Жизнь за жизнь (+ 15-17)

— За мной не... — Мури, побледнев, невольно попятился.

Глаза лихого, вмиг заледеневшие, скользнули на опущенную руку Мури. На пальцы, с черной струйкой крови.

— Это, — вынес приговор Барон.

— Это? — оскалившись, Мури вскинул руку. — Это?!.. Они могли бы идти за мной. Но не могли бы прийти сюда! — Слова посыпались из него, как горох из драного мешка. — Я сделал крюк через рынок, по мясным рядам! Пусть там хоть дюжина собак! Хоть упряжка эльфов! Никто бы след не взял!

— Барон... — позвал одноухий. Качнул одними глазами, подтверждая слова Мури.

Черер не глядел ни на одноухого, ни на Барона.

— Осел... Бар-ран!.. — с ненавистью цедил он. — Тебе же сказали: ничего не трогать... Ни-че-го...

Мури щерился, как собака.

— Это. Камни. Мои! И останутся у меня! Что бы ты тут ни плел! И этот твой, — кивок на меня, — тоже!

Черер не то застонал, не то зарычал.

Он больше не глядел на Мури. Только на Барона.

— Отсюда надо уходить... — хрипло проговорил Черер. — Как можно быстрее. Нас окружают.

— Никого здесь не будет! — Мури тоже глядел теперь на Барона.

Арбалет Барона чуть гулял — с Мури на Черера, и обратно. Острие болта — словно третий глаз.

— Они просто хотят забрать и рубины!

— В глотку забей себе эти рубины, бар-ран...

Движение!

Я зажмурился, пытаясь различить четче...

Далекая призрачная фигурка — словно двоилась?..

Их теперь было двое. Второй — тоже на лошади. И теперь они оба двигались... В разные стороны? Прочь друг от друга?..

Окружая нас.

Стиснув кинжал, я впихнул лезвие за корешок, между краями листов и боковиной оклада... чертов корешок был закреплен так, что сразу не подцепить!

Но и тащить с окладом... С этим...

Кива-а-аува!!!

Тварь кружилась вверху, как стервятник над издыхающим, не переставая орать — непрестанно, как погребальный звон.

Мури рванулся ко мне:

— Что ты!..

Отчаявшись вырвать из оклада всю стопу с корешком, я просто пилил пергаменты по краю.

Мури подскочил к столу, — но не к окладу. Схватил Эйков арбалетик.

— Деньги!

Держать арбалет ему пришлось левой. Но с такого расстояния — в блестящей дужке арбалетика зияла черная дыра ложа, почти уперлась мне в переносицу, — и криворукий хобенок не промахнется.

— Сначала — деньги!

— Деньги? — прошипел Черер. — Да из-за тебя, падаль...

Мури мотнул арбалетом на него.

— Так у них нет денег! Вот для чего все эти фокусы... — Теперь в его гримасе мешались злоба и почти радость. — Все это представление... Чтобы сбежать, не заплатив! Угрем между пальцев, в мутной водичке!..

Эта мысль пришлась Барону по вкусу. Настолько, что его арбалет перестал гулять. Замерев на мне.

— Назад! — рявкнул Мури, крутанувшись на Эйка, едва тот шевельнулся.

— Деньги, — велел Барон мне.

Я похолодел.

Потому что заметил то, что было страшнее, чем рыбьи глаза Барона.

Отсвет!

Вспыхнул всего на миг — и пропал. Но это был отсвет, который я заметил не глазами.

Потому что он был где-то под нашими ногами. По ту сторону половиц.

— Покажи. Мне. Деньги.

Всего на миг он мелькнул там, внизу, — изумрудный отсвет от свечения твари, кружившей над нами.

Прямо под нами.

Точно там, куда бы пришел и я сам, если бы издали созерцал тварь, кружащуюся над крышей трактира, — и знал, что она кружит над окладом?

Где бы я начал искать этот оклад? Да прямо под тем местом, где кружит тварь... Мне было бы невдомек, что оклад в комнатке на этаж выше...

Я бы стоял там, внизу, озираясь — где оклад? Где тот, кто вытащил его из Красного дворца, — и тот, кто его забирает...

