|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Утром во время марша я услышал тихий звук мотора над головой. В первый момент даже не придал ему значения. В прошлой (именно что прошлой и очень хочется в неё вернуться) жизни я привык к квадракоптерам и детским самолётам и вертолётам, иногда проносящиеся над головой на улицах.
Только через несколько секунд до меня дошло, что здесь игрушек точно нет!
И сразу же завертел головой, разыскивая аппарат, который издавал этот звук. Чтобы найти этот маленький самолётик пришлось задействовать функции костюма.
Висел он немного в стороне, передвигаясь так медленно, что казалось, стоит на месте как вертолёт. Тоненький, маленький, со стеклянной угловатой кабиной, неубирающимися шасси и парой крыльев вровень с кабиной.
В голове всплыло название — "шторьх". Читал в школе литературу по войне и оттуда немало почерпнул для себя. Правда, считал, что уже всё забыл, а оно вон как повернулось.
Сразу понял, что это по мою душу. Тот водитель из бэтээра рассказал про быстрое и страшное уничтожение своей группы. А ведь ещё могли и девчонок отыскать, допросить и узнать от них про энкавэдэшника в неизвестном костюме с чудо-оружием, легко дырявящем бока бронемашины.
"Зараза, я же не хотел", — скрипнул я зубами, понимая, что подставил девчонок. Хоть бы от них отстали, допросили и отпустили, не поверили или посчитали их слова бредом.
Дождавшись, когда визор в костюме перезарядится, я вскинул гаусску к плечу, направил на самолёт в кабину и трижды надавил на спуск.
В игре винтовка имела фантастические ТТХ (даже для игры). Скорость пули указывалась в районе десяти-одиннадцати тысяч метров в секунду. Выше, чем первая космическая и почти равна второй! Чисто физически при такой скорости пуля уничтожала бы почти любые объекты — от пехотинца до танка. Видел я видеоролик в интернете про испытание обычной винтовочной пули, которая разогнанная до тысячи трёхсот метров буквально проплавляла сантиметровую стальную плиту. А что говорить про шарики из особого прочного и тяжёлого сплава на скорости ещё большей? Вот то-то и оно. Там ядерная реакция должна происходить при столкновении снаряда и цели.
В нашем мире реальность подкорректировала тактико-технические характеристики. На мой взгляд, пятимиллиметровый шарик вылетал из ствола со скоростью около трёх тысяч метров в секунду, может, две с половиной.
Трёх пулек хватило, чтобы убить пилота и повредить крыло в самолёте с той точке на земле, где находился я.
Самолётик клюнул носом, пошёл на разворот с постепенным снижением, потом у него резко отлетело правое крыло, и он закувыркался к земле. Я следил за вражеским летательным аппаратом до самого последнего момента и был уверен, что пилот выпрыгнуть не успел. Скорее всего, был убит ещё первой пулей.
"Сами не летаем и другим не дадим!", — гордо произнёс я и тут же приуныл, вспомнив о не успевшей исполниться мечте: реализовать костюм Железного Человека. В нём бы я и налетался, и настрелялся, и задал немцам перца не опасаясь нахапать ответок.
После звонкого щелчка по немецкому носу, я с отличным настроением направился к месту рандеву с будущими советскими партизанами и членами моего отряда.
Тайная база пряталась в двадцати километрах от ближайшего населённого пункта, на границе с болотом и вдалеке от хоженых лесных дорог. Здесь ещё до начала войны, скорее всего, год-два назад были отрыты землянки, блиндажи, траншеи со стрелковыми ячейками, сделаны несколько замаскированных точек для наблюдения за подступами к лагерю.
Я был полным профаном в военном деле и сам бы никогда не нашёл бы и половины объектов, но в костюме имелась целая куча полезных вещей, которые с лёгкостью показали мне часовых и основные силы партизан. Удивило их количество — тридцать один человек. Может, остальные ещё не пришли или ушли "на дело"? Громить тылы, спускать паровозы под откосы, освобождать пленных и что там делали партизаны в годы войны?
Выходить к ним не стал. Запомнив расположение постов и секретов, я под невидимостью отошёл назад в лес. В полутора километрах нашёл крошечный овражек, сплошь заросший ежевикой и шиповником и спрятал гаусску и нанокостюм с инъекциями. В одной гимнастёрке я чувствовал себя голым, но посчитал слишком рано показывать своё футуристическое снаряжение.
Обойдя лагерь партизан по дуге, чтобы оказаться с другой стороны, я нашёл ещё один овражек, на этот раз побольше и посуше, где устроился поудобнее, первым делом перекусил, потом положил на колени планшетку, сверху лист бумаги, взял в руки карандаш и начал творить.
Мне нужно было прийти к партизанам не с пустыми руками. Оружие и снаряжение, продукты — всего этого в лагере не было. И сомневаюсь, что при такой скорости развития начала войны партизаны успели получить на складах хоть что-то. Я же предложу им несколько ящиков "светок" с патронами и гору тушёнки и сухарей. Для начала три десятка СВТ и ящика четыре тушёнки.
Когда начал рисовать винтовку, то хлопнул себя по лбу — всё равно их нужно будет паковать в ящики, и я собирался те нарисовать позже, но ведь можно нарисовать сразу винтовки в ящиках! Если повезёт и местная реальность сыграет в поддавки, то я получу сразу восемь-десять винтарей без лишних затрат!
Так и поступил.
На листе бумаге нарисовал открытый деревянный ящик, выцарапав вид того из памяти (со времён войны и по сей день те не сильно поменялись, а я в армии на них насмотрелся, когда был в карауле на складах РАВ или получал боеприпасы там же на стрельбы для полка), в него вписал восемь винтовок с характерными дульными насадками и ствольными накладками.
Миг и... всё получилось!
На земле в овраге рядом с моими ногами лежал большой деревянный ящик, выкрашенный тёмно-зеленой краской. Внутри прятались восемь новеньких "светок" с полным набором сопутствующих принадлежностей.
Отдыхая после каждого рисунка, я создал четыре ящика винтовок и один с сотней банок тушёнки. Его же потом перерисовал, чтобы больше не мучиться с излишней детализацией и впускать в этот мир уже существующий предмет.
Проблема возникла с патронами.
Хоть убейте меня, но я не могу вспомнить обычный "цинк". Это же не просто железная коробка, выкрашенная в "хаки", там полно надписей, сообщающих, что за патроны лежат внутри. В общем, с "цинком" у меня не получилось. Штамповать патроны в обоймах? Я несколько секунд обдумывал эту мысль. Потом махнул рукой — к чёрту, эдак я до морковкиного заговения буду рисовать, чтобы обеспечить партизан боекомплектом. Проще всего будет подождать момента, когда увижу один из современных патронных ящиков с подходящим содержимым.
Для себя я нарисовал "папашу", да-да, тот самый сверхизвестный автомат ППШ, с которым в патриотических фильмах партизаны и красноармейцы громят врагов СССР.
С рисованием провозился до глубоких сумерек. Идти в лагерь в это время чревато выстрелом со стороны часового, который в потёмках может и не рассмотреть мою форму.
— Утро вечера мудреней, — вслух сообщил я комарам, вившимися вокруг моего комиссарского тела, после чего завернулся в плащ-палатку и быстро уснул.
Утром после завтрака и перед дорогой к партизанам ещё раз осмотрел овраг, вздохнул, понимая, сколько и каких вопросов вызовет эта ухоронка, и стал собирать вещи.
Выход задержал ППШ. Ничего такого особого, просто мне стало интересно, как с этим неудобным аппаратом воевали люди? Я чуть не вывихнул кисть, приноравливаясь к хватке. Брался так и эдак, но комфорта не получил даже в далёком приближении. А ведь ещё стрелять нужно как-то будет!
