Всё могут короли

Миротвор Шварц, ОлегМ

Всё могут короли

" — Ах, с вами вижусь я, милорд...

— Затем, что я вам дорог.

— Ах, нет, затем, чтоб вам сказать:

Нам видеться не след.

— Но без меня ужель ваш день

Не скучен и не долог?

— Я не сказала "да", милорд.

— Вы не сказали "нет"..."

"Д'Артаньян и три мушкетёра"

Кристофер Уильям Хилл не любил утро. Особенно утро понедельника. Особенно утро зимнего понедельника, и особенно в Лондоне, где обычный зимний дождь, смешиваясь с уникальным лондонским смогом, создаёт в атмосфере неповторимую среду. Среду одновременно вонючую, холодную, мокрую, слизкую и всепроникающую. Всепроникающую, несмотря на любые ухищрения инженеров "Регаты" — производителя лучшей в Британии спортивной и туристической одежды.

С этими мыслями мистер Хилл наблюдал за полускрытыми смогом силуэтами прохожих, едва различимыми из окон его кабинета — кабинета главного редактора независимого издательства "Фабер и Фабер", расположенного на пятом этаже всем известного Издательского Дома на улице Печатников. Редактора интересовала парочка с яркими зонтами. Эти двое суетились, наклоняли зонты то в одну, то в другую сторону и старались влезть с зонтами под козырек автобусной остановки, не понимая всю бесполезность этих ухищрений. Явно туристы. Причем с континента, подумал мистер Хилл, обратив внимание на их одежду. В последние годы число туристов-континенталов продолжало неуклонно расти, и они уже перестали восприниматься лондонской публикой как опасная экзотика. К ним привыкли — несмотря на то, что сами континенталы продолжали одеваться и вести себя, мягко говоря, странно. Вот, например, сейчас — суетятся, толкают прохожих, не понимают, что от лондонского дождя прятаться под козырьки и зонтики бесполезно. Он атакует вас сразу со всех сторон. "И если уж хвалёные регатовские плащи не помогают..." — с грустью подумал мистер Хилл, ощупывая мокрое пятно на рукаве Костюма Для Особых Клиентов.

"И дёрнуло же меня сегодня пройтись пешком! В дождь — и в этом костюме, понадеявшись лишь на обещания "Регаты", какого чёрта?"

Мистер Хилл знал простой и очевидный ответ на этот вопрос. Костюм Для Особых Клиентов был связан с утренней встречей, а прогулка пешком — с тем фактом, что мистеру Хиллу абсолютно не хотелось на эту встречу идти. Встречу, которую нельзя было ни отменить, ни даже перенести. И тайные надежды, что во время утренней прогулки случится какое-нибудь чудо — например, мистера Хилла собьёт зазевавшийся кэбмэн, или же по ошибке арестует полисмен — были абсолютно тщетны. Мистер Хилл понимал, что он явится на эту встречу даже с переломанными ногами и с наручниками на запястьях. Слишком уж важные люди просили его об этом. Такие важные, что главный редактор вот уже три ночи не мог спокойно спать, сжигаемый любопытством — зачем столь важным и серьезным господам понадобилось, чтобы паскудную книжонку какого-то никому не известного автора опубликовало ведущее независимое издательство Британии, вдобавок ко всему специализирующееся на классической литературе и поэзии?

Ведь мало того, что рукопись была написана откровенно непрофессионально — нет ни вступления, ни концовки, рваный алогичный сюжет, весьма убогий язык. Причём автор почему-то постоянно перескакивал с одного стиля на другой, добавляя хаоса в и без того сумбурное повествование. Хуже всего было другое — по всей видимости, автор хотел написать детектив, причём политический. Детектив, однако, не получился — получилась скорее историческая хроника. Историческая хроника, которую автор безбожно исковеркал, подгоняя под задуманный сюжет. Исковеркал настолько, что новейшую историю было трудно узнать! И благо бы автор писал фантастику, так нет! Он использовал реальные государства, реальных политиков и даже реальные репортажи трёхлетней давности из средств массовой информации. Как на такое отреагирует читатель, привыкший к тому, что если уж "Фабер и Фабер" и печатает историческую литературу, то это проверенная веками классика, а не фантастический бред, повествующий о событиях новейшей истории?! К счастью, основным полем деятельности автора стала новейшая история Франции, но и Британии, к сожалению, тоже досталось.

Поначалу мистер Хилл обрадовался этому факту, предполагая, что сможет книгу "завернуть" — как порочащую честь и достоинство Королевы. В этом случае автору не помогли бы никакие покровители. В крайнем случае редактор даже планировал написать Королевскому Цензору анонимку на себя самого. Пусть его оштрафуют, а тираж изымут. Неприятно, конечно, но это не худший вариант. К сожалению, автор оказался хитёр, или же его рукопись прошла через знающего издательские секреты редактора. К своему величайшему удивлению, мистер Хилл не нашел в книге ни тени оскорбления Её Величества! Последняя лазейка, позволяющая избежать публикации, закрылась. Главному редактору оставалось лишь попытаться убедить самого автора или добровольно забрать рукопись или, как минимум, подвергнуть её серьёзной доработке.

Наблюдая за тщетными попытками туристов-континенталов остаться сухими, главный редактор чуть было не пропустил то, ради чего вот уже полчаса торчал в неудобной позе перед окном. На улицу Печатников медленно вполз длинный черный "Роллс". Он с трудом разминулся с двухэтажным городским автобусом и плавно подрулил к подъезду издательства. Мистер Хилл понял, что не ошибся в выборе костюма. Он быстро оглядел обстановку в кабинете, поправил ящик для сигар и быстро проинспектировал небольшой бар. Всё было готово к приёму клиента самого высокого ранга. Ещё через несколько минут секретарша оповестила главного редактора о том, что клиент ждёт в приемной. Выждав точно отсчитанные по хронометру три минуты, мистер Хилл попросил проводить визитёра в кабинет.

Автор оказался в точности таким, каким главный редактор его себе и представлял. Высокий, статный мужчина лет пятидесяти с волевым холёным лицом. Всё — лицо, одежда, жесты, походка — выдавало в нем аристократа. При этом довольно простой плащ и несколько старомодный костюм говорили, что автор или небогат, или же редко выходит в свет. Это было хорошей новостью.

Мгновенно оценив обстановку, мистер Хилл решил попробовать вариант "строгий редактор". Этот вариант предполагал, что ему с первых же секунд предстоит взять быка за рога. Редактор поднялся с кресла и, не выходя из-за стола, указал гостю на один из стульев, изобразив на лице лишь подобие улыбки. Автора это, похоже, ничуть не смутило. Он коротко кивнул, молча проследовал к указанному стулу и удобно устроился в нём, заложив ногу за ногу.

"0:1" — мрачно подумал редактор.

— Мистер... — редактор сделал вид, что ищет в бумагах имя гостя.

— Корси, — быстро ответил автор. — Пол Корси.

— Корси... — редактор сделал вид, что наконец нашел рукопись в стопке других. — Пол Корси, "Всё могут короли"?

Автор коротко кивнул, не отводя от редактора глаз. Редактор тем временем делал вид, что листает рукопись. "Спокоен. Слишком спокоен..." — мелькнула предательская мысль.

— Сигару? — неожиданно спросил редактор, устремив на автора взгляд.

Ещё один кивок.

"Да, болтливым его не назовешь," — подумал редактор и предложил гостю заранее подготовленную коробку. Впрочем, это была не коробка а целый ларец сандалового дерева с богатой инкрустацией. Обращенная к гостю сторона ларца была утыкана разнообразными стрелочными приборами, обычно вызывающими ужас у тихих авторов-гуманитариев и жгучий интерес у авторов с техническим образованием. Гость на приборы не прореагировал. Он спокойно и как-то лениво взглянул на коробку. В открытой коробке, аккуратно завёрнутые в золотую фольгу, лежали континентальные турецкие сигары. Редкие и очень дорогие — однако по качеству уступающие обычным кубинским. Лет десять назад турецкие сигары вместе с чёрной икрой были наиболее известными предметами запрещённой контрабанды, всеми правдами и неправдами доставляемой на Остров. Обычно турецкие сигары производили неизгладимое впечатление на авторов — но не в этот раз.

— С вашего разрешения... — сказал автор, и достал из внутреннего кармана портсигар. Редактор успел заметить мелькнувшую монограмму. Что-то знакомое. Мистер Хилл попытался вспомнить эти вензеля, он их явно уже видел раньше. Причём не один раз. Что-то очень знакомое, что-то важное. Но что? Мысль ускользала. Тем временем по кабинету начал распространяться запах хорошего кубинского табака. Чтобы окончательно не потерять лица, редактор закурил сигару из своей коробки.

Настроение его окончательно испортилось. Ему казалось, что он курит двадцатифунтовую банкноту — что, кстати, было не так уж далеко от правды. Но одно дело — курить сигару стоимостью в месячное жалование своей секретарши пред восхищённым взором поверженного в шок молодого автора, и совсем другое — давиться едким турецким дымом под насмешливым взором мистера Корси, который явно знал в сигарах толк. Бросив на спокойно курившего гостя беглый взгляд, редактор понял, что показывать гостю роскошь бара, пожалуй, не стоит. Не сработает. Или будет ещё хуже.

Следующая минута прошла в молчании. Гость, похоже, никуда не спешил, а главный редактор делал вид, что расслабился, наслаждаясь сигарой. На самом деле он спешно менял план разговора. Битва обещала быть жаркой.

— Итак, мистер Корси, — неожиданно начал редактор. — Я вспомнил вашу повесть. Интересная вещь. Необычная... — мистер Хилл затянул паузу, ожидая комментария автора, но тот промолчал.

— Да. Необычная. Я хотел сказать, необычная для нашего издательства. Мы же печатаем в основном поэзию, классическую литературу. А у вас... Я даже как-то затрудняюсь определить жанр... — редактор решил все-таки дождаться ответа, затянув в этот раз паузу дольше всяких приличий.

— Я не специалист в области литературы, — нарушил наконец гость молчание. Голос его был полон спокойствия.

— Никогда раньше не издавались? — быстро ухватил нить разговора редактор.

— Нет.

— Не писали, или...

— Не издавался, — отрезал автор, давая тоном своего голоса понять, что тема ему неприятна.

— Значит, в первый раз, — широко улыбнулся редактор. — Это замечательно. Написать книгу. Знаете, мне всегда тоже хотелось что-то написать, но... работа, семья. Это, наверное, странно — редактор крупнейшего независимого издательства Империи, а сам не написал ни строчки?

Мистер Корси неопределённо дернул плечом и как бы невзначай посмотрел на часы.

— Да, да, время. Никогда нет времени, — посетовал редактор. — Да и не напечатают здесь меня. Я сам себя не пропущу, — редактор усмехнулся. — Вы знаете, я ведь тоже люблю детективы, в том числе политические. И, наверное, написал бы что-нибудь в стиле Джеймса Бонда. "Казино Рояль", красотки с пистолетами под бикини, гонки по ночному Парижу на танке, злобные киборги из "Секюрите"...

Мистер Корси скривился — и редактор понял, что настало время брать быка за рога.

— Да, да. Без шансов. Не напечатают у нас такое. "Фабер и Фабер", многовековая репутация, специализация на серьёзной литературе! Не пропустят. Даже если я пропущу, то управляющий "зарубит"...

Гость молчал. Редактор вздохнул и заговорил, уставившись на гостя преданно честными глазами.

— Вы понимаете, мне в целом нравится ваша книга, но наше издательство... Хотите, я порекомендую вас "Торчвуду"? — Редактор даже снял телефонную трубку.

— Я хочу, чтобы книгу напечатало ваше издательство! — отчеканил гость неожиданно жёстким тоном. И тут же добавил, по-видимому смутившись: — Ваше издательство представляется мне наиболее подходящим. Его порекомендовали мне мои... друзья. Они обещали вам позвонить, но если они вам не звонили, то... — гость начал подниматься с кресла. Внутри редактора все упало.

— Что вы! Что вы! Конечно, звонили. Конечно, я всегда рад помочь сэру... — редактор замолчал на полуслове, подумав, что незачем называть имён.

— Я же не против. И сделаю всё возможное. Но управляющий...

— Думаю, что он уже в курсе, — прервал редактора автор.

— Что ж, тогда остаются детали. — редактор нашел в себе силы улыбнуться. — У вас есть немного времени, мистер Корси? Думаю, это займет не более часа...

Мистер Корси коротко кивнул.

— Хорошо. Тогда давайте пройдемся по тексту, а потом, если вы не возражаете, я укажу вам на места, которые мне кажутся несколько спорными...

* * *

Император Наполеон скучал.

Нет, эта скука вовсе не была вызвана одиночеством. Как раз наедине с собой, в Лувре или Фонтенбло, Наполеон Восьмой не скучал никогда. В конце концов, интеллигентный человек и без собеседников найдёт, чем бы заняться. Скажем, почитать очередную интересную книгу. Или послушать классическую музыку на лазерном диске. Или, на худой конец, выпить анжуйского вина. А уж в самом крайнем случае — просто завалиться на диван и сладко поспать.

Однако в данный момент император находился не в Лувре, не в Фонтенбло и вообще не во Франции. И даже не в Империи. Находился он в Лиссабоне, столице нейтральной Португалии. И от одиночества страдать Наполеон также никак не мог, ибо вместе с ним в зале находилась добрая сотня коллег — глав государств и правительств. Собравшихся, как и он, на заседание Ассамблеи Наций.

И потому император, сидя в зале заседаний, не мог ни читать, ни слушать музыку, ни тем более пить вино. Не говоря уже о том, чтобы спать — хотя именно этого ему хотелось больше всего. Оставалось лишь рисовать всяких чёртиков в блокноте, делая вид, что это не чёртики, а комментарии к очередной речи, произносимой очередным оратором.

Рисовать. И думать.

"Не понимаю, какой смысл в этом заседании — да и вообще в Ассамблее Наций как таковой? Что толку собирать тут всех этих делегатов, когда почти никто из них не имеет собственного мнения? Вернее, не мнения, а право на таковое. Скажем, в третьем ряду сидят канадец, австралиец и индус. Но ведь их страны — не более чем доминионы Британии, верно? Или возьмём Мексику, Бразилию, Японию — ну да, формально они независимы, но на самом-то деле эти государства — не более чем сателлиты англичан. Подобно тому как русские, пруссаки, австрийцы — всего лишь наши марионетки. Конечно, есть и нейтралы — Эфиопия, Сиам, та же Португалия — но их нейтралитет напоминает известный канадский анекдот о Неуловимом Джо... Так что настоящих-то Держав с большой буквы, способных влиять на международную политику, существует всего две. Мы и англичане."

