Тратить бесценное лекарство на практически умирающего мне было жалко. Да и не панацея это, всего лишь подхлестнёт регенерацию на десять процентов. Или...

— Его нужно вынести на поверхность срочно, — приказал я.

— Зачем? Какая разница, где помирать? — удивился Павел Игнатович.

— Есть у меня кое-что из лекарств. Должно помочь.

Мареичев посмотрел на отёкшее тёмное лицо старлея, покрытые коркой губы и покачал головой:

— Опасно его выносить — от малейшего чиха запросто сыграет в деревянный макинтош, товарищ Макаров. Да и стоит ли тратить лекарство на мёртвого? А он мёртв, только дышит ещё по привычке да сердечко бьётся из последних сил. Вы ему только мучения продлите. Может, кому из них отдать лекарство? — и чуть заметно кивнул в сторону пятёрки тяжелораненых.

— Их оно может убить. А старшему лейтенанту уже всё равно.

— А...

— Лекарство из аптечки костюма, — перебил я собеседника.

— Гхм... понятненько. Значит, вытащим мы его сейчас, погодите, товарищ Макаров. Я помощников кликну.

Через две минуту я держал у губ старлея пробирку с зелёной жидкостью, и перед тем, как влить жидкость в рот, предупредил окружающих:

— Все мигом попрятались и чтобы ни одного лишнего движения. Побочные эффекты у эликсира таковы, что принявший его не узнаёт окружающих, а любой шум или движение вызывает ярость. Не успели доработать учёные, эта война помешала.

— Да что мы, с раненым не справимся? — удивился Шпиталин.

— Он уже не будет раненым. Эликсир заживляет все раны, даже если снарядом оторвёт ноги и разорвёт живот, вот эта пробирка за секунды вылечит, наделит бывшего раненого огромной силой и злостью. Во время эксперимента подопытный уничтожил несколько танков, броневиков и до роты живой силы голыми руками! — с чувством сообщил им, не став говорить, что подопытным (киношный Халк не в счёт) был я сам, просто добавил. — Лично был тому свидетелем.

В глазах у Шпиталина и Мареичева появилось недоверие, а вот все прочие партизаны немедленно отошли назад.

— За деревьями прячьтесь. В землянках он может вас раздавить или завалить.

И в этот момент губы старлея дрогнули и до меня донеслись его чуть слышимые слова:

— Я не стану никого давить. И они правы — не стоит тратить на меня ценное лекарство. Отдайте его тем, кто сможет встать в строй и бить врага.

— Будет мне ещё кто указывать, как поступать, — пробурчал я. — Ну-ка, скажи... те — ам!

И тут же влил несколько капель зелья Халка в рот умирающему. После этого вскочил с колен и во весь дух рванул к деревьям, окружающих лагерь. Командир партизан и его заместитель разинули рты вслед мне, а потом что-то щёлкнуло у них в голове и они, чуть ли не быстрее меня задали стрекача, прочь от лежащего старлея.

Когда я перемахнул через окоп, опоясывающий лагерь по периметру, за спиной раздался безумный рёв дикого зверя, впавшего в ярость. Это только сильнее заставило передвигать ноги, стремясь оказаться подальше от этого места. Пожалел, что не стал одевать нанокостюм, который повысил бы мои шансы на спасение на порядок.

Скрылся за деревом, плюхнулся животом на землю и посмотрел в сторону бесновавшегося особиста. Тот изрядно увеличился в размерах и позеленел. Но совсем не как я сам недавно. Рост старшего лейтенанта стал чуть выше двух метров, сильно раздались в стороны плечи, огрубели черты лица, цвет кожи был бледно-бледно-зелёным. Остатки формы и бинтов некрасиво болтались на теле.

Вот недохалк перестал орать и раскидывать землю руками, вскочил с колен и бросился к одной из землянок, на входе в которую на миг мелькнула фигура кого-то из партизан.