Нарисовал автомат с секторным магазином, подержал его в руках, поприноравливался и остался недовольным и им. Неудобно! Мне бы что-то с нормальным цевьём и пистолетной рукояткой, например, например... мысли забегали в голове, вороша память и выискивая что-то подходящее для окружающей современности. Вот бы мне "штурмгевер" немецкий "калаш", которым до сих пор "знатоки" тычут в глаза Калашникову. Вполне себе удобный (на вид) автомат с мощным промежуточным патроном. Жаль только, что патрон под него есть, а сам автомат ещё не производится. Реализовать у меня просто не выйдет.
— Томми-ган!
Выкрикнул я неожиданно для самого себя.
Ну да, как я мог забыть про этот "аннигилятор" звёздо-полосатого производства. Надёжный пистолет-пулемёт с мощным патроном и ёмкими дисковыми магазинами. При этом, как во всех или почти всех американских вещах, в нём хватает комфорта при обращении.
Сказано-сделано.
Уже через полтора часа я держал смертоносную швейную машинку и три диска, один из которых был на сто патронов. Когда подсоединил к оружию этот массивный "бубен" и взял в руки автомат, то невольно присвистнул: внушает. Вес этого чуда был в районе восьми-девяти килограмм, примерно столько же у меня в армии весил ПК.
Любой другой от такого подарка отказался бы, но не я. После уколов и микстуры я, кажется, могу от бедра поливать из "максима", как незабвенный Арни из своей шестистволки в бою против Хищника. Мышцы бугрились и угрожали разорвать гимнастёрку. А ведь у меня ещё остались уколы на увеличение силы, и если их вколоть, то... страшно представить даже, в какого монстра я потом превращусь.
Груза набралось с избытком: три автомата, пистолет в кобуре, вещмешок с продуктами (поесть я полюбил, скорее всего, появившийся жор связан с изменившимся телом, ещё бы, попробуй, обеспечь энергией такую гору мускулов) и легонькая на общем фоне планшетка с пачкой бумаги, трофейной картой и карандашами.
— Боец, не стреляй! — крикнул я за сто пятьдесят метров до секрета, обнаруженного вчера. — Свои!
Не получив ответа, я осторожно продолжил движение. И только метров за тридцать до поста был остановлен нервным окриком:
— Стой! Кто идёт?
— Свои, говорю!
Ответил мне другой голос, постарше и без истеричных ноток, что немного успокоило: его обладатель не должен нажать на спуск от нервов.
— Свои в овраге лошадь доедают. Кто именно?
— Лейтенант государственной безопасности Макаров. Пароль — Яуза!
В кустах впереди возникла короткая суматоха, потом всё затихло, и всё тот же второй голос ответил:
— Неправильный пароль, лейтенант. А ну-кось скидывай автомат и поднимай руки вверх, а то стрельну сейчас.
— Пароль правильный, именно на сегодняшнее число назначен. Позовите Стыдковца, он должен командовать этим лагерем. Или Иванова Сергея Пантелеевича, его заместителя.
И опять тишина, но продолжилась она недолго, минуту-две, потом опять зашуршали кусты и из них выбрался немолодой мужчина в гражданском пиджаке, брюках, заправленных в сапоги, и кепке. В правой руке он держал потёртый наган, направляя мне тот в живот.
— Помощник секретаря горкома Шпиталин Максим Савелович. Стыдковца и Иванова нет, и вряд ли они появятся, по слухам, арестовали их немцы. Паролей я не знаю, лейтенант. Может, Яуза на сегодня, а может, и нет. И ты можешь быть шпионом гитлеровским.
— Вы здесь старший, товарищ Шпиталин? — поинтересовался я.
— Да.
— Тогда посмотрите мои документы. С наганом осторожнее, не пальните, пока я буду их доставать. Они у меня в кармашке гимнастёрки.
Не пальнул, хотя у меня от его взгляда и револьвера, смотрящего в живот в пятнадцати метрах впереди, волосы дыбом стояли, и тёк холодный пот по спине.
Удостоверение решил показать московское, зайдя сразу с козырей. И это дало плоды: партизан сразу подтянулись, в глазах забегал страх и одновременно с ним надежда. Вот такая странная смесь эмоций.
— Товарищ лейтенант государственной безопасности, мо... разрешите вопрос?
— Разрешаю, товарищ Шпиталин, — кивнул я.
— А когда наши погонят немцев назад? Уж сколько они топчут землю нашу, советскую, самолёты ихние всё летают на восток, а наших и нет совсем.
Я посмотрел на окружающих людей, на их жадные взгляды, ожидающие ответа.
— Вот что, товарищ Шпиталин, этот вопрос не требует срочного ответа, тем более есть много других, гораздо важнее. Давайте поговорим в штабе. Где он у вас?
— Там, товарищ государственной безопасности.
— Ведите.
Через три минуты я сидел на некрашеной лавке в просторном блиндаже с низким потолком. Свет давали две керосиновые лампы — над столом и над входом. Обстановка не просто спартанская — монахи-аскеты обзавидуются.
— Вот что, товарищ Шпиталин, — у меня скоро от "товарища" оскомина во рту появится, но без этого слова никуда, в это время так принято обращаться, — в планы командования я не посвящён достаточно сильно, но по своей линии знаю, что главным штабом принято решение заманить врага вглубь нашей территории, показать всю свою слабость и только после того, как гитлеровцы введут все свои резервы, мы ударим по ним всеми силами.
— Но как же так?! Люди гибнут, города разрушаются. А воинские части?.. У меня есть несколько человек, которые своими глазами видели колонны пленных красноармейцев — их там тысячи!
— Все они враги народа, — жёстко произнёс я. — Каждый сдавшийся в плен, бросивший оружие, кто пошёл работать к врагу, кто стал пособником по зову души, так сказать, все они будут наказаны со всей суровостью. Эти замаскировавшиеся враги среди трудового народа ещё долго бы пили кровь советских людей, но сейчас они показали всю свою волчью пасть. Каждый из них будет наказан в соответствии со статьёй пятьдесят восьмоё Уголовного кодекса и сто девяносто третьей! — я старательно добавил жара в свою речь, чтобы этот человек напротив не увидел моей игры. Навряд ли, конечно, в своём веке даже вот такие взрослые люди не сравняться с вилянием и кривлянием с современными мне обывателями.
— Всё равно, людей жалко, — вздохнул тяжело собеседник. — Это ж сколько невинных судеб будет загублено...
— Это решение партии, товарищ Шпиталин, — припечатал я. — Вы против?
— Нет, что вы, что вы, — мгновенно побледнел тот. — Это правильное решение, очень... лес рубят — щепки летят. Да и не так много хороших людей пострадало.
— А после того, как погоним врагов с нашей земли прочь, всем пострадавшим настоящим верным советским людям будет всё компенсировано.
— Это правильно, — закивал струхнувший Шпиталин.
— А теперь расскажите о составе отряда, почему вас едва три десятка набирается, когда должно быть две сотни, где оружие, положенное вам, снаряжение, что сделали за эти дни...
С каждым моим вопросом этот немолодой мужчина чуть заметно вздрагивал, всё сильнее белел лицом и покрывался испариной.
— Товарищ лейтенант государственной безопасности, такое дело...
Война застала всех неожиданно. Сотрудник НКВД, куратор партизанского отряда, пропал двадцать шестого июня. Его заместитель был растерян и про сколачивание отряда ничего не знал да и не верил, что враг сможет докатиться сюда. Никакого оружия и припасов он не разрешил получать на складах. Потом, когда немец подошёл к городу, часть партизан встала в строй в ополчение, другие незаметно пропали. Отряд буквально таял на глазах.
Шпиталина и пятьдесят человек с ним Стыдковец отправил в лагерь, чтобы они успели немного привести тот в порядок. Сам с ещё полусотней человек и несколькими старенькими полуторками отправился к складам с предписанием за причитавшимися вещами.