Мысленно произнеся слово "англичане", Наполеон нахмурился. Англичан он не любил. Что в общем-то было совсем не удивительно.

"Да, англичане... Вечно они нам ставят палки в колёса. Ещё, пожалуй, с самой Столетней Войны. А с тех пор, как мы, Бонапарты, сменили Бурбонов на французском троне, война с Британией и вовсе не прекращалась ни на секунду. Пусть и зовётся сейчас эта война "Прохладной". У нас сильнее армия, у них флот — вот и идёт вечная схватка слона с китом. И ведь знают англичане, что в честном бою их нам не одолеть — вот и гадят исподтишка. Используют любую возможность, чтобы подорвать нашу мощь и стабильность. То подкинут денег русским большевикам, то поддержат немецких нацистов. А в прошлом веке и вовсе подбили коммунаров на восстание в самом Париже. И ничего не попишешь — приходится все эти волнения подавлять. А ведь тушить — не разжигать, ломать — не строить. Эх, зря тогда дед, когда ему немцы с венграми атомную бомбу сделали, не швырнул её на этот паршивый остров. А потом уж она и у англичан появилась — всё, поздно.

Казалось бы, раздел мира окончен — и можно было бы на этом успокоиться. Но нет! Борьба продолжается. Если наша планета стала слишком хрупкой для бомбометания, то мы всё равно найдем иные пути, чтобы противнику как следует напакостить. Последние четверть века война всё больше перетекает из окопов в кабинеты политиков, дипломатов, журналистов. Сейчас хорошая команда журналистов стоит танковой дивизии. Да-да, именно "стоит" — в том числе и в буквальном смысле этого слова."

Невесело усмехнувшись, Наполеон нарисовал в блокнотике толстого журналиста в смокинге и цилиндре с огромной авторучкой наперевес, резво перебегающего по полю боя. Карманы его были оттопырены, и из них на бегу сыпались крупные купюры.

"Отсюда и вся эта камарилья с "Ассамблеей Наций" и прочей "демократией". Наверное, со стороны все эти идиотские попытки двух вооружённых до зубов империй напялить на себя демократический фиговый листок — подобно какой-нибудь Португалии — выглядят клоунадой. Вот только нет у нас на планете никакого "со стороны"."

Скорбно пожав плечами, император лениво перевёл взгляд на трибуну, после чего его абстрактные мысли приобрели более конкретное направление.

"А вот и главная англичанка. Нет, не королева — у них-то монархи давно уже в серьёзную политику не вмешиваются. У них самая главная — это премьер-министр. Железная Мэгги. Что ни говори, а прозвище подходящее. Воля, целеустремлённость, решимость — всё это видно невооружённым глазом."

Посмотрев на англичанку на трибуне более внимательно, Наполеон неожиданно для себя сделал новое наблюдение.

"Чёрт возьми, а ведь она ещё и красива. Нет, не миловидна, не экзотична, не сексуальна — а именно красива. Её красота полна величия и достоинства — в точности, как у покойной Люси...

Впрочем, нет. Люси-то была умна. А эта — явно дура набитая. Бубнит что-то по бумажке..."

— ...Таким образом, нет никакого сомнения, — подошла к концу своей речи Железная Мэгги, — что любой народ, достаточно подготовленный к свободе, имеет право на самоопределение...

"Ну да, читать с выражением написанный заранее текст она может, не спорю. А вот умеет ли она импровизировать?"

— Простите, госпожа премьер-министр, — неожиданно для себя поднял Наполеон руку. — Можно вопрос?

Зал ахнул от удивления.

— Д-да, конечно... — удивилась и Железная Мэгги.

— Как вы считаете, — произнёс император на безупречном английском, — был ли народ Соединённых Штатов Америки достаточно подготовлен к свободе в начале прошлого века, когда Британия лишила эту страну независимости?

Шум в зале несколько усилился.

Впрочем, Железная Мэгги ничуть не смутилась. И не потратила на раздумья ни секунды.

— Я полагаю, ваше величество, — сказала она по-французски, — что вопрос об уважении к свободе, жизни и человеческому достоинству следовало бы задать тем ренегатам, которые стояли во главе североамериканских колоний, временно отколовшихся от Британской Империи в конце восемнадцатого века. Вернув себе эти колонии, Британия защитила от истребления американских индейцев и освободила томящихся в неволе чёрных рабов.

"Да, я был неправ. Она к тому же и умна".

* * *

Как известно, Ассамблея Наций — это организация, не имеющая никакой реальной силы. Поэтому вопросы реальной политики обычно решаются не в зале заседаний Ассамблеи, а в кулуарах.

Одним из таких кулуаров был кабинет на пятом этаже, где следующим утром и встретились Наполеон Восьмой и Железная Мэгги. Больше никто, кроме секретарей, на встрече не присутствовал.

Вопрос, стоявший на повестке дня, касался Северной Африки.

Две недели назад ливийский султан Муаммар, верный друг французского народа, вообразил, что граница Ливии с Египтом проведена на карте не совсем правильно, после чего решил исправить это досадное упущение. К сожалению, султан принялся исправлять границу не только на карте, но и на песке — с помощью двух ливийских пехотных дивизий. Однако египетский король Гассан, давний союзник Британской Империи, с действиями Муаммара почему-то не согласился — в результате чего египетские танкисты не только выгнали ливийцев обратно, но и сами перешли ливийскую границу.

И хотя формально никто никому войны пока не объявлял, назревающий кризис следовало как-то разрешить — уже хотя бы во избежание глобальных последствий.

— В сущности, — усмехнулся Наполеон, — дело не стоит выеденного яйца. Я вчера видел султана Муаммара в шестом ряду. Он ещё не покинул Лиссабон?

— Насколько мне известно, нет, — ответил секретарь императора Серж, заглянув в свой обьёмистый блокнот. — Султан собирается отбыть в Триполи только завтра.

— Вот и замечательно, — радостно сказал император. — Сегодня вечером я вызову Муаммара к себе в гостиничный номер, после чего прочту ему небольшую лекцию по географии.

— Благодарю вас, ваше величество, — еле заметно улыбнулась Железная Мэгги.

— Но тогда уж и вы, сударыня, — улыбнулся в ответ Наполеон, — убедите короля Гассана вернуть танки назад в Египет. Желательно вместе с экипажами.

Вместо ответа Железная Мэгги вопросительно посмотрела на своего секретаря Хью.

— Король Гассан уже вылетел в Каир, — ответил на этот безмолвный вопрос английский коллега Сержа, — но связаться с ним труда не составит.

— Очень хорошо, сир, — кивнула Железная Мэгги. — Но вы, надеюсь, понимаете, что египтяне потребуют от Муаммара официального извинения, равно как и выплаты надлежащей денежной компенсации.

— О, разумеется, — кивнул и император. — Кроме географии, придётся поучить султана также и хорошим манерам.

— Что ж, господа, замечательно, — довольным тоном сказала премьер-министр, обращаясь ко всем присутствующим. — Всего за несколько минут мы сумели предотвратить войну и спасти немало жизней.

— Пожалуй, нам этот успех следует обмыть, — сказал Наполеон, вставая с места.

— Простите, что сделать? — на понял Хью.

— А я знаю это выражение, — усмехнулась Железная Мэгги. — Это такая русская идиома. "Обмыть" — значит "отметить", причём в компании собутыльников.

— Да, верно, — пробормотал император. — Меня этой идиоме научил царь Михаил.

Так Железная Мэгги снова удивила Наполеона Восьмого.

* * *

— Я никогда здесь не была, — сказала Железная Мэгги, разрезая ножом курицу.

— О, я здесь обедал уже раз десять, — ответил Наполеон, накалывая на вилку кусок колбасы. — Другого такого ресторана в здании Ассамблеи не найти, уверяю вас.

— Что мне особенно нравится, сир, — заметил Хью, — так это отсутствие всяких журналистов и прочих фотографов.

— А их здесь быть и не может, — усмехнулся Серж. — Ведь "Рояль" предназначен только для обслуживания самых высокопоставленных особ. И сопровождающих их лиц. Иначе бы меня не подпустили к этому заведению и на пушечный вы...

Впрочем, закончить эту метафору секретарь императора не успел. Вместо этого он зачем-то вскочил со стула и подобострастно забормотал:

— Да-да, конечно, садитесь, ваше высочество.

Повернув голову налево, Наполеон увидел, что рядом с ним за столик садится принцесса Ядвига, младшая дочь польского короля Тадеуша.

— Ой, здравствуйте, ваше величество. Можно я составлю вам компанию?

— Да, — со вздохом ответил император. Выгонять даму из-за стола было бы просто неприлично.

— Добрый день, господа, — защебетала Ядвига. — А я вот решила зайти перекусить, и смотрю — надо же, кто сидит за столиком у окна. Я просто не могла не подойти, ну вы же понимаете. Ваше величество, а как вам нравится Лиссабон? Я здесь в первый раз, а вы, наверное, уже не в первый...

Разумеется, обед в ресторане "Рояль" из приятного времяпрепровождения тут же превратился в некоторое подобие пытки. Наполеону пришлось терпеть пустую болтовню двадцатилетней дурочки, иногда односложно отвечая на глупые вопросы. Конечно же, он понимал, зачем его секретарь с таким рвением уступил принцессе своё место. Дочь короля Тадеуша считалась одной из потенциальных невест императора, а поскольку Наполеон был вдов и бездетен, его будущая женитьба являлась делом поистине государственным. Впрочем, сам император никакого интереса к Ядвиге не испытывал. Как и к остальным юным соискательницам его руки и сердца.

— Ваше величество, а вы бывали у нас в Варшаве?

"Боже, какой идиотский вопрос," — подумал император, но всё же нашёл в себе силы вежливо улыбнуться.

— Бывал, — пожал плечами Наполеон, допив очередной бокал шампанского.

— Ой, а ведь я тогда была ещё совсем маленькой девочкой. А не хотите ли побывать у нас ещё раз?

"Замечательно. Бывал ли я в Варшаве, она не знает — но когда бывал, помнит".

Впрочем, ответить "нет, не хочу" было бы слишком невежливо, поэтому император просто нечленораздельно хмыкнул, отводя глаза в сторону.

И заметил взгляд Железной Мэгги. Полный недовольства и досады.

Этот взгляд был устремлён на принцессу Ядвигу.

И тут внезапно глаза Наполеона и Мэгги встретились.

В следующую секунду император поспешно отвёл взгляд в сторону.

То же сделала и Железная Мэгги.

* * *

— Войдите, — недовольно пробурчал в ответ на стук в дверь Наполеон, выключая телевизор.

Что и говорить, матч Имперской Футбольной Лиги, да ещё и между "Марселем" и "Миланом", показывают не каждый день. Но когда император находится в своём луврском кабинете — он на работе.

— Ваше величество? — в приоткрытой двери показалась курчавая голова Пьера, нового секретаря.

— Да, в чём дело?

— Генерал Леблан просит аудиенции, сир.

По правде говоря, начальника "Секюрите Империаль" император недолюбливал. Но разве это причина для отказа?

— Просите.

Поздоровавшись с Наполеоном, начальник "Секюрите" сразу приступил к делу:

— Ваше величество! Вчера нашим агентам в Лондоне удалось наконец добыть очень важные секретные материалы, за которыми они охотились уже несколько месяцев.

— Какие ещё материалы? — пожал плечами император.

— Если вашему величеству угодно ознакомиться...

И генерал Леблан протянул Наполеону небольшую папку с бумагами.

Открыв папку, император недовольно поморщился. После чего принялся перелистывать лежащие в папке фотографии и документы. Лицо его при этом по-прежнему выражало смесь недовольства и брезгливости.

— Генерал, зачем вы мне это принесли? — спросил Наполеон начальника "Секюрите", закрыв папку и отодвинув её на край стола.

— То есть как зачем, ваше величество? Ведь если мы поместим эти фотографии во французской прессе, после чего английские таблоиды тут же всё это перепечатают...

— Я повторяю свой вопрос, генерал. Зачем?

— Затем, сир, что это наверняка приведёт к отставке премьера Британии. А новый премьер вполне может оказаться менее... железным, так сказать.

— Знаете, Леблан, — сказал Наполеон с плохо скрываемой яростью, — я вам не редактор паршивой жёлтой газетёнки. Я император Франции. У меня есть достоинство. Я выше таких... низкопробных приёмов.

— Но, ваше величество...

— Никаких "но"! — рявкнул император. — Все эти бумаги будут немедленно уничтожены. Если у вас остались копии — уничтожьте и их тоже. Кто именно доставил вам эту мерзость?

— Разработкой операции, сир, руководил полковник Шенье...

— В отставку!

— Но как же...

— Ещё одно "но", Леблан — и в отставку отправитесь заодно и вы. А если эта гадость попадёт в прессу — пусть даже в бульварную — вы будете не просто отставлены, а изгнаны из "Секюрите" с позором! Возможно, карьера папараццо вам подойдёт больше!

Выставив Леблана за дверь, Наполеон очень скоро почувствовал нечто вроде угрызений совести. В конце концов, и Леблан, и Шенье всего лишь служат Французской Империи — равно как и лично ему, французскому императору. Служат честно, зачастую служат ревностно, а иногда и служат героически. Тот же Леблан, например, потерял в Алжире руку, сражаясь с повстанцами-ваххабитами.

Почему он, Наполеон, так обошёлся с преданным слугой? Неужели только из-за "императорского достоинства"?

"Интересно, а как бы на моём месте поступил Наполеон Первый?"

Наполеон Восьмой погрузился в невесёлые раздумья...

* * *

На сей раз кризис разразился в Гималаях.

Не желая подчиняться китайским оккупантам, Тибетская Народная Армия подняла очередное восстание. Как и всегда в подобных случаях, войска Китайской Империи легко разбили повстанцев значительно превосходящими силами. После чего остатки тибетцев, не собираясь сдаваться на милость победителя, отступили к границе с Непалом. А когда китайцы двинулись вслед за ними, тибетцы эту границу перешли. Никаких возражений со стороны Непала не последовало.

