Мы были солдатами

-Некому. Вернее... я хотел бы... хотел бы дать знать одному человеку, — Рене отворачивается. — Очень бы хотел. Только я не знаю, где он. Я даже не знаю, жив ли он. Мы... много лет не виделись.

-Твой друг?

-Д-да. Наверно, друг, — от этого "наверно" вдруг сводит скулы. Себе-то хотя бы можно не врать? И у Рене вырывается: — Ты не представляешь, как бы я хотел...

Жесткая ладонь зажимает ему рот.

-Не надо.

-Чего не надо?

-Поосторожнее с желаниями. Они, знаешь ли, сбываются. Только не так и не тогда, как и когда ты хочешь.

-У тебя...

-Сбылось. Только очень... причудливо. — Рене не видит лица Яна, но готов поклясться, что его рот кривит болезненная усмешка.

-И что ты пожелал?

-Чтобы один человек не уходил от меня. Чтобы он никогда не смог от меня уйти, — помолчав, отзывается Ян. — Это были мечты. Он все равно уже ушел...

Молчание.

-Отдохнул? Тогда пойдем...

И они идут в дом, и Ян готовит ужин, а Рене, устав молчать, начинает рассказывать какую-то историю. Не о себе, конечно, просто историю, он много их знает, и рассказывает до темноты, и за ужином, и уже потом, когда оба укладываются спать, но не спится, и Ян слушает молча, но не равнодушно — это Рене умеет отличать. Ему интересно, но он никак не выказывает своего отношения к истории, не сбивает рассказчика, не задает наводящих вопросов. Он идеальный слушатель, и в темноте — лампа потушена — Рене забывает о том, что почти незряч, о том, что не может сделать нескольких шагов просто так... Он снова прежний, и от этого так легко на душе...

А наутро он снова приходит в теплицу и, несмотря на неудовольствие Яна, что-то подает, держит, разбирает на ощупь и по запаху. Так можно жить. Можно...

...У Рене красивые руки: кисти крупные, но изящные, пальцы длинные, сильные. Приятно смотреть, как он выбирает нужное растение. И ведь запоминает сразу, с одного прикосновения, будто у него руки зрячие, а если колеблется, его выручает запах.

Сегодня он пришел снова. И еще раз придет — ему невыносимо сидеть без дела, когда даже поговорить не с кем. Сам Ян на роль собеседника годится плохо, зато он умеет слушать, и Рене этим пользуется, рассказывает что-то, и интересно рассказывает. И сидит на корточках, идиот, хотя потом опять не сможет встать, а ночью будет грызть подушку от боли. Но его не переделать, это Ян понял давно.

И он снова завел тот же разговор. О том, что не может оставаться здесь, о том, что стесняет хозяина, и вообще...

-Не стесняешь, — ответил Ян.

-Я же вижу... — Рене осекся, рассмеялся невесело. — То есть я знаю, что в деревне голодно. Слышал. Ты... я не знаю, где ты еду достаешь.

-В лесу, где еще, — буркнул Ян. Он не любил ставить капканы, да и варварство это — летом, когда дичь еще тела не нагуляла, но что делать-то?

-Да. На двоих. Одному бы тебе было проще...

Ян промолчал. Может, и проще. Только для себя одного он бы и не пошел в лес. Только Рене об этом говорить не стоило, иначе у него появится еще одна тема для разговоров.

-Как сможешь, так уйдешь, — сказал он. — И хватит об этом. Ты мне не мешаешь.

-Но мало ли... — Рене отвернулся.

-Что — мало ли?

-Вдруг ты жениться надумаешь, а тут я...

Ян не удержался, рассмеялся.

-На ком тут жениться? На тетушке Софи? Или на матушке Ферье?

-Поедешь в город, встретишь какую-нибудь девицу... — предположил Рене.

-Нечего мне сейчас в городе делать, — отрезал Ян. — Да и не пойдет никто за нищего цветочника. Тут девицы с разбором. Знают свою выгоду.

-Ты не нищий, — тихо сказал Рене. — У тебя дом хороший, дело своё. Нашлись бы...

-Может, и нашлись бы. Но мне чужая женщина в доме не нужна. Обойдусь. — Слишком много лишних слов, вот что. — А тебя, никак, девушка ждет?

