— Вот лоция всего района, составленная мною за долгие годы пребывания в этих местах. Вот здесь, на материке, то, что осталось от моей "Выдры". Если вам нужно, на ней есть и золото, и серебро, и драгоценности — мне они здесь совсем не нужны. Вот здесь — индейская деревня на материке напротив, там никто с тех пор и не живёт. А вот там — и он указал на будущий Форт-Росс — вон туда они вернулись, но я больше туда не ходил, они теперь ненавидят белых людей.

6. Смуглянка-индианка.

Мы уже подходили к шлюпке, когда Володя вдруг повернулся и сказал:

— Склероз в моём возрасте — страшная вещь. Лёха, не пригласишь их к нам на корабль на ужин? Скажешь, пришлём шлюпку, когда им будет удобно.

Я вернулся к избушке и постучал в дверь.

— Заходите, — послышался голос Джона.

Я зашёл.

— А, это вы, Алекс.

— Джон, а не хотели бы вы с супругой и дочерью поехать к нам на "Форт-Росс" на ужин? Мы пришлём за вами шлюпку.

— Спасибо, Алекс, это будет для нас большой честью. А в какое время?

Я посмотрел на часы и понял, что они всё ещё идут по времени "там", на Ладоге, и что, если верить им, сейчас было лишь девять тридцать семь. Джон сказал:

— А что это?

— Часы. — и, отстегнув, отдал ему.

Джон посмотрел и сказал:

— Чудесные у вас в России часы, а время неправильно показывают.

И достал из сундучка хронометр. На нём был час двадцать три. Я переставил часы на новое время, потом вдруг вспомнил, что у меня в кармане ещё одни — электронные, пластиковые, те самые, которые разбудили меня сегодня утром. Я переставил и их, потом протянул их Джону:

— Джон, примите от меня этот скромный подарок.

Джон посмотрел и сказал:

— Благодарю вас, Алекс, это чудесная вещь. А как их заводить?

— Не нужно. Они проработают ещё, наверное, год, потом, увы, встанут.

А про себя подумал — да уж, батарейку здесь взять будет неоткуда. И показал ему всякие другие примочки — будильник, календарь...

И тут до меня дошло: а дата-то какая?

Когда я задал Джону этот вопрос, тот рассмеялся и сказал:

— То есть как это какая? Сегодня среда, двадцать девятое июня.

— А год?

— Тысяча пятьсот девяносто девятый от Рождества Христова.

На часах, увы, дату поставить не получилось — самый ранний возможный год был тысяча девятьсот восемдесят восьмой. Но когда я его поставил, он неожиданно подошёл — двадцать девятое июня тоже было средой. А к следующему високосному году, подумал я, батарейка сядет.

— А насчёт обеда велено передать, чтобы вы нам сами сказали, когда вам удобно.

— Мы обычно обедаем в шесть часов вечера.

— Тогда шлюпка за вами придёт в половину шестого.

Когда я выходил, я столкнулся с Сарой, дочерью Джона и Мэри. Высокая, стройная, волосы чёрные, как смоль, смугловатая кожа, но далеко не столь тёмная, как у её мамы, почти европейские черты лица — комбинация была сногшибательная. Я остолбенел, она же засмеялась каким-то особым переливчатым смехом, посмотрела так, как будто и правда рубль подарила, только не теперешний российский, а старый, серебряный, и сказала:

— Алекс, доброго вам дня.

— Сара, надеюсь вас вскоре увидеть.

— А это уже как решит мой папа.

— Вы сегодня будете ужинать у нас на корабле. Мы уже обо всём договорились.

И я поцеловал ей руку.

Сара улыбнулась, сделала книксен и скрылась в избе.

— Ну ты даёшь, — засмеялся Володя, когда я наконец сел в лодку. — Не успел познакомиться с хроноаборигенкой, и уже глазки ей строишь. Молодой, да видно, из ранних...

Я покраснел и сказал:

— Володь, шлюпку нужно будет прислать в половину шестого. Ведь ты же захочешь показать теплоход нашим новым друзьям.

— Думаю, гидом придётся послать тебя — вот как ты хорошо с ними спелся. Кстати, ты случайно не спросил, который сейчас час?

