— Не благодарите меня, Гельмут. Я не всесилен. А вот вырезать аппендикс через анус? — доктор искренне засмеялся так, что слетел и повис на цепочке монокль. — Это уж слишком, но я подумаю над этим. Спасибо за шутку, генерал. Повеселили старика Ремуса. Проходите в мою обитель, — доктор жестом пригласил Вейдлинга в лазарет. — Капитану Ольбрихту лучше. Он спрашивал о вас.

— Прекрасно, Виктор. Ведите меня к Ольбрихту, — генерал пропустил вперед доктора и уверенной, немного прихрамывающей походкой прошел за ним в помещение.

У палаты номер семь стоял навытяжку ефрейтор Криволапов, переодетый в повседневную форму солдат вермахта, с автоматом в положении 'на грудь'. При подходе важной свиты — о ней он был предупрежден — танкист четко сделал шаг в сторону и открыл дверь, пропуская генерала.

Комкор остановился, окинул беглым взглядом сверху донизу русского солдата. Тот стоял, не шелохнувшись, и смотрел на Вейдлинга с должным подобострастием.

— Этот русский — бессменный дежурный Франца, — тут же заметил Ремус. — Он постоянно находится возле палаты. Я не перечу. Это просьба капитана.

— Хорошо, — согласился Вейдлинг, дотронувшись тростью до плеча Криволапова. Ему понравилась выправка ефрейтора, после чего он шагнул в палату.

Франц лежал на панцирной кровати у окна в чистом белье: вымытый, выбритый, отдохнувший. Однако синева под глазами, бледность лица, потухший взгляд говорили о невероятных трудностях и страданиях, выпавших на долю офицера за время операции. Перемены не остались незамеченными Вейдлингом. 'Ничего, — подумал он, — время и воздух родины лечат любые раны, в том числе и душевные. Поправится'.

— Здравствуйте, дядя Гельмут. Я очень рад вас видеть, — Франц попытался встать с постели.

— Лежи, лежи, — генерал придержал Франца, похлопывая по руке. — Больному положено лежать. Здесь субординация отменяется. Меня незачем благодарить. Я поддерживаю тебя потому, что вижу твою преданность делу и любовь к отечеству. Кроме того, я ответственен за тебя перед твоими родителями. Кстати, скоро ты их увидишь. Спасибо, Виктор, — генерал кивнул доктору за предложенный стул, уселся.

— Каким образом, дядя? — удивился Франц.

— Начну по порядку. Многое изменилось за три дня, когда ты отлеживался, причем кое-что в лучшую сторону, — Вейдлинг обернулся. Рядом стоял Рэмек и держал в руках сверток. — Ганс, раскрывай подарок и поднеси ближе, — глаза Вейдлинга блестели. Лицо румянилось от торжественности момента. — Вот, смотри.

Рэмек держал новую форму разведывательных подразделений танковых войск с погонами майора в виде плетеных серебристых косичек. Все нашивки за штурмовые операции, за полученные ранения и награды были прикреплены на форме в строго определенном месте. Военные регалии красочно говорили о громаднейшем боевом опыте Франца, о его несравненном офицерском мужестве.

— Поздравляю, Франц, с очередным воинским званием 'майор', — генерал уважительно пожал Францу руку. — Поздравляю, мой мальчик!

— Спасибо, дядя Гельмут! — губы Франца растянулись в улыбке, в глазах появились радостные искорки. Молодой офицер был в восторге от проявленной заботы и внимания генерала. Теплая душевная волна, исходившая от него, накрывала сердце Франца. — Спасибо, дядя Гельмут! — еще раз поблагодарил он Вейдлинга.

— Это еще не все, Франц. Вот, возьми. Эта трость от меня. Это мой подарок.

— Дядя Гельмут, — удивился Франц, — а трость-то мне зачем?

— Пригодится, я знаю. Еще как пригодится в дороге, когда поедешь в отпуск, Ганс, — генерал щелкнул адъютанту, — давай продолжение.

По команде адъютанта внесли два подноса. На одном стояли бутылка шампанского 'Мадам Клико' и хрустальные бокалы. На другом — фрукты и шоколадные конфеты.