-Нет, — покачал головой Рене. — Не ждет. Меня никто не ждет.

Помолчали.

-Ты долго прохлаждаться намерен? — подал голос Ян.

-Нет... Вот, держи. Оно?

-Оно. Давай следующий...

А на следующий день Ян предложил зачем-то:

-Пойдешь на реку? Тут рядом. Ты дойдешь.

-Пойду, — сразу согласился Рене. — Только... смотреть будут.

-Будут, — равнодушно согласился Ян. — Они давно от любопытства помирают. Так пойдешь?

-Да, — ответил Рене, и действительно доковылял до берега, хоть и с остановками, и улыбался тем, кто здоровался с ним, хотя и не видел их лиц.

На него глазели, не прямо, исподтишка, но с любопытством. Тут редко появлялись новые люди, а уж этот... Солдат, раненый, едва выжил, да еще — это уже все поняли, — остался инвалидом. И молодой какой, ровесник Яну, наверно! Жалко парня, красивый ведь, статный...

Но любопытство это носило сдержанный характер. Еще нескоро какая-нибудь соседка решится первой заговорить с Рене о чем-то постороннем, а пока дальше замечаний о погоде дело не зайдет.

-Стой, — Ян придержал Рене за плечо. — Пришли.

-Я чувствую, — Рене потянул носом. Пахло водой, тиной, мокрым песком и осокой. Прекрасный запах... — Далеко до воды?

-Шагов пять. Берег илистый, не навернись.

Он поворачивал голову из стороны в сторону. Ничего не видел, только что-то светлое, блестящее впереди, зелень по сторонам, силуэт Яна...

-Расскажи, что вокруг, — тихо попросил он.

-То есть?

-Что ты видишь? Расскажи, — повторил Рене.

Ян помолчал. Рассказчик из него был никудышный, он это знал.

-Река прямо перед нами, — сказал он, наконец. — Бревно вот. Хочешь — сядь. На отмели папаша Ферье рыбу удит. Нашел место... Стрекозы летают. Комаров полно. Что еще?

-Достаточно, — улыбнулся Рене.

-Назад пойдем?

-Ну да.

-Дойдешь?

-Куда же я денусь... — Рене знал, что надо будет — доползет. — Ян, скажи... давно ты тут живешь?

-Давно.

-И сколько?

-Ну... — Ян задумался. — Восемь лет. Нет, девять. Точно, девять. Даже немного больше.

-А до того? Где ты жил?

-Везде понемногу, — ответил Ян. Это было правдой. Там полгода, там пара месяцев, и не найти себе места... А потом он пришел сюда и понял, что не хочет идти дальше. Просто не хочет, потому что здесь ему спокойно. И он остался... — А ты?

-А я просто — везде понемногу, — Рене споткнулся, чуть не упал. — Ч-черт...

-Устал?

-Нет, — упрямо сказал Рене. — Просто споткнулся. Идем дальше...

Конечно, он устал. Конечно, едва дошел до дома, но он лучше бы помер на ходу, чем позволил Яну тащить себя на глазах у всей деревни. Сил хватило только на то, чтобы раздеться и упасть спать, забыв об ужине...

6.

...Утро началось необычно: взлаял пес. Кажется, кто-то хотел пройти, а пес не пускал его. Ян выскочил на двор, в чем был, в одних подштанниках, то есть, — до Рене долетели обрывки разговора, — потом вернулся, оделся, собрал что-то...

-Я скоро, — сказал он. — Там одной тетушке плохо, просят посмотреть.

-А ты еще и лекарь? — усмехнулся Рене.

-А куда деваться? — Ян чем-то шуршал. — С завтраком потерпи до меня.

-Ладно...

Хлопнула дверь. Рене поднялся, начал медленно одеваться. Вышел на крыльцо. Да, он даже не сумеет разжечь плиту, чтобы вскипятить воду. Ни чая, ни кофе нет, но Ян заваривает какие-то травы, выходит очень недурно. Сахара, конечно, нет тоже, но скоро, говорит Ян, пойдет лесная земляника, а там и малина, будет совсем хорошо.

Ждать пришлось в самом деле недолго. Вот скрипнула калитка... Рене пошел было навстречу Яну, но тот рявкнул:

-Не подходи ко мне! Не приближайся!