По дороге Шпиталин и его люди попали под воздушный налёт, очень многих убило и ранило. Оставив всех пострадавших беженцам из проходившей колонны, старший партизанского отряда (тогда он, правда, этого ещё не знал) продолжил путь. С ним шли всего пятнадцать человек.
Через три дня к нему присоединились ещё десять из тех, кого при себе в помощь оставил Стыдковец. Они-то и рассказали, что того, Иванова и ещё несколько человек забрали немцы, которые как-то неожиданно быстро оказались в городе, полностью взяв под свой контроль.
А вчера во время разведки обстановки они наткнулись нескольких красноармейцев и гражданских, которые уходили от немецкой погони. Эта группа оказалась самой вооружённой — три винтовки, пулемёт ДП (неработающий) и два нагана. До этого на двадцать пять человек приходилось десять охотничьих ружей и пять старых однозарядных винтовок Бердана. Боеприпасов к этому арсеналу буквально кот наплакал и пополнять, особенно редчайшие патроны к "берданкам", не представлялось возможным.
Немцев дружным залпом из десяти стволов пугнули. Вроде бы никого не убили, но те сами решили не рисковать, наткнувшись на многочисленный отряд противника. Красноармейцы, уже прощавшиеся с жизнью и приготовившие штыки для рукопашной, сильно обрадовались своему спасению и примкнули к партизанам.
Вот и весь состав отряда.
— С припасами что?
— Последний хрен без соли доедаем, — буркнул собеседник, успевший немного вернуть правильный душевный настрой за время беседы. — Было с собой немного, что из дома захватили, да только подъели всё уже. Завтра собирались идти по хуторам пошукать, всё ж люди тут свои в большинстве, может, и выручили бы. Или купили бы продуктов, грошей немного имеется.
— С припасами, можете считать, всё решено. Как и с оружием для всех ваших бойцов. Сравнительно неподалёку находиться схрон с винтовками и тушёнкой. Сегодня уже поздно идти, не хватало в темноте с тяжёлым грузом ноги поломать или глаза оставить на ветках, завтра с рассветом выдвигаемся. Предупреди людей прямо сейчас, товарищ Шпиталин. У вас заместитель есть?
— Так точно, товарищ лейтенант государственной безопасности, есть, товарищ Мареичев Павел Игнатович. Был парткомом комсомольской ячейки...
— Поставьте ему задачи отобрать двенадцать человек для завтрашнего похода и возвращайтесь обратно, — перебил я его, наплевав на вежливость.
* * *
*
— Что, Паша, скажешь по поводу этого чекиста? Не подведёт ли он под монастырь?
Мареичев и Шпиталин смолили самокрутки в дальнем конце лагеря, и, пользуясь моментом, обсуждали последние изменения в лагере.
— Может и подведёт, — тяжело вздохнул тот. — Но так и война у нас, страшная война. Думается мне, что пострашнее первой окажется, когда тоже с немцем схватились.
— Чекист сказал, что заманивают немца-то и заодно врагов народа выявляют... не верю я в это. Дорого обходится этот план.
— Вот и я не верю, но об этом лучше молчок, Максим Савелович. С этого бугая станется к стенке нас поставить за лишнее слово.
— Народ поднимется, — как-то неуверенно возразил ему Шпиталин. — Он тут чужой, а мужики с нами эвон сколько годков рядом.
— Солдатики помогут ему, наши или его.
— Его?! — Шпиталин посмотрел на товарища с подозрением. — Паша, ты что-то знаешь? Он же один пришёл, так ведь?
— Хе, — хмыкнул его собеседник, — один... как же. Мы вчера — двенадцать человек — тащили эти винтовки и ящики, тушняк опять же. А винтовочки-то новенькие, ящики, словно, только что из рук плотника вышли. И лежат они там пару дней, не больше. Ты, Максим Савелович, от леса далёк, горожанин, а я родился в деревне и на охоту хожу часто... м-да, ходил, теперь если и сподоблюсь, то дичь станет двуногая с крестами.
— Не отвлекайся, пожалуйста, Паша.
— Так я о чём — даже ни паутинки не появилось, листочков один-два нападало. А попробуй оставь что-то в лесу — запорошит так мусором, что осенью при листопаде, опять же, паутинка всегда появляется.
— Хочешь сказать, что недавно их положили там?
— Недавно, — кивнул Мареичев. — Был там наш лейтенант, был. Сапоги его срисовал на землице. И был с ним ещё кто-то, кто помогал винтовочки принести, не один и не два человека, с десяток.
— По следам узнал?
— По грузу. По следам... странно там всё, следов-то кроме лейтенантских и нет совсем. Парочка смазанных имеется, но это могут и его же быть. Матёрые лесовики там были, максим Савелович, ой матёрые. Нашего лейтенанта, как бы не как самого молодого отправили к нам, может, поглядеть, как мы его встретим, может, ещё ради какой-то цели. И чую, что сидят они или их дозорный где-то рядом, следит, что делать будем. Вот потому и боюсь, что реши лейтенант нас к стенке поставить, и мы рыпнуться не успеем.
— Типун тебе на язык, — хмуро произнёс Шпиталин. — С чего ему нас ставить к стенке-то?
— А с того.... Да бис его знает, Максим Савелович. У этих московских чекистов мозги не по-людски работают. И время наступило волчье, человек человеку волк стал.
И в этот миг до них донёсся громкий голос вчерашнего гостя:
— Товарищ Шпиталин!
Я решил собрать весь состав партизанского отряда, оставил только четырёх человек в секретах вокруг лагеря, на лекцию. И темой была...
— Нанокостюм "Советский боец" и винтовка особой мощности "Изделие номер шестьдесят два". Вот их изображения. Рисунки сделаны от руки, но сходство максимальное с реальными прототипами. Во время наступления немцев сверхсекретное снаряжение, находящееся здесь на испытании, не успели эвакуировать. Уничтожить было никак нельзя, сам товарищ Сталин запретил это делать. Охрана осталась прикрывать отход учёных и вспомогательного персонала, а те с образцами ушли в леса, разделившись на несколько групп. К линии фронта вышли всего несколько человек и пустые. По их словам они спрятали всё оборудование и снаряжение, костюмы и оружие в лесах. К сожалению, никто из этих людей не умеет ориентироваться на местности и потому у нас нет точных координат. Известно, что персонал уходил в Беловежскую Пущу, а так же сюда, в этом направлении. Именно поэтому я здесь.
Мы обязаны найти эти костюмы и винтовки и не допустить попадания в руки врага. Никто не озаботился нормальной маскировкой, когда прятали секретные предметы. По словам добравшихся, они свою партию просто закидали в овраге сломанными ветками и травой.
— Товарищ лейтенант государственной безопасности, а разве нам можно знать такие сведения? Это же, наверное, государственная тайна? — спросил Шпиталин, поднял перед этим руку, словно, сидел не под открытым воздухом на чурбачке, а за школьной партой в классе.
— Обстоятельства так сложились, товарищ Шпиталин, будь иначе, то никто бы из вас и слова не услышал про секретные разработки.
— А сколько всего костюмов и винтовок, товарищ лейтенант государственной безопасности? — поинтересовался молоденький красноармеец, лет девятнадцати, один из той группы, которую отбили от немцев партизаны позавчера.
— А тебе слово не давали, олух царя небесного, не положено тебе знать эти вещи, — цыкнул на него Мареичев, сидевший рядом. Паренёк от этих слов сначала покраснел, потом побледнел.
— Ничего, ничего, товарищ Мареичев, всё нормально. Правда, на вопрос и сам я ответа не знаю. В той группе один костюм и она винтовка с минимальным боезапасом были. Другие несли больше, но где они пропали... — я не договорил и вместо слов развёл руками, потом решил сменить тему. — Так как, это тема сверхсекретная и государственной важности, то каждый из вас напишет сейчас расписку, что ознакомлен с наказанием за распространение этих сведений, выдачу врагу или иному постороннему лицу. Наказание только одно — высшая мера социалистической защиты для вас и большие тюремные сроки вашим родным. На обратной стороне листа, каждый из вас поставит чернильные оттиски пальцев.