Тосты были непродолжительными.

— Все, господа офицеры, — произнес весело генерал, поставив бокал, — прошу оставить меня наедине с майором Ольбрихтом. Виктор, спасибо за заботу, мы еще увидимся. Рэмек, задержись в приемной до конца встречи. Возможно, понадобишься.

— Слушаюсь, господин генерал, — адъютант лихо щелкнул каблуками. — Я выполню любое ваше указание, — Рэмек после освобождения Ольбрихта стал больше уважать себя и проявлял рвение по службе.

— Похвально, Рэмек, идите...

Когда офицеры вышли, генерал дотронулся до руки Франца и умиротворенно произнес:

— Ну вот мы одни. Можно говорить откровенно и столько времени, сколько нужно. Нам никто не помешает. Ты доволен?

— Да, дядя Гельмут, доволен. Я хотел вас видеть и ждал этой встречи.

— Вот и прекрасно. Скажи, Франц, — генерал удобнее уселся на стуле для продолжительного разговора, — как прошла операция, какие выводы ты сделал после возвращения?

— Сегодня я буду с вами откровенен, дядя. У меня нет другого человека, кому бы я мог полностью довериться.

— Я рад это слышать, мой мальчик. Мои чувства искренни.

— Хорошо, дядя Гельмут, — Франц выше подложил подушку и после небольшого раздумья начал говорить: — Операция проходила очень трудно. Я не понимаю, как мы выдержали и я остался жив. Были постоянные столкновения с русскими подразделениями. Уже на первой стадии операции нас раскрыли. Что послужило причиной этому, я до сих пор не понял. Я дал команду на ведение боя. Пришлось уничтожить несколько русских офицеров и солдат. Другого выхода у меня не было. Но мы получили сведения о месторасположении передовых частей 48-й армии красных. С этого часа пошли сплошные преследования. Крупный бой выдержали у Буда-Кошелева. Я докладывал в донесении. Работа абвера никуда не годится. Чудом выскользнули из ловушки русского Смерша. Чуть не погибли по милости лейтенанта Эберта. Пришлось его наказать. Кстати, где сейчас этот мерзавец? Он оставил меня с русским солдатом на поле боя, а сам трусливо бежал.

Генерал Вейдлинг внимательно слушал Франца, не перебивал, но после упоминания Эберта нервно скривился.

— Это опасный человек, Франц. Я ниже остановлюсь на нем. Рассказывай, я слушаю тебя внимательно. Главное, ты жив.

— Дальше была жестокая схватка с танками генерала Горбатова. Нам удалось их заманить в ловушку. Около десятка танков мы подожгли и практически вырвались из окружения, если бы не их авиация. Летающие крепости русских смешали всех с землей. Было страшное побоище. Не пожалел даже свои тяжелые танки Иосиф Сталин. Остался невредимым только мой экипаж 'Пантеры', и то потому, что мы успели спрятаться в зарослях кустарника, — Франц вздохнул тяжело и замолчал.

— Это война, мой мальчик, — генерал похлопал Франца по руке. — Держись, тебе не привыкать.

— Да, не привыкать. Вы правы. Операция Glaube должна войти в учебник разведывательной школы вермахта. Но зачем эти жертвы, если нам не поверили, дядя Гельмут? — Франц приподнялся, возбужденный разговором. — Зачем эти лишения?

Вейдлинг посуровел, сжал зубы, осмотрелся как бы в поисках коньячного бокала, затем выдавил:

— Я сделал, Франц, все, что мог. Ты мне должен верить.

Франц молчал, находясь еще под впечатлением своих воспоминаний.

— Кое-что мне удалось, — продолжил генерал. — Здесь заслуга не только моя, но и бывшего командующего армией Харпе. Он встречался с Гудерианом, когда тот инспектировал его 4-ю танковую армию. Рассказал о тебе, о полученных разведданных. В главном штабе сухопутных сил пошли ему навстречу. Мой корпус укрепили 20-й резервной танковой дивизией, чему я несказанно рад. Ты попал ко мне. Также выделено несколько дивизионов гаубичной и зенитной артиллерии. Так что мы дадим русским серьезный бой.