"Трындец, — подумал я, — порвёт мужика".

Не порвал.

Не сумев ворваться в тесный и низкий проём с разгона, старлей начал выворачивать брёвна и срывать пласты земли в крыши. За десяток секунд разнёс половину землянки, вот-вот ворвётся внутрь, и тут прозвучал выстрел с одной из вышек на дереве.

Видимо, стрелок попал куда нужно, потому как старлей бросил в покое землянку и, зарычав ещё громче, буквально плюясь пеной, метнулся к дереву. Прозвучали ещё два выстрела, но мимо, а если и попали в чудовище, то вреда не причинили.

От удара зелёным кулаком по стволу сосны в полтора обхвата сверху посыпались ветки и хвоя, раздался испуганный возглас человека, и бегло прозвучали ещё семь выстрелов.

Второго удара не было: старлей стал превращаться обратно в человека. Секунд пять его ломало и корчило, прежде чем он затих под вышкой, вернув свой прежний вид.

— К старшему лейтенанту, нужно оказать ему помощь! — крикнул я, потом поднялся на ноги, стряхнул мусор и быстрым шагом пошёл к раненому. Оказался рядом с ним самым первым — прочие партизаны только-только стали выглядывать из землянок, блиндажей и из-за деревьев.

На первый взгляд с особистом всё было хорошо, только похудел страсть как сильно. Ещё не узник концлагеря, но весьма близок к этому. Под остатками формы ран не наблюдалось, как и шрамов.

Я приложил два пальца к шее и с трудом уловил редкий пульс.

— Где вас носит? — крикнул я ещё раз. — Всё, хватит бояться — действие эликсира закончилось, теперь он обычный человек. Перенесите его обратно в лазарет и поставьте рядом воды и еды.

Потом, когда бывшего раненого и бывшего монстра отправили в землянку к прочим раненым, ко мне подошёл Шпиталин.

— Эвон какое лекарство наши учёные придумали, после него зажило на старшем лейтенанте государственной безопасности всё как на собаке. Только что ж такое с ним стало? Прямо зверь дикий, а не человек. А силища? Он же голыми руками землянку разнёс и чуть дерево не свалил вместе с часовым.

— Я же сказал сидеть тихо и не показываться на глаза особисту. Зачем твой боец стрелять начал?

— А что же ему делать-то?! — сильно удивился собеседник. — Он ваших слов, товарищ Макаров не слышал, а вот страшилище это, в которое обратился старший лейтенант государственной безопасности, видел своими глазами. И по уставу должен был отреагировать.

— М-да... моя вина, поспешил с эликсиром, — признался я. — Ладно, нас ещё ждёт лётчик.

— А может, товарищ Макаров, не в лагере его поить, а то ещё разнесёт тут всё? Да и спокойнее часовым будет.

Резон в словах командира партизанского отряда был, я бы и сам так поступил, да только мне нужно не лагерь сохранить, а поразить людей диковинками, заставить поверить в некое лекарство, учёных из НИИ, их эксперименты и продукцию. Чтобы все партизаны поверили и потом передали другим, смогли убедить тех в своей правоте.

— Умрёт ещё по дороге, — возразил я. — Сделаем так: сообщите часовым, чтобы реагировали на опасность только за пределами лагеря, пусть смотрят на беснования лётчика, но сидят тихо. Как мыши под веником. И всех партизан вывести из лагеря за деревья, прочих раненых вынести из землянок, особиста вместе с ними. Как сообщите, что всё выполнено, так я дам лекарство лётчику. Всё ясно, товарищ Шпиталин?

— Да, товарищ лейтенант государственной безопасности.