Напугал я народ изрядно, ко всяческим бумажкам, подписям, распискам и заявлениям как бы привыкли, но мой демарш про отпечатки пальцев выбил их из колеи, заставил совсем по-другому взглянуть на мои слова.
В лагере осталась дежурная пятёрка, на которую возложили обязанности караульных и поваров. Все остальные разбились на группы в три-четыре человека, и ушли блудить по окрестным лесам в "поисках" сверхсекретных образцов. Почему с таким сарказмом произнёс? Так поисков, ведь, и нет как таковых, лично я знаю, где лежит тот комплект брони с винтовкой, которую спрятали мифические учёные, а прочие даже при особом энтузиазме не найдут ничего. Ладно, это всё лишняя демагогия.
В моей крупе кроме меня были два красноармейца — рядовые Михаил Седов и Игорь Паршин. Оба всего год как призвались на срочную службу, которую несли в сорок четвёртом стрелковом полку сорок второй стрелковой дивизии. Кстати, те гражданские, что были с ними, оказались из привлечённого к созданию полевых укреплений и заграждений в первые дни войны местного населения.
Шли мы по дуге к тому овражку, где дожидались меня костюм и гаусска. Забрать я их планировал ближе к вечеру, создав долгим маршем по чаще видимость поиска.
— Товарищ лейтенант государственной безопасности, там наши лежат, — сообщил Седов, который уходил на разведку. Двадцать минут назад в макушки дерева им был рассмотрен прогалок в лесу, на котором виднелись следы боя — воронки или ячейки для стрелков, траншеи, позиции для пулемётов и пушки.
— Лежат?
— Мёртвые они, германец побил всех, — ответил солдат. — Давно уже лежат, всё опухли, отекли.
— Вперёд, — приказал я.
На просторной поляне всё было изрыто воронками и окопами, валялись снарядные ящики и пустые цинки из-под патронов. Под самыми деревьями лежала искореженная почти до неузнаваемости небольшая пушка, скорее всего наша "сорокопятка". Больше ничего тут не было.
Только тела красноармейцев.
Скорее всего, крупный отряд наших солдат отходил к фронту, встал на отдых, но был обнаружен с воздуха немецкой развёдкой, после чего сюда направились немецкие пехотинцы. Красноармейцы вместо того, чтобы бросить сковывающую их матчасть — пушек было штуки три, судя по отрытым позициям и количеству отстрелянных гильз, решили принять бой. Отрыли ячейки, позицию для батареи, а потом по ним ударили со всех сторон.
После боя немцы забрали все трофеи, включая шанцевый инструмент (мы нашли всего полдюжины испорченных лопат), собрали документы, своих мертвецов, возможно, пленных и ушли.
— Похоронить бы, товарищ лейтенант государственной безопасности, — сказал Паршин.
Убитых было очень много, к тому же, они лежали здесь не первый день. От запаха меня мутило даже на расстоянии, а что случится, когда я возьмусь их таскать? Понимаю, что нельзя так поступать, не по-человечески, но не выйдет у нас троих закопать столько тел.
— Нет, рядовой, нельзя нам отвлекаться. Посмотри, тут около сотни тел, мы втроём будет копать братскую могилу до ночи, потом стаскивать в неё мёртвых бойцов, вновь закапывать... очень долго, очень. Почести мы отдадим им позже, придём всем отрядом через несколько дней и похороним. Ты с Седовым попробуй найти хоть какие-то документы, чтобы нам знать, кто здесь сражался.
— Есть, — козырнул тот.
Пока ребята ходили по полю боя, наклоняясь над телами и осматривая кармашки гимнастёрок, я достал блокнот и быстро набросал изображение одной "цинки", перерисовал все надписи и пометил, где должна каждая из них находиться. Надеюсь, сегодня я смогу принести в лагерь патроны к винтовкам.
Помотавшись по лесу, мы, наконец-то, оказались возле нужного овражка.
— Пойду посмотрю, Паршин со мной, ты, Седов, смотри по сторонам в оба.
— Есть, товарищ лейтенант государственной безопасности.
Меня это "товарищ лейтенант и прочее, и прочее" уже стало сильно раздражать.
— Так, бойцы, в боевой обстановке разрешаю обращаться ко мне просто — лейтенант или товарищ лейтенант. Полное звание слишком долгое и однажды это может сыграть роковую роль.
— А...
— Представь, ты видишь, как в меня целится враг и решаешь предупредить, но вместо того, чтобы крикнуть "товарищ лейтенант, сзади враг", вы будете выговаривать полное звание, и меня попросту убьют за это время. Ясно вам?
— Да, товарищ лейтенант го... э-э, товарищ лейтенант.
— Вот и хорошо. Паршин, за мной.
Кучку веток и травы, которыми я забросал костюм с винтовкой, солдат заметил сразу. А я дал ему возможность сообщить об этом, небольшая моральная поблажка, поощрение.
— Товарищ лейтенант, смотрите туда!
— Вижу. Ну-ка, дай свой штык.
Четырёхгранным длинным штыком от трёхлинейки я поворошил ветки, скинув в сторону часть из них, мимоходом подумал, что моя легенда вот-вот накроется медным тазом — видно же, что маскировке несколько дней, от силы четыре-пять.
— Оно, товарищ лейтенант? — прошептал паренёк, вытягивая вперёд худую шею, словно гусак на птичьем подворье.
— Оно, — кивнул я в ответ. — Так, мигом наверх и следить в оба глаза. Седова предупредить, чтобы сюда не смел даже коситься. Не хватало ещё в самый последний момент пропустить врага по невнимательности. Ведь если учёные попали в руки немцев, а такое могло быть, то их группы егерей занимаются аналогичными поисками.
— Есть!
— И отойдите от края оврага. Мало ли что... этим учёным головам могла прийти идея заминировать костюм.
Собеседник сильно побледнел и сделал короткий шаг назад.
— Выполнять, боец.
— Есть!
Когда шум от Паршина затих, я быстро сбросил всю маскировку со снаряжения. Первой мыслью было облачиться в неё. Но представив реакцию солдат наверху, передумал.
Устроившись поудобнее, раскрыл планшет, достал бумагу с карандашами и начал рисовать. Через час рядом со мной лежала два "цинка" с винтовочными патронами и десять гранат Ф-1.
— Бойцы! — громко крикнул я.
— Да, товарищ лейтенант? — тут же откликнулся Паршин.
— Один из вас пусть спускается вниз и поможет поднять снаряжение из оврага наверх.
Молодые красноармейцы с интересом уставились на костюм и причудливого вида винтовку.
— Это и есть оружие наших учёных? — спросил меня Паршин. Глаза у него горели азартом и, какой-то, жадностью. Может быть, он уже видел, как бойцы Красной армии в таком снаряжении громят немцев и карают предателей?
— Оно самое, — кивнул я утвердительно. — Завтра кто-то из вас сможет надеть костюм и выстрелить из винтовки, чтобы убедиться в их мощи.
На ночь я забрал нанокостюм и "гаусску" в свою землянку, дополнительно поставив рядом со входом двух часовых. С появлением патронов, у каждого партизана увеличилась огневая мощь и "светки" не болтались бесцельным грузом на плече. Правда, практически все корчили лица от автоматических винтовок — одни привыкли к "мосинке", с которой ходили в гражданскую, у вторых головы были напрочь забиты солдатскими байками о капризности СВТ. Мне даже сегодня с утра пораньше пришлось отстрелять обойму из одной винтовки, чтобы показать работоспособность и внушить мысль, что пока один будет рвать затвор, второй всего лишь несколько раз нажмёт на спуск, послав несколько пуль в ответ на одну из "болтовика". Показал и газовый регулятор, особенности чистки автоматической винтовки. В основном именно из-за незнания этих основ и появилось солдатское заключение о непригодности СВТ для окопа, мол, это оружие снайперов, а окопному "ваньке" подавай привычную "трёхлинейку".
