7 футов над килем

Командир собирался, почитав немного роман Майн Рида, отойти ко сну и уже отчасти разделся. Нужно сказать, водилась за капитаном первого ранга одна особенность или странность, впрочем, вовсе безвредная: раздеваясь, он первым делом снимал брюки и носки, а уж потом верхушку.

Когда Сипунов, нарушив правила субординации, этики и вообще всяческих приличий, ворвался в каюту командира, тот благодушно расхаживал в кальсонах и в кителе, мурлыча какую-то легкомысленную мелодию.

—  Вы с ума сошли! —  заорал он на Сипунова. —  Да я вас...

—  Товарищ командир! —  заголосил в ответ Сипунов. —  Беда! Беда на вашем славном крейсере! Ой, беда! Коллективное помешательство среди офицерского состава — младшего, среднего, да и старшего! Залезли в кают-компании кто куда и хором повторяют: "Лев идёт! Лев идёт!" Сами все бледные, руки вытянули — вот так! И дрожат! Это — общее сумасшествие, а может быть и диверсия! Я назад побегу, следить, чтобы никто не выскочил! Они же чёрт знает, что с кораблём натворить могут! —  и с этими словами он вылетел из каюты.

Командир, как и всякий истинно военный человек, знал, что смысл службы есть действие. В критической ситуации действие, всё равно какое, должно быть предпринято немедленно. Капитан первого ранга не мог припомнить ни одного случая, когда бы военного человека наказали за глупость или торопливость, но помнил множество примеров, когда колебания и размышления карались с примерной жестокостью.

Поэтому, услышав страшную весть о внезапном помешательстве своих офицеров, командир вылетел из каюты следом за Сипуновым, не надев по причине озабоченной поспешности брюки.

Сипунов дожидался его, прильнув ухом к двери кают-компании. Командир отодвинул его в сторону, одёрнул китель, распахнул дверь и ринулся внутрь. Навстречу ему грянул радостный вопль: "Лев пришёл!"

На следующий день Сипунов, проведший ночь, задраившись в цепном ящике, получил приказ о переводе на другой корабль, где был встречен хохотом и весёлыми расспросами о подробностях гипнотического происшествия.

О вреде инициативы

Капитан-лейтенант Сипунов отличался живостью нрава, а также изобретательностью, что не всегда шло ему на пользу. На Тихоокеанском флоте готовили большой праздник, и капитан-лейтенанту поручили учинить фейерверк. Но по натуре он был человек мирный и пальбы, даже потешной, не любил, а потому поручением томился. На совещании, где обсуждался сценарий праздника, он был самым младшим по званию, и сидеть бы ему тихо, не высовываясь, так нет! Улучил момент и, озорства ради, предложил построить большой воздушный змей (дельтапланов тогда ещё не знали) и привязать к нему соответствующий случаю транспарант, и чтобы кто-нибудь, поднявшись с водной поверхности на лыжах, пролетел бы с этим транспарантом перед публикой и начальством. Член Военного Совета, мечтавший утереть нос всем остальным флотам, ухватился за идею и приказал Сипунову фейерверк передать другому офицеру, самому же означенный аппарат построить и на нём лететь.

—  Мне одному не справиться! —  попробовал отпереться Сипунов.

—  Окажем необходимую помощь, —  заверил Член.

—  А как же взлетать? —  не унимался Сипунов. —  Нужен мощный катер!

—  Два катера, —  поправил его Член. —  Два торпедных катера будут выделены в ваше распоряжение: основной и резервный. Указания будут даны. Ещё вопросы?

Сипунов с тоской осознал, что лететь всё же придётся.

—  Вдовой меня оставить хочешь? —  заплакала молодая жена. —  Всё язык твой поганый, мало тебе лошади, так теперь полетать вздумал? Наездник чёртов! Воздухоплаватель!

Наездником Сипунов сделался также по случаю. Поступило указание усилить среди офицеров спортивную работу, и Сипунов, чтобы от него отвязались, заявил, что раньше занимался многоборьем, другого ничего не признаёт, а в условиях военно-морской базы тренироваться нет никакой возможности.

