— Вот и я не верю, — кивнул Кирилл Павлович. — Но! — он полез в карман галифе и извлёк какую-то бумажку. — Но гражданка Лиелансе, проживающая на хуторе в трёх километрах от лагерей, в чертей верит. Особо указывает на то, что черти неприлично активизировались с приходом Красной Армии и Советской Власти... — капитан посмотрел в бумажку, — дай ей бог здоровья на долгие годы. Ранее, как отмечает гражданка Лиелансе, черти себе такого не позволяли. Сорокаведёрная кадка, предназначенная для полива огорода и стоявшая пустой с момента ухода единственного сына гражданки Лиелансе в армию — по причине её собственных преклонных лет и отсутствия дождей — оказалась наполненной за ночь. Гражданка Лиелансе в целом не против деятельности чертей, но немного опасается посмертного воздаяния за связь с ними и просит у нас, как самых близких географически представителей народной власти, разъяснений и указаний для дальнейшего поведения. Отмечается так же, что подобные акции чертей происходили на нескольких соседних хуторах... — Кирилл Павлович убрал бумажку и посмотрел в большие честные глаза сына, который облизывал ложку.

— Каша вкусная, — заметил Пашка несколько напряжённо. — Па, а ты обещал, что мы завтра постреляем...

— Завтра? — капитан Шевьёв посмотрел на календарь часов. — 18-е... Завтра, Паш, не получится... Тут вообще такое дело, что недельку тебе придётся перекантоваться тут без меня... У нас учения намечаются, выдвигаемся к государственной границе.

— Ух! — Пашка положил ложку и хотел было ляпнуть "возьми с собой!", но тут же опомнился. Летние лагеря летними лагерями, а учения учениями.

— Думаю, что это не больше недели, вернёмся — и постреляем, — заверил сына капитан. — Так как насчет чертей?

— Чертей? — Пашка посмотрел в кружку. — Ну что черти... ой, па, а ты на службу не опоздаешь?

— Ч-чёрт! — Кирилл Павлович поднялся, поправил кобуру с пистолетом. — Посуду помой, и свободен. Между прочим, вон тебя дожидаются.

Пашка поднял голову и обнаружил сидящего на ветке вяза недалеко от окна Серого. Он попеременно качал босыми ногами и доводил до ума новенькую рогатку с таким видом, как будто прописался на дереве по разнорядке Ленсовета. Илья с Зойкой, как люди серьёзные и взрослые, обосновались под деревом на приготовленных для распиловки на дрова пеньках.

Зойка и правда была вредной, как её собственное имя. Надежды Пашки, что от девчонки удастся избавиться, не оправдались. Причин, как пишут в старых книжках, "отказать ей от дома", просто не было. Языкатая Алехина отлично бегала и плавала, умела разжигать костёр с одной спички и даже стрелять — не только из рогатки. Кроме того, как заметил Пашка, Илье Зойка нравилась — нравилась настолько, что он прощал ей почти все выходки.

Ромка девчонок небрежно презирал, что было очень по душе Пашке. А Зойка, конечно, не могла ему простить розыгрыш и то, что симпатичная латышская куколка превратилась в не менее языкатого пацана с галстуком на шее и своими взглядами на жизнь. Но вот так получилось, что все четверо были почти неразлучны, хотя за день

15.

Зойка успевала сто раз уколоть Пашку, двести раз поцапаться с Ромкой и пятьдесят раз со всем помириться через Илью. Может, именно потому им было интересно вместе, что все четверо оказались очень разные — и, конечно, все четверо "тяжело болели" армией.

Илья и Ромка могли без конца превозносить танкистов, танки, танковые войска. Пашка — пограничников. Зойка бредила подвигами Расковой, Осипенко и Гризодубовой (13). Сомнений в том, что Красная Армия на свете — самая лучшая, самая сильная и вообще самая, не было ни у одного из четвёрки, это был единственный вопрос, по которому никогда не спорили.