— Но это полумеры, дядя Гельмут! — отреагировал нервно Франц. — Танковые дивизии остались в Северной Украине.

— Да, Франц, это полумеры, но фюрер не поверил твоим донесениям, как и фельдмаршал Буш, кстати, он собирается в отпуск в конце июня.

— Вот потеха! — усмехнулся Франц. — Русские этого только и ждут. 24-25 июня будет предпринято небывалое по масштабам наступление русских по всей линии обороны Центральной группы войск. А ее командующий собирается в отпуск. Это крах для него. Странно, что фельдмаршал Буш не понимает этого.

— Время для принятия мер еще есть. Наш корпус, если то, что ты говоришь, правда, даст достойный отпор русским. Но скажи мне, Франц, — генерал Вейдлинг придвинулся ближе к кровати и пристально посмотрел в глаза молодому человеку: — Откуда у тебя такая информация? Где ты взял эти данные о начале наступления русских, о готовящемся двойном ударе по 9-й армии 1-м Белорусским фронтом? Пойми, твои разведданные в генеральном штабе взяты под сомнения. Ты не представил ни одного документа, указывающего на эти сведения. Вот в чем проблема. Ты можешь развеять сомнения о правдивости переданной информации? Я слушаю тебя, — брови генерала сдвинулись, образовав на лбу глубокую складку.

Франц внутренне напрягся, потер лоб, раздумывая, что ответить командиру корпуса. Как доказать генералу свою правоту? Задача была не из легких.

'Пусть генерал примет твои сведения без подтверждения и готовится к обороне, — пришел на помощь Клаус, — а когда через два месяца Центральная группа войск развалится, как карточный домик, предложи встретиться вновь и поговорить по вопросам будущего Германии. Я думаю, поражение на Восточном фронте будет серьезной встряской для него и уцелевших генералов. Тогда и обо мне расскажешь. Он будет готов поверить в любые твои предсказания. Понял? Держись, не унывай. Я рядом с тобой. Скоро повеселимся в отпуске'. — 'Спасибо за помощь, друг', — улыбнулся Франц и мысленно пожал руку Клаусу.

— Что ты улыбаешься? Я жду ответа, — Вейдлинг был недоволен затянувшейся паузой.

— Дядя, вы верите в предсказания будущего? — наконец заговорил Франц твердым, уверенным голосом.

Генерал от удивления приподнялся, а присев, недовольно обронил:

— Почему ты меня об этом спросил? Не хочешь ли ты сказать, что стал прорицателем?

— Да, дядя Гельмут. Вы угадали. Я стал предсказателем.

— И давно это у тебя появилось?

— Три месяца назад, после февральской контузии.

— И многое ты можешь предсказать?

— Практически все события вплоть до 2010 года.

— Что? — глаза у генерала выпучились, лицо застыло в недоумении и страхе. Он не ожидал услышать такое объяснение. Рука потянулась ко лбу Франца.

— Ты не болен, мой мальчик? У тебя с головой все в порядке? Две контузии перенес.

— Дядя Гельмут! — Франц отстранился возмущенно. — Не надо. Я понимаю, что в это трудно поверить. Но давайте остановимся на следующем варианте, чтобы вы не посчитали меня проходимцем. Мои донесения возьмите за математическую аксиому, то есть примите их без подтверждений и доказательств. И готовьтесь основательно к обороне. Это вам поможет выстоять, не попасть в окружение, даже в плен. Многие генералы, отступая, попадут в плен, в том числе генерал Гольвицер, обороняющий Витебск. Но это их участь. После свершившихся событий, которые я предсказываю, мы продолжим разговор. Вот мое предложение.

Сейчас задумался Вейдлинг. Он видел, что Франц в своем уме. Контузиями, возможно, его состояние объяснишь, но говорит он серьезно и членораздельно, предложение сделал обоснованное. Тем не менее мозг генерала сопротивлялся верить Францу на слово и принимать решения с лёту.

