Сорвавший оковы

И староста достал из-за пазухи какой-то свиток, перевязанный бечевкой и запечатанный сургучом.

— Вот, смотри... Свиток Воскрешения... Я ведь нырнул вслед за тобой. Думал, вытащу тебя, увижу, что сразу не исчезаешь, как положено бессмертному, да и оживлю. Хватаю твое тело за веревку и ну, тянуть на берег. Когда уже голову над водой высунул, дай, думаю, оглянусь. Когда глядь, а на веревке один жернов и висит... У меня внутри все и оборвалось...

— Да уж... — только и смог протянуть разочарованно я.

Вешенка сидела рядом со мной, едва дыша, прижавшись к моему плечу своей щекой.

— Ты это, Михась, не серчай, но будем мы тебя вязать и дальше, пока не придумаем, что с тобой делать...

— Да за что ж серчать то, Ивас. Вяжите, что ж делать...

— Слушай, Михась, давай я тебе на всякий случай расскажу, как дела в селе обстоят. Я ведь староста, должен отвечать перед тобой за все, что происходит в твоем... хозяйстве.

— Ивас, да зачем оно мне надо? — попытался отбиться от отчета я, но староста был непреклонен.

— Не хочешь, не слушай, но я должен рассказать своему Повелителю, что за прошедший день у нас приплода — два теленка, один ребенок родился да мужики нашли неподалеку вязанку Дерева, три единицы. Золота мы собрали, как и положено, двести пятьдесят монет. Еще я ходил к Замку, там пока что никаких напастей новых не ожидается. Ну, или я не заметил. И да, Амбар достроился. Как только поднакопим Дерева и Камня, я Рынок буду строить, хорошо?

— Не заметил, вот и хорошо. Не надо нам ничего. — резко махнув рукой, ответил я. — Все, пошел я. Жди меня, любимая. Все будет хорошо, я верю в это.

Остаток дня прошел в обычных хлопотах. Я навел порядок в кузне, наварил еды себе и Серому, убрался во дворе.

С самого раннего утра, чтобы случайно не пропустить прихода моего "подселенца", отправляюсь к Ивасу.

Под руководством старосты возле его забора несколько наших парней уже ладили навес, а еще двое тягали вилами сено.

Даже не задавая вопросов, что тут делается, зачем и для кого, я перехватываю топор у одного из плотников и впрягаюсь в работу.

Вскоре все готово. Один из носивших сено подходит ко мне и, немного замявшись, тихо спрашивает:

— Михась, скажи, а каково оно? Ну, когда вот так вот, вроде бы и ты, а вроде и нет?

— Плохо. — честно отвечаю я ему. — Постоянно боюсь, что ОН сделает что-то, за что мне потом будет стыдно вам в глаза смотреть.

— А, ну ежели так... Стыдно, значит... — задумчиво повторяет тот и отходит, покачивая головой из стороны в сторону.

Если бы мне было только знать, каким пророком оказался...

У меня успела затечь левая рука, когда в очередной раз я, внезапно, перестал чувствовать и контролировать свое тело.

— Что? Я опять связан? Да что же это такое, а? И почему я на карте не вижу тех, кто это сделал?

Перед моими глазами вновь развернулась карта села и окрестностей. Всё, абсолютно всё вокруг меня, было буквально усеяно зелеными точками.

— Эй, девка, как там тебя зовут?

— Вешенка, Повелитель. — потупив глаза, ответила та.

— Я хочу получить ответы на свои вопросы. Кто меня связал, почему. Если это враг, то где он находится в данный момент и когда ты меня, наконец-то, развяжешь...

Сбоку раздалось глухое рычание. Несчастный Серый, он не мог сдержаться, когда я начинал говорить таким тоном.

— И когда, в конце то концов, убьют это блохастое создание. Эй, парни, а ну, немедленно, взяли вилы и закололи его!

Двое парней, накидывавших сено, все еще стояли неподалеку, опираясь на свои вилы. Дерганными, рваными движениями, они вскинули свое "оружие" и, шаг за шагом, начали медленно подходить к Серому.