— Спросил. И часы переставил. Сейчас час тридцать три дня.

— А про дату ты спросить забыл...

— Да нет, не забыл. Двадцать девятое июня тысяча пятьсот девяносто девятого года.

— Да, попали так попали... А это хоть старый стиль или новый?

— Джон — англичанин, а англичане приняли новый стиль только в конце восемнадцатого века. Значит, старый.

7. Как много девушек хороших...

— Лёх, отдыхай, у тебя сегодня был тяжёлый день. Хочешь, пойди поспи, а хочешь, сходи в "Фили" — я улыбнулся, услышав это название — выпей чего-нибудь. Но чтобы в половину пятого был там, как штык — нас с тобой ждёт вторая часть "совета".

Не успел я ступить на палубу корабля, как меня кто-то тронул за руку. Я посмотрел и увидел... Лизу. Ту самую, которую я потерял восемь лет назад. Она была чуть постарше, чем тогда, но волосы были такими же светлыми, черты лица — столь же прекрасными, и чуть вздёрнутый носик и чуть узковатые глаза делали их ещё более неотразимыми. А спортивная её фигура за эти годы стала ещё привлекательнее.

Я только и сумел выдавить из себя:

— Лиза...

— Вы меня знаете? А я вас сегодня в первый раз увидела, когда вы меня спасали.

Да, голос был чуть другим, и глаза, я вдруг разглядел, оказались изумрудно-зелёными — у той Лизы они были васильково-синими. Да и уши были немного другой формы. Но в остальном эта Лиза была практически точной копией той моей, утерянной Лизы.

— Померещилось. Вы необыкновенно похожи на одну мою старую знакомую.

— А я просто хотела вас поблагодарить. Без вас мы бы все погибли.

— Позвольте пригласить вас на чашечку кофе, — и я взял её под локоток и повёл в "Фили", где мы уселись в углу, хотя никого, кроме нас, в баре не было. Впрочем, не успелись мы усесться, как откуда ни возьмись материлизовался бармен, спросил нас про заказ, и через три минуты перед нами стояло по чашечке капуччино. Я тогда ещё подумал, что скоро кончится и кофе, и молоко, да и электричества не будет, так что нужно наслаждаться тем, что пока есть.

— А что это за другая Лиза? — спросила она.

— Моя старая подруга из Калифорнии.

— Калифорнии? Но это же Соединённые Штаты. Там же капитализм...

— Да и сам я из Соединённых Штатов. Мои предки бежали от большевиков.

— Как интересно... Мой дядя, по маминым рассказам, тоже уехал в Америку. Иван Андреевич Долгоруков. Он был белым офицером...

— Это был её прадед. Когда я с ним познакомился, ему было уже восемьдесят лет...

— То есть как это — восемьдесят лет? Сейчас же тысяча девятьсот сорок первый год!

— Да нет. Мы прибыли сюда из тысяча девятьсот девяносто второго года.

— То есть как это — девяносто второго?

— Мгла, которую и вы, и мы видели, принесла всех нас в это место. Здесь тысяча пятьсот девяносто девятый год. И мы находимся в самой что ни на есть Калифорнии — её прадедушка, а ваш дядя, жил совсем недалеко отсюда, примерно вон в том направлении.

Лена обалдело уставилась на меня.

— Вы шутите?

— Да нет, конечно.

— Впрочем, многое из того, что мы видели на этом корабле, действительно совсем другое, чем то, что было у нас. Да и войны рядом нет. Мы хоть победили в той войне?

— Победили. Советские солдаты водрузили красный флаг на Рейхстаг первого мая тысяча девятьсот сорок пятого. Оба моих деда воевали в той же войне, но с американской стороны. Один на Тихом океане, против японцев, а другой погиб на Сицилии в сорок третьем. Но победа была в первую очередь заслугой советской армии.

— И когда же вы родились, если в войну воевали ваши деды?

— В шестьдесят шестом.

— Интересно. Значит, я вас почти на пятьдесят лет старше...

— Не знаю, не знаю. Мне уже двадцать шесть лет. А вам, думаю, не более двадцати двух...

