Всё могут короли

На самом же деле содержание этих бесед было несколько иным...

— Ваше величество...

— Не надо так, сударыня. Зовите меня...

— Просто "Наполеон"?

— Нет, и это звучит как-то уж очень формально. Лучше называйте меня "Поль", как это делала моя покойная жена.

— Тогда уж и вы зовите меня "Марга..." то есть "Мэгги".

— "Железная Мэгги"? — усмехнулся император.

— Нет, зачем же? Разве я кажусь вам Железной?

— Да нет, нисколько! Когда вы со мной наедине, то кажетесь мне Ласковой Мэгги, Нежной Мэгги, Доброй Мэгги — но никак не Железной.

— К сожалению, Поль, — вздохнула она, — в данный момент я скорее Обеспокоенная Мэгги.

— Чем же вы так обеспокоены?

— Тем, что вы, по сути, разрушаете могущество собственной империи.

— Вам это неприятно? — поразился Наполеон.

— Конечно же, — призналась она, — меня, как британского премьера, это не может не радовать. Но ведь вы это делаете не из... идейных соображений. По-моему, вы так поступаете лишь для того, чтобы угодить лично мне.

— Это так и есть, Мэгги, — кивнул император. — В конце концов, Французская Империя принадлежит мне. Стало быть, и её могущество — это моё достояние. И я вполне имею право преподнести частички этого достояния вам. В качестве знаков внимания. Как это делает любой влюблённый мужчина.

— Но какая же женщина согласится, чтобы влюблённый в неё мужчина совершал откровенные безумства? Даже ради неё?

— И это вполне естественно, Мэгги. Женщина утверждает, что эти безумства ей совсем не нужны. А мужчина их совершает всё равно.

— Но ведь мужчина при этом рассчитывает... что-то в конце концов получить взамен, верно? А на что, Поль, рассчитываете вы?

— А разве это не ясно?

— Поль! — вспыхнула Мэгги. — Как вам не стыдно!

— Мэгги, вы меня неправильно поняли, — улыбнулся Наполеон. — Я же не предлагаю вам... как это вы говорили... one-night stand. Нет уж, если император Наполеон Бонапарт влюбляется, то всерьёз. Я предлагаю вам руку и сердце, Мэгги!

— Боже мой, Поль, — всплеснула руками Мэгги, — да что же вы говорите? Я ведь замужем...

— Но вы же сами говорили, что с мужем давно не живёте. Неужели так трудно будет добиться развода?

— Да ведь и это не главная причина. Даже будучи разведённой, я всё равно останусь премьер-министром, а вы — императором. Вот если бы, скажем, — задумчиво произнесла она, — мы оба вышли в отставку...

— Ну, знаете! — возмутился он. — Я — император Франции! Я — Наполеон Бонапарт! Бонапарты в отставку не уходят!

— Вот и все ваши знаки внимания, Поль, — грустно ответила Мэгги. — Вот и вся цена вашей любви.

— Но вы не можете от меня требовать невозможного!

— А вы?

Ответить Наполеону было нечего. Он молча повернулся и вышел из комнаты.

Встреча на высшем уровне была прервана по техническим причинам.

* * *

Поскольку отношения Франции с Британией становились всё лучше и лучше, правительства обеих великих держав договорились об установке новой "прямой линии" правительственной связи между Парижем и Лондоном. Собственно, такая "горячая линия" существовала и раньше — но использовать её надлежало только в самом крайнем случае — например, при непосредственной угрозе ядерной войны.

Новый же "прямой телефон" предназначался для любых контактов Железной Мэгги и Наполеона Восьмого. Теперь, чтобы позвонить в Лувр или на Даунинг-стрит, вовсе не требовалось ставить мир на порог ядерной катастрофы.

Кроме того, "прямой телефон" был не стационарным, а переносным.

Нечего и говорить, что первый же "прямой звонок" ждать себя не заставил:

— Мэгги! Простите меня, я был неправ! Я слишком погорячился!

— Да нет, Поль, это я виновата. Я отреагировала на ваши слова слишком бурно. Конечно же, ваш титул — это не просто должность. В конце концов, вы были императором уже десятки лет, и вне Лувра себя не представляете...

— Да, Мэгги, это действительно так. Но ведь вы-то вполне можете выйти в отставку, и тогда...

— Хорошо, Поль, допустим, — неуверенно произнесла Мэгги. — Допустим, я выйду в отставку через год...

— Да почему же через год?

— Дело в том, что весной у нас состоятся новые выборы. А без меня наша партия может и проиграть. Я не могу бросить своих товарищей на произвол судьбы. Вот после выборов...

— Ну, хорошо, — вздохнул Наполеон. — После выборов вы уйдёте в отставку, и тогда...

— И тогда уже, уйдя в политическую тень, я смогу наконец развестись. Впрочем, — произнесла она печальным голосом, — я ведь и тогда буду выглядеть в глазах соотечественников предательницей...

— Почему же предательницей, Мэгги? Где же тут предательство?

— А как же ещё можно назвать брак англичанки с французом — более того, с французским императором?