Утром я выстроил весь отряд перед командирским блиндажом, оставив лишь постовых. Даже дежурную смену поставил в шеренгу.
— Товарищи! Вчера, рядовые Паршин и Седов нашли те вещи, за которыми я прилетел сюда. Снаряжение сверхсекретное, знать о нём положено единицам. К сожалению, из-за начавшейся войны секретность сильно пострадала. Но верю, что дальше вас информация не уйдёт... — и ещё много разных слов произнёс я в тот момент, усилено выскребая память на наличие лозунгов, патриотических речей и нужных слов, которые почерпнул из советских фильмов и кинохроники тех лет, закончил словами. — Сейчас некоторые из вас лично убедятся в мощи советского оружия! Рядовой Паршин!
— Я!
— Выйти из строя!
Боец сделал два шага вперёд и развернулся лицом к строю. Чего у солдатика было не отнять, так это отличной строевой подготовки. Видимо, муштровали его и товарищей в части на совесть. Хотя по мне, так лучше бы делали упор на боевую подготовку, например, проводили занятия с той же СВТ. Хотя, это моё личное мнение. Зачем-то же существует строевая, и отводится ей значительное время службы.
— Сейчас на примере рядового я покажу возможности костюма. Рядовой Паршин!
— Я!
— Ко мне!
Зараза, нужно было сразу направить парня к себе, а то он крутится перед строем вроде юлы.
Паршина заметно потряхивало, когда он с моей помощью облачался к нанокостюм.
— Успокойся, ничего страшного не случится.
— Так, товарищ лейтенант государственной безопасности, а если сломаю что-то? — прошептал он с испугом.
— Костюм защищает от пуль и осколков гранат, вряд ли ты сможешь превзойти их в чём-то...так, вроде всё, теперь делай всё, как я скажу. Ясно?
— Так точно, товарищ лейтенант государственно безопасности.
— Товарищи, этот костюм является полноценной бронёй, которая отлично защищает от всех пистолетных выстрелов и осколков гранат. При попадании в грудную и спинную область, легко держит пулю из винтовки или ручного пулемёта. Кроме того, в костюме есть несколько особых функций: увеличение силы — вы легко сможете поднять сорокопятку, усиление брони — в этом состоянии вам не причинит вреда близкий взрыв снаряда из гаубицы, увеличение скорости движений — вы легко обгоните легковую машину на трассе, усиление зрения и слуха — в этом режиме вы сможете обнаружить даже лучшего вражеского снайпера, спрятавшегося по всем правилам маскировки, а так же маскировка — противник пройдём рядом с вами в одном шаге на открытой местности и не заметит.
В шеренге раздались недоверчивый ропот.
— Отставить разговоры! — негромко рявкнул на них Шпиталин.
— Итак, смотрите... Паршин, слышишь меня?
— Да-а, товарищ лейтенант государственной безопасности.
Голос солдата немного дрожал. Но тут уж ничего не поделаешь — мне нужно было продемонстрировать, что костюмом и гаусс-винтовкой может пользоваться любой человек.
— Активируй функцию на силу, для этого сделай вот что...
Худо-бедно, но за полчаса красноармеец немного обвыкся и смог показать неплохие результаты. Времени иногда не хватало ему, чтобы полностью выполнить тот или иной трюк и приходилось повторять ещё и ещё раз, дожидаясь, когда восполниться энергия.
Он легко поднимал огромные чурбаки, по семьдесят сантиметров и больше диаметров и высотой чуть ниже чем мне по пояс. Кулаком ломал поленья, а несколько вошедших в раж партизан сломали об него полдюжины толстеньких жердей. Несколько раз он активировал маскировку. Первые два раза он так и остался на месте, на третьем успевал сделать несколько шагов, на пятом исчез с наших глаз так быстро, и появился за спинами партизан, поломавших строй, что никто не заметил его перемещения.
Демонстрацию пулестойкости я взял на себя, чтобы не подвергать психику парня излишней нагрузки.
— Стреляй по моей команде, — сказал я Паршину, вручив тому "светку" с тремя патронами. — Целься в грудь.
Всех последствий — три очень слабых толчка в грудь и смятые с порвавшейся рубашкой и выскочившим сердечником пули у моих ног. Полуорганическая материя симбиотического костюма гасила скорость снарядов почти до нуля, при этом превращаясь в твердейшую поверхность, кроша пулю и не давая той рикошетить.
Стройная шеренга давно уже сломалась. Партизаны сбились в толпу и жадными взглядами смотрели на нанокостюм, когда я его снял и положил рядом. Судя по их глазам — каждый хотел примерить эту шкурку поверх своей и пойти громить врага. На этот беспорядок я махнул рукой: вообще, мне будет лучше, если от людей пойдёт как можно больше эмоций.
— А теперь действие винтовки. Патронов к ней мало, так что, выделю всего десять выстрелов и выберу пять человек. Товарищ Шпиталин, рядовой Паршин, рядовой Седов...
Я отобрал ещё двух партизан, которые пользовались авторитетом у окружающих.
Первым стрелял командир партизанского отряда. В качестве мишени использовались те же необхватные чурбаки, которые недавно кидал Паршин. Дистанция — двадцать метров.
— Максим Савелович, наводите красную точку на мишень и давите на спуск.
Тот невразумительно угукнул, сообщая, что понял, потом прижался щекой к прикладу, положил палец на крючок, помедлил пару секунд и надавил на него. В момент выстрела мужчина непроизвольно подался вперёд — память тела компенсировала отдачу, которой у "гаусски" не было.
— А? Осечка? — ошарашенно спросил у меня Шпиталин.
— Всё нормально, попали в самый низ пня, просто, качнули ствол сильно к земле. Забыл сказать, что тут совсем другой принцип стрельбы. Пуля работает от сильных магнитов, которые разгоняют её, а не от порохового заряда. Стреляйте ещё раз. Представьте, что это давите на спуск фотоаппарата, а не боевого оружия.
Второй выстрел получился у Шпиталина намного лучше. После него отстрелялись и остальные счастливчики. Надо было видеть зависть и разочарование на лицах прочих партизан — что-то с чем-то! Правильно говорят, что мужики — те же дети, просто с каждым годом всё серьёзнее игрушки предпочитают.
От винтовки они пришли в восторг. Ещё бы, пули из неё легко пробивали толстенные чурбаки и стволы деревьев за ними. Даже пулемёту такое не под силу, разве что крупнокалиберному, но по скорострельности, удобству и точности ни за что с "гаусской" не сравнится. После стрельб ещё раз довёл ТТХ винтовки и нанокостюма, слегка завысив показатели.
Итог проверки был серединка на половинку. Люди точно поверили в существование секретного НИИ и ещё сотни гаусс-винтовок и брони в лесах. А вот с моими надеждами облачить отряд в сверхсовременную броню и потом всем кагалом дать прикурить фрицам придётся распрощаться. Не смогут они овладеть такой техникой, никак не смогут. Тут только длительные тренировки могут помочь. Но времени у меня нет. Вот, разве что, попробовать вбить в их головы ТТХ экзоскелетов из игрушки, из которой я вытянул "гаусску", это может помочь делу. Все нужные данные помню на "отлично", готовился у себя дома реализовать эту вещь... да вот не успел, сначала заигравшись нанокостюмом, а после оказавшись здесь. А экзоскелет там неплох, как заявлено в описании (разумеется, игровом), эта ультросовременная броня великолепно защищает от пулевых и осколочных попаданий, близких взрывов, но плохо от аномального воздействия и нельзя бегать. На аномалии мне начхать, а бег... ну, тут уже ничего не поделать, и при использовании экипировки в лесах скорость не так и важна: бронетехника следом не пройдёт, а от пехоты и авиации помогут экзоскелеты и "гаусски".