Через двадцать минут после этих слов на "главной" площади лагеря бушевал зеленокожий великан в обрывках лётной формы. Несмотря на то, что ему досталось всего три капли зелья вместо пяти, как старшему лейтенанту, лётчик бесновался раза в три дольше. К счастью, обошлось без жертв, хотя разрушения имелись: истребитель "мессершмиттов" доломал землянку, за которую взялся особист (и чем она им так не понравилась-то), разнёс вход в ещё одну, забрался в лазарет и там всё покрушил и в ней же вернулся в человечье обличье. Мы после того, как затих грохот в землянке, еще добрых полчаса сидели в лесу.

* * *

— Владимир Сергеевич Морозов, старший лейтенант государственной безопасности сотрудник особого отдела отдельного сапёрного батальона, — доложился вчерашний умирающий особист. Стоял напротив меня по стойке "смирно" и буквально ел глазами, хотя в их глубине плясали буря эмоций — удивление, подозрение, интерес и немного страха. И всё это после того, как я первым представился и показал все свои "особые" документы, включая и лоскут шёлка. Будучи старше меня на шесть лет и выше званием, старлей относился ко мне как старшему по всем показателям. Он и подскочил с лавки, словно, подброшенный пружиной, едва подробно ознакомился со всеми моими "корочками", в одно мгновение сменив расслабленный чуть ли не барский вид на готовность выполнять все мои приказы.

— Вольно, — скомандовал я. — Владимир Сергеев, давайте на ты и если не стеснит, то по именам.

— Хорошо, Виктор, — с едва заметным напряжением в голосе ответил тот и присел обратно на лавку.

— Володь, что ты знаешь про шифроблокноты немецких шифровальщиков? В частности про такие к машинке энигма?

Кажется, я сумел огорошить старшего лейтенанта. Выглядел он после моих слов, словно, пыльным мешком пристукнутый.

— А-а... э-э... м-м... вообще, я видел кое-что немецкое из этой оперы, — осторожно заметил он. — Но зачем тебе это нужно, Вить?

— Возможно, я знаю, где лежат такие вещи — машинка и шифроблокноты. Остаётся их взять и доставить через линию фронта и это, скорее всего, предстоит сделать тебе. Вот только я могу и ошибаться, и если так, то зря рисковать не хочу, опасно лезть в то кубло фашисткое, если там самая обычная печатная машинка да шифровальные таблицы к обычной рации.

Особист впал в ступор во второй раз. Пришёл в себя быстро, правда, и тут же попытался вытянуть из меня информацию.

Да только куда там. Хватка чувствуется изрядная у собеседника в наводящих вопросах, фразах с подтекстом. Знал бы я хоть то-то из "операции по планированию и захвату секретной документации и аппаратуры немцев", то что-то да выдал. Но все мои данные, это старый фильм про немецкую и американскую подлодки, на борту одной из которых лежала та самая шифровальная машинка. Вспомнилось это случайно, во время разговора со Шпиталиным, когда я про себя решал вопрос: жить особисту или нет, а если жить, то как мне его использовать и куда спихнуть.

Фильм смотрел давно, но дважды и во второй раз, уже имея хороший интернет, из интереса посмотрел про "энигму" и заодно о фильме. Запомнилось чётко: фигурируемая машинка на съёмках была самая настоящая, которую попросили на время у коллекционера.

Машинку, очень похожую на обычную печатную, я помнил весьма неплохо, и был готов нарисовать на бумаге. Закавыка стояла с бумагами к ней, ведь кому нужно "железо" без инструкции по пользованию? Или нужно, сгодится и так? В любом случае, старлей отправится к линии фронта с тем, что у меня получиться реализовать. Заодно передаст ещё что-нибудь полезное... ведь удался у меня пакет с энкавэдэшными "ксивами", должен получиться и пакет с планами немецкого командования.

Художник из собеседника получился тот ещё. С его набросков я так толком и не смог понять, как должны выглядеть таблицы, блокноты с шифрами. Чуть лучше дело пошло, когда я поинтересовался внешним видом упаковки для секретного немецкого имущества. Вот тут он нарисовал и указал все нужные пометки с пломбами и "секретками" в брезентовых мешках и ящиках — деревянных и металлических.

