главы 18 - 30

— Что значит не из нашего мира? — прервал мою созерцательную ночную прогулку Пайгамбар.

— Год назад, я пришел в себя на болотах, неделей пути южнее... как это случилось, чьей волей — не спрашивай, это просто произошло. Мой мир... в нем то, как живет мир этот, то же было, несколько сотен лет назад... Миры разные, но люди, живущие в нем, не особо отличаются.

— А! Теперь я понял... такое происходит, когда Боги связывают миры.

Вот тут уже я остановился и посмотрел на Пайгамбара.

— Как?

— Предки знали как, мы лишь знаем, что такое происходит.

— Какие же мы... как котята, — я продолжил движение, — с другой стороны, многие знания — многие беды...

— Верно, — кивнул мой шаманский провожатый, — пороки, зависть, жадность... чтобы изжить все это и снова открыть разум знаниям, нужна чистота помыслов, духа и... прощение богами.

— А до этого далеко, — похлопал я Пайгамбара по плечу и кивнул на длинное бревно, верхняя часть которого была стесана и имела единственное предназначение, — давай-ка присядем.

— Теперь я спрошу у тебя кое-что, — присев на бревно и набивая трубку, сказал я.

— Спрашивай, — Пайгамбар улыбнулся и сел рядом.

— Ничего что я вот так прямо? — я выдохнул вверх терпкий дым, и от первой же затяжки по венам побежали 'колючки', — твой народ превосходит в развитии народ Трехречья, Харты преуспели лишь в обработке металла и успешно работают на земле, почему вы ждали мужика, который приедет на диком звере? Что вам мешало занять северные земли княжества и жить себе? А земли у Желтого озера, там даже армии нет, так, ополчение да наемники... И в конце — концов, зачем вообще отсюда уходить?

Пайгамбар улыбнулся и посмотрел на меня как на малохольного, помолчал немного и ответил:

— Боги простили наш народ, но лишили знаний и древней магии, а также назначили сроки избавления от наказания, указали на пришельца, который поможет нам... отец моего отца рассказывал, что его отец учувствовал в походе освобождения. Видишь эти каменные стены?

— Да, обратил внимание.

— Это останки первого Шахара... с ними погрузился в болото и старый Храм Предков, на серых камнях которого было начертано пророчество о Бэли. Потом, это пророчество передавалось от шамана к шаману, из поколения в поколение... Много лет назад земля вскипела и задрожала, чатраки рушились и погружались в болото, те, кто выжил решили покинуть Шахар не дожидаясь Бэли, почти все шаманы были убиты и мой народ, ведомый вождем обезумевшим от горя, отправился на север... Занять северные границы княжества было просто, было мало людей что их охраняло. Но мой народ не нал как жить в тех землях, в холоде и без запасов, у них не было лошадей, дозоры, что стояли вокруг нанятых земель, замерзали... Князь Трехречья собрал большую армию и была битва... Безумный вождь, к тому времени успел построить цитадель, но княжеская армия была многочисленна и сильна, цитадель окружили и взяли в осаду. Предки долго сражались, у них был узкий выход к болотам, по которым из Шахара приходила помощь, еда и вода. Но наступила весна, лед растаял, а спустя месяц цитадель пала. Мой народ снова отстроил Шахар и повиновался заветам Предков. Теперь набеги на северные границы княжества, это лишь ритуал посвящения в воины, всех тех, кто отпраздновал свою восемнадцатую осень. Выживают не все, но воины рождаются в бою, а не в ратных поединках с деревянными мечами.

— Ты сказал о сроках...

— В пророчестве сказано — 'от прихода Бэли только одно лето, затем, Шахар превратится в кипящий котел'

— Да уж, — я поскреб бороду, — получается, до лета вы должны покинуть Шахар.

— Ты поведешь нас.

— Ну да, под стоящие на границах гарнизоны, под кавалерию, закованную в броню и под хартских лучников и копейщиков... одной пехотой?

— Не понял.

— У вас только пешие воины?