Волколак, естественно, глухо зарычал, оскалил клыки и немного привстал, демонстрирую свое нежелание покидать меня, но и намекая, что просто так заколоть его не получится.

— А ну, тихо! — прикрикнул я на него. — Не смей нападать на них. Они выполняют мое приказание. Я тогда тебя не убил, хотя и вырезал всю твою семейку, так хоть...

Когда в прошлый раз Вешенка сказала мне, в присутствии Серого, что я его не убил, волколак не поверил ей. Вернее, поверил, но понял это по своему, что я его подобрал, да и пожалел. Но сейчас, услышав из моих уст признание в том, что это именно я убил его семью, он застыл неподвижной статуей, после чего бесконечно долго поворачивал ко мне свою морду.

— Повтори еще раз, что ты сделал?

— Ха-ха-ха! — рассмеялся я ему в морду, лежа перед ним связанный по рукам и ногам, как жертвенная овечка. — Да, это я убил всю твою семью, так что можешь смотреть мне в глаза!

Пока мой "подселенец" разговаривал с Серым, парни, воспользовавшись возможностью, побросали вилы и кинулись наутек. Изображение села и окрестностей все так же висело перед моими глазами, правда, не заслоняя собой все, что я мог видеть вокруг. Быстро разобравшись, что зеленые точки обозначают моих односельчан, я вдруг заметил одну интересную особенность.

Пара мальчишек, спрятавшиеся в кустах так, что их местонахождение я мог видеть, только помня, что видел их там, перестали отображаться на карте! То есть "подселенец" не мог знать о них, а никого по соседству больше и не было. Эх, как бы дать им знать, чтобы сидели и не высовывались?

Внезапно, Серый, из зеленой точки, стал красной!

"Ваши отношения с персонажем Серый изменились с прекрасных на враждебные. Персонаж Серый больше не является Вашим петом."

Волколак посмотрел еще пару секунд мне в глаза, после чего одним длинным прыжком исчез в ближайших кустах, где лишь раздвигаемые с сумасшедшей скоростью ветки показывали его путь к лесу.

— Так, девка, мне это все надоело! Немедленно, слышишь, немедленно развяжи меня!

Такого однозначного и четкого приказа Вешенка ослушаться уже не могла. С крупными слезами, стекавшими по ее щекам то ли от обиды за грубость в голосе, то ли от жалости ко мне, ее любимому, она начала медленно развязывать мои... ноги?

— Давай-давай, тяни... да-да. Вот этот конец. Тяни его на себя. — командовал я, изо всех сил выгибая шею, чтобы видеть, что именно девушка делает и подсказывать ей. — Да тяни же на себя сильнее!

Внезапно Вешенка сильно покраснела, после чего окинула быстрым взглядом окрестности. Никого не заметив (а ребятишки то, сами догадались, что кому-кому, а им то высовываться ни в коем случае не стоит), она начала еще более неумело распутывать веревки, то и дело, словно случайно роняя на них то рукава своего сарафана, то подол, то концы пояса.

— Повелитель не будет против, если я скину одежду, а то видите, она постоянно мешает мне. — спросила она. Казалось, что если на ее щеки сейчас упадет хоть травинка, то от нее вспыхнет бешеный пожар, такими красными они были.

Мой "подселенец", да и я, признаться, тоже, просто потеряли дар речи. Расценив мое молчание как согласие, Вешенка встала во весь рост, после чего одним движением рук...

Отвести глаза... Я прикладываю все усилия, чтобы отвести взгляд прочь от молодого, такого юного, такого манящего и такого близкого девичьего тела.

Вешенка, что ты делаешь? Зачем ты развязываешь пояс на моих штанах? Нет, Вешенка, не надо снимать их с меня! Мы же еще не венчаны!

А во мне, вопреки моим мыслям и моему нежеланию, уже сама собой поднимается и нарастает волна желания и страсти. Волна, слабым отголоском которой идет благодарность Вешенке, готовой отдать мне самое ценное, что есть у деревенской девушки, лишь бы не выполнять мой приказ, который нанесет столько вреда и горя всем нам...