Однако на этот раз (в отличие от всех предыдущих), китайцы на непальской границе не остановились — а также перешли её вслед за тибетцами.

А вот это непальскому королю уже не понравилось.

Не понравилось это также и индийцам. Премьер Ганди заявил, что если китайцы не покинут Непал, то на защиту Непала встанут войска Индийского Союза.

После чего о поддержке своего доминиона заявила Британия. А Франция, естественно, выступила в защиту Китайской Империи.

И тогда стало ясно, что без новой встречи в верхах не обойтись.

* * *

— Я рада вас приветствовать в Англии, господа, — обратилась к Наполеону и Пьеру Железная Мэгги.

— Я тоже очень рад снова вас видеть, сударыня, — ответил император. — И вас также, Хью.

— Думаю, вы понимаете, сир, — несколько смущённым тоном сказала Железная Мэгги, почему-то опуская глаза, — что данная ситуация куда опасней пограничной перебранки между Ливией и Египтом.

— О, разумеется, — беспечно махнул рукой Наполеон. — Но и эта ситуация так же легко разрешима. Достаточно одного моего звонка, и император Пу немедленно выведет войска из Непала. Но и вы, сударыня, будьте любезны передать королю Махендре, чтобы он не разрешал тибетским террористам формировать базы на своей территории.

— Да-да, ваше величество, — закивала премьер-министр. — Разумеется, партизаны будут разоружены, а отряды Тибетской Народной Армии, находящиеся на территории Непала — распущены.

— Прекрасно! — воскликнул император. — Мы с вами, сударыня, просто прирождённые миротворцы, не так ли?

— Это похоже на правду, сир, — несмело улыбнулась Железная Мэгги, по-прежнему не поднимая взора.

После этих слов в комнате возникла некоторая пауза, которую неожиданно прервал Пьер.

— Простите, сэр, — обратился он к своему британскому коллеге, — а не желаете ли вы сыграть партию в шахматы?

— В шахматы? — приятно удивился Хью. — О, сударь, как вы догадались, что я обожаю эту великую игру? Конечно же, я почту за честь сыграть с вами сколько угодно партий.

Поскольку шахматной доски и фигур в комнате не было, Хью и Пьер удалились, и премьер-министр с императором остались одни.

— Ваше величество, — подняла наконец глаза Железная Мэгги, — я давно хотела вам сказать... передать... поблагодарить...

— За что? — удивился Наполеон.

— За то, что вы... поступили как джентльмен.

Недоумение императора тут же сменилось догадкой. Конечно же, речь шла о скандальных бумагах в папке Леблана. Откуда о происшедшем стало известно Железной Мэгги, Наполеон даже и не стал спрашивать. Незачем давать ей повод похвастаться тем, что "Ми-5", британская служба контрразведки, может проникать куда ей угодно.

— О, пустяки, — махнул рукой император. — В конце концов, ничего особенно в происшедшем я не вижу. У нас во Франции такие вещи происходят сплошь и рядом.

— Но это у вас, — возразила премьер-министр, — а у нас в Англии после... такого... политической карьере сразу приходит конец. Тем более, если речь идёт о женщине. И к тому же замужней. Пусть даже, — вздохнула она, — муж её давно оставил. И она ужасно одинока.

— Стало быть, — ответил Наполеон, и в голосе его почему-то послышалась надежда, — вся эта глупая история...

— Да-да, — закивала Железная Мэгги, — всё это был не более чем one-night stand. Который закончился ничем. Через неделю он уволился из моей канцелярии, а через два месяца — женился. Собственно, эта интрига закончилась, даже не начинаясь.

— Ну, тогда и тем более говорить не о чем, — сказал император, уже с трудом скрывая неожиданную для него самого радость. — Во всяком случае, сударыня, для меня ваша репутация остаётся незапятнанной.

Вместо ответа Железная Мэгги подняла глаза и посмотрела на Наполеона — уже не только с благодарностью, но и с... нежностью?

После чего император, не выдержав, взял руку Мэгги в свою. И поднёс к своим губам. И поцеловал.

А Мэгги неожиданно покраснела. Мягко высвободила руку. Повернулась и выбежала из комнаты.

Как двенадцатилетняя девчонка.

* * *

— ...Таким образом, — закончил свой доклад маршал Арманьяк, — все обещания непальцев оказались обыкновенной ложью. Согласно агентурным данным Отдела Военной Разведки, базы Тибетской Народной Армии в Непале находятся в целости и сохранности. Более того, террористы, которых никто и не думал разоружать, планируют пробраться через границу обратно в Тибет.

— Благодарю вас, маршал, — кивнул Наполеон начальнику Генерального Штаба. — Можете идти.

Отдав императору честь, Арманьяк удалился.

— И что вы об этом думаете? — обратился Наполеон к Пьеру, скромно сидевшему на стуле в углу кабинета на всём протяжении доклада.

— Похоже, сир, что непальцы... передумали, — задумчиво ответил секретарь.

— А зачем же тогда император Пу выводил из Непала войска? — хмыкнул Наполеон. — Я ведь могу прямо сейчас снять телефонную трубку и позвонить в Пекин. И тогда Пу тоже может... передумать.

— А вам не кажется, ваше величество, — с озабоченным видом поправил на носу очки Пьер, — что если Китайская Империя снова полезет в Непал, то начнётся новый кризис? Ведь в таком случае нам опять придётся лететь в Лондон...

— Что ж, надо будет лететь — полетим, — пожал плечами Наполеон, с трудом подавляя радостную улыбку. — Но я не могу держать союзника в неведении, когда речь идёт о коварных планах врагов!

И император потянулся к телефонной трубке.

* * *

— Это просто возмутительно!

Действительно, от возмущения Железная Мэгги даже покраснела.

— Как смеет китайский император нарушать суверенитет Непальского Королевства? Почему он возомнил, что крохотный Непал может угрожать Китайской Империи? На каком основании войска императора Пу совершили эту подлую, ничем не спровоцированную агрессию?

И хотя речь шла о китайском императоре Пу, осуждающий взгляд Железной Мэгги был направлен на французского императора Наполеона. И даже на Пьера, который не был ни китайцем, ни даже императором.

— Простите, сударыня, — спокойно ответил Наполеон, — но непальцы сами виноваты в своих злоключениях. Они нарушили соглашение, которое мы с вами достигли три месяца назад. Им следовало разоружить тибетцев, но они этого не сделали.

— Но почему китайский император даже не попытался решить спорный вопрос мирным путём? Почему не прибег к услугам дипломатов? Почему его танки перешли непальскую границу? Почему его самолёты бомбят непальскую землю?

— Потому, сударыня, что тибетская банда террористов угрожает целостности Китайской Империи. И если непальцы укрывают эту банду на своей территории — значит, непальский король также является террористом и личным врагом императора Пу. А с врагами следует разговаривать как раз на языке танков и бомбардировщиков.

Теперь возмущение в глазах Железной Мэгги сменилось то ли отчаянием, то ли удивлением.

— Похоже, сир, — вздохнула она, — что наша беседа превратилась в поток взаимных обвинений.

— В таком случае, — пожал плечами Наполеон, — давайте попробуем начать разговор сначала.

— Возможно, нам следует поговорить с глазу на глаз, — задумчиво сказала Железная Мэгги. — Господа, — обратилась она к Хью и Пьеру, — оставьте нас одних.

— Да, верно, — кивнул император. — Сыграйте ещё пару раз в шахматы.

Ничего не имея против такой перспективы, секретари удалились.

— Ваше величество, — мягко сказала Железная Мэгги, — я... не вполне понимаю, что происходит. Возможно, наши переговоры зашли в тупик из-за той... неловкости, которая могла возникнуть... в прошлый раз.

— Вы совершенно правы, — улыбнулся Наполеон. — Действительно, наш прошлый разговор остался неоконченным. И всё это время мне хотелось только одного — поскорее его... продолжить.

— Что же вы... — почти прошептала Железная Мэгги, — хотели мне сказать?

Наполеон внезапно почувствовал, что робеет.

Но отступать было некуда.

* * *

Чёрный лимузин вёз Наполеона с Пьером из аэропорта "Мюрат" в Лувр.

— Ваше величество, можно мне включить радио? — спросил водитель.

— Валяйте, — мрачно процедил император.

Пьер лишь участливо покосился на своего печального патрона.

— ...После того, как армия Китайской Империи вошла в Катманду, — раздался голос диктора, — непальский король вылетел в Нью-Дели. По сути, отступление непальских войск и тибетских террористов уже превратилось в беспорядочное бегство по направлению к индийской границе. Некоторые из отступающих её уже пересекли.

— Ваше величество, — прошептал Пьер, — а ведь это очень опасно. Что, если Пу пожелает преследовать их и там?

— Значит, пусть преследует! — резко бросил Наполеон. — Я ему мешать не буду.

* * *

Опасения Пьера оказались не напрасными. Напряжение росло с каждым днём.

Войска императора Пу действительно перешли индийскую границу. Армия Индийского Союза встала на защиту своей страны.

Поскольку оставить в опасности свой доминион Лондон не мог, в Бомбее высадились два британских корпуса.

Реакции Парижа долго ждать не пришлось. В Уйгурию прибыл франко-русский ограниченный контингент.

Прохладная Война была близка к тому, чтобы перейти в горячее состояние.

Железная Мэгги снова пригласила Наполеона в Лондон. Французский император ответил отказом.

Тогда она предложила встретиться в Париже. Наполеон согласился — но настоял на встрече тет-а-тет.

Железная Мэгги не возражала.

* * *

— Ваше величество, это безумие!

— Что вы имеете в виду, сударыня? — холодно ответил император. — Моё объяснение, которое вы с негодованием отвергли?

— Боже мой, сир, — всплеснула руками Железная Мэгги, — в такую минуту вы ещё можете говорить о подобных... глупостях?

— Это не глупости, — покачал головой Наполеон. — Для меня ваш ответ, сударыня, значит куда больше, чем вся эта свистопляска в Гималаях.

— О Боже! — воскликнула Железная Мэгги. — Неужели вы допустили всю эту... свистопляску из-за меня?

— Вы поразительно догадливы, сударыня, — усмехнулся император. — Более того, в ваших же силах её и прекратить.

— Нет, это просто... безумие!

— Подберите другое слово. Вы уже сказали "безумие" несколькими секундами ранее.

— Но чего вы от меня-то хотите, сир? — беспомощно выдохнула Железная Мэгги.

— Того же, сударыня, что и в прошлый раз. Если я вам противен, неинтересен, скучен, не мил — так и скажите.

— Я не умею лгать, ваше величество, — покраснела Железная Мэгги. — Дело совсем не в этом...

— Ага! — радостно воскликнул Наполеон. — Так почему же вы меня отвергаете?

— А разве это нужно объяснять? — печально ответила Железная Мэгги. — Я ведь замужняя женщина, пусть и только... на бумаге. Я — британский премьер-министр, а вы — французский император, куда уж там Ромео и Джульетте. Вы хотите, чтобы ради вас я рискнула всем — семьёй, честью, карьерой? Сами-то вы, сир, не пошевелили ради меня и пальцем!

— Ах, вот как? — несколько уязвлённым тоном произнёс император. — Хорошо же, сударыня! Я докажу вам, что ради вас готов на многое!

— Каким же образом? — удивлённо спросила Железная Мэгги.

— Ну, прежде всего, давайте потушим этот гималайский пожар...

— К сожалению, сказать это легче, чем сделать.

— Тут нужно не столько говорить, — махнул рукой Наполеон, — сколько думать. Надо устранить главную причину всех сколько-нибудь серьёзных конфликтов в Восточной Азии. Таковой причиной, как нетрудно догадаться, является существование двух Китаев — дружественной нам Китайской Империи и союзной вам Китайской Республики.

— Это действительно так, — задумчиво кивнула Железная Мэгги, — но что же именно вы предлагаете?

— Я же сказал, устранить эту причину. Воссоединить Китай.

— Знаете, сир, — пожала плечами Железная Мэгги, — ничего нового в этой идее я не вижу. Конечно же, и Китайская Империя не прочь аннексировать Республику, и Республика не отказалась бы поглотить Империю. Но на первое не согласимся мы, а на второе никогда не пойдёте вы.

— Да нет же! — усмехнулся император. — Никто никого аннексировать и поглощать не будет. Новый Китай будет нейтральным. Не вашим и не нашим. Вроде Португалии или Эфиопии.

— Ах, вот как...

— Вот именно! Между Россией и Кореей, с одной стороны — и Индией с Непалом, с другой стороны — появится нейтральный буфер огромного размера. Подумайте, как это замечательно снизит международную напряжённость!

Подняв голову, Железная Мэгги посмотрела на Наполеона с неприкрытым уважением.

— Что ж... — протянула она, — это звучит действительно... интересно. И всё-таки, кем станет объединённый Китай — империей или республикой?

— Да какая разница? — махнул рукой император. — Впрочем, я понимаю. Несмотря на верность идеалам британской короны, вы предпочли бы видеть Китай республикой. Верно?

— Да, сир, вы угадали, — улыбнулась Железная Мэгги.

— Что ж, я не против, — улыбнулся и Наполеон.

— А как же... император Пу?

— Видите ли, сударыня, император Пу уже стар, бездетен и не безгрешен. А потому я уверен, что смогу уговорить его отречься. Это ведь только кажется, что тысячелетние монархии прочны, как окаменевший дуб. А на самом деле бывает до смешного просто уговорить одного-единственного человека подписать один-единственный документ, а потом...

— Ну, хорошо, допустим. А как всё-таки быть с Тибетом?

— Тибет, — мягким, но настойчивым тоном ответил император, — является неотъемлемой частью Китая.

— Нет, ваше величество, — покачала головой Железная Мэгги. — На этой... неотъемлемости настаивает только Китайская Империя. А правительство Китайской Республики ни разу ничего подобного не утверждало.

— Стало быть, позиция Британии...

— ...Такая же, как и всегда, сир. Тибетский народ имеет право на самоопределение. И объединённый нейтральный Китай будет обязан это право уважать.

— Хорошо, — вздохнул Наполеон. — В Тибете будет проведён референдум.

— То есть как? — недоверчиво переспросила Железная Мэгги.

— Вы слышали меня, сударыня. Пусть тибетский народ сам решит, нужна ему независимость или нет.

— Но я не могу поверить...