И начал делать что-то — Рене показалось, будто он срывал с себя одежду. Так оно и было, а потом зачиркали спички, отвратительно завоняло паленой тряпкой, вспыхнул огонь...

-В чем дело? — Рене напрягся. — Ян, что случилось?

-Мамаша Ферье больна, — сказал тот сквозь зубы. — Я поперся, дурак...

-Что с ней? — ясно, вскочи у тетки чирей или заболей она лихорадкой, Ян бы так не встревожился.

-Не знаю. Похоже на тиф, — выплюнул Ян, и Рене невольно отпрянул...

...Это, скорее всего, и было тифом — Ян невольно припомнил крысу. Долго же болезнь обходило Сен-Люре стороной! А он потащился туда, поверив, что у мамаши Ферье расстройство желудка. Тиф это был, самый настоящий.

Ему что, ему не сделается ровным счетом ничего, на деревенских ему наплевать, но Рене... Рене едва выкарабкался, и эта зараза доконает его уже наверняка!

-Не подходи ко мне, — повторил он, понимая, что это уже бесполезно. Пес ловил крыс, и если у тех были блохи, то...

-Прекрати, — голос Рене звучал неожиданно твердо. — Это не поможет.

-Не поможет, — глухо отозвался Ян. — Тетушка Софи ухаживала за мамашей Ферье. И она позавчера приносила для тебя козье молоко. И я заставил тебя выпить.

-Вот видишь, — чуть ли не с насмешкой отозвался Рене. — Чему быть, того не миновать. Не дури, Ян.

-Если ты заразишься, тебе конец, — сказал он.

-А если заразишься ты, мне тем более конец, — парировал Рене. — Я за тобой даже ходить не смогу. Я ведь не вижу ничего. Мы с голоду умрем. Так какая разница, сразу или по очереди?

-Все равно лучше поберечься, — упрямо ответил тот, а Рене невольно задумался, кто же все-таки он такой. Любой сказал бы "береженого Бог бережет", но Ян так не говорил никогда. — Найди мне какую-нибудь одежду. Там шкаф, знаешь? Найдешь? Я вымоюсь пока.

-Найду, — ответил Рене, развернулся. Значит, тиф. Час от часу не легче...

Ян проводил его взглядом. Нет, если что, он его выходит. Чего бы это ни стоило. И правда, лучше поберечься. Заразу не смыть холодной колодезной водой, и кто ее знает, как она передается... И это проклятое козье молоко! Он еще благодарил соседку за участие, знал, чего ей стоит отказаться от этой жалкой кружки молока ради чужого парня! Лучше бы оставила себе...

Рене поднялся по ступенькам крыльца — он уже выучил их наизусть и не спотыкался. Шкаф в дальнем углу, его он нашел сразу.

Где может быть белье? Наверно, в нижнем ящике. Рыться в чужих вещах было неловко, но, в конце концов, что было сейчас надето на нем самом?

Рене сунул руку в ящик и неожиданно на самом дне наткнулся на что-то такое, чего там не должно было быть. Жесткая, грубая ткань. Из такой шьют солдатские мундиры. Значит... Ян все-таки служил когда-то? Иначе откуда бы тут взяться такой вещи? Рене исследовал мундир на ощупь, не вынимая: знал, что не сумеет вслепую сложить его, как было, а Ян наверняка заметит это. Да, вот ряд пуговиц, а вот что-то металлическое... Похоже на орден: круглая середина, на которой что-то выгравировано, и расходящиеся лучи. Что за рисунок? Он не мог определить...

-Рене, ты уснул там? — долетело со двора, и он поспешил схватить первую попавшуюся вещь.

Открыл дверцы, выбрал какие-то штаны, рубашку. Уронил, полез дальше и вдруг коснулся чего-то холодного, гладкого... Змея?! Нет, какая может быть змея в платяном шкафу! Тогда что?

Он провел пальцами вдоль обнаружившегося у дальней стенки шкафа предмета. Холодное и гладкое — это кожа. И металл. Плавный изгиб. Удобная рукоять. Он чуть приподнял эту вещь, коснулся металла... чуть не порезался. Откуда она тут? Что это?..

-Рене!

Он закрыл шкаф. У Яна есть секреты, это он давно понял. Но что именно это за секреты, он даже не надеялся узнать.

-Держи. Извини, что долго, я пока нашел...