С другой стороны, я в этом мире могу увеличить количество плюсов и уменьшить число отрицательных показателей. Здесь мне по силам даже создать имперскую "Звезду Смерти", если смогу донести мысль о её существовании до сознания миллионов людей.
Но даже без "Звезды Смерти" или "Разрушителя" у меня в памяти столько полезной информации хранится, что я... ладно, не в одиночку... что с моей помощью СССР может не только закончить войну намного быстрее и с потерями на порядок меньшими, но и совершить грандиозный скачок в развитии, придавив все прочие государства и сведя те до положения, когда все враждебные потуги разрушить мою страну, будут казаться смехотворными из-за неравенства сил. В итоге исполнится мечта местных — создать эру коммунизма!
Всё это могу, но у меня нет времени на подобное — очень хочется домой!
* * *
*
Убитых красноармейцев, которых я нашёл с Паршиным и Седовым, мы похоронили в тот же день под вечер, когда я знакомил партизан с возможностями секретного снаряжения. А после, облачившись в нанокостюм, я отмахал десяток километров и создал ещё один тайник с патронами, гранатами, тушёнкой и винтовками. В отряд вернулся только после полудня и сразу же приказал собирать группу за ништяками. Всех остальных разогнал по чаще, чтобы "искали" схроны с секретным снаряжением из НИИ.
Вечером вызвал к себе в палатку на разговор Шпиталина и Мареичева.
— Докладывайте о результатах, товарищи, — сказал я, когда мужчины удобно устроились на лавке напротив меня.
— Никаких следов секретного, э-э, имущества не нашли, — с виноватой миной на лице вздохнул Шпиталин. — осмотрели все овраги километров на шесть в том направлении, заглядывали под каждый кустик и завал... нету ничего, товарищ лейтенант государственной безопасности.
— И у меня пусто, — развёл руками Мареичев. — Наткнулись на сбитый самолёт, наш "ястребок", вытащили раненого лётчика и сняли пулемёт один и немного патрон к нему. Больше не смогли, так как сильно самолёт при падении пострадал.
— Насколько знаю, кроме лётчика есть ещё пополнение? — я вопросительно посмотрел на собеседников. Шпиталин в ответ кивнул:
— Так и есть, ещё двадцать два человека нашли в лесах. Я-то со своими никого не встретил, это Павел Игнатович нашёл, он дальше всех отошёл от лагеря.
— Насколько далеко?
— Да почитай километров десять с хвостиком отмахали мы. Мы ж там позавчера смотрели уже, вот решили опять не лазать в знакомых балках, пошли дальше. Ну и вышли на этих бедолаг. Половина среди них раненые, еды почитай и не осталось совсем, лекарств тоже — исподнее рвали на бинты. Я с ними в лагерь одного из своих отправил. Ещё одного с докладом сюда, чтобы встречу приготовили, он быстрее добрался — один всё ж и здоровый. А с прочими своими до темноты ходил да искал, да только пустое всё, нет ничего и следов нет. Может, что эти учёные напутали, а, товарищ Макаров?
— А это что тогда? — я указал на нанокостюм и гаусс-винтовку, которые лежали рядом под рукой на лежаке. — Нет, товарищи, здесь они. Не все, конечно, но и не один комплект, так что, ищем лучше. Нужно больше групп, больше людей, которые смогут прочесать больше местности.
— Да откуда же их взять? — покачал головой Шпиталин.
— В лесу. Сегодня у нас появились двадцать два... три человека, те пехотинцы и лётчик. Найдём ещё или освободим из плена.
— Как из плена? — удивился Шпиталин. — Они же враги народа, их к стенке ставить нужно, а не рассказывать про секретные достижения советского народа!
— Не все там враги. Часть попала в плен ранеными, контужеными или были преданы своими командирами, — сообщил я партизанам, потом, увидев недоверие в их глазах, решил напомнить про грандиозную чистку три-четыре года назад. — Забыли предателей Тухачевского, Уборевича, Якира и прочих? Все крупные фигуры заговора против нашего народа были калёным железом выжжены, а вот мелкие исполнители сумели уцелеть, замаскироваться под честных людей и ждали своего часа. И дождались!
— Если только так, — совсем тихо произнёс Шпиталин. — Я же не знал таких подробностей, товарищ лейтенант государственной безопасности.
Интересная штука — память. Вроде бы всё забыл о событиях данной эпохи, куда был заброшен неведомой силой. Так, сущая мелочь и осталась в голове. А сейчас внезапно вспомнил фамилии расстрелянных видных советских деятелей тридцать седьмого-восьмого годов. Ещё немного подождать и, глядишь, впору будет писать письмо товарищу Сталину с указанием оперативной обстановки, про командирские башенки Т-34, направления ударов немецких войск, шпионов немецкой и британской разведок, их шифры, их... и вот тут меня накрыло идеей.
— Товарищ Макаров... товарищ лейтенант государственной безопасности...
— А? — встряхнулся я. — Что случилось?
— Вы замерли вдруг, как заснули с открытыми глазами.
— Задумался просто... так что там с новичками? Сильно ранены?
— Лётчик и старший лейтенант особого отдела — тяжело, при смерти. Ещё пятеро просто тяжело, но выживут, если найти лекарства и обеспечить покой, у прочих царапины, мелкие ожоги, потертости ног и сильная усталость. Прямо сейчас в строй могут встать семеро — шесть рядовых и один младший сержант.
— Особого отдела?!
Каюсь, не смог сдержать эмоций, когда услышал эти страшные слова. Про Красную армию военных годов знаю хорошо очень немногое, но особистов забыть невозможно. Спасибо нашим демократическим режиссёрам, которые обвели контуры сотрудников особого отдела багровой каймой. И попробуй разбери что там правда, а где добавлено щедрой руки лжи и приукрашено.
Штрафбаты. Заградотряды.
Кому незнакомы эти слова?
Вот меня и пробрало как следует, когда я услышал про особый отдел. Почему-то, считал всех пришедших сегодня в отряд простыми солдатиками, вроде Седова да Паршина. А оно вон как вышло. Среди пленных, которых я собираюсь вытаскивать, тоже не одни рядовые "ваньки" окажутся и явно не все они пожелают остаться со мной или будут из шкуры вон лезть за меня и мои идеи, а то и вовсе сдадут "куда следует". Как-то не подумал я про это.
— Да, особого отдела полка, м-м, забыл номер. Но можно посмотреть в документах у раненого, они при нём находятся, — сказал Шпиталин.
— Так, ладно, — короткий миг растерянности и паники сменился на лихорадочные попытки выйти выход из положения, — насколько серьёзны раны у старшего лейтенанта?
— Умирает он, почти всё время в бреду. Ноги прострелены и живот два дня назад. Как ещё жив — ума не приложу, — покачал головой Мареичев. — На одной силе воли держится, видать.
— А лётчик?
— Голову ему сильно разбило, ногу в двух местах сломало, бедро железкой проткнуло насквозь. Ещё крови потерял ужас сколько да и кажись антонов огонь у него начался или заражение крови. Я насмотрелся на таких болезных, знаю, кто не жилец, а кто ещё покоптит небо.
Первая мысль была "прикончить старлея, пока не разоблачил меня". Вторая "сам скоро дуба врежет, а самому в рейд податься, якобы на поиски". Третья — стыд за первые две.
— Что за антонов огонь?
— Гангрена, — ответил мне вместо своего заместителя Шпиталин.
В просторной землянке, изначально созданной под лазарет, стоял тяжёлый запах немытых тел, крови и разложения. Лётчик и особист лежали без движений, словно, мёртвые, у противоположной стены от них положили пятерых бойцов чуть-чуть легче раненых. Сейчас там двое негромко стонали, находясь в забытье.
