Скрамасакс (эпизод два)

Помещение вроде не маленькое, только вот постояльцев в вип номере многовато, двумя словами и, не взирая на тавтологию — полный аншлаг. На два десятка человек приходится четыре трёхэтажные койки, восемь рыл, по-видимому, спят на полу. Душно. Стены расписаны нецензурщиной, датами и похабными рисунками. Рядом с высоким, но узким окошком, стоит убогое подобие стола, в углу ведро, вот, в принципе, и всё.

На центральных нарах расплылся в улыбочке, определённо — местный пахан. Лет пятидесяти, плотный, можно сказать заквадратненный дядечка, от наколок с ног до головы синий-синий, что вероятно свидетельствует о немалом его авторитете.

— Эй, чушок канай к папе, — шепеляво процедил беззубый, с почтением передавая квадратному папиросы охранников.

"Надо менять порядки..." — мелькает мысль. А поскольку я уже давно пребываю в изменённом состоянии, то поступаю с ворами так же как недавно с собакой — посылаю на скученную людскую массу, мощный клубок силы. С пёсиком фокус сей вышел машинально, на автомате направив энергию, я представил запечатлённый памятью кровавый оскал Беляша, имевший место во время битвы за рай — собачка прониклась.

В данном случае я уже осмысленно рисую в воображении космическое существо из фильма чужой и отправляю посредством силового потока эту проекцию в зрительный зал. Даже не воспользовался руками, просто представил, что из района сердца стремительно вылетает комок силы в образе твари, накрывая собой всех присутствующих.

Продукт Голливуда из двадцать первого века произвёл оглушительный фурор. Не знаю, как восприняли всё это подопытные, может и впрямь увидели нечто, но предполагаю, что просто почувствовали испуг, ну, или ужас — каждый индивидуально в зависимости от темперамента да склада характера. Улыбочки вмиг спали с лиц, в глазах появился животный страх, у парочки изо рта потекли слюни, а один — самый впечатлительный, вообще, напрудил в штаны.

— Ни хрена себе!.. — невольно сорвался возглас. Этот фокус я проделал, лишь во второй раз и ещё не привык к реакции участников, а зрелище, надо признать впечатляющее...

Тут уже зависли все основательней, переваривая случившееся... и вообще. Ну а я, дабы упрочить позиции, телекинезом поднял наполовину наполненную алюминиевую кружку и с силой послал её в челюсть шепелявой шестёрке да иронично поинтересовался:

— Который из сих орангутангов тебе приходится папой?

Первым в себя пришёл пахан, тот словно раненный зверь, низко опустив голову, прыжком устремился ко мне... Картинка в голове оказалась опять несколько замедленной, в связи с этим мне не составило труда, сделав шаг в сторону, подтолкнуть с использованием энергии этого борова по направлению к двери.

— Хрясть... — безвольной кучей заваливаясь на бок, звучно клацнул зубами новоиспечённый "Гастелло".

Звонко вышло. Шагнув к нему, я заметил подозрительно плоский участок бритого черепа, образовавшийся в месте контакта его с дверью. Спустя миг из носа агрессора заструились две алые струйки, подтверждая мои подозрения о несовместимости с жизнью полученных травм. Больше никто возбухать не стал, лишь покоцанная кружкой шестёрка, копаясь грязной пятернёй меж окровавленных губ, жалобно поскуливала в дальнем углу. В пальцах у него что-то блеснуло, и он недоумённо посмотрел на золотой комочек фиксы...

В наступившей тишине, неожиданно громко скрипнуло окошко выдачи, запуская внутрь заинтересованный взгляд, скользнув по ошарашенным сокамерникам, чуть задержавшись на тихо ноющей шестёрке, он практически в упор столкнулся со мной — глаз в глаз. Челюсть тюремщика моментально с глухим стуком упала на пол, окно спешно захлопнулось, и следом донёсся затихающий топот.

— Ну что, родные, кто ещё хочет повторить сей подвиг?.. — киваю на затихшего пахана и внимательно вглядываюсь в застывшие лица. — Нет таких?.. вот и славненько...