Она посмотрела на меня, вдруг улыбнулась и сказала:

— Я как старшая, хотя и младшая, предлагаю: давайте перейдём на ты.

Мы торжественно пожали друг другу руки, после чего я сказал:

— Кстати, меня зовут Алексей Алексеев.

— А меня Елизавета Максимова.

Тут вдруг нарисовался бармен, поставил рядом с нами по стакану с красно-оранжевой жидкостью и сказал:

— Шеф велел сделать вам по кампари оранж.

И улетучился. А мы выпили на брудершафт.

— Я вообще-то из Одессы, моя мама уехала туда из Москвы, чтобы никто не знал о нашем происхождении — тогда это было небезопасно. Закончила медицинский в Одессе, и меня направили в полевой госпиталь, врачом. Вывезли в Севастополь, а теперь послали с ранеными в Новороссийск. А потом наш теплоход немцы разбомбили. А сюда попали лишь Зинаида Михайловна и её дети — Нинель и Алёша. И не будь вас — тебя, — поправилась она, — то наша жизнь закончилась бы здесь. Я же врач, я знаю, что такое гипотермия.

И вдруг, посмотрев мне в глаза, обняла и поцеловала меня, сначала робко, потом, почувствовав, что и я её обнимаю и целую, всё более страстно.

— Ох, я только что подумала, что скажут в комсомоле...

— Нет здесь никакого комсомола. Есть лишь наш теплоход, и Володя с ребятами, и Зинаида Михайловна с детьми, и английско-индейская семья на острове. И нам придётся строить здесь новую жизнь. И такие, как ты, здесь будут очень нужны — врачи всегда на вес золота. А вот мои способности вряд ли.

— А кто ты по профессии.

— Программист. Компьютерщик.

— А что это такое?

Тут я вдруг сообразил: в её время же ещё не было ни одного компьютера...

— Ну что-то вроде программного инженера для специальных счётных машин. Один компьютер есть и на корабле, я тебе потом покажу.

И тут Лиза вдруг сказала:

— Лёша, а когда тебе нужно сюда вернуться?

— В половину пятого.

— А сейчас половина третьего. Может, пойдём прогуляемся?

И я пошёл с ней на палубу. Вспомнил прекрасную смуглянку-индианку и подумал, что хороша Сара, да не наша... Один раз я уже потерял свою Лизу, и если мне уж дан Господом второй шанс, то им надо будет воспользоваться.

8. Русская Америка на борту одного отдельно взятого теплохода.

Когда я вошёл в зал, в нём уже сидели пятнадцать человек — почти все мужчины, кроме Лены, матушки Ольги, и женщины — начальницы сервиса на борту теплохода, которую, как я потом узнал, звали Алевтина Сергеевна, или "просто Аля".

— Лёша, садись! Ты как раз вовремя. Итак, господа, первое заседание Совета Русской Америки объявляю открытым. Отец Николай!

Отец Николай произнёс несколько молитв, после чего все перекрестились, многие неумело. Похоже, даже те, кто был атеистами или агностиками,

После молитв, он сказал:

— Предлагаю выбрать председателя совета.

Я поднял руку и сказал:

— Предлагаю кандидатуру Владимира.

Все подняли руки. Володя сказал:

— Ну что ж, единогласно. Спасибо за доверие.

Господа, как большинство из вас уже знает, мы с вами каким-то странным образом переместились в залив Сан-Франциско — который мы переименовали в Русский Залив — конца шестнадцатого века, а точнее двадцать девятого июня тысяча пятьсот девяносто девятого года по старому стилю, или девятого июля по новому — как подсказал отец Николай, тогда разница составляла десять дней.

И это место теперь будет нашим домом. Вероятность вернуться в наше время исключить невозможно, но я бы на это не рассчитывал.

Итак, господа, что мы имеем? Один теплоход, который может оставаться здесь, в заливе, но в открытый океан лучше на нём не выходить. Сорок пассажиров, из них семнадцать мужчин, восемнадцать женщин, пятеро детей — это включая наших новых пассажиров с "Армении". Плюс экипаж — тридцать семь человек, двадцать мужчин, семнадцать женщин. Профессии, хобби и навыки всех указаны в списке.