—  Возможность изыщем! —  обрадовался главный флотский физкультурник.

—  Да ведь туда ещё и конные состязания входят! —  забеспокоился Сипунов. —  Что же мне, лошадь покупать, что ли?

—  Подумаем, —  отложил разговор физкультурник.

Через два дня он вызвал Сипунова и, радостно потирая руки, сообщил, что конь найден.

—  Какой конь? — опешил Сипунов.

—  То есть не конь, а кобыла, —  поправился физкультурник и подвёл Сипунова к окну. —  Еле раздобыл! Для тренировок и эта сойдёт, а там поглядим.

Под окном застенчиво переминалось немолодое животное затейливой масти.

—  Когда же на ней ездить? —  Сипунов всё ещё надеялся увильнуть. —  Сами знаете, день и ночь на службе...

—  Я и об этом подумал, —  улыбнулся физкультурник. —  Ввиду особой важности спорта для поддержания боевой готовности, тебе разрешено ездить на службу верхом, а также передвигаться конным порядком по всем надобностям в личное время. Начальник комендатуры, правда, кричал, что морской офицер на кобыле — это бесчинство, но командующий его одёрнул и разрешил. Только велел номер повесить, потому что лошадь — транспортное средство. Кобыла поставлена на довольствие, так что с фуражом проблем не будет. Получишь сбрую и седло.

—  И шпоры, —  потухшим голосом напомнил Сипунов.

—  Шпоры — обязательно! —  согласился физкультурник. —  Ну, желаю спортивных успехов! —  и он крепко пожал руку новоиспечённому кавалеристу. —  Увижу, что ходишь пешком — пеняй на себя!

Теперь по утрам Сипунов, звеня шпорами, спускался по лестнице, таща на спине седло с болтавшимися стременами. Пасшаяся на газоне кобыла с радостным ржанием трусила к своему хозяину, а в окна глазели охочие до забав соседи. Сипунов затягивал подпругу, пристраивал на лошадиную задницу жестяной номер, опускал подбородный ремень фуражки и, вздохнув, вскарабкивался в седло.

Проезжая мимо комендатуры, он придерживал кобылу и, разглядев в окне начальника, отдавал честь, а комендант в бессильной ярости грозил из-за стекла кулаком.

Согревшись, старушка-лошадь убыстряла бег, и на стенку Сипунов въезжал почти рысью, лихо соскакивал у трапа своего корабля и крепил поводья на причальном кнехте. Никогда ранее не сидев на лошади, он постепенно освоился с верховой ездой, но теперь предстояло явить свою отвагу в небе.

Затруднение состояло в том, что он совершенно не представлял, как должен выглядеть этот проклятый летучий змей, но тут на помощь ему пришло специальное конструкторское бюро, и стараниями большого коллектива, понукаемого командованием, вскоре невиданное сооружение было собрано и доставлено для испытаний. Рукотворная птица была обтянута зелёной тканью ядовитого оттенка. Сипунов на всякий случай попрощался с женой, выпил рюмку водки и верхом отправился на репетицию. Встречные офицеры снимали фуражки и держали их на сгибе локтя.

Командование уже толпилось на трибуне, у пирса сотрясал воздух готовый сорваться с места катер, а вокруг змея суетился озабоченный политработник, привязывая свёрнутый в рулон транспарант.

—  Ты что, в таком виде полетишь? —  удивился он, увидев, что Сипунов явился в парадной форме и при кортике.

—  Так приказано, —  хмуро объяснил Сипунов, снял ботинки и стал прилаживать водные лыжи.

—  И много раз тебе приходилось летать на такой дуре? —  продолжал любопытствовать политработник.

—  А как же! —  ответил Сипунов, которому уже было на всё наплевать.

Он сел на специальные мостки, пристегнулся к аппарату и закурил. Адмирал махнул платочком, катер дал ход. Сипунов обнаружил, что скользит по глади бухты, и подумал, что езда на водных лыжах, оказывается, не такая уж трудная штука. Докуривая папиросу, он ещё подумал, что, может, дело ограничится катанием, но тут катер взревел, и Сапунов почувствовал, что неудержимо отрывается от поверхности.