— А ведь я же сказал, — хитро усмехнулся император, — что ради вас способен на многое.

— Ну, знаете... — покраснела Железная Мэгги. — Я даже не знаю, как и реагировать...

— Об этом вы подумаете потом. А сейчас время не терпит. Пора выйти к журналистам и сообщить о том, что наши переговоры закончились успешно. А то ещё, не дай Бог, начнётся всеобщая паника...

* * *

Лицо Дидье Марешаля, первого министра Франции, не предвещало ничего доброго.

— Ваше величество, я только что получил известия из Тибета. На референдуме восемьдесят три процента проголосовали за независимость Тибетской Республики.

— Что ж, — пожал плечами Наполеон, — глас народа — глас Божий.

— Но ведь теперь ясно как Божий день, — нахмурился Марешаль, — что независимый Тибет непременно заключит союзный договор с Британией.

— Знаете, Марешаль, — махнул рукой император, — это не слишком большая цена за решение китайской проблемы.

— По-вашему, сир, — холодно осведомился министр, — потеря такого союзника, как император Пу — это благо для Франции?

— А вы не спрашивайте меня, Марешаль. Спросите-ка лучше у французского народа, является ли благом мирное разрешение серьёзнейшего кризиса.

— Народ народом, ваше величество, но нельзя отрицать, что наши внешнеполитические позиции в Азии заметно ослабли. В парламенте уже раздаются голоса недовольных...

— Пусть парламент занимается внутренними делами Франции, — спокойно ответил Наполеон. — Внешняя же политика Французской Империи — это моя прерогатива, и я намерен ослаблять международную напряжённость и дальше. У вас всё? Можете идти.

— Пьер, кто там у нас следующий? — спросил император у секретаря, когда за Марешалем закрылась входная дверь.

— Венгерский посол Пал Шаркози, сир.

— Что ж, придётся принять. Хотя я и так знаю, чего ему от меня надо. Будет пытаться подсунуть мне в жёны принцессу Жужу.

* * *

Прошло два года.

Мирный процесс, начало которому положило разрешение китайского кризиса, неуклонно продолжался. Наполеон наносил визиты в Лондон снова и снова, подписывал одно соглашение за другим, сдавал одну позицию за другой — в обмен на новые и новые миролюбивые декларации британской стороны. Число сателлитов Франции неуклонно снижалось, торговый оборот падал, и недовольство внешней политикой уже понемногу выплёскивалось из здания парламента на парижские улицы. Но зато популярность французского императора в Британии и её доминионах росла как на дрожжах.

Впрочем, сам Наполеон не обращал внимания ни на недовольство, ни на популярность. Целью его жизни стали встречи с Железной Мэгги с глазу на глаз — во время которых, как полагали политологи, журналисты и другие заинтересованные лица, премьер-министр с императором обсуждали тонкости мировой политики.

На самом же деле содержание этих бесед было несколько иным...

— Ваше величество...

— Не надо так, сударыня. Зовите меня...

— Просто "Наполеон"?

— Нет, и это звучит как-то уж очень формально. Лучше называйте меня "Поль", как это делала моя покойная жена.

— Тогда уж и вы зовите меня "Марга..." то есть "Мэгги".

— "Железная Мэгги"? — усмехнулся император.

— Нет, зачем же? Разве я кажусь вам Железной?

— Да нет, нисколько! Когда вы со мной наедине, то кажетесь мне Ласковой Мэгги, Нежной Мэгги, Доброй Мэгги — но никак не Железной.

— К сожалению, Поль, — вздохнула она, — в данный момент я скорее Обеспокоенная Мэгги.

— Чем же вы так обеспокоены?

— Тем, что вы, по сути, разрушаете могущество собственной империи.

— Вам это неприятно? — поразился Наполеон.

— Конечно же, — призналась она, — меня, как британского премьера, это не может не радовать. Но ведь вы это делаете не из... идейных соображений. По-моему, вы так поступаете лишь для того, чтобы угодить лично мне.

— Это так и есть, Мэгги, — кивнул император. — В конце концов, Французская Империя принадлежит мне. Стало быть, и её могущество — это моё достояние. И я вполне имею право преподнести частички этого достояния вам. В качестве знаков внимания. Как это делает любой влюблённый мужчина.

— Но какая же женщина согласится, чтобы влюблённый в неё мужчина совершал откровенные безумства? Даже ради неё?

— И это вполне естественно, Мэгги. Женщина утверждает, что эти безумства ей совсем не нужны. А мужчина их совершает всё равно.

— Но ведь мужчина при этом рассчитывает... что-то в конце концов получить взамен, верно? А на что, Поль, рассчитываете вы?

— А разве это не ясно?

— Поль! — вспыхнула Мэгги. — Как вам не стыдно!

— Мэгги, вы меня неправильно поняли, — улыбнулся Наполеон. — Я же не предлагаю вам... как это вы говорили... one-night stand. Нет уж, если император Наполеон Бонапарт влюбляется, то всерьёз. Я предлагаю вам руку и сердце, Мэгги!

— Боже мой, Поль, — всплеснула руками Мэгги, — да что же вы говорите? Я ведь замужем...

— Но вы же сами говорили, что с мужем давно не живёте. Неужели так трудно будет добиться развода?

— Да ведь и это не главная причина. Даже будучи разведённой, я всё равно останусь премьер-министром, а вы — императором. Вот если бы, скажем, — задумчиво произнесла она, — мы оба вышли в отставку...

— Ну, знаете! — возмутился он. — Я — император Франции! Я — Наполеон Бонапарт! Бонапарты в отставку не уходят!

— Вот и все ваши знаки внимания, Поль, — грустно ответила Мэгги. — Вот и вся цена вашей любви.

— Но вы не можете от меня требовать невозможного!

— А вы?

Ответить Наполеону было нечего. Он молча повернулся и вышел из комнаты.

Встреча на высшем уровне была прервана по техническим причинам.

* * *

Поскольку отношения Франции с Британией становились всё лучше и лучше, правительства обеих великих держав договорились об установке новой "прямой линии" правительственной связи между Парижем и Лондоном. Собственно, такая "горячая линия" существовала и раньше — но использовать её надлежало только в самом крайнем случае — например, при непосредственной угрозе ядерной войны.

Новый же "прямой телефон" предназначался для любых контактов Железной Мэгги и Наполеона Восьмого. Теперь, чтобы позвонить в Лувр или на Даунинг-стрит, вовсе не требовалось ставить мир на порог ядерной катастрофы.

Кроме того, "прямой телефон" был не стационарным, а переносным.

Нечего и говорить, что первый же "прямой звонок" ждать себя не заставил:

— Мэгги! Простите меня, я был неправ! Я слишком погорячился!

— Да нет, Поль, это я виновата. Я отреагировала на ваши слова слишком бурно. Конечно же, ваш титул — это не просто должность. В конце концов, вы были императором уже десятки лет, и вне Лувра себя не представляете...

— Да, Мэгги, это действительно так. Но ведь вы-то вполне можете выйти в отставку, и тогда...

— Хорошо, Поль, допустим, — неуверенно произнесла Мэгги. — Допустим, я выйду в отставку через год...

— Да почему же через год?

— Дело в том, что весной у нас состоятся новые выборы. А без меня наша партия может и проиграть. Я не могу бросить своих товарищей на произвол судьбы. Вот после выборов...

— Ну, хорошо, — вздохнул Наполеон. — После выборов вы уйдёте в отставку, и тогда...

— И тогда уже, уйдя в политическую тень, я смогу наконец развестись. Впрочем, — произнесла она печальным голосом, — я ведь и тогда буду выглядеть в глазах соотечественников предательницей...

— Почему же предательницей, Мэгги? Где же тут предательство?

— А как же ещё можно назвать брак англичанки с французом — более того, с французским императором?

— Но ведь мне казалось, — возразил император, — что Франция с Британией уже перестали быть врагами...

— Да, Поль, Прохладная Война заметно... остыла. Вашими усилиями...

— Нашими усилиями, Мэгги!

— Хорошо, нашими. Да, напряжённость снизилась — но ведь наши страны, увы, по-прежнему являются геополитическими противниками.

— Значит, мы должны это изменить! — с жаром воскликнул Наполеон. — Пусть наши страны станут союзниками!

— Поль, дорогой, — в голосе Мэгги послышалась грустная улыбка, — вы же понимаете, что это невозможно. Мне больно вам об этом говорить, но за восемь поколений Бонапартов на троне французский народ пропитался англофобией до мозга костей.

— Что ж, — твёрдым голосом ответил император, — раз Бонапарты приучили французский народ ненавидеть Англию — они же и приучат своих подданных любить Туманный Альбион!

— А вы уверены, что вам это удастся? — возразила Мэгги. — Вы же не какой-нибудь Людовик Четырнадцатый или Генрих Восьмой, который мог своим подданным приказать что угодно. Вам нужно считаться с обществом, с кабинетом министров, с парламентом. Многие депутаты, насколько я знаю, уже открыто возмущаются вашей политикой — именно потому, что вы слишком сблизились со смертельным, по их мнению, врагом...

Увы, аргументов у Наполеона больше не было.

Мэгги была права.

* * *

Таким взволнованным своего секретаря Наполеон ещё ни разу не видел.

Впрочем, и таких известий, которые сообщил ему Пьер, император ещё никогда в жизни не получал:

— Ваше величество! Против вас готовится заговор!

— Вот как? — попытался сохранить хотя бы внешнее спокойствие Наполеон. — И кто же в нём участвует?

— Марешаль, Арманьяк, Леблан... — принялся перечислять Пьер.

— А откуда, собственно, о заговоре узнали вы? — перебил секретаря император.

— От знакомого мне лейтенанта "Секюрите", — замялся Пьер, — пожелавшего остаться неизвестным, но не желающего предавать своего императора.

— Хорошо, если он желает остаться неизвестным, то пусть остаётся. Но как же именно заговорщики намерены... действовать?

Выслушав ответ, Наполеон задумался, после чего переспросил:

— И когда, вы говорите, они собираются... выступать?

— Ровно через две недели, сир.

— Ага! Стало быть, если мы ударим первыми...

— Отличная идея, ваше величество! — одобрил замысел императора Пьер. — Жаль только, что у нас нет никаких формальных доказательств...

— Да, это верно... — протянул Наполеон. — Если я их завтра же арестую, то сразу пойдут толки о превышении полномочий, о расправе с недовольными, о произволе...

— Тогда, может быть, — задумчиво произнёс секретарь, — с ударом лучше подождать? Если схватить их, так сказать, за руку...

И тут у императора возник блестящий план.

— Пьер! А что, если...

Пьер план одобрил, хотя и не сразу.

* * *

— Поль, ты с ума сошёл! Они же убьют тебя!

Она впервые сказала ему "ты", сама того не замечая.

— Не беспокойся, Мэгги! — перешёл на "ты" и он. — Всё предусмотрено. Как только они сделают свой первый ход, продемонстрировав тем самым свой звериный оскал парижской публике...

— А что они сделают с тобой? Ты об этом подумал?

— Со мной они не сделают ничего. Потому что я тут же нанесу им мощнейший контрудар, сделав из них котлету под провансальским соусом. И вот тогда-то, одержав эту славную победу, я стану в глазах французского народа спасителем, отцом нации, удержавшим свою страну от тирании, хаоса, распада и гражданской войны!

— А если не удержишь?

— Это исключено, Мэгги. Они не ожидают моей реакции. Они немедленно растеряются, после чего будут с позором повержены. И тогда я отправлю в отставку кабинет министров, пересажаю примкнувших к мятежу депутатов и основательно перетряхну руководство "Секюрите". Я обвиню этих негодяев в стремлении развязать войну с Британией, нарушить мир и покой нашей планеты, сжечь человечество в ядерном огне. И после этого никто не помешает мне объявить об окончании Прохладной Войны — и о заключении франко-британского союза! После чего мир, управляемый союзом двух великих держав, наконец-то вздохнёт спокойно!

— Поль, ты говоришь очень красиво, но эти воистину наполеоновские планы...

— А ведь я ещё не договорил, Мэгги. Подумай о том, что это означает для нас — не только для наших стран, но и для нас с тобой. Ведь если наши страны — не смертельные враги, а добрые союзники, то почему бы премьер-министру Британии не стать императрицей Франции?

— О Боже! Поль, но ведь это же...

— "Безумие", я знаю. Но ведь нас с тобой недаром называют "сильными мира сего", верно? Кто же ещё, кроме нас, способен на то, чтобы осуществить этот план, каким бы безумным он ни казался?

— О Господи, Поль, я даже не знаю, что сказать...

— Скажи "да", Мэгги! В кои-то веки нам с тобой не приходится выбирать между любовью и долгом, между страстью и честью, между велением сердца и государственными интересами! Скажи "да", и мы осчастливим не только наши страны, не только всё человечество, но и самих себя!

Ответом Наполеону было молчание, длившееся не менее минуты.

— Ты молчишь, Мэгги? Но ведь молчание — знак согласия, не так ли?

— Так, — еле слышно ответила Железная Мэгги.

* * *

Они пришли за ним в ночь перед мятежом.

Они пришли арестовать своего императора, низложить своего монарха, предать своего сюзерена.

Они пришли в Лувр. Им не понадобилось снимать часовых — те были заранее подкуплены. Не оказали сопротивления и другие гвардейцы, несшие службу внутри дворца.

Они пришли в спальню императора. Они открыли дверь, не спросив на то разрешения. Они вошли внутрь.

Но Наполеона в спальне не было. Не было его и в кабинете. Как и вообще в Лувре. Как и во всём Париже.

В эти минуты император уже мчался на запад. Точнее, на северо-запад.

За рулём потрёпанного "Рено" сидел верный Пьер.

* * *

Согласно преданию, неприступная крепость на острове Бель-Иль была построена ещё Арамисом и Портосом. Говоря "предание", мы отнюдь не имеем в виду французские народные сказки. Речь, естественно, идёт о мушкетёрской трилогии Александра Дюма.

Как известно, вышеозначенная трилогия в своё время так понравилась Наполеону Второму, что император возродил у себя при дворе роту мушкетёров как элитное воинское соединение. Потом с течением времени численность роты несколько увеличилась, так что в конце концов Наполеон Пятый перебазировал мушкетёров в другое место — как раз на Бель-Иль.

И вот теперь Наполеон Восьмой находился в той самой неприступной крепости, где и держал военный совет с секретарём Пьером, капитаном мушкетёров Оливье и комендантом крепости Монфором.