И со мной был бы футлярчик для кристаллов, — из свинца, не пропускающего свечение маны. Он надежно прячет кристаллы в себе. Но его бочка для свечения маны снаружи — лучше чем серебряное зеркало для того света, который видят глаза...

И я стоял бы там, внизу, озираясь, — пока не заметил, как прямо надо мной вспыхнули силуэты чернокнижников...

— Перо — пусти, — медленно проговорил Барон. — И покажи. Мне. Деньги.

Только его глаза не скосились на кинжал в моей руке. Его взгляд держал мои глаза — цепкий до бессмысленности, как глаза ящерицы.

Во второй руке Барона уже был нож.

У одноухого в каждой руке было по ножу. Один из них он, кажется, собирается метнуть...

А я, почти прикрыв глаза, пытался проследить путь от того места, где блеснул отсвет — к... дальний конец коридора? Там ведь еще одна лестница, ведущая наверх? Топить ее в ношриных хлябях...

Черер стоял посередине комнаты, замерев, чуть отведя руки вбок, разведя пальцы, — одноухий глядел на него.

Эйк тоже застыл, с глазам, черными от ярости — на них? на себя? на меня? Он остался и без арбалета, и без своего боевого кинжала, — кинжал был у меня в руке...

Медленно, очень осторожно, я опустил руку с кинжалом на стол.

Разжал пальцы, выпуская.

Убрал руку.

Если бы не отсвет под нами... Если бы я не вглядывался... Я бы ни за что не заметил его. Силуэт человека... Он был гораздо тусклее, — чем даже те, в сотнях шагов от нас, за дюжинами каменных стен! Этого едва можно был различить даже вблизи...

Будто в нем остались последние капли маны, которые сейчас уже выйдут, и он совсем пропадет... Или он специально оставил в себе ровно столько?

Он может созерцать, когда в нем такие крохи? А сам почти незаметен...

Он уже поднимался по лестнице.

И если это брат ордена — то он не один...

— Нам надо уходить, — просипел Черер, задыхаясь от ярости.

— Заткнись, — велел одноухий.

Рука Барона, державшая арбалет от бедра, медленно поднялась. Его правый глаз стал как двойной — зрачок над сверкающим острием болта, нацеленным мне в шею.

— У тебя. Есть. Деньги?

Я заставил себя отвести глаза от сверкающей точки.

Поглядел на Мури.

Ему в глаза.

— Хочешь расплатиться?

— Брим-мер... — прошипел Черер.

Он кинул быстрый взгляд на дверь. Считает ее за спасение...

Мана постепенно утекала из меня, но ее было еще достаточно, чтобы я продолжал созерцать.

Он приближался, — но даже теперь я едва мог различить его призрачный силуэт по ту сторону стены.

Шел уже от дальней лестницы — сюда, к нашей двери. Медленно, осторожно. Крался.

А его руки — отдавали беззвучные указания...

В ответ на взгляд Черера, я лишь чуть качнул головой. Нет. Туда уже нельзя.

И дернул головой назад. К столу, на котором лежал оклад, с почти отрезанными от него листами пергамента. К ставням за ним.

Двигаясь медленно и плавно, под рыбьим взглядом Барона, я стянул с запястья кожаный шнурок. Одними пальцами бросил его к столу — на листы пергамента.

Черер, осторожно отступавший к окну, оскалился как от боли. Не до пергаментов Маардима Пепловейного ему было.

Но все же остановился у стола.

— Мас-стер... — как эхо Череровой боли донеслось от Эйка.

Только боль в голосе мальчишки — уже по другому поводу. Из-за того, что я снял с пояса кошель.

Двигаясь медленно и плавно, не давая ни одного повода заподозрить меня в подвохе.

За стеной призрачный силуэт отступил на шаг прочь... прижался к стене по ту сторону прохода?

Дает место, перед дверью в нашу комнатку...

Я приподнял руку с кошелем, показывая Барону. В ослабленных затяжках показалось нутро — тусклый блеск золота.

Барон, прищурившись, чуть опустил арбалет.

— Живее, Черер! — прошипел я.