Кроме того, оказалось, что в лагерях вовсе не скучно. Во-первых, опять же, кругом были военные люди и военная техника. Во-вторых, имелись речка, спортгородок и неплохая библиотека. Вооружённых врагов Советской Власти в округе не наблюдалось (что лично Пашку наполнило тихой досадой), но зато было немало людей, с точки зрения нормального пионера нуждавшихся в немедленной помощи. Отсюда и начавшие гулять по хуторам разговоры о чертях. Причём большинство людей отзывались о чертях с некоторым уважением, как о неутомимых тружениках и вообще полезных существах. Полоумный Юри, бродивший по округе пятый десяток лет, важно утверждал, что это не какие-то там черти вообще, а лично и в одиночку Чёрный Михелис (14.), что он, Юри, с Чёрным Михелисом встречался и что тот ему прямо в глаза сказал, что при Советской Власти и черти должны работать на людей. На хуторах к таким заявлениям Полоумного относились одобрительно, кормили щедрей обычного, а когда на Слитере спустили на Юри собак за такие "красные разговорчики", то на следующий день из тридцати знаменитых хозяйских ульев не смогли вылететь пчёлы. Чёрный Михелис замазал летки глиной, и уважение хуторян к нему выросло ещё больше. Слитерцев в округе и без того не любили — не за богатство, а за жадность и злобу.

Конечно, против такой деятельности у любого взрослого нашлось бы множество аргументов, причём вполне разумных. Ну например — замазывать ульи глиной — это хулиганство. Но все четверо были уверены, что слово "хулиганство" работает только когда хулиган что-то делает для удовольствия и для своего кармана. И вообще, как заявил Ромка, потрясая новенькой (издание самого начала этого года), но жутко зачитанной книжкой Гайдара "Тимур и его команда", и вообще...

Дальнейшее объяснений не требовало, оставался, так сказать, уровень совершенно безошибочных ребячьих эмоций...

...Когда под вязом прекратилось бурное и абсолютно несерьёзное веселье по поводу жалоб гражданки Лиелансе, Зойка предложила помыть посуду, но чтоб ей помогли. Мальчишки запереглядывались, а Серый длинно мелодично засвистел. Это означало, что Зойка будет стоять посредине маленькой кухоньки и отдавать распоряжения. А они втроём...

— Я уже помыл, — поспешно объявил Пашка. — Пошли лучше на стрельбище сходим.

— Гильзы собирать, — фыркнула Зойка. Пашка почувствовал, что краснеет. Коллекция гильз у него была уже солидной; гордостью оставалась толстая, похожая на самодовольного буржуя из страны-производителя, гильза от американского пистолета "кольт", на донышке которой вокруг пробитого капсюля по кругу шла надпись: SPEER .45 AUTО. Отец объяснил Пашке, что это клеймо компании "Спир" в Айдахо, а 45 — калибр "кольта", сорок пять сотых дюйма, а по-нашему 11,43 миллиметра. Слова "дюймы", "футы" и прочие мили для Пашки были напрочно связаны с книгами Жюль Верна, Майн Рида, Сабатини и Буссенара, с реальной жизнью он их никак не соотносил и его позабавила мысль, что кто-то и в наши дни пользуется этими красивыми названиями, как мы — метрами и сантиметрами...

Ромка тем временем вкрадчиво выдал, любуясь завершённой рогаткой:

— Конечно, что там, на стрельбище, делать... Вот у Люськи платьице порвалось, надо бы зашить — может, пойдём вместе...

16.

— У какой Люськи? — глаза Зойки стали кошачьими, а голос — неприятным. Ромка нарочито похлопал глазами и, спрыгнув вниз, уселся на брёвнышко рядом с Ильёй:

— А кто такая Люська? — спросил он с интересом.

— Ты сказал про Люську, — Зойка складывала пальцы для действия под названием "щелбан". Била она их со страшной силой и поразительной меткостью. Когда такой подарочек не столь давно впервые врезался в лоб Пашки, мальчишка на полном серьёзе думал, что у него раскололся череп. Но сейчас Илья и Пашка пофыркивали. Пройдошистый Серый уже несколько дней как бессердечно просветил их, что в Зойкином чемодане есть-таки две куклы, одна из которых, по агентурным данным, носила имя Люська.

