Интервенция

Когда эту околесицу понес пятый оратор, у Джекоба мелькнуло циничное предположение. Он заподозрил, что все эти люди только тем и занимались, что с этими самыми фашистами боролись. Причем, судя по их лексике, да и по самому облику ораторов, всю жизнь они вели бой с тенью. Но если этого самого фашизма и не было — так это неважно. Джекоб все-таки вырос среди евреев — и знал, что, скажем, антисемитизм при желании можно найти в чем угодно. Видимо, эти товарищи тоже находили что-то где-то — и тянули зеленые бумажки с американских налогоплательщиков.

— И сколько же всякой сволочи мы кормили... — Будто бы прочитав его мысли, пробормотала Анни.

Количество желающих высказаться не убывало. Причем, поскольку трендеть в очередной раз одно и то же становилось бессмысленно, ораторы стали сворачивать на обличение предыдущих ораторов. Нет, не по существу дела. Все были за Америку и демократию. А на то, какие те сволочи. Кое-кто из высказавшихся стал подпрыгивать на месте, явно намереваясь пойти на второй заход и дать достойный ответ.

Но генералу, видимо, уже хватило. Он поспешил объявить обеденный перерыв.

Тут снова пришлось прибегать к помощи морпехов. Еды для гостей было заготовлено много. Всем бы хватило и еще осталось. Однако высокое собрание ринулось на пищу как стадо оголодавших павианов, толкая и распихивая друг друга. Джекоб бывал с миссиями гуманитарной помощи в глухих закоулках разных стран. Там, где люди по-настоящему голодали. Так вот, тамошние ребята вели себя куда приличнее. Хотя местные граждане все же, судя по их виду, все-таки отнюдь не умирали от недоедания. Тут же творилось нечто невообразимое. Люди старались ухватить все подряд, что только было на фуршетных столах.

Однако постепенно все утряслось. Собравшиеся набили не только желудки, но, судя по всему, и карманы и портфели. За считанные минуты столы оказались подчищены так, что на них не осталось ровным счетом ничего. Затем началась вторая серия дурдома. Первоначально предполагалось, что дальше собравшихся начнут потихоньку пристраивать к делу.

Казалось бы, дело простое. Как объявила Анни, теперь желающие сотрудничать с новой администраций должны подойти к определенным людям и выразить желание заниматься тем или другим делом. Потом с ними побеседуют, и найдут каждому место по способностям. Эти самые люди стояли тут же возле столиков, над которыми были вывешены таблички: "коммунальное хозяйство", "ремонт дорог", "охрана общественного порядка", "средства массовой информации" и все такое прочее.

Но здесь так не получилось. Толпа все клубилась над опустевшими столами, люди перемещались то туда, то сюда, сходились и расходились. Более всего это напоминало восточный базар. Где все кричат в голос — и очень сложно разобраться — почему они так кричат. Только в отличие от базара, тут ничего не покупали и не продавали. Тут просто кричали.

Внезапно толпу разрезала своим немаленьким бюстом Анни. Следом за ней двигалась рысью толпа русских, которые что-то на бегу ей внушали. Ловко, вывернувшись, работница выскочила в коридор, промчалась по лестнице и скрылась в кабинете, охраняемым солдатом об которого разбился порыв ее преследователей. Туда же проник и Джекоб.

— Ну, что скажешь?

На лице Анни было отчаяние.

— Джекоб, это просто ужас! Ты думаешь, они хотят нам помогать? Как же! Они хотят, чтобы мы им помогали!

— Ну, так мы ведь за тем и прибыли...

— Ты не понимаешь, — Анни обессилено рухнула на стул. — Все эти люди кричат, что они элита, совесть народа и что-то такое еще. Ты вот можешь представить, какого-то человека, который является совестью всех остальных? А эти кричат, что, дескать, только они понимают, что нужно народу. Хорошо, пусть так. Но проблема в том, делать-то при этом они ровным счетом ничего не желают! Да и, если честно, не умеют они ничего делать. Они хотят хранить культуру.

— Так и прекрасно. Насколько я знаю, в этом городе множество музеев. Кто-то должен с ними разбираться, спасать то, что еще не разграбили.

— Да нет же! — Воскликнула Анни со слезами в голосе. — Таких, кто всерьез готов этим заняться — один-два человека. А остальные просто хотят хранить культуру.

— Что-то я не понял.

— А я понимаю? Насколько я вообще разобралась, они полагают, что хранят ее одном фактом своего существования. А поэтому мы должны обеспечить, чтобы они безбедно жили. Ах, да. Есть еще политики. Эти говорят — наше движение будет вас поддерживать. Я им говорю: сейчас отведу вас к коменданту города, с ним решайте — пусть люди из вашего движения помогут с расчисткой хотя бы центральных улиц. А они — да, мы лучше предложим наши теоретические наработки. И тут же мне подсказывают другие — в его движении — пять человек... Я начинаю беседу с этими другими — и все повторяется по новой. Вон смотри — женщина протянула Джекобу засаленную бумажку на которой было нацарапано корявыми буквами: "план создания консультационного совета общественных организаций". — Вот таких бумажек у меня двадцать две штуки. Все они хотят консультировать. А кто работать?