— А есть ли средь вас, специалист по замочкам? — задаю вопрос и чуть приподнимаю скованные руки. Народ дружно отнекивается, но у одного юноши, лет двадцати, аура мигает красненьким — верный признак вранья: "Вот ты мне и нужен".

— Как зовут? Подходя вплотную, из-под насупленных бровей сверлю его взглядом.

— М-ааа-л-ооо-й, — заикается тот.

— Расслабься сердешный.... Давай, освободи-ка мне руки и тебе за это.... — делаю паузу, — Ничего не будет...

— Т-ааа-к, иии-нстр-ууу-мента нет... — пытается отмазаться парень, но вновь вспыхнувший участок ауры, его опять выдаёт с потрохами.

Медленно тянусь скованными руками к вороту засаленного пиджака, именно из этого района поступил сигнал, пальцами нащупываю нечто твёрдое и из шва достаю остро заточенную шпильку.

Он недоумённо смотрит за моими манипуляциями, пытается что-то сказать, но тут резко раскрывается дверь и бьёт по черепу затихшему в позе эмбриона разбойничьему главарю. Навалившиеся стражники, освобождая проход, проволакивают тело по полу. На это уходит несколько секунд, данная заминка даёт мне время воткнуть мини заточку в штаны, аккурат между тканью и кожаной вставкой. Бойцы вваливаются внутрь. Я делаю шаг к стене и поднимаю вверх руки.

Вертухаев пять штук, дежурный для штурма камеры, видимо, собрал всех свободных от несения службы. Вояки в растерянности, тычут по сторонам винтовками и поражённо, почти синхронно переводят взгляд то на меня, то опять, на безжизненную тушу пахана.

Наверное, стояли бы так до скончания века, но ситуацию разрядил торопливо появившийся офицер. Заправляясь на ходу, с веточками укропа на усах а-ля Гитлер, в камеру, сквозь тела бойцов, проскользнул экспонат музея мадам Тюссо. Причём, два в одном...

Да, именно экспонат, поскольку, наконец-то убрав непослушную гимнастёрку за ремень, да вытерев рукой губы, тот достал из нагрудного кармана круглое пенсне, откинул набок сбившийся ко лбу переплюйчик и из Гитлера, преобразился в усатого Лаврентия Павловича...

Зеков уже отпустило. Практически все улыбаются, я невольно прыскаю. "Адольф Павлович" в этот момент растерянно разглядывает тело пострадавшего и не замечает реакции окружающих, ну, или делает вид...

— Что здесь произошло? — наконец в никуда, озабоченно задаёт он вопрос.

Охранник, тот, который первый увидел через окно выдачи, последствия подвига нашего "Гастелло", вытягивается и бодренько рапортует:

— Товарищ майор, фриц этот... тут порезвился, — кивает в мою сторону и замолкает.

— Да задолбали уже... какой я вам... на хрен фриц!.. — не сдержавшись, громко, рублеными фразами, со злостью выдавливаю слова, — Русский я... Романом зовут... — грозно, из-под насупленных бровей, сверлю окружающих взглядом, все невольно ёжатся.

Как будто только сейчас заметив меня, майор недоумённо смотрит на красную, шёлково-нарядную косоворотку и, почёсывая макушку, выдаёт:

— Где твои гусли, Садко?..

Напряжение несколько спадает. Публика, глядя на мою реакцию и видя, что буянить не собираюсь, вновь робко улыбается: "Во как... бедолаг застращал".

Адольф Палыч видимо юморист, но мне как-то не до веселья и я огрызаюсь:

— Дома оставил, чтоб целее были, поскольку на фронт пробирался, фашистов мочить, а мне все тут фриц да фриц...

— Доктора сюда и санитаров с носилками, — бросает собеседник через плечо. Один из бойцов вылетает в коридор, оставляя после себя лишь плавно затихающий топот.

— Садко в одиночку, а этих по одному ко мне, для дознания, — ставит точку начальник и выходит за дверь.