Разумеется, прежде всего члены военного совета обсудили обстановку в Париже. По телевизору как раз только что передали пресс-конференцию Комитета Общественного Спокойствия, во время которой председатель Комитета Марешаль объявил о низложении Наполеона, обвинив императора в полном развале французской внешней политики и отсутствии наследников. После этого Марешаль представил почтеннейшей публике нового монарха — короля Людовика Восемнадцатого. Собственно, ещё вчера Людовик Бурбон, дальний потомок Людовика Пятнадцатого, находился где-то то ли в Португалии, то ли в Аргентине — но сегодня он уже летел в Париж, чтобы поприветствовать свой добрый народ.

Что же касается доброго народа, то он пока что по большей части недоумевал, будучи несколько удивлён таким развитием событий. Часть депутатов парламента, впрочем, уже присягнула новому королю. Радио и телевидение контролировалось Комитетом, благодаря чему по всем телеканалам передавали симфоническую музыку, а по радио невидимый диктор снова и снова зачитывал обращение Комитета к народу.

— Ну, что же, — спокойно сказал Наполеон, выслушав доклад Оливье, — пока всё идёт по плану. А это значит, что нам пора действовать.

Сняв телефонную трубку, император позвонил министру обороны маршалу Лавалю.

Трубку поднял секретарь маршала:

— Маршал Лаваль занят.

— Передайте, что с ним желает говорить император Франции, — потребовал Наполеон.

— Видите ли, — замялся секретарь, — маршал Лаваль ожидает... дальнейшего развития событий.

— Какого ещё развития событий? — изумился император. — Я — Верховный Главнокомандующий! Я приказываю маршалу Лавалю немедленно подойти к телефону!

— Маршал Лаваль считает нужным сначала разобраться в обстановке...

— А выполнять приказ своего императора он нужным не считает?

— Марша Лаваль полагает, — не сдавался секретарь, — что армия не должна вмешиваться во внутренние дела государства...

— Sacrebleu! — выругался Наполеон, бросив трубку на рычаг. — Да что же это такое? Неужели и он заодно с мятежниками?

— Может быть, — предположил Пьер, — он просто предпочитает тянуть резину, опасаясь поддержать сторону, которая потом проиграет?

— Ваше величество, попробуйте позвонить командирам военных округов, — предложил Оливье.

Император так и сделал, но никакой пользы из этих звонков не извлёк. Например, командующий Бургундским военным округом маршал Труазешель подойти к телефону отказался, сославшись на занятость в связи с подготовкой к предстоящим военным учениям. Его нормандский коллега маршал Буало заявил, что подчиняется только министру обороны. А маршал Нуаре, который как раз недавно был переведён из Шампани в Прованс, просто-напросто сказался больным.

— Что ж, это ещё не так плохо, — задумчиво произнёс Пьер. — Если армия сохраняет нейтралитет...

— ...То ничто не помешает мне собрать мушкетёров и двинуться походным порядком на Париж! — воскликнул Наполеон. — Мы немедленно...

Но как раз тут императору помешали — его перебил внезапно зазвонивший телефон на соседнем столике. Трубку немедленно снял Монфор.

— Надеюсь, мушкетёры-то на моей стороне? — полушутливо покосился император на Оливье.

— О, в этом ваше величество можете не сомневаться! — твёрдо заявил капитан мушкетёров. — Мы сейчас же...

— Прошу прощения, капитан, — перебил его Монфор. — Мне только что доложили, что Бель-Иль блокирован.

— Как блокирован? — одновременно переспросили Наполеон и Оливье.

— К побережью материка стягиваются воинские части.

Побледнев, император схватил телефонную трубку, после чего набрал номер маршала Клемана, командующего Бретонским военным округом. К счастью, трубку маршал снял сам.

— Маршал, что происходит? — вместо приветствия спросил Наполеон.

— Моя задача, — охотно удовлетворил любопытство императора маршал, — состоит в том, чтобы не допустить высадки на французский берег... враждебных элементов.

— Это меня-то, маршал, вы называете враждебным элементом? — возмутился Наполеон. — Меня, императора Франции?

— Низложенного императора, — уточнил Клеман, после чего повесил трубку.

Наполеон бессильно откинулся на спинку стула:

— Да, это уже не нейтралитет. Это гораздо хуже. А если они атакуют остров?

— Пусть попробуют, ваше величество, — надменным тоном произнёс Монфор. — Эта крепость неприступна. Такие укрепления не снились даже Арамису с Портосом. Мы можем продержаться здесь сколько угодно.

Увы, слова коменданта императора не успокоили. Держать оборону на Бель-Иле? Чёрт возьми, его план состоял вовсе не в этом!

* * *

— Всё пропало! — в отчаянии сжал Наполеон кулаки. — Я сам, своими собственными руками, отправил себя в это изгнание!

Кроме императора, в комнате находился только Пьер.

— Ваше величество, успокойтесь. Я полагаю, что всё ещё можно поправить.

— Но как? — бессильно пожал плечами Наполеон.

— В настоящий момент вся армия, кроме маршала Клемана, соблюдает нейтралитет. Значит, ещё можно склонить её на нашу сторону.

— Каким образом?

— А что, если попросить помощи у Британии?

— Военной помощи? — поразился император. — Но ведь тогда я буду выглядеть, как... да как те же Бурбоны, которые в своё время пытались опереться на иностранные войска для войны с прогнавшим их народом!

— Нет-нет, ваше величество, зачем же "военной"? Всё, что нам нужно — это официальная декларация британского правительства, согласно которой они знать не знают никаких Бурбонов, а признают только вас, законного французского императора. И тогда уже ваши враги окажутся не только мятежниками, но и поджигателями войны...

— Чёрт возьми, а ведь это верно! — воскликнул Наполеон. — В конце концов, именно в этом я и собирался их обвинить!

Лицо императора преобразилось, в глазах засверкали огоньки. Он снова обрёл энергию и уверенность в себе.

— Да, только вот как нам связаться с Лондоном? — озабоченно протянул Наполеон.

— А ваш "прямой телефон"?

— Ах, да! — хлопнул себя по лбу император, после чего полез в правый карман пиджака. — Он же у меня с собой!

Попросив Пьера удалиться из комнаты, Наполеон набрал заветный номер...

— Поль! Что происходит?

— Мэгги, я нахожусь на Бель-Иле. Мне нужна твоя помощь...

— Немедленно лети сюда! Я не хочу тебя потерять!

— Мэгги, сначала нам надо обсудить...

— Никаких обсуждений! Сейчас же отправляйся в Англию! — голос Мэгги был полон ужаса. — Мне только что звонили из "Ми-5"! Эти мятежники хотят тебя уничтожить! Любой ценой, вплоть до ядерной бомбардировки Бель-Иля! Поль, милый, спасайся, беги...

Наполеону ничего не оставалось, кроме как согласиться.

* * *

— Мы летим в Англию? — удивился Пьер.

— Нам... предстоят дополнительные переговоры, — замялся Наполеон. — Впрочем, больше отправляться нам и некуда. Со стороны Франции остров уже полностью блокирован.

— А как быть с воздушной блокадой? — обеспокоился секретарь. — Ведь наш самолёт могут перехватить, а то и сбить...

— А мы и не полетим на самолёте, — усмехнулся император. — И даже вообще не полетим...

Одним из наиболее секретных объектов на территории Французской Империи была подводная лодка "Бородино". Практически бесшумная, невидимая для радаров, быстроходная, да ещё и напичканная новейшей электроникой. Собственно, она была предназначена именно для таких исключительных случаев, когда императору Франции не на кого положиться — а потому крайне необходимо куда-нибудь отправиться...

— Рад вас видеть, сир, — радостно заулыбался капитан Делакур. — Мы ведь с вами последний раз встречались... уж лет десять назад, верно? Помните, я приезжал к вам в Париж просить протекцию для младшего сына? Вы мне тогда здорово помогли, ваше величество...

— А теперь, Делакур, — улыбнулся Наполеон, — вы здорово поможете мне. Нам с Пьером, как в своё время Арамису с Портосом, нужно срочно покинуть этот благословенный остров.

— А я, стало быть... — понимающе кивнул капитан.

— А вы, стало быть, будете нашим д'Артаньяном. Который увезёт нас с Бель-Иля, несмотря на блокаду.

— И куда же мы поедем, сир?

Вместо ответа Наполеон передал ему вырванный из блокнота листок бумаги, на котором были написаны координаты.

Согласованные полчаса назад с Мэгги.

* * *

Через несколько часов Наполеон с Пьером ступили на английский берег.

"Лишь бы добраться до Мэгги," — думал император. — "А там уж как получится. Или она станет моей императрицей, или же я просто останусь здесь как изгнанник — но в любом случае Мэгги будет моей. А Мэгги, честно говоря, дорога мне куда больше, чем императорская корона".

Поначалу Наполеон подумал, что его угораздило перепутать координаты — песчаный пляж казался пустым. Однако сомнения императора тут же развеяли показавшиеся из-за дюн два бронированных автомобился с тонированными стёклами.

Подъехав к французским гостям, автомобили остановились. Из первой машины вышел человек в тёмном костюме и тёмных же очках.

— Вы из... "Ми-5"? — задал Наполеон явно риторический вопрос.

— Следуйте за мной, — несколько уклончиво ответил незнакомец.

— Вы повезёте нас к Мэ... к премьер-министру? — спросил император, следуя за незнакомцем в машину.

— Вам туда, — обратился тот к Пьеру, указывая ему на второй автомобиль. Как бы в подтверждение этих слов, во втором автомобиле открылась одна из дверей.

— Но... мы вместе, — попробовал протестовать Пьер.

— Вам туда, — повторил незнакомец, и Пьер уныло поплёлся выполнять это распоряжение.

— Мы едем к премьер-министру? — снова спросил Наполеон, садясь на заднее сиденье.

Но и на этот раз ему никто не ответил.

* * *

Поездка в бронированном автомобиле с тонированными стёклами заняла около двух часов. На вопросы Наполеона по-прежнему никто не отвечал, и он в конце концов прекратил свои бесплодные попытки. Что ж, секретность есть секретность.

Автомобиль наконец остановился, и его дверца приоткрылась. Выйдя из машины, Наполеон вместо резиденции премьер-министра на Даунинг-стрит увидел совсем небольшой и неприметный лесной домик, к которому вела небольшая тропинка — собственно, по ней автомобиль и приехал. Второй машины, в которой ехал Пьер, император не увидел.

— А где... — начал он.

— Следуйте за мной, — снова сказал всё тот же незнакомец.

Войдя в дверь домика, Наполеон проследовал за не очень-то гостеприимным хозяином в скромную комнатушку, всё убранство которой составляли стол, два стула и небольшой телевизор.

Закрыв за собой дверь, незнакомец вышел из комнаты. Император остался один.

Но долго тяготиться одиночеством ему не пришлось — дверь снова открылась, и в комнату вошёл изящный джентльмен средних лет с бакенбардами.

— Добрый вечер, мистер Бонапарт! — улыбнулся он Наполеону. — Прошу вас, присаживайтесь.

И сам подал пример, усевшись на один из стульев.

— Что-о-о? Вы в своём уме? — возмутился император. — Какой я вам мистер Бонапарт?

Но всё же Наполеон предложение джентльмена принял, усевшись напротив.

— А что вас, собственно, удивляет? — поинтересовался собеседник Наполеона. — Вот меня, например, зовут "Арчибальд Скотт" — и поэтому ко мне обращаются "мистер Скотт". А вас, насколько мне известно, зовут "Наполеон Бонапарт". И потому я вас называют именно "мистер Бонапарт", а не как-нибудь иначе. Что же тут удивительного?

— Да вы понимаете, что говорите, мистер Скотт? — не посчитал доводы джентльмена сколько-нибудь убедительными Наполеон. — Я ведь не какой-нибудь простолюдин, а император Франции! Чёрт возьми, да разве кто-нибудь называет вашу королеву "миссис Саксен-Кобург-Готская"?

— Так ведь наша королева, мистер Бонапарт, — хитро прищурился Скотт, — находится у себя во дворце, в Лондоне, в Англии. А вы? У вас в Париже мятеж, Франция на грани революции, Бурбоны возвращаются после двухсотлетнего изгнания — а вы, понимаете ли, сбежали за границу! Какой же вы после этого император?

— Но, позвольте... — удивился Наполеон. — Я ведь никуда не сбегал! Я как раз и нахожусь здесь именно для того, чтобы просить премьер-мини... чтобы просить британское правительство о декларации в свою поддержку!

— Ах, вот как! — протянул Скотт. — Значит, пока французский народ борется с узурпатором, вы предпочитаете руководить им из Англии?

— Что вы имеете в виду? — окончательно потерял нить разговора император.

Вместо ответа Скотт включил телевизор.

И на экране Наполеон увидел... Лувр, над которым уже висело наспех водружённое королевское знамя с лилиями, знаменующее собой новую — или же очень старую — власть. Рядом с дворцом отряд полицейских с трудом сдерживал собравшуюся толпу верноподданных парижан.

Впрочем, как ни странно, крики этих парижан были совсем не верноподданническими:

— Позор! Вон отсюда! Долой Бурбонов!

— Это... TF1? — удивился Наполеон.

— Нет, — покачал головой Скотт, — это BBC. Французское телевидение по-прежнему показывает классическую музыку.

Тем временем невидимый телережиссёр переключился на Елисейские Поля. Здесь полицейских не было видно вовсе, а толпа заполнила весь телеэкран. Крики "Долой Бурбонов!" и "Свобода, равенство, братство!" раздавались так громко, что Скотту пришлось приглушить громкость. А Триумфальная Арка уже была увешана плакатами похожего содержания и трёхцветными флагами.

— Что же это такое? — удивлённо произнёс Наполеон, не веря своим глазам.

— Если угодно, новая Фронда, — ответил Скотт. — Или новая революция.

В следующую секунду на экране показалась Сорбонна. Вокруг неё митинговали студенты, к которым, судя по всему, присоединились и некоторые преподаватели. Некоторые из студентов поспешно строили баррикады, прочие же вовсю размахивали трёхцветными флагами, плакатами и портретами. Наполеон с надеждой вгляделся в изображённые на портретах лица, но увидел там не самого себя, а... Робеспьера, Дантона и Марата.