— Да ты что-о-?! — возмутился Ромка, засунув рогатку за резинку штанов. Взгляд Зойки стал похож на взгляд снайпера. Ромка кувыркнулся с брёвнышка и понёсся вокруг, что-то вопя с ненастоящим испугом. Зойка попыталась его перехватить, но это было совершенно бессмысленно. Глаза Зойки пожелтели от неутолённой жажды мести; на мальчишек она косилась с опаской.

— Пошли лучше на речку, — Илья потянулся. — Там ещё картошка осталась, покупаемся, испечём и заодно решим, что сегодня ночью делаем.

— Ой, мальчишки, может, давайте поспим? — немного жалобно предложила Зойка.

— На речке выспишься, — заявил Ромка и продекламировал, заходя со стороны Пашки: — Чтобы толстой свинкой стать — надо много есть и спать! То-то гражданка Лиелансе обрадуется.

— Ромочка, — сказала Зойка, вставая и отряхивая мальчишечьи белые шорты. — Ромочка, ты представь себе, как я возьму тебя за ухо... — она прижмурилась и даже прицокнула, сделав какой-то зверский жест пальцами. Ромка засопел с почти настоящей опаской. — В самый неожиданный для тебя момент... — сладко завершила Зойка и деловито кивнула: — Ну, пошли на речку, что ли, правда?

И зашагала впереди. Кстати, её манера носить шорты приводила в полуобморочное состояние всех вольнонаёмных работниц в лагерях. Некоторые просто качали головами, глядя на девчонку, а Пашка видел пару раз, как кое-кто плевал вслед и крестился. Равнодушной оставалась только неутомимо работавшая при кухне Марта — крепкая и активная старуха была тем не менее полуслепой и просто-напросто принимала Зойку за мальчишку...

Странные иногда бывают у взрослых предрассудки. Ладно тут, в Латвии, совсем недавно ставшей частью вольной семьи советских народов. Но ведь и в Ленинграде встречается. Новая вожатая в Пашкиной школе, например, чуть ли не истерику устроила, увидев поле уроков кого-то из ребят на улице в пионерском галстуке и босого.

— Какое безобразие! — возмущалась она. — А если бы тебя увидели иностранцы? Они потом рассказывали бы всем, что советские пионеры так бедны, что вынуждены ходить босиком!

Интересно, чтобы бы было, увидь она сейчас Пашку и его друзей: все четверо отправились на речку именно в таком виде: босиком и в пионерских галстуках. А что такого? Это у них там, в капиталистических странах дети босыми ходят от бедности, а в Стране Советов — просто потому, что так хочется. Что, Пашке обуть нечего, что ли? Да у него полно всего: ботинки, полуботинки, сандалии, ещё сандалии, потом спортивные туфли и ещё сапоги резиновые. А у Зойки — так, наверное, вдвое больше. Какой ненормальный назовет их бедными? Нет, явно вожатая не права.

Доведя до завершения вопрос об обуви, Пашка вернулся мыслью к галстуку.

И опять задумался. Это ведь просто символ. Главное, наверное, не он... В Германии ведь тоже есть пионеры. Не могут же они носить галстуки открыто? И не носят, конечно. Так что же, они от этого перестают быть пионерами? Значит, не в галстуке дело... Если бы вдруг одноклассники Пашки оказались в такой ситуации, как немецкие мальчишки-пионеры — тоже, наверное, пришлось бы снимать галстуки...

17.

Пашка испугался этой мысли и неожиданно разозлился. Не снял бы он галстук! Ни за что!

— Паш, ты чего? — Ромка дёрнул его за рукав сетчатой майки. Пашка секунду смотрел на друга, как будто не узнавая, потом вдруг спросил:

— Слушай, Серый, а вот если бы тебе расстрелом пригрозили — ты бы снял галстук?

Ромка как обычно, если его что-то удивляло, захлопал глазами. И сказал обиженно:

— Ты что, конечно, нет.

Сказал так, что Пашка сразу ему поверил. Но всё-таки спросил ещё:

— А если бы было надо? Для дела?

— Для дела... — Ромка нахмурился. — Для дела бы снял... Но всё равно носил бы с собой.

А ты чего про это?