Меня выводят в коридор, майор спешно попытался ретироваться, но я его останавливаю:

— Уважаемый, может наконец-то меня раскуют? — задаю вопрос и показываю наручники.

Тот замечает браслеты и, начав как-то растерянно, однако с каждым словом заводясь, обращается к конвоирам:

— Это что такое?.. Почему на арестанте казённое имущество?.. Вы что тут... под трибунал все захотели?.. И кто это додумался, подозреваемого в диверсии, определить к уголовникам, в общую камеру?.. — взгляд зло скользит по подчинённым, ища за кого бы зацепиться и один из вертухаев, именно тот, которому Марченко передал папиросы с просьбой обо мне позаботиться, вытянувшись, рапортует:

— Согласно сопроводительным документам, в общую камеру, арестованного определил капитан Зюзин, — при упоминании данной фамилии, майор кривится.

— А Сержант Марченко, — добавляет боец, — Передал на словах его приказ, подозреваемого от наручников не избавлять.

Чуть замявшись и потупив взгляд уже не таким бодрым голосом, боец заканчивает:

— Помните, что с Ковалёвым было, когда он не стал выполнять распоряжение Зюзина?..

— Ладно, освободите его... под мою ответственность, — недолго поразмышляв, командует офицер, солдат тут же выполняет приказ.

"Свобода!" — Наручники защёлкнули на совесть, очень туго, рук не чувствую уже давно, прилившая кровь, острыми иголочками пронзает плоть, я невольно кривлюсь, но всё же не забываю майора поблагодарить:

— Спаси Господь тебя, мил человек! — тот обескураженно кивает и интересуется, — Верующий?

Меня легонько подталкивают прикладом и мы начинаем движение.

— Старой веры, православной, — горделиво окаю я, прорабатывая новый имидж.

Офицер бросает на ходу:

— Вот значит, как... разберёмся, — сворачивает направо, а меня ведут дальше по коридору.

— Повезло тебе братец, в этой камере, как говорят, сам Михаил Васильевич Фрунзе сиживал, — на прощанье бросил конвоир, и стальная дверь с лязгом захлопнулась. Я остался один на один с железными одноэтажными нарами да ржавым ведром.

Густой полумрак. Где-то под потолком маленькое оконце, площадью в пару кирпичей, стремилось разогнать тьму, но силёнок ему явно не хватало. Впрочем, мне пофиг, изменённое состояние в коем я пребываю, позволяет не обращать внимания на такие мелочи как освещение. Энергией себя накачиваю непрестанно, поэтому упасть от бессилия, как после встречи с разбойниками в пятнадцатом веке, у меня вряд ли получится.

— Делать нечего, — говорю сам себе, — Давай-ка свяжусь с батюшкой, поведаю ему свои злоключения, может, подскажет что. Сажусь на голые доски нар, начинаю раскачиваться и мычать...

Однако практически моментально останавливаюсь — внезапно приходит мысль: "Успею старика ещё озадачить, только попозже, нечего его загружать, чего доброго на выручку броситься, а оно мне надо?.. Лучше — полетаю по тюрьме, особливо по кабинетам — соберу информацию".

* * *

С технологией выхода из тела я уже немного разобрался, вернее как разобрался, просто Серафим, вначале твердивший мне о силе веры, в конце концов, сдался и указал, на что надо обратить внимание, таким вот образом, всё само собой и прояснилось. Я проанализировал предыдущий опыт, вспомнил нюансы и пазл сложился, причём, не слабо удивив меня своей элементарностью.

Как оказалось, старт организму даёт всё то же дыхание, вернее отсутствие оного. Дышу я правильно уже давно, причём даже забыл, как это — при каждом вдохе-выдохе делать микро задержки. Так вот, стараешься максимально утихомирить поток мыслей, и когда голова становится пустой, просто делаешь в дыхании паузу, и на последнем воздухе, щёлкаешь языком по нёбу. Наверное, можно сотворить резкий, громкий звук и как-то по-другому, но я выработал именно этот способ. Поверьте, в густой тишине отсутствия мыслепотока, действие сие будто гром среди ясного неба. Получается сильный испуг и как результат, выход души из тела. Забавно, что по утверждению Серафима, дух Адама, в момент его грехопадения, разделил страх, испуг похожее чувство, но всё же нечто иное, может батюшка просто неправильно выразился?