Щерясь, будто его жгли, Черер доотпарывал пергаменты от корешка.

Я протянул руку с кошелем — Мури.

Сначала ему пришлось освободить руку.

— Эйк! — скомандовал я.

Прежде чем отдать мальчишке арбалетик, Мури, скалясь, опустил его дужкой вниз — круглая железная пуля выкатилась с ложа и запрыгала по полу. Звонко щелкнула тетива, спущенная вхолостую.

Эйк, играя желваками, вырвал арбалет.

Мури, победно скалясь, протянул руку, чтобы забрать у меня кошель... Я не положил кошель ему в руку. И чуть отвел, чтобы его пальцы не взяли сами.

— Слад-денький... — глухо процедил Барон, прищурившись.

Его рука с арбалетом плавно поднялась, снова нацелив болт мне в шею.

— Мы договаривались только на деньги, — сказал я. — Не на кошель к ним.

— Что ты... — что-то в лице Мури изменилось.

Догадался он? Рассмотрел что-то в моих глазах? Почувствовал?

Краем глаза я видел, что Черер уже скрутил толстую пачку пергаментов, перетягивает их моим шнурком.

— Желаешь рассчитаться — здесь и сейчас?

Я чуть подкинул кошель вверх — чтобы тут же ухватить за самый низ, стиснуть одну ткань, не зажав монеты...

— Считай!

...и рванул кошель вбок, словно бил им по пустоте.

Из раскрытого горла брызнуло золото. Монеты ударили в пол, запрыгали по лавке, под ней, отлетали от стен, наполнив комнату стуком и звоном...

За миг до этого я выбросил из себя всю оставшуюся ману, перестав быть различимым для созерцающего, — когда по ту сторону стены его поднятая рука резко опустилась, давая команду. Опустевшую мошонку я швырнул в лицо вору, — оскалившись, он бросился вслед за монетами, за своим золотом...

Оглушительный удар вышиб дверь. Я только успел заметить хлынувшие в комнату алые плащи гарпий, — а дальше, за ними, белоснежный плащ брата ордена...

Вслед за Эйком я метнулся к окну. Черер был уже в распахнутых ставнях, — и пропал в темноту.

Сзади щелкнула арбалетная струна, и в тот же миг, словно ее тень — рывком взметнулась рука Одноглазого, метнув кинжал...

Что-то из этого промазало, со стуком ударив в дерево. Там, в углу под дверью, Мури накрыло под телами влетевших в комнату. Кто-то взвыл от боли, яростно орал Мури, пытаясь выбиться из каши их ног и тел...

Вскочив в проем окна, я целился, куда прыгать внизу — там почему-то не было видно ни Эйка, ни Черера!

Плащ на моем плече сграбастали сильные пальцы, утягивая вбок...

8

В последний миг я понял. Уже срываясь вниз — я успел толкнуться в сторону.

Здесь, словно галерея вдоль внешней стены, выступал навес конюшни. Эйк уже несся по нему дальше, готовый броситься на любого, кто попытается остановить нас.

Черер выпустил меня — тоже разворачиваясь, чтобы броситься по навесу... и, окаменев, снова обернулся ко мне. В его глазах была ярость, а шепот дикий, как крик:

— Это тебе зачем!..

Мои руки были не пусты. Я прихватил оклад.

— На этом же!.. — его зрачки дрожали от бешенства.

— Знаю! — так же бешено и беззвучно оскалился я.

Из лица Черера вдруг ушла и ярость, и почти вся жизнь.

— О, Ношра... — глухо простонал он.

Его взгляд — был мне за спину. Вниз.

Из-под края навеса, на котором мы стояли, в пятно лунного света выскочили люди в плащах — темных настолько, будто черных. На самом деле их цвет красный. А в руках у них были арбалеты.

Три арбалетчика, уже задиравшие их — чтобы стрелять в нас...

Из окна комнатки, из бешено метающегося света свечи, вылетел черный комок — вертящийся в воздухе, будто кот, чтобы приземлиться на лапы... только он был гораздо крупнее кота. И не ждал, что внизу, прямо под окном, окажутся люди.