— Если удается в набегах взять лошадей, мы их приводим сюда, но приносим в жертву Хозяину болот. Здесь нет пастбищ и лугов, негде держать и нечем кормить лошадей... да, у нас только пешие воины, но они могут долго и далеко передвигаться бегом.

— По колено в снегу?

— Нет, конечно нет.

— Ну да, а кто сказал что будет легко, — это я сказал больше сам себе вытряхивая трубку, постучав по подошве сапога, — раз своим появлением я запустил процесс исхода, то надо думать... крепко думать... Хорошо хоть боги, сжалились и не запустили процесс исхода наступившей зимой. Сколько воинов у вас?

— Пятьдесят сотен, но есть еще женщины, прошедшие ритуал зимних набегов.

— Не густо... — у меня на голове даже волосы зашевелись от осознания того, чем закончится исход этого народа на юг.

— Я чувствую твой страх, но ты не должен бояться повести нас, и если это успокоит тебя, то я видел свой народ живущий вдоль проток на юге и по берегу большого озера.

— Где видел?

— Во сне, мне снятся сны о будущем.

— А сколько твоего народа погибло, перед тем, как расселиться по протокам, тебе во сне не показали?

— Только исход имеет значение, даже если спасутся немногие, то мой народ к этому готов, давно готов.

Со стороны гор ветер принес прохладный воздух и прогнал туман, начал срываться снег, который тут же таял, я поежился и предложил вернуться в улей, а разговор этот продолжить уже завтра и в присутствии вождя.

* * *

Юго-восточные границы княжества.

На постоялом дворе торгового каменка на границе княжества и хартских земель, было немноголюдно. Зима, торговые обозы не частое явление, но из-за того что протоки сковал лед, кроме торговцев, здесь останавливаются и путники. Они дожидаются, когда соберется вереница из нескольких саней, чтобы двигаться дальше, не опасаясь диких зверей в Красном лесу и разбойничьих шаек. Здесь же можно и воспользоваться услугами наемников для охраны, если позволяет кошелек. Харчевня при постоялом тоже, можно сказать пустовала, а одна шумная компания местных купцов и трое проезжих — не в счет. В лучшие времена тут не протолкнуться и две джины столов не пустуют.

— Иди, разбуди постояльца... спит и спит, — необъятных размеров хозяйка харчевни обратилась к скучающему у заледеневшего окошка служке, — слышишь? Скажи, что б ужинать шел, специально для него очаг растапливать не стану!

Конопатый, рыжеволосый мальчишка лет десяти, перестал ковырять пальцем наледь окошка и нехотя побрел к узкой лестнице, что уходила наверх, где упиралась в темный и длинный коридор, в котором даже лампадку не зажигали — двери в незанятых комнатах открыты и света достаточно.

— Эй, — мальчишка повернулся спиной к двери и стучал пяткой в тяжелую дверь, — хозяйка на ужин зовет, говорит, если не спустишься сейчас, то потом, мерзлое есть будешь! Слышишь? Эй!

В очередной раз пятка не долетела до цели, мальчишка потерял равновесие, но сильные руки придержали его за плечи.

— Спасибо, сейчас спущусь, — Тарин потрепал мальчишку по волосам, — что на ужин?

— А не знаю я... — ответил мальчишка, уже припрыгивая по коридору в сторону лестницы, — пахло мясом вроде...

Тяжело опустившись на кровать, Тарин пододвинул к себе тумбу, на которой стоял медный таз и кувшин с ледяной водой. Не решаясь приступить к умыванию, бывший воевода и изгнанник, медленно намотал портянки, натянул сапоги, поморщившись на отозвавшиеся болью заживающие раны. Наконец, взбодрившись после умывания, Тарин надел меховую безрукавку, и критически посмотрев на пояс, перевязь и колчан лежащие у кровати, ограничился лишь широким боевым ножом, ножны которого сунул за сапожище.

— Ты так все ноготки спустишь, нужного обоза ожидаючи, а задарма кормить не буду! — вместо пожелания доброго вечера сказала хозяйка Тарину, — Сегодня опять не было никого.