— А что же мятежники? — поинтересовался он. — Неужели они позволяют...

— А их позволения никто и не спрашивает. Они и рады бы всё это запретить, но не могут. Большинство парижских полицейских отсиживается по домам — а тех, кто всё-таки вышел сегодня на работу, слишком мало, и контролировать ситуацию они не способны. А "Секюрите" для разгона толп совершенно не годится. Что же до армии, то она, кроме отдельных гарнизонов, соблюдает нейтралитет.

— Это мне известно...

— Есть, правда, гвардия. И мятежникам удалось ввести в Париж Гасконскую и Валлонскую дивизии, но...

Как бы продолжая мысль Скотта, на телеэкране появились танки, принадлежащие к вышеозначенным дивизиям. Однако они никого не давили, и вообще никуда не двигались — а просто мирно стояли на парижских улицах, окружённые толпой. Причём парижане отнюдь не пытались нанести гвардейцам какой-либо ущерб. Напротив, некоторые из жителей французской столицы сидели на танках с дружелюбным видом в обнимку с гасконцами и валлонами. Судя по всему, танкисты были настроены так же благодушно.

— И это ещё не всё, — заметил Скотт. — Несколько танков отправилось на остров Ситэ.

— Зачем?

И снова телеэкран вмешался в разговор, ответив на вопрос Наполеона с помощью новых кадров. На сей раз император действительно увидел набережную острова Ситэ, которую украшали три танка. Причём на переднем танке почему-то стоял во весь рост...

— Жак Бориэль? — поразился Наполеон, увидев парижского префекта.

— Да, это мистер Бориэль. Именно он возглавил антибурбонское сопротивление. И, как видите, добился некоторых успехов. В отличие от вас, мистер Бонапарт.

— Тем не менее, — снова попытался оправдаться император, — я ведь для того сюда и приехал... чтобы встретиться с... мне нужна британская помощь.

— Да будет вам помощь, будет, — презрительно отмахнулся от Наполеона Скотт. — Сейчас вы отправитесь на сверхсекретный аэродром, на котором находится самолёт с французскими опознавательными знаками. Этот самолёт доставит вас в Париж.

— То есть как в Париж? Но ведь...

— Вы же видите, что происходит. Полтора часа назад аэропорт "Мюрат" заняли сторонники Бориэля. Так что приземлиться вам не помешает никто. А уж тогда, мистер Бонапарт, вы снова станете законным французским императором. И тогда уже действия Бориэля и всех этих... фрондёров станут вполне законными, а не просто уличным бунтом.

— Но всё-таки как насчёт... декларации британского правительства?

— Никакой декларации не будет, — покачал головой Скотт. — Правительство Её Величества не считает нужным официально вмешиваться во внутренние дела соседней страны. А потому официально вас сейчас здесь нет. Официально вы вернётесь в Париж не из Англии, а с Бель-Иля. Где вы всё это время официально и находились.

— Нет, подождите, — покачал головой и Наполеон, — здесь что-то не то. Я должен поговорить с премьер-министром.

— Премьер-министр Великобритании, — холодно ответил Скотт, — не намерена тратить драгоценное время на подобные пустяки, мистер Бонапарт.

Наполеону показалось, что кто-то ударил его в солнечное сплетение. Он почувствовал, что теряет силы — как физические, так и душевные.

— Тогда я никуда не полечу, — заявил император, с трудом преодолевая подступившую тошноту. — Я требую разговора с премьер-министром.

— Вы, кажется, изволите мне угрожать? — любезным тоном поинтересовался Скотт.

— Называйте это как хотите, — пожал плечами Наполеон. — Или вы выполняете моё требование, или я не играю в ваши игры.

— Хорошо, — кивнул Скотт.

— Что "хорошо"? — не понял император.

— Хорошо, не играйте. Не хотите лететь в Париж — не надо. И что вы тогда... будете из себя представлять?

— То есть как?

— А вот так, мистер Бонапарт. Кто вы, собственно, такой? В данный момент вы не более чем бывший император.

— Почему же "бывший"?

— Потому что вы низложены. И если назад во Францию вы... не рвётесь — стало быть, вы не более чем частное лицо, эмигрант по фамилии "Бонапарт". Причём эмигрант нелегальный — в Британию вас никто не звал.

— Но ведь она сама...

— Что "она сама"? — несколько ехидным тоном переспросил Скотт. — У вас есть доказательства, мистер Бонапарт? Вы прибыли сюда с официальным визитом?

— Не пытайтесь меня запугать! — попробовал вновь собраться с силами Наполеон. — Если я расскажу обо всех обстоятельствах...

— Так-таки и обо всех? — усмехнулся Скотт.

"Да, тут мне их шантажировать нечем, скорее наоборот. Ведь это ударит не только по "Ми-5", но и по Мэгги".

— Ничего вы никому не расскажете, мистер Бонапарт, — продолжил Скотт. — И будете прозябать в тюрьме для нелегалов — а там ещё, глядишь, мы вас и депортируем. Вот только не знаю, куда. Что будет из себя представлять ваша родная Франция, пока ведь не ясно. Вы же так упорно отказываетесь помочь мистеру Бориэлю окончательно победить узурпатора и его приспешников...

"Господи, что же происходит? Почему же Мэгги не вмешивается в этот кошмар? Ладно, здесь мне к ней всё равно не пробиться".

— Хорошо. Я согласен. Я полечу.

— Вот так-то лучше, ваше величество. Зайдите в ванную комнату, приведите себя в порядок. Хотя, впрочем, усталый и измождённый вид вам как раз будет к лицу.

— Я готов, — махнул рукой Наполеон, вставая со стула. — А где, кстати, Пьер?

— Ах, Пьер... — протянул Скотт. — Видите ли, сир, ваш секретарь Пьер Фуше пока останется здесь.

— Это ещё зачем? — возмущённо нахмурил брови император.

— Видите ли, ваше величество, мы не хотим, чтобы вы изволили сделать какую-нибудь... глупость. Скажем, выпрыгнули раньше времени из самолёта. Или снова начали что-то там... требовать. Или нарушили секретность, связанную с вашим... неофициальным визитом.

— Я никуда без Пьера не полечу... — начал было Наполеон, но тут же осёкся.

— Вы опять пытаетесь угрожать? — усмехнулся Скотт.

Вместо ответа император лишь бессильно опустился обратно на стул.

* * *

Сходя с трапа самолёта, Наполеон невольно зажмурился. Его ослепили лампы телекамер и вспышки фотоаппаратов. В лицо императору уставились десятки микрофонов:

— Ваше величество, верили ли вы в победу?

— Сир, расскажите нам об обстоятельствах своего удачного побега!

— Ваше величество, ощущаете ли вы себя триумфатором?

По правде говоря, никаким триумфатором Наполеон себя не ощущал. Такого мрачного настроения он не испытывал давно. Но не говорить же об этом журналистам!

— Господа, как вам не стыдно!

Удивлённо подняв взгляд, император увидел доброе крестьянское лицо Жака Бориэля. Парижский префект уверенно продирался через толпу к своему монарху, расталкивая в стороны корреспондентов и телеоператоров:

— Господа, оставьте же его величество в покое! Неужели вы не понимаете, что ему и так сегодня пришлось очень многое перенести?

Журналисты расступились — и префект заключил императора в жаркие объятия.

— Я счастлив доложнить вашему величеству, — торжественно заявил Бориэль, выпустив из объятий Наполеона, — что мятеж полностью подавлен. Марешаль арестован, Арманьяк застрелился в своём кабинете, Леблан бежал, министр обороны подал в отставку, а маршал Клеман застрелен при попытке к бегству. Узурпатор Бурбон так и не долетел до Франции, развернув в воздухе самолёт и отправившись назад в Буэнос-Айрес. Уже идут аресты депутатов-неороялистов. Возмущённая толпа громит здание "Секюрите" в порыве народного гнева!

Как и следовало ожидать, доклад Бориэля вызвал бурю энтузиазма — от приветственных криков и аплодисментов у Наполеона заложило уши. Самому императору, впрочем, было почти всё равно.

Тем временем Бориэль подвёл Наполеона к заранее подготовленному лимузину и торжественно открыл перед императором заднюю дверцу. Войдя в автомобиль, император равнодушно опустился на одно из сидений. Бориэль скромно примостился рядом с ним:

— В Лувр! Его величеству необходимо отдохнуть!

И лимузин помчался по ликующему Парижу. Несмотря на поздний вечер, на улицах было светло как днём. Весь город шумно праздновал победу, заслуженно одержанную французским народом над мятежниками и узурпатором. Крики "Долой Бурбонов!" и "Ура Жаку Бориэлю!" раздавались на каждом углу.

Впрочем, Наполеон на всё это не реагировал. Ему хотелось только одного — поскорее уединиться и позвонить Мэгги.

Но не успел лимузин доехать до Лувра, как император заснул.

* * *

Проснувшись следующим утром, Наполеон немедленно потянулся к "прямому телефону".

Но вместо Мэгги трубку поднял её секретарь.

— Доброе утро, Хью, — поздоровался Наполеон. — Я хотел бы поговорить с премьер-министром.

— К сожалению, сир, — ответил Хью, — она в данный момент занята.

— А когда она будет свободна? — недоумённо спросил император.

— Я бы рекомендовал вашему величеству позвонить попозже, часа через два.

Прождав два часа, Наполеон позвонил снова.

— Премьер-министр только что уехала на аудиенцию в Букингемский дворец, — любезно сообщил Хью.

— А когда она вернётся?

— Через несколько часов, сир.

Наполеон снова принялся ждать, сидя в своём кабинете и рассеянно листая роман "Гаргантюа и Пантагрюэль". Увы, и юмор, и сюжет любимой книги от него ускользали. Думать император мог только об одном...

— Ваше величество! — отвлёк Наполеона от печальных мыслей знакомый голос.

Это в кабинет вошёл Бориэль.

— Прошу прощения, что я без стука, сир, — поклонился префект императору. — Как вы провели ночь, ваше величество? Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, дорогой Бориэль, я чувствую себя прекрасно, — солгал Наполеон.

— Я очень извиняюсь, сир, что отрываю вас от важных дел, — скромно потупил глаза Бориэль, — но я должен попросить вас подписать несколько важных документов...

И с этими словами префект положил на стол императора небольшую папку с бумагами. Почти не читая, Наполеон рассеянно подписал всё — и приказ о суде над мятежниками, и распоряжение об изгнании из парламента присягнувших Бурбонам депутатов, и указание начать люстрацию в рядах "Секюрите", и список нового кабинета министров — во главе с...

— Так вы теперь, — слабо усмехнулся император, — мой новый первый министр?

— Если вам так будет угодно, сир, — покраснел от смущения Бориэль. — Во всяком случае, такое желание изъявили парламент и народ Франции.

Наполеон лишь пожал плечами. В конце концов, разве не полагается герою награда? И разве Бориэль её не заслужил?

Поблагодарив императора, Бориэль удалился, после чего Наполеон снова потянулся к телефону.

— Ваше величество, премьер-министр просит её не беспокоить, — сухо ответил Хью. — Извольте позвонить завтра.

"Да что же это такое?"

* * *

Так прошло несколько дней. Каждые два-три часа Наполеон звонил Мэгги — и каждый раз Хью объяснял ему, почему премьер-министр не может в данный момент подойти к телефону.

"Что же это делается?" — снова и снова в отчаянии думал император. — "Может, связаться с ней как-нибудь по-другому? Скажем, через "Ми-5"? А заодно выяснить, где же Пьер? Но как, собственно, войти с "Ми-5" в контакт? Разве что через "Секюрите"... но там сейчас такие дела творятся, что им явно будет не до этого..."

В один из дней однообразие несколько нарушила поздравительная телеграмма из Лондона. Однако поздравляла императора с подавлением мятежа не Мэгги, а... английская королева. Что же до Мэгги, то она тоже прислала подобную телеграмму. Но не Наполеону, а... Бориэлю.

С одной стороны, свой резон в этом был — один монарх поздравляет другого, а британский премьер-министр — своего французского коллегу. Однако настроение императора от подобных рассуждений отнюдь не улучшилось.

А через неделю Наполеона ждал новый удар. Однажды вечером в его кабинет вошла дюжина гвардейцев под командованием неизвестного ему офицера.

— Добрый день, ваше величество, — поклонился императору офицер. — Меня зовут лейтенант Жиро. Мне поружено препроводить вас в вашу резиденцию в Фонтенбло.

— То есть как в Фонтенбло? — не понял Наполеон. — Зачем?

— Затем, сир, что вы, будучи явно нездоровым, нуждаетесь в длительном отдыхе.

По правде говоря, император действительно чувствовал себя неважно.

— Но... как же я буду руководить оттуда государством?

— Не извольте беспокоиться, сир, — поспешил успокоить его Жиро. — Согласно новому постановлению парламента, ваши обязанности будет исполнять господин первый министр.

И лейтенант протянул Наполеону текст постановления. Прочитав с изумлением эту бумагу, император понял, что согласно данному постановлению его, императорские, полномочия несколько изменились. По сути, теперь его реальная власть стала примерно такой же, как у английской королевы.

Возразить? Не поддаться? Устроить скандал?

Ну и на чьей стороне будут гвардейцы? Парламент? Народ? На стороне Бориэля, геройски подавившего мятеж — или на стороне жалкого низложенного императора, которого сам же Бориэль от низложения и спас?

— Хорошо, — опустил голову Наполеон. — Идём.

И потянулся за "прямым телефоном".

— А вот телефон вам следует оставить здесь, сир, — мягко заметил Жиро. — В Фонтенбло он вам не понадобится. Ведь он предназначен для контактов между главами правительств.

"Ну и чёрт с ним!" — с неожиданной злобой подумал император.

"Всё равно ведь никак не дозвонюсь, так что нечего и унижаться!"

* * *

Прошло несколько месяцев.

Наполеон безвылазно сидел в Фонтенбло. Теперь связаться с Мэгги он не мог, да и не желал. Вот с Пьером он связался бы с куда большим удовольствием — но не мог сделать и этого.

А жизнь во Франции текла своим чередом. Парламент принимал всё новые постановления, а Жак Бориэль успешно продолжал начатую императором миротворческую деятельность.

Французские войска ушли из России, Польши, Пруссии, Австрии.

— Не может быть свободен народ, угнетающий другие народы! — важно изрёк Бориэль с парламентской трибуны.