Лыжи он потерял сразу же после взлёта и теперь, болтая ногами в форменных носках, пытался хоть как-то управлять строптивым змеем. За спиной у него, хлопнув, развернулся длиннющий транспарант: "Слава КПСС, ВЛКСМ, ВЦСПС, СА, ВМФ и лично дорогому Леониду Ильичу!"

—  А как далеко он может улететь, если вдруг отцепится? —  задумчиво спросил начальник Особого отдела, также приглашённый на репетицию.

—  Ну, не знаю! —  пожал плечами Член Военного Совета. — Метров двести — триста.

—  Значит, до японских тервод не дотянет, —  удовлетворённо констатировал особист.

—  Ишь, как взмывает, сокол наш! —  радовался Член, наблюдая за эволюциями отчаянного каплея. —  Здорово мы придумали! Надо поощрить!

В этот момент Сипунов пронёсся над трибуной, отчаянно крича: "Здравия желаю!"

—  Поощрить можно, —  кисло заметил командующий, которому вся эта затея с самого начала была не по нутру. —  А почему он — зелёный?

—  От волнения, видать! —  предположил Член.

—  Я вас про змея спрашиваю!

—  Такой материал! —  сделав шаг вперёд, доложил представитель тыла флота.

—  Материал? —  сердито переспросил командующий. —  А что скажет начальство из Москвы?

—  Что скажет? —  Член не отрывал взгляда от бездумно парящего в синем небе смелого авиатора. —  Порадуются инициативе. От нас же требуют внедрять новые методы агитации и пропаганды, так вот он и есть — новый метод.

—  А змей-то зелёный! —  не унимался командующий. —  Скажут, что в период беспощадной борьбы с пьянством советский офицер при всём честном народе летал на зелёном змие, да ещё с таким именем на хвосте! Ты что, под монастырь меня хочешь подвести?

—  Мать твою так! —  Член даже присел, осознав политическую оплошность. —  Слезай! —  заорал он, будто Сипунов мог его слышать. —  Да сделайте же что-нибудь! —  крикнул он в отчаянии.

Поддерживающий радиосвязь с катером офицер воспринял этот вопль как приказ и скомандовал в микрофон: "Полный назад!" Катер задрожал и осел носом. Ещё какое-то время змей продолжал движение в пространстве, затем последовал рывок, и аппарат вместе с воздухоплавателем обрушился в воды. Сипунов потом признавался, что на миг ощутил себя Икаром.

Далее возникло некоторое затруднение: ясно было, что немедленно следует кого-то наказать, но вот кого именно и за что — тут мнения на трибуне разделились. Спасательная служба меж тем, гордясь лихой выучкой, извлекала Сипунова из хлябей морских. Он был доставлен на трибуну и предстал пред грозны очи командующего.

—  Товарищ адмирал, —  шёпотом наябедничал комендант, —  это тот негодяй, что на кобыле по улицам скачет. Он всё это и затеял со змеем!

—  Всякая инициатива должна быть наказуема! —  наставительно молвил адмирал. —  Кобыла, говоришь! Трое суток ареста!

—  Есть! —  ответил счастливый Сипунов, более всего опасавшийся, что придётся лететь ещё раз.

—  Товарищ адмирал, разрешите вопрос для уточнения, —  опять подал голос комендант, —  насчёт кобылы я всё понял, а как накажем Сипунова?

Шутка

—  Трудно будет тебе служить, Сипунов. Потому как ты умный и умность свою норовишь начальству предъявить. А мы этого не любим. Два наряда вне очереди! —  так изъяснялся командир роты в училище, где Сипунов осваивал военно-морское ремесло. Ротный словно в воду глядел.

—  Ну, чего ты не поделил с этой братией? —  сочувственно и укоряюще сетовал приятель Сипунова по бригаде крейсеров. —  Я как услышал, что тебя волокут к начальству, сразу понял, что опять у тебя язык не вовремя развязался, —  приятель поправил нарукавную повязку — указание на то, что носитель её является дежурным по бригаде.