— Кажись, отошёл уже, — нахмурился Мареичев. Наклоняясь над старшим лейтенантом, прислушался. — Ан нет, дышит ещё, но уже костлявая стоит рядышком, недолго ему осталось.
Тратить бесценное лекарство на практически умирающего мне было жалко. Да и не панацея это, всего лишь подхлестнёт регенерацию на десять процентов. Или...
— Его нужно вынести на поверхность срочно, — приказал я.
— Зачем? Какая разница, где помирать? — удивился Павел Игнатович.
— Есть у меня кое-что из лекарств. Должно помочь.
Мареичев посмотрел на отёкшее тёмное лицо старлея, покрытые коркой губы и покачал головой:
— Опасно его выносить — от малейшего чиха запросто сыграет в деревянный макинтош, товарищ Макаров. Да и стоит ли тратить лекарство на мёртвого? А он мёртв, только дышит ещё по привычке да сердечко бьётся из последних сил. Вы ему только мучения продлите. Может, кому из них отдать лекарство? — и чуть заметно кивнул в сторону пятёрки тяжелораненых.
— Их оно может убить. А старшему лейтенанту уже всё равно.
— А...
— Лекарство из аптечки костюма, — перебил я собеседника.
— Гхм... понятненько. Значит, вытащим мы его сейчас, погодите, товарищ Макаров. Я помощников кликну.
Через две минуту я держал у губ старлея пробирку с зелёной жидкостью, и перед тем, как влить жидкость в рот, предупредил окружающих:
— Все мигом попрятались и чтобы ни одного лишнего движения. Побочные эффекты у эликсира таковы, что принявший его не узнаёт окружающих, а любой шум или движение вызывает ярость. Не успели доработать учёные, эта война помешала.
— Да что мы, с раненым не справимся? — удивился Шпиталин.
— Он уже не будет раненым. Эликсир заживляет все раны, даже если снарядом оторвёт ноги и разорвёт живот, вот эта пробирка за секунды вылечит, наделит бывшего раненого огромной силой и злостью. Во время эксперимента подопытный уничтожил несколько танков, броневиков и до роты живой силы голыми руками! — с чувством сообщил им, не став говорить, что подопытным (киношный Халк не в счёт) был я сам, просто добавил. — Лично был тому свидетелем.
В глазах у Шпиталина и Мареичева появилось недоверие, а вот все прочие партизаны немедленно отошли назад.
— За деревьями прячьтесь. В землянках он может вас раздавить или завалить.
И в этот момент губы старлея дрогнули и до меня донеслись его чуть слышимые слова:
— Я не стану никого давить. И они правы — не стоит тратить на меня ценное лекарство. Отдайте его тем, кто сможет встать в строй и бить врага.
— Будет мне ещё кто указывать, как поступать, — пробурчал я. — Ну-ка, скажи... те — ам!
И тут же влил несколько капель зелья Халка в рот умирающему. После этого вскочил с колен и во весь дух рванул к деревьям, окружающих лагерь. Командир партизан и его заместитель разинули рты вслед мне, а потом что-то щёлкнуло у них в голове и они, чуть ли не быстрее меня задали стрекача, прочь от лежащего старлея.
Когда я перемахнул через окоп, опоясывающий лагерь по периметру, за спиной раздался безумный рёв дикого зверя, впавшего в ярость. Это только сильнее заставило передвигать ноги, стремясь оказаться подальше от этого места. Пожалел, что не стал одевать нанокостюм, который повысил бы мои шансы на спасение на порядок.
Скрылся за деревом, плюхнулся животом на землю и посмотрел в сторону бесновавшегося особиста. Тот изрядно увеличился в размерах и позеленел. Но совсем не как я сам недавно. Рост старшего лейтенанта стал чуть выше двух метров, сильно раздались в стороны плечи, огрубели черты лица, цвет кожи был бледно-бледно-зелёным. Остатки формы и бинтов некрасиво болтались на теле.
Вот недохалк перестал орать и раскидывать землю руками, вскочил с колен и бросился к одной из землянок, на входе в которую на миг мелькнула фигура кого-то из партизан.
"Трындец, — подумал я, — порвёт мужика".
Не порвал.
Не сумев ворваться в тесный и низкий проём с разгона, старлей начал выворачивать брёвна и срывать пласты земли в крыши. За десяток секунд разнёс половину землянки, вот-вот ворвётся внутрь, и тут прозвучал выстрел с одной из вышек на дереве.
Видимо, стрелок попал куда нужно, потому как старлей бросил в покое землянку и, зарычав ещё громче, буквально плюясь пеной, метнулся к дереву. Прозвучали ещё два выстрела, но мимо, а если и попали в чудовище, то вреда не причинили.
От удара зелёным кулаком по стволу сосны в полтора обхвата сверху посыпались ветки и хвоя, раздался испуганный возглас человека, и бегло прозвучали ещё семь выстрелов.
Второго удара не было: старлей стал превращаться обратно в человека. Секунд пять его ломало и корчило, прежде чем он затих под вышкой, вернув свой прежний вид.
— К старшему лейтенанту, нужно оказать ему помощь! — крикнул я, потом поднялся на ноги, стряхнул мусор и быстрым шагом пошёл к раненому. Оказался рядом с ним самым первым — прочие партизаны только-только стали выглядывать из землянок, блиндажей и из-за деревьев.
На первый взгляд с особистом всё было хорошо, только похудел страсть как сильно. Ещё не узник концлагеря, но весьма близок к этому. Под остатками формы ран не наблюдалось, как и шрамов.
Я приложил два пальца к шее и с трудом уловил редкий пульс.
— Где вас носит? — крикнул я ещё раз. — Всё, хватит бояться — действие эликсира закончилось, теперь он обычный человек. Перенесите его обратно в лазарет и поставьте рядом воды и еды.
Потом, когда бывшего раненого и бывшего монстра отправили в землянку к прочим раненым, ко мне подошёл Шпиталин.
— Эвон какое лекарство наши учёные придумали, после него зажило на старшем лейтенанте государственной безопасности всё как на собаке. Только что ж такое с ним стало? Прямо зверь дикий, а не человек. А силища? Он же голыми руками землянку разнёс и чуть дерево не свалил вместе с часовым.
— Я же сказал сидеть тихо и не показываться на глаза особисту. Зачем твой боец стрелять начал?
— А что же ему делать-то?! — сильно удивился собеседник. — Он ваших слов, товарищ Макаров не слышал, а вот страшилище это, в которое обратился старший лейтенант государственной безопасности, видел своими глазами. И по уставу должен был отреагировать.
— М-да... моя вина, поспешил с эликсиром, — признался я. — Ладно, нас ещё ждёт лётчик.
— А может, товарищ Макаров, не в лагере его поить, а то ещё разнесёт тут всё? Да и спокойнее часовым будет.
Резон в словах командира партизанского отряда был, я бы и сам так поступил, да только мне нужно не лагерь сохранить, а поразить людей диковинками, заставить поверить в некое лекарство, учёных из НИИ, их эксперименты и продукцию. Чтобы все партизаны поверили и потом передали другим, смогли убедить тех в своей правоте.
— Умрёт ещё по дороге, — возразил я. — Сделаем так: сообщите часовым, чтобы реагировали на опасность только за пределами лагеря, пусть смотрят на беснования лётчика, но сидят тихо. Как мыши под веником. И всех партизан вывести из лагеря за деревья, прочих раненых вынести из землянок, особиста вместе с ними. Как сообщите, что всё выполнено, так я дам лекарство лётчику. Всё ясно, товарищ Шпиталин?
— Да, товарищ лейтенант государственной безопасности.