Вот и все, милая... Теперь мы с тобой — муж и жена. И пусть нас еще не объявляли таковыми, и пусть твой отец еще не назвал меня своим зятем, но это уже ничего не значит. Я тебя люблю, а после случившегося просто не имею права и совести не взять тебя в жены.

У меня вырываются слова "блин, да мамка же меня убьет за ЭТО", после чего из моего тела словно выдернули стержень. Ура, все, ОН ушел!

Я с трудом поворачиваю голову вправо, где, раскинув руки в стороны, лежит и смотрит неподвижным взглядом в небо моя любимая.

Мы, конечно же, мальчишками, бегали к реке подсматривать за девушками, когда те купались, но так близко девичью грудь я не видел еще никогда.

— Милая... Вешенка... — зову я ее. — Это я, Михась, я вернулся!

Мне приходится окликнуть ее несколько раз, прежде чем она поворачивает ко мне свое заплаканное лицо и смотрит на меня отсутствующим взглядом.

— Здравствуй, Михась... с возвращением тебя... — каким-то чужим, потерянным голосом отвечает она. — Здравствуй и прощай...

— Почему "прощай"? — недоуменно переспрашиваю я ее. — Подожди...

— Не сберегла я себя для любимого... кому я теперь буду нужна. Порченная, траченная...

Перекрывая все вокруг, передо мной всплывает надпись о том, что мои отношения с персонажем Серый вновь вернулись к дружественным, и он вновь является моим петом.

С громким клацаньем его зубов, мои руки, а потом и ноги, становятся свободными.

Я вскакиваю и, подобрав сарафан Вешенки, пытаюсь надеть его на нее.

— Дурик, подними ее на ноги, удобнее будет. — раздается позади голос волколака.

М-да, действительно, лучше.

— Милая, — шепчу я ей на ухо. — ты нужна мне! Я тебя приму любую, порченную, траченную, любую, слышишь? Я люблю тебя!

Ее взгляд медленно приобретает осмысленность и уставляется на меня.

— Правда? Любишь? — как-то недоверчиво и осторожно, словно не веря, что это всё не сон и боясь спугнуть его, спрашивает она.

— Да, мы сейчас же идем к твоему отцу и я прошу у него одобрения.

Слабая улыбка касается ее губ. Она медленно расцветает так, как может расцветать лишь девушка, которой сделал долгожданное предложение любимый парень.

Мы, взявшись за руки не идем, нет, мы летим по траве к дому Иваса, когда раздавшийся позади голос Серого немного спускает меня на землю.

— Слышь, жених, штаны одень...

Мы шли через село, словно через живой коридор.

Абсолютно все односельчане вышли на улицу и стояли вдоль дороги, провожая нас взглядами. Краем уха я услышал, как один из мальчишек, судя по всему, из тех двоих, прятавшихся в кустах неподалеку, начал взахлеб рассказывать друзьям увиденное.

— ...А потом она сняла с себя сарафан и...

Что "и", мальчишка сказать не успел, так как стоявший неподалеку его отец, выхватил из толпы друзей сынулю за шиворот и тут же, на месте, всыпал тому тяжелой отцовской рукой по заднице, приговаривая, что, мол, иногда, то, что увидел, рассказывать не стоит.

Ивас стоял у ворот своего подворья, строгий и величественный.

При виде отца, Вешенка сильнее сжала мою руку и прильнула ко мне так, словно хотела вжаться и раствориться.

— Мне страшно, Михась... Батя меня сейчас убьет... — тихо прошептала она мне.

— Не бойся, милая, я с тобой! — так же тихо пробормотал я ей.

— Что льнешь к нему, бесстыжая? — спросил Ивас, едва мы приблизились достаточно близко к его подворью. — Ишь, за ручки взялись, да и топают средь бела дня по селу, ровно так и надо. Мать твоя, слава богам, не видит этого позора, а то уже утопилась бы в колодце. На глазах у всего села, среди бела дня, запрыгнула на парня...

Под эти его слова, из толпы зрителей споро выбежали двое парней, державших в руках ведро с дегтем и пару метелок.