— Но ведь мне казалось, — возразил император, — что Франция с Британией уже перестали быть врагами...

— Да, Поль, Прохладная Война заметно... остыла. Вашими усилиями...

— Нашими усилиями, Мэгги!

— Хорошо, нашими. Да, напряжённость снизилась — но ведь наши страны, увы, по-прежнему являются геополитическими противниками.

— Значит, мы должны это изменить! — с жаром воскликнул Наполеон. — Пусть наши страны станут союзниками!

— Поль, дорогой, — в голосе Мэгги послышалась грустная улыбка, — вы же понимаете, что это невозможно. Мне больно вам об этом говорить, но за восемь поколений Бонапартов на троне французский народ пропитался англофобией до мозга костей.

— Что ж, — твёрдым голосом ответил император, — раз Бонапарты приучили французский народ ненавидеть Англию — они же и приучат своих подданных любить Туманный Альбион!

— А вы уверены, что вам это удастся? — возразила Мэгги. — Вы же не какой-нибудь Людовик Четырнадцатый или Генрих Восьмой, который мог своим подданным приказать что угодно. Вам нужно считаться с обществом, с кабинетом министров, с парламентом. Многие депутаты, насколько я знаю, уже открыто возмущаются вашей политикой — именно потому, что вы слишком сблизились со смертельным, по их мнению, врагом...

Увы, аргументов у Наполеона больше не было.

Мэгги была права.

* * *

Таким взволнованным своего секретаря Наполеон ещё ни разу не видел.

Впрочем, и таких известий, которые сообщил ему Пьер, император ещё никогда в жизни не получал:

— Ваше величество! Против вас готовится заговор!

— Вот как? — попытался сохранить хотя бы внешнее спокойствие Наполеон. — И кто же в нём участвует?

— Марешаль, Арманьяк, Леблан... — принялся перечислять Пьер.

— А откуда, собственно, о заговоре узнали вы? — перебил секретаря император.

— От знакомого мне лейтенанта "Секюрите", — замялся Пьер, — пожелавшего остаться неизвестным, но не желающего предавать своего императора.

— Хорошо, если он желает остаться неизвестным, то пусть остаётся. Но как же именно заговорщики намерены... действовать?

Выслушав ответ, Наполеон задумался, после чего переспросил:

— И когда, вы говорите, они собираются... выступать?

— Ровно через две недели, сир.

— Ага! Стало быть, если мы ударим первыми...

— Отличная идея, ваше величество! — одобрил замысел императора Пьер. — Жаль только, что у нас нет никаких формальных доказательств...

— Да, это верно... — протянул Наполеон. — Если я их завтра же арестую, то сразу пойдут толки о превышении полномочий, о расправе с недовольными, о произволе...

— Тогда, может быть, — задумчиво произнёс секретарь, — с ударом лучше подождать? Если схватить их, так сказать, за руку...

И тут у императора возник блестящий план.

— Пьер! А что, если...

Пьер план одобрил, хотя и не сразу.

* * *

— Поль, ты с ума сошёл! Они же убьют тебя!

Она впервые сказала ему "ты", сама того не замечая.

— Не беспокойся, Мэгги! — перешёл на "ты" и он. — Всё предусмотрено. Как только они сделают свой первый ход, продемонстрировав тем самым свой звериный оскал парижской публике...

— А что они сделают с тобой? Ты об этом подумал?

— Со мной они не сделают ничего. Потому что я тут же нанесу им мощнейший контрудар, сделав из них котлету под провансальским соусом. И вот тогда-то, одержав эту славную победу, я стану в глазах французского народа спасителем, отцом нации, удержавшим свою страну от тирании, хаоса, распада и гражданской войны!

— А если не удержишь?

— Это исключено, Мэгги. Они не ожидают моей реакции. Они немедленно растеряются, после чего будут с позором повержены. И тогда я отправлю в отставку кабинет министров, пересажаю примкнувших к мятежу депутатов и основательно перетряхну руководство "Секюрите". Я обвиню этих негодяев в стремлении развязать войну с Британией, нарушить мир и покой нашей планеты, сжечь человечество в ядерном огне. И после этого никто не помешает мне объявить об окончании Прохладной Войны — и о заключении франко-британского союза! После чего мир, управляемый союзом двух великих держав, наконец-то вздохнёт спокойно!

— Поль, ты говоришь очень красиво, но эти воистину наполеоновские планы...

— А ведь я ещё не договорил, Мэгги. Подумай о том, что это означает для нас — не только для наших стран, но и для нас с тобой. Ведь если наши страны — не смертельные враги, а добрые союзники, то почему бы премьер-министру Британии не стать императрицей Франции?

— О Боже! Поль, но ведь это же...

— "Безумие", я знаю. Но ведь нас с тобой недаром называют "сильными мира сего", верно? Кто же ещё, кроме нас, способен на то, чтобы осуществить этот план, каким бы безумным он ни казался?

— О Господи, Поль, я даже не знаю, что сказать...