Они, увлеченные нами, даже не успели дернуть головами. А сверху, на сбитых и копошащихся, уже летел второй черный комок — с блеснувшей в лунном свете бритой башкой. Барон.

Я пихнул Черера — вперед, дальше, прочь!

Метнулся и сам, но забрал к самой стене — к ближнему окну, со светящейся щелью в ставнях. Врезал кулаком, распахнув их внутрь.

На миг мелькнул полураздетый бычара, — уже насытившийся, но все еще вцепившийся девчонке в волосы, задрав ее голову к себе — он пожирал глазами ее лицо, теперь ее терзал юный красавчик... Я швырнул оклад, целясь под лавку в дальнем углу.

И дальше!

Прочь от окна! От драки внизу! От доносившегося из комнатки вопля Мури — безумного от ярости и отчаяния, вой угодившего в капкан зверя, бьющегося, но не способного вырваться.

Где-то во дворе орали новые голоса, лязгало железо на бегущих, грохотали сапоги по деревянному настилу, распахнулись двери трактирного зала, залив все внизу ярким светом... Изнутри зала тоже что-то вопили, выбегали новые люди, — но я был уже на крыше, на середине ската, Черер еще выше меня, а Эйк на коньке. Вцепился мне в руку, помогая не скатиться обратно.

— Теперь тихо! Тихо! — яростно шипел Черер.

Перевалив через конек, мы словно очутились в другом мире. Звуки во дворе, с той стороны трактира, почти отрезало.

Эйк был уже ниже нас, сползал к самому краю крыши. Скрючившись, почти распластавшись по черепице, заглянул вниз.

Когда он успел зарядить арбалетик? Струна уже натянута. И держал его Эйк дужкой вверх — чтобы пуля не выкатилась с ложа. Значит, и с пулей уже...

Эйк обернулся к нам, досадливо скалясь. Мотнул головой. Нет.

С этой стороны под домом — тоже гарпии?..

Тут тоже успели обойти?..

Черер яростно замахал Эйку — вдоль крыши! Влево!

И сам метнулся туда. Я за ним.

Этот край крыши оказался не настоящим ее концом, а лишь уступом. Под ним крыша продолжалась, только ниже. И теперь тут и там чернели аккуратные дыры, с глиняными оголовками от дождя. Мы были над дровяными запасами?

Эта навес шел до самой каменной стены, ограждавшей задний двор. Отсюда можно было просто повиснуть на руках — и спрыгнуть вниз.

— Тихо! Тихо! — шипел Черер одними губами.

Какая-то узкая улочка, зажатая между каменными кладками...

Явно не ограды, а стены домов, — над каменной кладкой была крыша. Но в стенах ни единого окна. Портовые склады?

По каким улочкам Черер водил меня, всюду вокруг трактира — до того, как все это началось?.. Кровь билась в висках, а сзади — суеты все больше, и все больше зычных команд! Сколько же их там!

Лунный свет резал узкую улочку вдоль, как ножом: одна стена на свету, другая полностью в тени.

Черер жался к ней, почти пластаясь по камням. Я за ним. Эйк теперь замыкал.

Впереди, в конце проулка, колебался свет. Там, на углу склада, локтях в пяти от земли, висела лампадка. Ее свет тускло высвечивал чье-то каменное лицо, выступавшее из стены.

На другом углу — тоже чья-то статуя, уже в полный рост, с туловищем и ногами.

Дальше, за изваяниями, угадывался то ли перекресток... или это небольшая площадь?

Там, не давая улочке продолжаться прямо, чернел угол еще одного дома — узкий, как клин. Наш проулок делился на два прохода, вдоль каждой из стен. На углу, словно статуя на носу орочьего корабля, еще один истукан. Этот прямо лицом к нам, и в его руках горела еще одна лампадка — бросая свет на каменные черты. Можно если не точно различить, то угадать, что это...

— Угол пяти Вихрисов? — шепнул я.

Черер раздраженно вскинул руку, чтобы заткнулся. Он больше не шел вперед. Он вертел головой, вслушиваясь. Даже отлип от стены.

Суета и далекие команды позади нас...

Мы ушли от трактира уже на добрых полсотни шагов — а шум сзади и не думал отдаляться!