При виде их, Ивас побледнел и ссутулился, но промолчал. Обычаи надо чтить, какими бы обидными и тяжкими они не были. А вымазать дегтем ворота родителей, чья дочь не сберегла себя до свадьбы, это ж предки завещали. Позор на всю оставшуюся жизнь, еще и будущему ребенку достанется.

Парни уже поставили ведро на землю и макнули в него метелки, собираясь сделать первые мазки на воротах, когда из-за спин безмолвных зрителей раздался дребезжащий, но не потерявший своей силы и властности, голос.

— А ну-кась, касатики, стоять! Махнете, так женилки ваши прокляну, вовек не встанут больше. Будут болтаться хвостами бесполезными, даже мух, и тех, не отгоните.

После того, как данная угроза была озвучена, парни побросали метелки, словно те жгли им руки.

Толпа раздвинулась, как горка зерна, сквозь которую хозяйка просунула свои руки.

Опираясь на сучковатую палку, к воротам Ивасового подворья вышла местная ведающая мать, или как ее за глаза называли, ведьма, бабка Всеведа.

— Не ради озорства прыгнула она на свово парня, и не силой взял он ее. Се было сдействовано по любви, да ради спасения вас, неразумных, от беды великой.

Ведьма подошла ближе и взяла в свою ладонь наши руки, которые мы до сих пор не расцепили.

— Именем Матери Земли да Неба-Отца, благословляю вас, дети. Любите друг друга, живите долго и счастливо, а все невзгоды стойко встречайте, да преодолевайте дружно.

— Дак, эта... а обычай как же... она же траченная... — изумленно выдавил из себя один из парней, стоявших рядом с ведром.

— А вот за поспех да за глупость твою, быть тебе дружкой на свадьбе у невесты! — вызвав громовой хохот толпы ответила, как ножом отрезала ведьма. — А тебе, раз уж ты порассудительнее да понеспешнее, быть дружком у жениха. — сказала она ткнув рукой во второго. — И попробуйте мне хоть слово против сказать!

Всеведа развернулась и поковыляла прочь в полном безмолвии.

Я заметил, что с самого момента ее появления стою, затаив дыхание и не дышу до сих пор. Внезапно, рядом со мной раздался шумный выдох, словно из большого надутого меха выпустили воздух.

Ведьма обернулась.

— А ведь я загадала, кто из вас первый дышать вспомнит. Ну, знать и быть по сему, жди помощника себе, Михась.

Мы еще долго стояли, словно мухи в меде, застыв, боясь пошевелиться, провожая взглядом сгорбленную фигурку, которая маячила на опушке леса.

Наконец, Вешенка потянула меня за руку и развернула к отцу лицом.

Светящийся радостью и счастьем, Ивас молча смотрит на нас, ожидая положенных по случаю слов.

— Ивас, перед лицом людей и Неба, именем Матери-Земли, прошу у тебя руки твоей дочери, Вешенки.

— Да кто я такой, чтобы спорить со словом ведающей матери! — воскликнул тот. — Михась, я отдаю тебе свою дочь в жены, будь ей примерным и любящим мужем, ей защитой да мне опорой в старости... И спасибо тебе за внука! — чуть тише добавил староста с лицом, мокрым от слез радости и счастья.

Приготовления к свадьбе шли полным ходом. Вынесенные и сдвинутые вместе столы были накрыты белоснежными скатертями и по мере готовности, заставлялись всевозможными яствами.

Детвора, не занятая в подготовке, носилась кругами, вовлекая в свои игры Серого. Вскоре веселый и звонкий смех волнами раскатился над селом — образовалась целая очередь, желающих прокатится верхом на волколаке.

Меня выгнали из дома Иваса под предлогом того, что невесту в подвенечном платье мне видеть теперь до самого ее выхода из дома не положено.

Внезапно моим телом на мгновение завладела все та же слабость и чуждость, которая обозначала присутсвие во мне "подселенца". Ее присутствие было кратковременно, словно вспышка уголька под порывом ветерка, вот она есть, а в следующее мгновение уже нет.