— Скажи "да", Мэгги! В кои-то веки нам с тобой не приходится выбирать между любовью и долгом, между страстью и честью, между велением сердца и государственными интересами! Скажи "да", и мы осчастливим не только наши страны, не только всё человечество, но и самих себя!

Ответом Наполеону было молчание, длившееся не менее минуты.

— Ты молчишь, Мэгги? Но ведь молчание — знак согласия, не так ли?

— Так, — еле слышно ответила Железная Мэгги.

* * *

Они пришли за ним в ночь перед мятежом.

Они пришли арестовать своего императора, низложить своего монарха, предать своего сюзерена.

Они пришли в Лувр. Им не понадобилось снимать часовых — те были заранее подкуплены. Не оказали сопротивления и другие гвардейцы, несшие службу внутри дворца.

Они пришли в спальню императора. Они открыли дверь, не спросив на то разрешения. Они вошли внутрь.

Но Наполеона в спальне не было. Не было его и в кабинете. Как и вообще в Лувре. Как и во всём Париже.

В эти минуты император уже мчался на запад. Точнее, на северо-запад.

За рулём потрёпанного "Рено" сидел верный Пьер.

* * *

Согласно преданию, неприступная крепость на острове Бель-Иль была построена ещё Арамисом и Портосом. Говоря "предание", мы отнюдь не имеем в виду французские народные сказки. Речь, естественно, идёт о мушкетёрской трилогии Александра Дюма.

Как известно, вышеозначенная трилогия в своё время так понравилась Наполеону Второму, что император возродил у себя при дворе роту мушкетёров как элитное воинское соединение. Потом с течением времени численность роты несколько увеличилась, так что в конце концов Наполеон Пятый перебазировал мушкетёров в другое место — как раз на Бель-Иль.

И вот теперь Наполеон Восьмой находился в той самой неприступной крепости, где и держал военный совет с секретарём Пьером, капитаном мушкетёров Оливье и комендантом крепости Монфором.

Разумеется, прежде всего члены военного совета обсудили обстановку в Париже. По телевизору как раз только что передали пресс-конференцию Комитета Общественного Спокойствия, во время которой председатель Комитета Марешаль объявил о низложении Наполеона, обвинив императора в полном развале французской внешней политики и отсутствии наследников. После этого Марешаль представил почтеннейшей публике нового монарха — короля Людовика Восемнадцатого. Собственно, ещё вчера Людовик Бурбон, дальний потомок Людовика Пятнадцатого, находился где-то то ли в Португалии, то ли в Аргентине — но сегодня он уже летел в Париж, чтобы поприветствовать свой добрый народ.

Что же касается доброго народа, то он пока что по большей части недоумевал, будучи несколько удивлён таким развитием событий. Часть депутатов парламента, впрочем, уже присягнула новому королю. Радио и телевидение контролировалось Комитетом, благодаря чему по всем телеканалам передавали симфоническую музыку, а по радио невидимый диктор снова и снова зачитывал обращение Комитета к народу.

— Ну, что же, — спокойно сказал Наполеон, выслушав доклад Оливье, — пока всё идёт по плану. А это значит, что нам пора действовать.

Сняв телефонную трубку, император позвонил министру обороны маршалу Лавалю.

Трубку поднял секретарь маршала:

— Маршал Лаваль занят.

— Передайте, что с ним желает говорить император Франции, — потребовал Наполеон.

— Видите ли, — замялся секретарь, — маршал Лаваль ожидает... дальнейшего развития событий.

— Какого ещё развития событий? — изумился император. — Я — Верховный Главнокомандующий! Я приказываю маршалу Лавалю немедленно подойти к телефону!

— Маршал Лаваль считает нужным сначала разобраться в обстановке...

— А выполнять приказ своего императора он нужным не считает?

— Марша Лаваль полагает, — не сдавался секретарь, — что армия не должна вмешиваться во внутренние дела государства...

— Sacrebleu! — выругался Наполеон, бросив трубку на рычаг. — Да что же это такое? Неужели и он заодно с мятежниками?

— Может быть, — предположил Пьер, — он просто предпочитает тянуть резину, опасаясь поддержать сторону, которая потом проиграет?

— Ваше величество, попробуйте позвонить командирам военных округов, — предложил Оливье.

Император так и сделал, но никакой пользы из этих звонков не извлёк. Например, командующий Бургундским военным округом маршал Труазешель подойти к телефону отказался, сославшись на занятость в связи с подготовкой к предстоящим военным учениям. Его нормандский коллега маршал Буало заявил, что подчиняется только министру обороны. А маршал Нуаре, который как раз недавно был переведён из Шампани в Прованс, просто-напросто сказался больным.

— Что ж, это ещё не так плохо, — задумчиво произнёс Пьер. — Если армия сохраняет нейтралитет...

— ...То ничто не помешает мне собрать мушкетёров и двинуться походным порядком на Париж! — воскликнул Наполеон. — Мы немедленно...

Но как раз тут императору помешали — его перебил внезапно зазвонивший телефон на соседнем столике. Трубку немедленно снял Монфор.