В первый раз, перед тем как я вселился в тело снегиря, лёжа парализованным в землянке старца и об этом сокрушаясь, видимо непроизвольно задержал дыхание, а в нужный момент, просто что-то хрустнуло. Вспомнив данный факт, мозг и сделал такие вот выводы, которые уже потом и подтвердились, так сказать, опытным путём. Перед нападением шайки шамана, подсознательно, удалось проделать то же самое и опять, мне помог случай. Недаром Прохор Алексеевич утверждал, что тело, однажды познав неизведанное, при определённых обстоятельствах, способно само, без участия мозга, проделать испытанное.

Позже уже тут — в двадцатом веке, после переноса, я, наконец разобрался с нюансами. Затем немного потренировался, прямо на поляне с омелой и сделал для себя один важный вывод — необходимо чтобы в сердечном резервуаре имелось побольше энергии, она поддерживает жизнь тела во время отсутствия души, без неё возвращаться будет некуда. Впрочем, на поверку оказалось, что технология для меня не нова, всё как всегда — изменённое состояние, природная энергия, пустая голова и сильное чувство, в данном конкретном случае — испуг. В общих чертах как-то так.

* * *

В коридор я вылетать не стал, решив познакомиться с соседями, рванул прямо сквозь стену — посмотреть, что за народ тут сиживает. На моём четвёртом, он же последний, этаже, все камеры оказались одиночными. Справа, куда я направился, логично решив, обследовать всё по кругу, жилой оказалась лишь вторая. Мотал в ней срок интеллигентного вида старичок, тот тупо таращась в потолок, беззвучно шевелил губами. Слева занято было уже три каземата. Не знаю что там сидели за люди, но все крепкие, молодые и внешностью напоминали арийцев, может, что путаю и навожу напраслину...

— Ладно, разберусь с ними позже, — буркнул я и заскользил к охранникам в зарешёченную комнату меж этажами. Бойцы неспешно болтали: "Уже интересней..."

— Никола, видел нового из камеры Фрунзе, — обратился пожилой боец к своему молодому напарнику.

"Это удачно я залетел... — я пристроился в уголке, — Не хватает ещё и у этих внутренности рассмотреть. Посижу-ка в сторонке, послушаю сплетни, соберу так сказать информацию. Шороху у них я наделал изрядно, ближайшее время будут говорить лишь обо мне".

— Не, я же только недавно сменился, — отмахнулся от вопроса парень, лет двадцати и, требуя продолжения, поднял вопросительно брови.

Старый поправил на столе стопку бумаг, крякнул прочистив горло и когда у юнца, любопытство достигло почти апогея, начал пересказывать случившееся:

— Новенький этот, прямо лютый зверь, Ерша нашего одним ударом уделал... наглухо, а шестёрку его, Щербатого, вообще, непонятно как, последних зубов лишил. С виду обычный мужик, однако силищи в нём немерено, одёжа нарядная — покроем старинная, но новая да богатая, а говор странный, всё окает...

— Может старообрядец, слышал, что до сих пор некоторые отшельничают, аж со времён царя гороха, даже не знают ни о войне, ни о революции...

— Возможно, но говорят — колдун он немецкий, аж с самого ненербе... — споткнувшись на последнем слове, возразил пожилой и поднял вверх указательный палец.

Мне сразу вспомнился, Николай корабел из древнего города Муром. "Может они родственники, жест уж больно похож, — мелькнула мысль, и я улыбнулся. Накатила ностальгия. — Как давно это было..."

— А кто говорит и что это такое? — молодой вновь недоумённо выгнул брови.

— Зюзин... — он дело его вести будет. А ненербе — тьфу ты... немчура проклятая, язык сломаешь... — это такая фашистская секта, они кровь пьют младенцев, дабы колдовство чёрное совершать.