После этого на окраинах самой Империи окончательно обнаглели сепаратисты. В Голландии возникла партия "Новые Гёзы", в Италии вышел из подполья "Союз Гарибальди". А в Испании уже начались столкновения между басками и кастильцами.

Впрочем, Наполеона политические новости волновали всё меньше и меньше. За эти месяцы он заметно постарел — и стал выглядеть не моложе, как раньше, а старше своих пятидесяти двух лет. Куда-то делась вся его былая неуёмная энергия. Только сейчас император понял, что его элементарно обманули.

Действительно, и зачем Британии дружба, союз, альянс с Францией? Разве для того они вели с ней борьбу столетиями, чтобы сжать заклятого врага в дружеских объятиях? О нет, врага в обьятиях не сжимают. Его душат, давят, уничтожают.

Вот англичане и добились того, чего добились. Он, Наполеон, думал использовать неороялистский мятеж в своих интересах — а вместо этого отдал Францию Бориэлю. Его, императора, просто-напросто переиграли. И Мэгги, что ужаснее всего, сыграла в этой подлой игре решающую роль. Делая вид, что тревожится за безопасность возлюбленного...

"Чёрт возьми, а любила ли она меня хоть когда-то? Или всё это было с самого начала не более чем игрой? Ведь всем известно, что женщины — мастера притворяться...

Может, всё-таки найти способ с ней поговорить?

Да нет уж, нечего унижаться.

Надо сохранить хотя бы остатки гордости."

* * *

Однажды утром Наполеона впервые за долгое время посетил гость — лейтенант мушкетёров.

— Как, простите, ваша фамилия? — переспросил император, пожимая лейтенанту руку. — Даву? Не потомок ли вы...

— Так точно, ваше величество, — гордо отдал честь лейтенант Даву. — Мой дальний предок, маршал Даву, возглавил гвардию и нанёс решающий удар в битве при Бородино, после чего Кутузов был разбит наголову. Мой прадед, генерал Даву, руководил взятием Смольного в Петербурге, после чего большевики были окончательно перебиты. Мой дед, полковник Даву, участвовал в штурме Берлина, где укрылись главари нацистов во главе с этим бесноватым художником. Мой отец, капитан Даву, десять лет провоевал в Африке. Я же, сир, вступил в ряды мушкетёров — и недавно, после подавления мятежа, капитан Оливье сделал меня лейтенантом.

— Да, да, теперь припоминаю, — закивал Наполеон. — Кажется, я вас видел на Бель-Иле. В коридоре у той комнаты, где у нас был военный совет...

— Так точно, сир! Сколько в вас тогда было решимости, энергии, воли к победе!

"...Не то, что сейчас," — понял император недосказанное лейтенантом окончание фразы.

— Тогда, лейтенант, обстоятельства были иными, — сухо ответил Наполеон.

— Ваше величество, — твёрдо сказал Даву, — сейчас обстоятельства ещё более тревожны! Этот выскочка Бориэль превращает могущество нашей Империи в пшик! Сама Империя, того и гляди, не сегодня-завтра развалится на части! Разве об этом мечтал Наполеон Первый, основатель нашего государства?

И лейтенант с укором посмотрел на Наполеона Восьмого.

— Вы думаете, мне самому всё это по душе? — пожал плечами император, отводя взгляд. — Но что же делать?

— Как "что делать", ваше величество? Да ведь мы, мушкетёры, все как один пойдём за вами в огонь и в воду! Будьте уверены, сир, мы не забыли наш старинный девиз: один за всех — и все за одного! Капитан Оливье так и просил меня вам передать: стоит вам дать сигнал — и вся наша рота завтра же будет в Париже! Мы побросаем в Сену всех депутатов, повесим всех министров, а Бориэля гильотинируем! И вручим вашему величеству всю полноту власти, каковая была у вашего великого предка!

— И всё это вы планируете сделать силами одной роты мушкетёров?

— Ваше величество, да как же вы не понимаете? Расшатав государство, нарушив устои, посеяв смятение в умах, Бориэль и его шайка сами же себя и ослабили! Кто защитит их от нас, мушкетёров? Обезглавленная армия? Прореженное "Секюрите"? Полиция, которая уже показала свою неспособность подавить что бы то ни было? Да и почему, собственно, они встанут на сторону Бориэля, а не на вашу?

— Нет, — покачал головой Наполеон. — Я больше не играю в эти игры. И вам, лейтенант, не советую. В этой стране всё далеко не так просто, как кажется.

— Хорошо, сир, — сухо ответил Даву. — Если вы изволите передумать, то знаете, где меня найти. Надеюсь, дорогу на Бель-Иль вы ещё не забыли.

* * *

А на следующий день в резиденции императора зазвенел звонок. Сам он, впрочем, всё ещё находился в кровати.

— На проводе Лондон, сир, — доложил слуга Жакоб.

— Лондон? Мэгги?

Наполеон в два счёта выскочил из постели и добежал до телефона:

— Слушаю!

Но это была не Мэгги. На другом конце провода находился Аткинс, министр иностранных дел Британии:

— Я хотел бы проинформировать вас о событии, которое вчера произошло в Швейцарских Альпах.

— Что? — удивился Наполеон. — Каких ещё Альпах? Что там могло произойти?

— Вчера в Швейцарских Альпах, — пояснил Аткинс, — прошла конференция территориальных образований, входящих в состав Французской Империи. Вернее, входивших.

— То есть как "входивших"? — не понял Наполеон.

— Руководители Франции, Швейцарии, Голландии, Италии, Испании и Рейнского Союза, — перечислил Аткинс, — приняли решение о разделе Империи на независимые самостоятельные государства.

— Простите, — переспросил Наполеон, — вы упомянули в этом списке также и Францию?

— Да, да, — подтвердил Аткинс, — мистер Бориэль также подписал Альпийские Соглашения.

— Но почему же они, — беспомощно произнёс Наполеон, — хотя бы не сообщили...

— Они сообщили об этом событии в Лондон. А я как раз и сообщаю вам.

— Чёрт возьми, — попробовал возразить Наполеон, — но как же такое возможно? Неужели вы, британцы, можете признать подобное беззаконие? В конце концов, я — император Франции, и только я один имею право решать такие вопросы.

— К сожалению, — немного замялся Аткинс, — это не совсем так. Франция больше не является Империей.

— То есть как? Меня опять низложили?

— Я рекомедую вам включить телевизор.

Как и полгода назад в Англии, картинка на телеэкране оказалась весьма информативной. Нажав на кнопку пульта, Наполеон увидел зал заседаний парламента — и всё того же Бориэля на трибуне:

— Поскольку Наполеон Бонапарт, — говорил первый министр, пытаясь перекричать радостный шум и аплодисменты, — в последнее время совершенно отошёл от дел, а наследников у него нет и не предвидится, мы можем с уверенностью заявить, что династия Бонапартов подходит к концу, а империя совершенно изжила себя как форма государственного устройства. Теперь, когда испанцы и итальянцы, голландцы и швейцарцы получили наконец свободу и независимость, необходимость в империи просто-напросто отпала сама собой. А потому Франция, свободная среди свободных, равная среди равных, не может не вернуться к своим славным корням, заложенным ещё двести лет назад. Да здравствует Французская Республика!!!

Услышав последовавшие за этими словами новые аплодисменты, Наполеон почувствовал страшную головную боль. Собрав последние силы, он дотянулся до пульта и выключил телевизор.

После чего повесил телефонную трубку.

* * *

— Признаюсь вам честно, — смущённо улыбнулся обозреватель BBC Джек Спенсер, — когда я узнал, что именно мне предстоит взять у вас первое интервью после вашего выхода в отставку, то был необычайно польщён. Ведь именно вы, мадам, согласно всем опросам общественного мнения, являетесь самым лучшим премьер-министром Британии за всю её историю. Что и немудрено — ведь именно под вашим мудрым руководством Британская Империя выиграла Прохладную Войну!

— По правде говоря, — также смущённо улыбнулась Железная Мэгги, — во многом мне просто повезло. Я всего лишь оказалась в нужном месте в нужное время. Хотя, не спорю, кое-какие усилия мне приложить всё-таки пришлось.

— Нет никакого сомнения, — продолжил Спенсер, — что сейчас, уйдя на заслуженный отдых, вы будете вспоминать об этих славных днях с гордостью и чувством глубокого удовлетворения...

— Вы знаете, Джек, я бы так не сказала, — лицо Мэгги неожиданно погрустнело. — Дело в том, что... бывали и такие случаи, когда мне приходилось... участвовать в весьма грязных... скажем так, комбинациях.

— О да, конечно, — кивнул Спенсер, — мы все знаем, что политика чистыми руками не делается. И всем нам, увы, иногда волей-неволей приходится идти на компромисс с собственной совестью. Такова жизнь.

— В том-то и дело, — покачала головой Мэгги, — что мне пришлось так поступить не столько "волей", сколько "неволей". Возникли некоторые... обстоятельства, из-за которых мне пришлось... жестоко обидеть... некоторых из людей, которые были мне... очень дороги.

— В самом деле? — заинтересовался Спенсер. — Не будете ли вы так любезны рассказать телезрителям более подробно об этих... спорных моментах вашей блистательной карьеры?

— Нет, это невозможно, — твёрдо сказала Мэгги. — Я не могу назвать никаких конкретных имён, равно как и обстоятельств.

— В таком случае, — недоумённым и вместе с тем сочувственным тоном сказал Спенсер, — может быть, у вас есть возможность... помириться с этими дорогими вам людьми, объяснив им — разумеется, в частном порядке, а не на телеэкране — что же именно произошло?

— Нет, Джек, — ответила Мэгги грустно, чуть не плача, — я боюсь, что это делать уже поздно. Есть вещи, которые не прощают. Несмотря ни на какие обстоятельства.

* * *

Как громом поражённый, бывший император безмолвно сидел в гостиной своей виллы на португальском побережье. Уставившись на телеэкран.

"Боже мой, какой же я был идиот! О ком же ещё она может говорить, как не обо мне?

Как же я не понимал? Да ведь если люди из "Ми-5" так обращались со мной, то почему же они не могли повлиять и на Мэгги? Почему бы им не вести свою собственную игру? Ведь подчинить себе Мэгги они могли довольно простым способом — всё тем же старым добрым шантажом! Если тот глупый one-night stand мог стоить ей карьеры, то что же могла натворить информация о нашем романе?

Теперь-то понятно, что произошло. Пока я плыл в Англию на лодке "Бородино", агенты "Ми-5" наконец-то вышли из тени и приказали Мэгги сидеть тихо и не мешать. После чего они вернули меня во Францию. Вернули в состоянии шока, чтобы я не смог помешать Бориэлю...

Стоит ли удивляться, что она и не надеется на моё прощение? Но чем же является это интервью, как не завуалированной мольбой?

О, Мэгги, любовь моя, конечно же, я тебя прощаю!

Да, я потерял корону — но могу вернуть возлюбленную!

Но как? Как именно сказать Мэгги: "вернись, я всё прощу"?

Дозвониться до неё отсюда мне не удастся. Найти её — тоже: местонахождение бывших премьер-министров обычно тщательно скрывается от любопытной публики. Будь у меня в распоряжении "Секюрите"... но это осталось в той, прошлой жизни.

Тогда что же делать? Не давать же объявление в газеты?

А что, если..."

* * *

Оторвав взгляд от текста, редактор выразительно посмотрел на автора. Автор сидел, откинувшись на спинку стула. Глаза его были прикрыты.

"Неужели уснул?" — подумал редактор. — "Впрочем, такое чтиво погрузит в сон кого угодно. Кашлянуть, что ли, погромче? А может, просто тихо подняться и уйти...".

Идея редактору понравилась. Однако в этот момент Пол Корси открыл глаза.

— Вы что-то сказали? — спросил он так, как будто бы и не засыпал.

— Хм... — Редактор укоризненно покачал головой. И демонстративно снова раскрыл рукопись.

— "Тогда что же делать? Не давать же объявление в газеты? А что, если..." — прочёл он демонстративно громко последние фразы и выжидательно посмотрел на автора. В ответ автор посмотрел мистеру Хиллу в глаза, сохраняя поистине олимпийское спокойствие. Эта молчаливая дуэль продолжалась секунд десять, после чего редактор наконец сдался.

— "А что, если..."? — прочитал мистер Хилл эту фразу ещё раз, но уже вопросительным тоном. — "А что, если..." что?

— Это конец книги, — спокойно ответил автор.

— Вот как? А я, признаться, думал, что последние несколько страниц где-то затерялись, — сказал редактор, даже не пытаясь скрыть в своём голосе ехидства. Автор лишь поджал губы, явно предпочитая на этот выпад не отвечать. Выждав несколько секунд, редактор подумал, что пора переходить в решительную атаку.

— Ладно, мистер Корси. Я, может быть, старомодный дурак, помешанный на классической литературе — и потому наивно думающий, что у художественного произведения должны быть пролог, завязка и кульминация сюжета. Однако, по моему скромному мнению, большинство читателей — по крайней мере, те, что читают книги нашего издательства — также согласятся с тем, что любая книга должна иметь как минимум начало и конец. А вы с этим не согласны?

Автор неопределённо мотнул головой.

— Если вы согласны, то будьте добры, объясните — где тут конец? Или вы хотите вскорости написать продолжение — и потому следуете примеру авторов дешёвых бульварных детективов, прерывая первую книгу на самом интересном месте?

Глаза автора гневно блеснули. Его кулаки сжались.

"Всё-таки я его достал!" — подумал редактор. — "Не дошло бы до рукоприкладства".

— Нет, — произнес автор неожиданно спокойным тоном. — Вся моя книга целиком перед вами — и я даю вам слово, что никаких продолжений не будет.

"Уже хорошо!" — подумал редактор, а вслух произнёс:

— Простите, мистер Корси, но в таком случае я, признаться, не могу не заметить, что в законченном произведении автору следует хоть как-то довести до конца все сюжетные линии.

— Что вы имеете в виду? — пожал плечами автор.

— Ну, например, — ответил мистер Хилл, — я так и не понял, что же произошло с Пьером Фуше — секретарём главного героя.

— К сожалению, Наполеон об этом так и не узнал, — с некоторой грустью ответил мистер Корси.

— Но читателю-то всё равно интересно, — немного раздражённо заметил редактор, — куда же этот Пьер подевался. Почему он так и не вернулся из Англии? И даже не дал о себе знать...