— Ноготков хватит, — Тарин бросил на стойку перед очагом две серебряные монеты, это за ужин и еще за завтрашний постой и завтрак.

— Без обеда?

— Завтрак сытней сготовь, спать буду, потом ужинать.

— Дело твое, иди, садись, сейчас подам... — хозяйка придавила ножом шкварчащее в сковородке мясо, которое разогревала уже не в первый раз.

Тарин присел за стол в углу харчевни, чтобы хорошо видеть всех, а также входящих.

Уже закончив ужин, и задумчиво пыхтя трубкой, Тарин услышал доносившиеся с конюшни звуки — прибыл какой-то обоз. Хозяйка засуетилась, подкинула в очаг поленьев и встала у него подбоченившись. Спустя некоторое время дверь в харчевню распахнулась, ветер задул внутрь холод и поземку, вошли семеро, раскрасневшиеся с мороза лица, одеты просто, но недешево, харты. Гости, поклонились богам, после чего поздоровались со всеми присутствующими и с хозяйкой лично.

— С ночлегом, или только поужинать?

— Вьюга разгулялась да мороз крепчает, переночуем, — ответил один из гостей, вероятно старший, снял шапку и кафтан, подбитый мехом.

Судя по разговорам хартов, которые присели через стол от Тарина, они ехали из городища домой, в большой каменок, в народе — Кузнечный, который когда-то был столицей хартов, да по сути ей и остался. Тарин терпеливо дождался когда вся компания поужинает, а потом подошел к ним и представился... представился так, как раньше:

— Наемный охранитель Тарин, не найдется ли у уважаемых купцов места в обозе? Оплаты за свои услуги не попрошу... уже вторая неделя пошла, как попутного обоза в Кузнечный ожидаю.

— Место есть, — повернулся к Тарину старший из хартов и внимательно осмотрел наемника, — и от охраны не откажемся... еще бы, сам воевода княжеский нас охранять будет.

— В изгнании я, и не воевода более.

— Знаю... ходят по посаду разговоры разные, а тебя я сразу узнал, ты приезжал к нам прошлым летом с заказом княжеским на ковку.

— Так что, охранителем до Кузнечного возьмете?

— Возьмем... двинь лавку, садись, выпей меда с нами.

* * *

Глава двадцать вторая.

Долина болот. Шахар.

— Сдюжил? — Дарина лежала рядом на циновке и смотрела на меня своими большими, бездонными глазами, я даже отражение своего лица в ее зрачке разглядел.

Она вернулась в комнату под утро и 'приняла вахту' у Пайгамбара, хотя, если быть честным, я слышал сквозь сон как она настойчиво его 'попросила'.

— Да, сдюжил, — я улыбнулся и поцеловал ее, — давай поедим, есть очень хочется.

— Испугалась я, до льда в руках... думала, не сдюжишь.

— А когда тетушка твоя, обряды вершила надо мной, не боялась?

— Так то тетушка, — Дарина села на циновку, свет утреннего яркого солнца из маленького окошка осветил ее лицо, и она смешно зажмурилась.

— Так значит, — я тихонько ущипнул ее за бедро и тут же получил тычок в живот, после чего скривился и 'бездыханно' замер, закатив глаза.

— Никитин! Брось баловать и вставай, коли есть хочешь.

Завтракали в компании вдовой соседки и ее замечательных детишек, все мальчишки, погодки от восьми до двенадцати лет. С трудом дождавшись, когда я разберусь с завтраком, детвора облепила меня, трогали волосы, дергали за усы и бороду и широко раскрыв глаза. разглядывали амулет из зуба болотного кота.

— Вот, терпи, — улыбалась Дарина, — они вчера то же самое со мной вытворяли.

Соседка, красивая светловолосая женщина, около тридцати, тоже внимательно рассматривала меня, конечно не так настойчиво как ее дети, но все же с интересом.

— Бэли, когда ты поведешь нас на юг? — вдруг спросил самый младший сын вдовы, бесцеремонно забравшись мне на колени.