Анни была крепкой женщиной, убежденной феминисткой, которая всегда и всюду пыталась доказать, что она ничем не хуже мужчин. Но общение с представителями местных демократических сил ее доконало. Она, как самая обычная женщина, уткнулась Джекобу в плечо и разрыдалась. А журналист с тоской думал о том, что для успокоения оставшихся в Америке налогоплательщиков придется строчить материал об успешной встрече генерала с местными сторонниками. Глядя на все это, Джекоб стал смутно догадываться, почему с Россией случилось то, что с ней случилось...

Кончилось, все впрочем, не так уж грустно. Генерал Адамс в конце концов набрал некоторое количество нужных людей. По большей части это были бывшие чиновники, которые работали на разных мелких административных постах и хоть что-то умели. Подыскали какое-то количество бывших журналистов для издания местной газеты, радиотрансляций, а впоследствии — и местного телевидения. Людей правда, все равно не хватало. Армейское начальство начало понимать, что придется воспользоваться помощью сектантов. Дело в том, что вместе с армией в Петербург каким-то проникли представители Свидетелей Иеговы, мунисты и еще какая-то подобная публика. Они сразу же предложили свои услуги по помощи в организации местного гражданского населения. Генерал Адамс отнесся к этому более, чем сдержанно. Ему не хотелось, чтобы "пришлые" захватывали тут все посты. А уж кто такие сектанты и какова у них хватка, он имел некоторое представление. Но, похоже, иного выхода просто не было.

Что де касается представителей местной демократической общественности. Которых не удалось никуда запихать, о них тоже не забыли. Пока что всем сторонникам демократии назначили ежедневные пайки в размере армейского рациона. До тех пор, пока в аналитическом отделе не придумают, что же с ними делать. Теперь же всех этих людей с собачьими глазами деликатно, но твердо выпроводили вон. Они медленно брели в свете прожекторов, освещающих площадь, поминутно останавливаясь, хватая друг друга за руки и продолжая бесконечные споры.

Хроника летающих балконов

Брошенный город похож на мертвый кулак

(М.Комиссаров)

В свое время на Джекоба произвели большое впечатление висящие в нью-йоркском Метрополитен-музее картины Джорджо де Кирико. Любимой темой художника было изображение загадочных безлюдных улиц под безрадостным небом. Те картины были фантазиями, порождением кошмаров талантливого, но не очень здорового на голову художника. Мог ли журналист предполагать, что окажется внутри этих картин? Длинные пустынные улицы, тусклые, мертвые стекла домов и витрин, трава, пробивающаяся сквозь асфальт — все это затягивало, как наркотический "трип". Квартал за кварталом — все те же, выровненные как по линейке петербургские дома, в которых никто не живет. Джекоб увлекся путешествиями по пустому городу. В этом было какое-то несколько извращенное эстетство — как на картинах все тех же сюрреалистов. Благо для американца такие прогулки были практически безопасны. Местная уголовная публика военнослужащих не трогала (а Джекоб носил военную форму, только без знаков различия). Это вам не Фергана, и не Тегеран, где отойти или отъехать в одиночку от военной базу более чем на километр — означало гарантированно лишиться головы. В буквальном смысле.

И ведь, несмотря не свою заброшенность — Петербург был дьявольски красив! Да, пожалуй, затея превратить его в город-музей будет иметь успех. Хотя — когда по его улицам начнут шляться толпы горластых туристов — в домах угнездятся рестораны и магазины сувениров — это будет уже не то. Джекобу никогда, к примеру, не нравилась Венеция, с которой сравнивал генерал Адамс будущее Петербурга. Город, живущий исключительно ради туристов — этом было что-то неестественно. Но иного выхода-то все равно не было. Уж лучше, чем он просто развалится.

Нельзя сказать, что людей на улицах совсем уж не было. Попадались. Но они смотрелись тут как тени — возникшие непонятно откуда и исчезающие невесть куда. И то сказать — люди в Санкт-Петербурге жили кучно — эдакими островками. И в этих местах было даже довольно людно. В некоторых местах клубились своего рода торговые точки, нечто небольших базаров или, точнее, барахолок. Как успел заметить Джекоб, на них уже вовсю торговали новенькой формой миротворческих сил, армейскими консервами, сигаретами и виски. Всего этого добра миротворческие силы захватили с избытком, предполагая распределять среди населения. Судя по тому, что все эти предметы в обилии появились на рынке, представители демократической интеллигенции уже освоились на своих новых должностях.