Распрощавшись со старлеем, я переоделся в нанокостюм, взял винтовку и "томми-ган", планшет и покинул лагерь, дав указание Шпиталину отправить разведчиков во все стороны, а самому оставаться в лагере.

Представляю, как командиру партизан достанется от профессионального любопытства особиста, думаю, что этот энкавэдэник душу из него вытянет, расспрашивая про меня. Ну, да и Бог с ними обоими.

Вдали от лагеря я провёл больше суток, отмахав в общей сложности по местности и до лагеря полторы сотни километров. Что я искал? Сам не знал, если честно. Просто отдыхал от постоянного внимания со стороны чужих, по сути ещё и враждебно настроенных, людей. Ведь любая моя ошибка может стоить жизни никакой Дар не поможет. Зря оставил старшего лейтенанта в лагере, его бы стоило отправить с одной из поисковых или разведывательных групп, а не давать шанс греть свои уши и развязывать языки партизанам насчёт меня. Сглупил я, торопился удрать и остаться в одиночестве. Надеюсь, ничего непоправимого не произойдёт, пока я отсутствую.

Исчеркав десять листов драгоценной в моём положении бумаги, у меня наконец-то удалось реализовать рисунок. Это был металлический контейнер с небольшой чемодан размером, с оттиском орла распахнувшего крылья, небольшой свастикой и несколькими словами на немецком. Со всех сторон он был опечатан пломбами и сургучными печатями.

— Ну, с Богом! — произнёс я, и дёрнул замок с пломбой. В следующий миг полетел кувырком по земле от мощного взрыва. Несколько дней назад я точно так же кувыркался по земле на позиции "сорокопятки", на которую пёр немецкий танк.

Пришёл в себя минут через десять, потряс головой, выгоняя шум, убедился, что костюму не нанесено непоправимых повреждений, потом посмотрел на остатки контейнера, горелые бумажки и искореженную "энигму", и взялся за карандаш опять.

Вторая попытка вновь сорвалась, опять оставив меня с дымящимся бесформенным мусором на руках. И только третий контейнер мне удалось открыть, оставив в покое систему самоликвидации.

— Оно? — шепотом сам у себя затаив дыхание спросил я и тут же ответил, когда вытащил "энигму" и стопку бумаги, обмотанной целлулоидом. — Оно!

Вражеская шифровальная машина пряталась в деревянном ящичке (являющемся одновременно деталью корпуса) и была приличной по весу. В комплекте с ней шёл ещё один маленький ящичек, в котором лежали два зубчатых колеса. Для чего они — не знаю, в кино ни о чём таком не говорилось и не показывалось. Быть может, это запасные детали или нет. И ещё один ящик — поменьше машины и больше "запасного". В нём лежал какой-то электрический прибор с двумя чёрными текстолитовыми круглыми переключателями и кучей штекерных разъёмов. Сами штекера вместе с толстым чёрным шнуром, снабжённым обычной электрической "вилкой", были закреплены с обратной стороны крышки. Подозреваю, что это что-то вроде питания для "энигмы", но могу и ошибаться.

Шифровальные блокноты были двух типов — похожие на тонкие брошюрки в две моих ладони и толстые, сантиметра четыре квадратных блокнота с двумя обложками — левой и правой.

Отдохнув и налюбовавшись творением своих рук, я перешёл к документам. Тут всё вышло намного проще, и уже скоро рядом с шифровальной машинкой лежали пухлые большие конверты с кучей гитлеровских печатей, два кожаный портфеля и пять длинных деревянных, оплетённых тонкой коричневой кожей, тубуса, в которых лежали рулоны с картами, покрытых всевозможными пометками.

Самочувствие у меня после таких подвигов было сродни стахановскому: отваливались руки и ноги, страшно ныла спина и шея, голова раскалывалась на части и неслабо тошнило, но зато я выполнил и даже перевыполнил план.

1234

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