-Ничего... — Ян натянул штаны, рубашку, встряхнул головой — полетели брызги. — Собаку в дом не пускай больше. И вообще...

-Если на нем были блохи, то они давно нас перекусали, — резонно заметил Рене. — Не глупи, Ян. Не убережемся, если что.

-Посмотрим, — сказал тот сквозь зубы...

И снова потянулись дни. На этот раз — тоскливые, страшные. Пару раз кто-то приходил, звал Яна, но тот не отзывался, только взлаивал и выл пес. Гости уходили, не рискнув переступить порог.

А однажды ночью Рене проснулся от того, что ему причудился запах. Он стал очень хорошо различать запахи, и этот бы узнал из сотни. Он резко сел на койке, тут же проснулся на своем лежаке Ян.

-Что?..

-Чуешь?

-Да... — ответил тот, принюхавшись. — Горит что-то...

Вышли на крыльцо. Посреди деревни поднимался огненный столб (Рене различал только мутно-красное пятно в черноте) — было сухо, старый дом полыхал на славу. И было тихо, ни обычных при пожаре криков, ни звона ведер, ни плеска воды...

-Мамаша Ферье умерла, — обронил Ян. — Ее дом горит.

-Подожгли? Заразу выжигают?

-Конечно, — был ответ. И взгляд — Рене его чувствовал, хоть и не видел, — тяжелый, непримиримый. — Если придется, я сожгу всю деревню.

-Не надо, — шепнул он в ответ. — Не надо, Ян... Это не поможет.

-Если бы помогло, давно бы сжег, — бросил тот. — Пойдем...

А утром Рене разбудило прикосновение. Чужая ладонь на лбу.

-Что?.. — сонно спросил он.

-Ничего. Показалось, что у тебя жар, — мрачно ответил Ян, а Рене вдруг замер.

Потому что видел. Видел смуглую сильную руку, неохотно оторвавшуюся от его лба, узкое запястье, закатанный рукав... Он поднял взгляд выше, но тут же все пропало, растворилось в привычной мути...

-Нет у меня никакого жара, — сказал он. Значит, Ян был прав. Пройдет. Не сразу, но пройдет. Вот уже не мгновение, уже три секунды. Дальше будет больше, и он дождется, он обязан дождаться и...

Он должен увидеть лицо Яна. Должен.

...Деревня замерла и притихла. Никто не высовывался за забор, не ходил к соседям. Заболели еще трое, заболели и тихо умерли — некому было ухаживать за ними, некому было хоронить, и дома сожгли. Может, это и помогло — больше заболевших не было, только Ян все приглядывался к Рене, не лихорадит ли его, нет ли жара... Это раздражало, но в то же время... В то же время Рене не мог понять, в чем причина такой заботы. Это было странно, и он желал разобраться в причинах.

Правда, больше его сейчас занимало другое: собственное зрение. Он заметил, что проясняется оно обычно по утрам. Должно быть, не следовало так напрягать зрительный нерв, и он стал давать себе отдых и днем. Казалось, это помогло — прояснения случались по нескольку раз за сутки. Он ничего не говорил Яну. Просто... не хотел болтать зря. А может, боялся сглазить, хотя суеверным отродясь не был.

"Я должен увидеть его лицо", — сказал он себе, но это никак не удавалось. Вот и сегодня — он проснулся, когда солнце уже встало, и долго изучал потолок — не понять, какое счастье смотреть на старые доски, тому, кто всегда был зряч! Яна уже не было в доме, он поднимался с рассветом. Сквозь настежь открытое окно — Ян не переносил духоты, спали всегда с открытыми окнами, а от комаров спасали какие-то травы, развешанные под потолком, — виднелся двор, цветущие розовые кусты. И тень. Конечно, тень Яна. Она двигалась, то медленно, то быстро, и Рене почти сразу уловил определенный ритм в этих движениях. Знакомый ритм, ему доводилось видеть подобное. Хотелось встать и посмотреть, и он встал, но уже ничего не увидел — зрение снова помутилось.

-Что ты делал? — спросил он, когда Ян вернулся в дом. От него пахло свежим потом и колодезной водой.

-Утренняя разминка, — ответил тот. — Тебе бы тоже не повредило. То, что ты не видишь, еще не повод терять форму.