Хорошее настроение, что было с утра, мгновенно улетучилось, я снова детально вспомнил ночной разговор с молодым шаманом, не подав вида и погладив мальца по голове, ответил:

— Как только все будут готовы.

— Мы готовы! — мальчишка соскочил с коленей и побежал по периметру комнаты, попутно схватив у скрученной циновки маленький деревянный меч и поскакал дальше, размахивая им над головой, братья понеслись за ним. Они все выкрикивали, — мы готовы! Мы готовы!

В дверь постучали и, дождавшись позволения хозяйки, отворили.

— Света в дом ваш, — в комнату прошел вождь в сопровождении Пайгамбара. Дети прекратили беготню и галдеж и учтиво поклонились гостям.

— Доброе утро, — ответил я и встал с низкого табурета.

— Пайгамбар сказал, что хочешь говорить со мной.

— Да, надо о многом поговорить.

В зале Храма Предков, кроме меня с Дариной, шаманов и вождя, присутствовали еще трое мужчин, среди которых был мой знакомец, то есть тот, с кем я встретился в роще у реки.

Пенар — опытный воин и наставник для всех в Шахаре, крепкий мужчина под пятьдесят лет, его русые волосы были заплетены в несколько кос назад, высокий лоб, правая бровь рассечена на две части глубоким шрамом, неоднократно сломанный нос, боец одним словом, взгляд цепкий, внимательный, оценивающий. Второй, внешне похожий на Пенара, но моложе лет на десять, был его родной брат Ленар. Он, как мне объяснили командующий всем оружным людом, после вождя естественно. Третьим был Кессар, следопыт, охотник и имеющий в подчинении два десятка таких же, как он 'лесных теней', то есть людей способных перемещаться по лесам и болотам быстро и бесшумно. Так же 'лесные тени' выполняли функции местных пограничников, то, что за несколько сотен лет границы Шахара были потревожены всего три раза, ничего не меняло и, четыре охотника-следопыта, уходили в пограничные рейды каждый день.

После того, как вождь обсудил какие-то текущие вопросы, связанные с бытом Шахара с шаманами и 'командирами боевых групп', он многозначительно посмотрел на Хошияр. Та встала, тронула Дарину за плечо, поднялась из-за стола и остальная, женская половина шаманского 'сообщества'.

— Идем Дарина, я покажу тебе что-то, пока мужчины говорят с Бэли, — Хошияр указала рукой на одну из трех арок из зала, что были занавешены плотной тканью с вышитым на ней ярким узором.

Я кивнул Дарине, иди мол... Разговор, похоже, надолго.

Вождь тоже поднялся и пошел к стене с ритуальным оружием и одеждами из шкур, из длинного деревянного ящика на полу, достал какой-то рулон и вернулся с ним к столу. Это был довольно старый пергамент, но хорошо сохранившийся, он был достаточно большого размера, примерно полтора на полтора метра, когда-то давно сшитый умелым мастером из нескольких кусков тонкой кожи. Когда вождь развернул пергамент, я очень сильно удивился. Это вам не подорожный лоскут, на котором все отмечено в виде 'плюс — минус трамвайная остановка', это была самая настоящая карта! На ней, весьма детально был изображен некий большой остров — пустыни на востоке, горные хребты на юге и западе, земли Трехречья, хартские земли и земли у Желтого озера, обширные болота на севере и гиблые земли, долина Шахара, снова горы и моря, омывающие изображенные земли с северо-востока. В других местах карта была недоделана, то есть все же не факт, что на ней изображен остров. Я привстал и навис над картой, внимательно изучая ее и пытаясь сопоставить с тем народным творчеством, что в разных вариациях продается в любом крупном каменке в виде вышивки на подорожных лоскутах.

— А что вот здесь? — показал я рукой к юго-западному, недоделанному краю карты.

— Неизвестно, — ответил Кессар, — начинал эту карту странствующий шаман, после неудавшегося позорного исхода Безумного вождя, а заканчивал дед моего деда.