежился, подозревая, что сейчас все набросятся из-за него из-за ошибочно поднятой тревоги. Но уж кто-кто, а я-то понимал, что тут дозорный оказался прав.

— Там туман, это верно, — согласился я. — Да только что-то тут не так.

— Что именно не так? — выкрикнул Элрик. Никакой паники в голосе. Да и вопрос по делу. Уважаю.

— Туману не место здесь, да еще и в это время года, — твердо ответил я. — А еще... Еще эта хмарь прет сюда против ветра.

Люди внизу засуетились, обсуждая мои слова.

— Так что же это на само деле, еже ли не туман? — выкрикнул кто-то из женщин.

Если б я знал! Идей по этому поводу у меня не было. Поэтому оставалось нам только одно — ждать.

— Сейчас узнаем, — как можно более ободряюще ответил я. — Если это просто какой-то клочок тумана, то он просто пройдет мимо нас или через нас. Если же это что-то другое... Узнаем, когда он приблизится.

И туман подступил. Подошел вплотную к стенам деревни и застыл густым кисельным студнем, не проявляя никакого желания перейти границу стены, но и не выказывая готовности рассеяться.

Я осторожно прошелся по площадке дозорной вышки и, подойдя вплотную к краю, вытянул руку в сторону молочно белой завесы. Рука тут же стала холодной. И влажной.

— Господин маг, что вы делаете? — испуганно взвизгнул Ванн. — Отойдите. Может, эта хмарь опасна.

В ответ на это я лишь криво улыбнулся.

— Тогда какой же из меня маг, если я всего буду бояться. А, Ванн? — горделиво заявил ему я. А потом, увидав расширенные от ужаса глаза, я сжалился. — Ванн, это просто туман. Обыкновенный заурядный туман, что бывает по утрам у рек.

— Обыкновенный? — Ванн не желал так просто расставиться со своими страхами.

— Обыкновенный. Обычный, мокрый и холодный. Уж поверь мне. Кто может лучше разбираться в туманах, как не маг Влаги? А из нас двоих маг Влаги это я. Или нет? — Я насмешливо поднял бровь.

Однако я ошибался. Нет, не по поводу тумана. А по поводу того, что он с собой принес. Вначале мы услышали один глухой удар. Затем еще и еще. Как будто кто-то упорно бился в нашу стену. И не в одном месте, а сразу в нескольких.

Толпа подо мною испуганно загудела и подалась назад. Я их не винил. Виданное ли дело!

К счастью тут появился отец с несколькими мужчинами из ополчения.

— Что? — коротко крикнул он, увидев мои вихры на башне.

— Хмель знает что, — так же кратко отозвался я. — По ту сторону стены застыл туман, и ни туда, ни обратно. А в нем что-то ломится сюда.

— Что ломится?

— Так я же говорю — туман. Ничего не видно, только слышно.

— Вот же ж пакость какая, а, — выругался он и тут же принялся раздавать команды. — Так — пока будем укреплять стену. Несите колья, камни, бочки, везите телеги. Будем делать, что сможем. Лик?

— Что, отец? — тут же откликнулся я.

— Ну и ты не зевай. Что можешь — сделай.

Я отодвинулся от края площадки и уперся в угловую балку. Сделай что сможешь? Опять? Да сколько раз вам объяснять, что я боевой маг. Боевой! Мое дело метать во врага магические заряды — водяные, ледяные, или паровые. В моем случае просто водяные. И я бы метнул. Да в кого мне метать? И куда? Вокруг, куда не глянь, не видно ни зги. Везде лишь это проклятый густой молочно-белый неподвижный туман. Пытаться увидеть в нем что-то, это все равно, что выглядывать банжана через сухую землю.