—  Да понимаешь, —  жаловался расстроенный Сипунов, —  ерунда какая-то. Сижу я тихо на политинформации, поп наш крейсерский бубнит по бумажке о происках империализма, все зевают, в общем — нормальная обстановка. И тут чувствую, засыпаю вмёртвую. А ты же знаешь, какие у меня с замполитом отношения, он только и ждёт случая... И чтобы не отрубиться, а заодно и активность проявить, решаю задать ему какой-то вопрос, какой — сейчас не вспомню, хоть убей. Поднимаю руку, будто школьник, встаю и говорю: "Товарищ капитан второго ранга, хотел бы вас спросить, как гомо сапиенса..." Не успел договорить, этот дундук сделался красный, как партбилет, подпрыгнул, да как заорёт: "Мальчишка! Выйдите вон! Отстраняю вас от занятий!" Через полчаса меня на ковёр в политотдел, а я и понять ничего не могу.

—  И я тоже! —  изумился приятель.

—  Ты слушай! Вхожу, докладываю. НачПо сидит как туча и в упор спрашивает: "Как же вы, капитан-лейтенант, в присутствии офицеров, да ещё и во время идеологического мероприятия посмели назвать своего замполита педерастом? Он мне только что звонил".

Приятель захохотал так, что от кителя отскочили две пуговицы.

—  Это ещё не всё, —  продолжал Сипунов. —  Елозил он меня мордой по столу и карами всякими грозил, а как отпускать стал, то и говорит: "Идите, товарищ Сипунов, и хорошенько подумайте о своём поведении, а если чего заметите странного или нехорошего в склонностях замполита, то ваш долг — тут же поставить нас в известность".  Ну что ты скажешь?

Но говорить приятель не мог, а когда смог, то предложил проучить зловредного замполита.

—  Как же его проучишь? —  вздохнул Сипунов. —  Нет, надо проситься на другой корабль.

—  Там будет то же самое, —  утешил его приятель. —  Слушай, ты же у нас артист-пародист и всяким голосам можешь подражать!

—  Ну и что? —  вяло отреагировал Сипунов. —  Предлагаешь голосом этого, с позволения сказать, гомо сапиенса обматюгать начальника политотдела? Не пойдёт!

—  Думай сам, —  заключил приятель и кивнул на телефон оперативной связи.

Сипунов задумался, и по ходу размышлений лицо его менялось от грустного к оживлённому и, наконец, утвердилось в злом, весёлом и нетерпеливом.

—  Вызывай мой крейсер, —  бросил он товарищу. Тот снял трубку и, дождавшись ответа, попросил: "Дайте "Башню-23"!"

—  Держи! —  он протянул трубку Сипунову.

Сипунов откашлялся в кулак и произнёс: "Замполита мне!"

—  Ой! —  испугался приятель, узнав грозные адмиральские интонации.

—  Замполит? —  продолжал Сипунов. —  Как у вас обстановка на борту? Понятно, понятно... Так, а к завтрашнему мероприятию всё готово? Что значит — "не в курсе"? Я ещё неделю назад отдал устное распоряжение! О чём вы там думаете? Повторяю ещё раз для нерадивых: завтра в базовом матросском клубе состоится общефлотский конкурс на лучшую колоду для рубки мяса! Участвуют все корабли и береговые части. Знать ничего не хочу! Утром, перед конкурсом, явитесь ко мне в кабинет и предъявите изделия! Проконтролируйте остальные корабли! Выполняйте!

—  Пропадём! —  закручинился приятель, когда довольный Сипунов лихо бросил трубку. —  Вычислят меня, как врага народа, и тогда...

—  Обойдётся! —  легкомысленно отозвался Сипунов. —  Смотри, не болтай! Ну, я пошёл.

Дежурный задумался о последствиях им же спровоцированной глупости, и некоторое время пытался гадать, чем же всё кончится, пока служебные обязанности не отвлекли его от опасливых размышлений.

На бригаде же медленно, но неуклонно взрастала нездоровая суета. Она могла бы вмиг прекратиться, если бы кто-нибудь снял трубку и переспросил насчёт проклятых колод. Но решиться на это никто не желал, и липовое указание, пущенное шкодливым капитан-лейтенантом, вступило в действие.