— Хорошо, Франц, я подумаю над твоим советом, — вышел из положения генерал, — но позже. Пока ничья. Давай поговорим о других, более приземленных и конкретных вещах, — Вейдлинг в эту минуту пожалел, что не взял с собой коньяк. Придется на сухую говорить с Францем о его личной жизни.

— Расскажи, Франц, только не обижайся, — немного смущаясь, произнес командир корпуса, — что тебя связывает с поселком Заболотное?

Франц вздрогнул, услышав вопрос от генерала, посуровел от резкого поворота беседы. Шрам, отметина Курских боев, натянулся, готов был брызнуть кровью.

— Вы точно хотите это знать?

— Да, Франц. Мне нужна полная информация. Это очень серьезная тема и касается нас обоих, но в большей степени тебя. Ты сейчас поймешь причины этой серьезности. Слушай внимательно, — генерал кашлянул. — Дело в том, что твое возвращение не прошло гладко, как планировалось нами. Были большие потери. Рота старшего лейтенанта Мельцера вся полегла на том поле, где вы выходили. Чудом остался в живых Эберт, ну и ты с русским танкистом. Лейтенант Эберт попал в руки Кляйста. Помимо переданных данных о вашей работе, он в отделе разведки написал рапорт, где представил тебя в неблагонадежном виде, чуть ли не предателем, русским агентом.

— Мерзавец! — Франц сжал кулаки. — Кто ему поверит? Под полевой суд отдам за клевету.

— Подожди, Франц, не все так просто, как ты думаешь. Твой адъютант, старший лейтенант Риккерт, после беседы с Кляйстом также дал показания против тебя. Он подтвердил твою лояльность к населению прифронтовой зоны, что является нарушением приказа командующего армией. Эти рапорты находятся у Кляйста.

— Как, и Риккерт меня предал? — кровь отлила от лица Франца, губы задрожали.

— Да, Франц, к сожалению и старший лейтенант Риккерт оказался негодяем. Он жаждет получить твою должность и командовать батальоном.

— Вот оно что? Я был более высокого мнения о нем. Он еще фляжку с коньяком подарил на прощание, а сам в тайне желал мне смерти. Какой лицемер и мерзавец.

— Надо разбираться лучше в людях, майор, — упрекнул Франца генерал. — Быть более осмотрительным в разговоре с подчиненными. Это тебе урок на будущее. Ладно, пойдем дальше. Еще не все потеряно. Кляйст не передал собранное досье в полицию безопасности. Он боится меня. Я поговорил с ним сурово. Но что будет завтра, что стукнет в голову этому профи от абвера, я не знаю. Если он даст ход этим кляузам, то тебя могут арестовать.

— Как же так, дядя Гельмут? — возмутился Франц. — Я кавалер Рыцарского креста Железного креста, воюю с 1940 года, имею ранения и личные заслуги перед отечеством, и меня могут необоснованно арестовать? Не могу в это поверить.

— Война идет, Франц, не забывай. Положение складывается не в нашу пользу. Нервозность в генеральном штабе и Ставке накалена до предела. Все может быть, тем более что фюрер не доверяет адмиралу Канарису и его людям. Абвер с его мощнейшей структурой переподчинен СС. Кляйст из кожи лезет, чтобы выслужиться перед службой безопасности и гестапо. Ты для него козырная карта. Он хочет повесить на тебя все неудачи и огрехи отдела. Тем более вскрылись некоторые факты из твоей биографии, о которых ты долго умалчивал, таил даже от меня... Поэтому... — голос генерала задрожал от обиды, он засопел и, наклонившись к лицу Франца, с горечью выдавил: — Расскажи мне все о русской женщине из поселка Заболотное, а я подумаю, как тебе помочь. Это очень серьезно, Франц. Я не шучу. Если с тобой что-то случится, я не прощу себе. Ты это понимаешь? — кулак генерала тяжело опустился на край тумбочки. Звякнули бокалы. — Ты понимаешь, что натворил?

Франц был подавлен услышанной информацией. Настроение пропало. Тревога, исходившая от генерала, быстро передалась ему, появилась головная боль. Ему захотелось быстрее рассказать все, что требует от него дядя, и замкнуться, побыть одному со своими мыслями.