Он указал на лежащий перед ним список и продолжил:

— Далее. Имеем горючее, которого хватит на ближайшее время, но я предпочёл бы как можно скорее переселиться на остров, чтобы не расходовать горючее понапрасну. Имеем запас еды примерно на полмесяца. Имеем оружие — семь пистолетов, двенадцать охотничих ружей, четыре автомата "Калашникова", два пулемёта, две снайперских винтовки, плюс боеприпасы согласно прилагаемому списку. Не так уж и мало, но и негусто. Ну там ещё и удочки, и рыболовные сети, и кое-что ещё.

Из аборигенов здесь находятся лишь наш друг-англичанин с женой и дочкой. На полуострове к юго-западу от вас, там, где в нашей истории находился Сан-Франциско, а мы надеемся рано или поздно основать наш Форт-Росс, живут индейцы племени мивок. Известно, что эти индейцы плохо относятся к белым людям из-за плохого опыта контактов с ними. Нашей задачей будет попробовать как-нибудь наладить отношения с ними, а потом интегрировать их в своё общество. Русские не истребляют аборигенов, мы не англичане. И не делают из них рабов, как испанцы.

Сегодня к нам на теплоход приедут наши друзья с берега. Я надеюсь воспользоваться помощью его жены и дочки для наведения контактов с индейцами.

И последнее. Вася — он посмотрел на одного из своих шкафообразных друзей — будет нашим министром обороны. Матушка Ольга — министром здравоохранения. Лёха — он улыбнулся мне — как единственный, кто хорошо знает английский и не так плохо — испанский, и вообще способен к языкам, министром иностранных дел. Другие должности распределим позже. Да, отец Николай — наш духовник, но это и так ясно.

Сегодня будет последний вечер отдыха, а завтра начнём отстраивать наше будущее обиталище, пока на Русском острове, здесь, в Бухте Алексеева.

Володя сел. Я думал, что начнётся яростная дискуссия, но почти все присутствующие были людьми военными, или членами экипажа теплохода. Лишь Алевтина Сергеевна сказала:

— Владимир Николаевич, а довольствие пока по старым нормам?

— Пока да, а там посмотрим. Думаю, наладим охоту и рыбную ловлю в ближайшие дни.

И, посмотрев на меня:

— Лёша, а ты не хочешь уже сходить за нашими англо-индейскими друзьями? Сейчас ещё рановато, конечно, но лучше слишком рано, чем слишком поздно. Заодно осмотри эту часть острова, где там вода, где можно строить, и поговори с Мэри насчёт того, какие здесь есть съедобные растения. Аля, кстати, совсем забыл — надо бы подумать, что именно у нас есть такое, что можно было бы выращивать — ну там картошка, фасоль... А ты, Лёша, узнай у Мэри насчёт того, не сможет ли она с нами поделиться какими-нибудь своими семенами или клубнями.

9. Любви все возрасты покорны.

Я выскочил из лодки и пошёл к избе Джона.

— Рад вас видеть, Алекс, но вы же сказали, что будете здесь в половину шестого? А сейчас только пять. И моя жена ещё не готова.

— Джон, мы можем поехать, когда вам удобно. Я пока погуляю немного по острову.

— А хотите, Сара с вами прогуляется?

Если честно, после знакомства с Лизой я предпочёл бы избежать тет-а-тета с Сарой. Но что тут поделаешь...

Я поцеловал Саре руку, а она меня чмокнула в щёку, дав мне почувствовать восхитительный аромат каких-то местных цветов; я тогда не очень хорошо разбирался в флоре Калифорнии. И, взяв меня за руку, спросила:

— А что вам показать? Хотите, прогуляемся вверх, на холм, а хотите, покажу вам очень красивые места...

— Да нет, лучше не сегодня. Хотелось бы спросить первым делом, как тут с водой.

— Ну, больших рек здесь нет, а вот источники и ручьи есть. И после дождей ручьи часто набухают и разливаются. Папа запрудил один ручей, вон там, видите? Так что воду для полива мама берёт оттуда. А для себя мы ходим вон к тому роднику, там чистая и вкусная вода.