Джип вывернул на площадь и миновал ряды небольших магазинов, носивших следы тяжелого и длительного погрома. Как уже знал Джекоб, прошлой осенью Сенная оказалась одним из центров так называемого "кавказского бунта". Хотя на самом-то деле били именно выходцев с Кавказа. Ну, и как водится, заодно и всех остальных, кто попался под горячую руку. Заодно разграбили все магазины и подожгли стоявший на площади огромный торговый центр, модернистского вида здания из стекла и бетона. Теперь он торчал обгорелой руиной. Кстати, как успел отметить журналист, от погромов по какой-то непонятной причине пострадали именно новостроенные здания, возведенные в годы рынка и демократии. Хотя, конечно, все они были торговыми или бизнес-центрами — и уж чересчур вываливались своим стеклом и бетоном из окружающего пейзажа. Многочисленные маленькие магазинчики, кучковавшиеся на площади, выглядели не лучше — их разносили долго и упорно. Как успел узнать Джекоб от кого-то из местных, которые очень любили делиться городскими легендами, Сенная площадь чуть ли не с момента основания города слыла нехорошим местом. Вечно тут что-нибудь случалось. Демократические власти пытались придать ей приличный вид, но, дух места оказался сильнее. Это было похоже на правду. Столь впечатляющих следов беспорядков Джекоб больше нигде в городе не видел.

Тем не менее, несмотря на мрачный вид, площадь была довольно людной. Но это не была очередная толкучка, подобно многочисленным другим. Тут творились какие-то более таинственные и темные дела. Между обгоревшими каркасами павильонов туда-сюда мелькали разнообразные темные личности. В двух местах молодые парни и девицы, сбившись в кучки, горланили что-то под гитары. Судя по всему, тут торговали наркотиками.

Но торговали тут не только ими. Согласно глухим слухам, в городе продолжали некие деятели продолжали скупать всякие ценности. Включая антиквариат, который, казалось бы, никому не нужен в городе, где население заботится исключительно о выживании. Но вот тем не менее. Сведения были очень недостоверны и противоречивы. Но, как удалось узнать из расспросов, у горожан существовали достаточно прочные связи с финнами, которые ходили к городу на небольших катерах.

Кстати, с финнами вышло вообще очень интересно и совсем непонятно. Джекоб, до приезда в Петербург, очень смутно представлявший, где находится Финляндия, из журналистской добросовестности поинтересовался не только географией, но историей этой северной страны. И был поражен ее нынешней политикой. Ведь казалось бы. Сейчас финнам самое время отхватить себе обратно те земли, которые у них в 1940 году оттягал СССР. Возражать никто не станет, потому как возражать просто некому. Ближайшим российским местом, где была какая-то власть, являлась Тверская республика, где вроде бы, правили коммунисты. Но финны отнюдь не спешили накладывать руку на свои бывшие владения. Они ставили в покое даже Выборг-Виппури, по которому со времен Второй мировой в финской прессе было пролито множество слез.

Более того. Еще год назад в Выборге образовалось какое-то независимое правительство, которое было явно нацелено на присоединение к Финляндии. Они даже флаг себе выдумали с большим крестом — как у всех скандинавских стран. Но финны, скидывая этим деятелям какую-то заваль в обмен на лес, не торопились присоединять их к себе. То ли сочли, что так выгоднее, то ли, как подозревал Джекоб, финны стали по-настоящему цивилизованными европейцами. То есть, они слишком любили спокойную жизнь без проблем и потрясений. И связывать с территориями, на которых творится черт-те что, у них не было никакого желания. Так что между Петербургом и Финляндией имелась "черная дыра" в сто сорок километров. Сущий рай для авантюристов всех мастей. Так вот, публика на площади, судя по всему, как раз занималась какими-то авантюрными делами.

Примечательно, что завсегдатаи Сенной не обращали ровно никакого внимания на стоявший у неработающей станции метро патрульный джип. Двое солдат, топтавшихся возле машины, тоже никак не реагировали на происходящее. Все ведь было тихо. Видимо, отношения с новой властью развивались тут по принципу "мы друг другу не мешаем".

Вообще, за неделю пребывания ограниченного контингента в городе никаких признаков сопротивления отмечено не было. Если, конечно, не считать пары перестрелок с бандитами, которые не успели убраться с дороги солдат. Но складывалось впечатление, что бесчисленные городские преступные группировки предпочитают, завидя патрули, сидеть тихо и не отсвечивать. Возможно, они полагали, что так дело дальше и пойдет: новая власть станет жить по принципу "мы вам не мешаем, вы нас не трогайте". Они еще не знали, что их ждет в ближайшем будущем. Так или иначе, журналисты, впрочем, как и солдаты, могли передвигаться по городу свободно. Хотя, видимо, не совсем. Что-то случилось неординарное. Не зря же его Речел вызвала... Она вроде вороны — летит на падаль.

Речел Стилл была коллегой Джекоба — одной из журналисток, аккредитованных при штабе. Она являлась весьма своеобразной девицей, каких, впрочем, в журналисткой среде достаточно. После окончания колледжа, Речел, как и многие другие молодые дурочки, попыталась прославиться на ниве музыкальной журналистики. Дело на первый взгляд выглядело простым и верным. Еще бы — казалось бы — кому не хватало ума писать про поп-звезд?

Но вот только у Речел ничего хорошего из этой затеи не вышло. Писать про музыку — ума и в самом деле не надо — но именно потому данную профессию осаждает толпа претендентов — как в гипермаркете во время распродажи. Это военными журналистами работают редкие психи типа Джекоба. А телевизионные музыкальные программы и соответствующие издания не знают как отбиться от желающих что-нибудь им написать. Так что конкуренция там страшная.