Через двадцать минут после этих слов на "главной" площади лагеря бушевал зеленокожий великан в обрывках лётной формы. Несмотря на то, что ему досталось всего три капли зелья вместо пяти, как старшему лейтенанту, лётчик бесновался раза в три дольше. К счастью, обошлось без жертв, хотя разрушения имелись: истребитель "мессершмиттов" доломал землянку, за которую взялся особист (и чем она им так не понравилась-то), разнёс вход в ещё одну, забрался в лазарет и там всё покрушил и в ней же вернулся в человечье обличье. Мы после того, как затих грохот в землянке, еще добрых полчаса сидели в лесу.
* * *
*
— Владимир Сергеевич Морозов, старший лейтенант государственной безопасности сотрудник особого отдела отдельного сапёрного батальона, — доложился вчерашний умирающий особист. Стоял напротив меня по стойке "смирно" и буквально ел глазами, хотя в их глубине плясали буря эмоций — удивление, подозрение, интерес и немного страха. И всё это после того, как я первым представился и показал все свои "особые" документы, включая и лоскут шёлка. Будучи старше меня на шесть лет и выше званием, старлей относился ко мне как старшему по всем показателям. Он и подскочил с лавки, словно, подброшенный пружиной, едва подробно ознакомился со всеми моими "корочками", в одно мгновение сменив расслабленный чуть ли не барский вид на готовность выполнять все мои приказы.
— Вольно, — скомандовал я. — Владимир Сергеев, давайте на ты и если не стеснит, то по именам.
— Хорошо, Виктор, — с едва заметным напряжением в голосе ответил тот и присел обратно на лавку.
— Володь, что ты знаешь про шифроблокноты немецких шифровальщиков? В частности про такие к машинке энигма?
Кажется, я сумел огорошить старшего лейтенанта. Выглядел он после моих слов, словно, пыльным мешком пристукнутый.
— А-а... э-э... м-м... вообще, я видел кое-что немецкое из этой оперы, — осторожно заметил он. — Но зачем тебе это нужно, Вить?
— Возможно, я знаю, где лежат такие вещи — машинка и шифроблокноты. Остаётся их взять и доставить через линию фронта и это, скорее всего, предстоит сделать тебе. Вот только я могу и ошибаться, и если так, то зря рисковать не хочу, опасно лезть в то кубло фашисткое, если там самая обычная печатная машинка да шифровальные таблицы к обычной рации.
Особист впал в ступор во второй раз. Пришёл в себя быстро, правда, и тут же попытался вытянуть из меня информацию.
Да только куда там. Хватка чувствуется изрядная у собеседника в наводящих вопросах, фразах с подтекстом. Знал бы я хоть то-то из "операции по планированию и захвату секретной документации и аппаратуры немцев", то что-то да выдал. Но все мои данные, это старый фильм про немецкую и американскую подлодки, на борту одной из которых лежала та самая шифровальная машинка. Вспомнилось это случайно, во время разговора со Шпиталиным, когда я про себя решал вопрос: жить особисту или нет, а если жить, то как мне его использовать и куда спихнуть.
Фильм смотрел давно, но дважды и во второй раз, уже имея хороший интернет, из интереса посмотрел про "энигму" и заодно о фильме. Запомнилось чётко: фигурируемая машинка на съёмках была самая настоящая, которую попросили на время у коллекционера.
Машинку, очень похожую на обычную печатную, я помнил весьма неплохо, и был готов нарисовать на бумаге. Закавыка стояла с бумагами к ней, ведь кому нужно "железо" без инструкции по пользованию? Или нужно, сгодится и так? В любом случае, старлей отправится к линии фронта с тем, что у меня получиться реализовать. Заодно передаст ещё что-нибудь полезное... ведь удался у меня пакет с энкавэдэшными "ксивами", должен получиться и пакет с планами немецкого командования.
Художник из собеседника получился тот ещё. С его набросков я так толком и не смог понять, как должны выглядеть таблицы, блокноты с шифрами. Чуть лучше дело пошло, когда я поинтересовался внешним видом упаковки для секретного немецкого имущества. Вот тут он нарисовал и указал все нужные пометки с пломбами и "секретками" в брезентовых мешках и ящиках — деревянных и металлических.
Распрощавшись со старлеем, я переоделся в нанокостюм, взял винтовку и "томми-ган", планшет и покинул лагерь, дав указание Шпиталину отправить разведчиков во все стороны, а самому оставаться в лагере.
Представляю, как командиру партизан достанется от профессионального любопытства особиста, думаю, что этот энкавэдэник душу из него вытянет, расспрашивая про меня. Ну, да и Бог с ними обоими.
Вдали от лагеря я провёл больше суток, отмахав в общей сложности по местности и до лагеря полторы сотни километров. Что я искал? Сам не знал, если честно. Просто отдыхал от постоянного внимания со стороны чужих, по сути ещё и враждебно настроенных, людей. Ведь любая моя ошибка может стоить жизни никакой Дар не поможет. Зря оставил старшего лейтенанта в лагере, его бы стоило отправить с одной из поисковых или разведывательных групп, а не давать шанс греть свои уши и развязывать языки партизанам насчёт меня. Сглупил я, торопился удрать и остаться в одиночестве. Надеюсь, ничего непоправимого не произойдёт, пока я отсутствую.
Исчеркав десять листов драгоценной в моём положении бумаги, у меня наконец-то удалось реализовать рисунок. Это был металлический контейнер с небольшой чемодан размером, с оттиском орла распахнувшего крылья, небольшой свастикой и несколькими словами на немецком. Со всех сторон он был опечатан пломбами и сургучными печатями.
— Ну, с Богом! — произнёс я, и дёрнул замок с пломбой. В следующий миг полетел кувырком по земле от мощного взрыва. Несколько дней назад я точно так же кувыркался по земле на позиции "сорокопятки", на которую пёр немецкий танк.
Пришёл в себя минут через десять, потряс головой, выгоняя шум, убедился, что костюму не нанесено непоправимых повреждений, потом посмотрел на остатки контейнера, горелые бумажки и искореженную "энигму", и взялся за карандаш опять.
Вторая попытка вновь сорвалась, опять оставив меня с дымящимся бесформенным мусором на руках. И только третий контейнер мне удалось открыть, оставив в покое систему самоликвидации.
— Оно? — шепотом сам у себя затаив дыхание спросил я и тут же ответил, когда вытащил "энигму" и стопку бумаги, обмотанной целлулоидом. — Оно!
Вражеская шифровальная машина пряталась в деревянном ящичке (являющемся одновременно деталью корпуса) и была приличной по весу. В комплекте с ней шёл ещё один маленький ящичек, в котором лежали два зубчатых колеса. Для чего они — не знаю, в кино ни о чём таком не говорилось и не показывалось. Быть может, это запасные детали или нет. И ещё один ящик — поменьше машины и больше "запасного". В нём лежал какой-то электрический прибор с двумя чёрными текстолитовыми круглыми переключателями и кучей штекерных разъёмов. Сами штекера вместе с толстым чёрным шнуром, снабжённым обычной электрической "вилкой", были закреплены с обратной стороны крышки. Подозреваю, что это что-то вроде питания для "энигмы", но могу и ошибаться.
Шифровальные блокноты были двух типов — похожие на тонкие брошюрки в две моих ладони и толстые, сантиметра четыре квадратных блокнота с двумя обложками — левой и правой.
Отдохнув и налюбовавшись творением своих рук, я перешёл к документам. Тут всё вышло намного проще, и уже скоро рядом с шифровальной машинкой лежали пухлые большие конверты с кучей гитлеровских печатей, два кожаный портфеля и пять длинных деревянных, оплетённых тонкой коричневой кожей, тубуса, в которых лежали рулоны с картами, покрытых всевозможными пометками.
Самочувствие у меня после таких подвигов было сродни стахановскому: отваливались руки и ноги, страшно ныла спина и шея, голова раскалывалась на части и неслабо тошнило, но зато я выполнил и даже перевыполнил план.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