— Так, ничего, — мотнул головой Пашка. И опять вспомнил фотографии, только уже другие. В "Пионере", где были снимки немецких мальчишек из организации "Гитлерюгенд". Это вроде фашистских бойскаутов. Мальчишки тоже в галстуках, но в чёрных (как нарочно — и правильно!), в красивой (не отнимешь) форме... В Пашкином классе их долго рассматривали, и кто-то сказал: "Вот бы с ними потягаться. Показали бы им!"

А вот бы, подумал Пашка опять. Не воевать, нет... Так. Он бы лично с удовольствием вышел на ринг с кем-нибудь из этих, в чёрных галстуках. Ох и врезал бы!!! Сразу за всё!!! И не может быть, чтобы немчонок устоял, какого бы не выпускали. У него, Пашки, к ним счёт. Хотя бы за Гернику (15.)...

Пашка почувствовал, что кулакам стало жарко. И тряхнул головой. Эх, жаль, что мечты!

— ...танки, — услышал Пашка голос Ильи и понял, что тот обращается к нему. — Эй, станция Шевьёв, ответьте Большой Земле!

— Какие танки? — Пашка даже оглянулся. — Где?

— Не здесь, — Илья усмехнулся. — Как раз наши выдвигаются к границе с ними. Вы вчера спать завалились, а я ещё гулял там, около танкодрома... Ушли наши машинки...

— Мальчишки, — Зойка оглянулась через плечо, — а зачем вообще манёвры?

— Во, — объявил Ромка, — а ты не знаешь, зачем манёвры бывают?

— Нет, я знаю, — Зойка даже не обиделась, — но это же вне графика. Нет по графику никаких манёвров.

Мальчишки переглянулись и почти одновременно пожали плечами.

— Да мало ли, — сказал Пашка. — Как в школе внеплановая контрольная. В плане нет, а все про неё знают.

Они дружно посмеялись, ускоряя шаг — до речки было рукой подать.

Помимо прочего речка имела добавочную привлекательность потому, что, по слухам, когда-то там — на глубине — утопили подводу с оружием. То ли немцы, то ли белые, то ли наши — это оставалось неясным, но слухи такие по округе ходили, а песчаное дно давало надежду хоть что-то найти; главное — нырять поупорней. Чем и занимались все четверо во время каждого визита — по крайней мере, первые минут двадцать точно. Потом постепенно ныряльщики начинали синеть, плохо выговаривать слова и один за другим выбирались на песок греться. В глубине тихого притока Даугавы били ледяные родники.

Зато на мелководье можно было лежать, как в ванне с тёплой водой. Чем, собственно, и занимались трое из четвёрки, когда в очередной раз нанырялись и отогрелись. Зойка и правда ушла под кусты и уснула самым вызывающим образом.

Ромка абсолютно серьёзно воткнул в песчаное дно пару коротких, но толстых сучьев и зацепился за них подмышками, "чтобы, — как он выразился с непроницаемой миной, — предотвратить дрейф." Пашка и Илья, не долго думая, последовали его примеру и, прикрыв глаза, наблюдали за тем, как где-то над веками, просвечивая сквозь них, плавает жаркое солнце. Разговаривать о чём-то, если честно, было лень, хотя и собирались обсудить предстоящую

18.

ночь. Но день впереди ещё та-а-а-ако-о-ой дли-и-и-инны-ы-ый... и солнце та-а-а-акое-е-е жаркое-е-е-е... и вода така-а-а-ая тёплая-я-а-а-а... и все обсуждения пото-о-о-ом... пото-о-о-ом...

— Эй, мы так захлебнёмся вообще!

Пашка забарахтался и ошалело сел на мелководье. Рядом сидел, отплёвываясь, Илья. Вид у него был ошалелый. Ромки не было.

— Серый где?! — Пашка посмотрел в воду, как будто мальчишка правда мог утонуть на глубине в полметра. — Илюх, Серый где?!

— У... утонул? — предположил Илья, резко бледнея.

Мальчишки вскочили, озираясь. И Пашка уже почти было отпустил совершенно

неприемлемое для пионера замечание, увидев, чем именно занят Ромка.

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