— Я полагаю, — сказал автор, почему-то вздохнув, — что Пьер с самого начала работал на "Ми-5". Потому-то он в итоге и остался у своих настоящих хозяев.

— Ну вот, вполне правдоподобно, — кивнул мистер Хилл. — Почему бы вам так и не написать?

— Потому что со стопроцентной уверенностью этого не знает никто, — спокойно ответил мистер Корси. — Ни я, ни вы, ни сам Наполеон.

— Простите, но какая тут может быть "стопроцентная уверенность"? — несколько удивился редактор. — Ведь этот Пьер Фуше — не более чем плод фантазии автора... не так ли?

— Не так, — покачал головой автор. — Конечно, имена и фамилии секретарей глав государств не очень-то известны широкой публике. Но если провести некоторые исследования, то можно установить, что последнего секретаря Наполеона Восьмого звали именно так.

— Ладно, — махнул рукой мистер Хилл. — Бог с ним, с Пьером. В конце концов, его судьба на развитие сюжета не больно-то влияет. Действительно, пусть читатели сами ломают головы — был Пьер верным другом или коварным шпионом. Но как всё-таки быть с главными героями вашего повествования? Может быть, вы всё-таки прислушаетесь к совету старого редактора — и соблаговолите написать внятную концовку? Скажем, лично мне очень хотелось бы увидеть у вашей книги хороший конец.

— Это какой же? — с интересом спросил автор.

— Что-то в стиле "и они жили долго и счастливо". — быстро ответил редактор, широко улыбнувшись.

— "И умерли в один день"?

— Ну, в этом-то как раз нет необходимости. Пусть просто "жили долго и счастливо", — улыбнулся редактор ещё шире.

— Я бы, наверное, написал такой конец... — начал автор после некоторой паузы — ...но судьбы Мэгги... простите, Маргарет, и Наполеона Восьмого достаточно хорошо известны широкой публике. Она по-прежнему живёт где-то в Англии, а он находится в изгнании в приютившей его Португалии. И я бы не рискнул настолько искажать...

— Да полноте! — редактор замахал на автора руками. — Какая разница? По сравнению со всем тем, что вы уже "исказили", это будет сущей мелочью, вряд ли достойной даже внимания критиков.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил автор надменным тоном.

— А что я такого сказал? — изобразил редактор на лице выражение оскорблённой добродетели.

— Если я вас правильно понял, вы только что назвали меня лжецом. Я требую объяснений!

Редактор обратил внимание, что правая рука автора нервно сжимается в районе пояса. Ему был знаком этот жест. Во времена Французской Империи дуэли хоть и были запрещены, но иногда всё же случались. Британские авторы часто использовали этот пережиток прошлого в своих сюжетах. А некоторые недальновидные британцы, в основном из числа студентов Университетов Красного Кирпича, даже пытались ввести его в обиход на Острове.

"Только этого не хватало!" — подумал редактор. Перед его глазами возникли заголовки газет полугодовой давности: "Кровавая баня в лондонском пабе! Три трупа и 16 пострадавших!". Тогда какой-то гасконский дворянин решил, что группа подвыпивших британских офицеров своими насмешками затронула его честь — и обнажил клинок...

— Что вы, что вы! — поспешил успокоить автора редактор. — Ни в коей мере! Как только вы могли подумать? — вскочил он со стула, прижимая руки к груди в искреннем раскаяньи.

— Я всего лишь имел в виду то, что ваше художественное произведение не всегда... согласуется с новейшей историей. Что абсолютно нормально. Не будем же мы требовать стопроцентной точности, например, от Шекспира?

Лесть, похоже, подействовала. Автор перестал шарить у пояса и положил обе руки на подлокотники стула.

— Я все-таки настаиваю... — медленно проговорил он. — Где именно вы видите неточности? Признаться, я потратил определённое время на изучение предмета.

— Знаете, это замечательно! — редактор был готов на всё, лишь бы уйти от опасной темы и перевести разговор в более конструктивное русло. — Я тоже увлекаюсь историей. Нет, не новейшей, а в основном античной. Но и политическими новостями я тоже интересуюсь. Поэтому я рискну напомнить вам...

Редактор зашелестел страницами.

— Давайте начнем по порядку. Так и быть, не будем касаться сложной подоплёки ливийско-египетских отношений. Равно как и Гималайского кризиса. Хотя, честно говоря, меня несколько удивила сцена, в которой Наполеон добивается любви Железной Мэгги — а потом тут же спокойно и деловито обсуждает с ней объединение Китая. Вот уж где, простите, правдоподобия просто ни на грош.

— Вы так полагаете? — неожиданно усмехнулся мистер Корси. — А разве на самом деле так не бывает? Посмотрите, скажем, на типичную семейную пару. Допустим, муж приходит домой, целует жену, говорит "я тебя люблю!" — а она, поцеловав его в ответ и сказав то же самое, тут же начинает скучный разговор о том, что надо бы покрасить забор. Или отремонтировать входную дверь. Или подстричь газон у дома.

— В реальной жизни, — усмехнулся и мистер Хилл, — это вполне возможно. Но в художественном произведении...

— Вы только что упрекнули меня в неправдоподобии, — не без ехидства заметил автор. — Но если произведение похоже на настоящую жизнь, то куда уж тут правдоподобней?

— Ладно, — вздохнул редактор. — Как я уже сказал, не будем обсуждать разные мелочи. Перейдём к самому важному историческому событию, описанному в вашей книге — а именно мятежу неороялистов, героически подавленному Жаком Бориэлем, нынешним президентом Франции.

— И чем же вам не нравится моё описание? — спокойно поинтересовался мистер Корси.

— Хорошо, начнём с начала, — сказал мистер Хилл. — Как известно, в ночь перед мятежом заговорщики попытались арестовать императора, но он чудом ускользнул от ареста и убежал на Бель-Иль.

— И у меня в книге Наполеон отправился на Бель-Иль.

— Но у вас-то сказано, что он знал обо всём заранее!

— А вы, мистер Хилл, можете поручиться, что он этого не знал? — с интересом посмотрел на собеседника автор.

— Ну, знаете... — развёл руками редактор. — Не так-то просто доказать отсутствие чего-либо... Но если он знал обо всём заранее, то почему просидел всё это время на Бель-Иле? Почему вернулся в Париж только тогда, когда Бориэль уже одержал победу?

— Простите, вы книгу-то читали? — уже менее спокойным тоном спросил мистер Корси. — Там же всё написано.

— Да-да, конечно, — не без сарказма закивал головой мистер Хилл. — Конечно, отказ армии ему подчиняться оказался для Наполеона сюрпризом...

— А вы точно знаете, что это было не так? Вы брали интервью у всех французских маршалов?

— Разумеется, он поплыл на секретной подлодке в Англию...

— А вы готовы поклясться, что никакой подлодки не было? Или вы лично видели, как "Бородино" спокойно находилось на месте стоянки всё это время?

— Вне всякого сомнения, он прилетел в Париж не с Бель-Иля, как известно всем и каждому, а с британского секретного аэродрома...

— А вы голову даёте на отсечение, что это было не так? Да, все видели, что тот самолёт приземлился в аэропорту "Мюрат". Но кто, собственно, видел, как и где он взлетал?

Мистер Хилл понял, что и этот раунд выиграть ему не удастся. Ни увещевания, ни сарказм, ни даже здравый смысл на автора-конспиролога явно не действовали.

И всё же главный редактор сдаваться пока не собирался.

— Хорошо, мистер Корси, — вздохнул мистер Хилл, — так и быть, не будем разбирать вашу... версию по косточкам. Давайте лучше обсудим концепцию, лежащую в основе вашего произведения. В своей книге вы описали воистину эпохальное событие — нашу победу в Прохладной Войне.

— "Нашу"? — машинально переспросил автор.

— Ах, да, простите, — тут же поправился редактор. — Возможно, мне не следовало употреблять именно это слово. Просто я полагал, что "Корси" — это итальянская фамилия, и хотя Италия была частью Французской Империи, но ведь теперь-то ваша родина обрела свободу и независимость, и ваш президент дон Сильвио — верный друг и союзник нашего нового премьер-министра, и потому...

— Вообще-то я родом из канадской провинции Нью-Джерси, — заметил мистер Корси. — Мои предки приехали туда из Сицилии ещё в начале века.

"А вот говорит он совсем не так, как мафиози в телесериале "Клан Фальцетто"," — подумал мистер Хилл. — "Произношение вполне оксфордское. Впрочем, ладно, не будем отвлекаться".

— Так вот, мистер Корси, — произнёс редактор вслух, — наша победа в Прохладной Войне была достигнута совсем не потому, что император Наполеон — вольно или невольно — сам разрушил собственную Империю. По сути, при Наполеоне Восьмом Французская Империя уже клонилась к своему закату. Возможно, он немного ускорил события — но развал всё равно был неотвратим.

— Даже так? — усмехнулся мистер Корси. — Вы сказали "неотвратим". Можно полюбопытствовать, по каким причинам?

Редактор посмотрел на мистера Корси, как на ребёнка.

— Знаете, даже как-то неловко объяснять взрослому человеку такие простые вещи. Уже много лет Французская Империя катилась в пропасть. Вспомните хотя бы эпоху Наполеона Седьмого, которую часто называют "замороженными десятилетиями". Экономический, культурный, технический прогресс Франции всё более замедлялся, отставание от Британии становилось всё более непреодолимым — и внешнеполитические амбиции французов уже не соответствовали их реальным возможностям. Стоит ли удивляться, что Наполеон Восьмой, будучи умным человеком и дальновидным политиком, прекрасно это понимал. Потому-то он и попытался честно признать тот факт, что роль гегемона в современном мире по праву принадлежит Британии — и Париж больше не в силах стоять у Лондона на пути. Потому-то он и решил прекратить эту безумную и безнадёжную глобальную шахматную партию, жертвуя одну фигуру за другой, чтобы в итоге закончить игру побыстрее. А вовсе не потому, мистер Корси, что он, видите ли, вдруг влюбился в Железную Мэгги.

— Интересная точка зрения, — медлено произнес мистер Корси.

— Не поверю, что вы не слышали этого раньше.

— Слышал, но никогда не был согласен с этими аргументами. Если и сравнивать Прохладную Войну с шахматной партией, то Наполеон Восьмой действительно искренне хотел закончить игру как можно скорее — но не капитулировав, а согласившись на ничью. Не его вина, что он... сделал грубый "зевок".

— "Зевок", описанный только в вашей книге — и нигде больше. Любовная интрига двух великих политиков, скрытая от всех остальных. Заговор внутри другого заговора. Секретное путешествие в Англию и обратно. Козни "Секюрите", "Ми-5" и ещё непонятно кого. Не много ли фантастики?

— Нет, не много. Всё было именно так, — голос мистера Корси вновь обрел твёрдость.

Редактор понял, что опять проиграл. Надо было снова искать другой подход.

— Хорошо. Допустим, вы верите в эту свою конспирологическую версию. Версию, которую, поверьте моему немалому опыту, большинство читателей посчитают ненаучной фантастикой. Впрочем, это ваше право. Книга выйдет в разделе художественной литературы, что позволяет вам писать всё, что в голову взбредёт. Но скажите, пожалуйста, зачем вы вообще вплели сюда роман Наполеона и... Маргарет? Хотите писать политико-конспирологический детектив — Бога ради! Но при чем тут любовь? Знаете, два столь фантастических сюжета в одном флаконе — это уже слишком. Может быть, согласитесь оставить что-то одно — или роман Наполеона или заговор?

— Я бы с удовольствием согласился, но не могу, — грустно улыбнулся автор. — К сожалению, не могу изменить ни строчки. Не спрашивайте, почему, — прервал он собирающегося что-то сказать редактора.

— Не могу я ничего изменить, — продолжил мистер Корси. — Эта книга... Она должна выйти именно такой, какой она написана. Я понимаю все трудности и проблемы, которые я вам доставляю своими чрезмерными требованиями. Но я действительно ничего не могу изменить.

— Хорошо... — медленно выдавил из себя редактор. Битва была проиграна, чего очень давно с мистером Хиллом не случалось. Тем не менее надо было сохранить лицо.

— Тогда мне не остается ничего, кроме как умыть руки. — спокойно произнес главный редактор. — С точки зрения грамматики и синтаксиса книга написана безукоризненно. Хотел бы я так писать...

Редактор с трудом выдавил из себя улыбку.

— А в остальном... Передавайте мои наилучшие пожелания вашим друзьям...

Редактор запнулся, так не решаясь назвать имён. Мистер Корси понял причину заминки.

— Я передам всё в лучшем виде. Не беспокойтесь.

— Что ж, тогда, наверное, пришло время прощаться... — почувствовал себя неловко редактор.

— Спасибо вам, — автор тоже немного замялся, но потом протянул редактору руку, которую мистер Хилл тут же пожал.

Попрощавшись, гость быстро вышел из кабинета. Редактор ещё некоторое время стоял, глядя ему вслед. Снова, как и в начале встречи, ему показалось, что он этого человека знает. Что видел его где-то, причём не один раз...

ЭПИЛОГ

Ласковое южное море раз за разом набегало на жёлтый португальский песок. Пол Корси — он же Наполеон Восьмой из старинного корсиканского рода Буонапарте — сидел на деревянной веранде в соломенном кресле. Уже успели снова отрасти усы, которые он сбрил в целях конспирации перед встречей с мистером Хиллом — а от бороды, отпущенной в то же время и с той же целью, не осталось и следа. Он снова выглядел так же, как и на своих портретах. Которые некогда висели чуть ли не в каждом французском доме — а сейчас, наверное, украшали только новые школьные учебники истории.

Длинные тонкие пальцы бывшего императора медленно перебирали страницы его книги, изданной наконец на прошлой неделе. Тихо шуршала бумага — как прибой, набегающий на песок. Как песок в песочных часах.

Каждая страница книги — как неделя жизни. Сумасшедшая неделя из тех сумасшедших лет. Каждая из этих недель легла на его плечи весом в несколько лет. Вот он уже почти и старик. Никому не нужный старик. И никто не знает, какое сердце бьётся под этой дряблой кожей. Сердце, которое не даёт ему покоя. Сердце, жар которого сжег величайшую из империй, но так и не успокоился. Не успокоился — и продолжает гонять мысли по кругу снова и снова...

— Поль! — раздался откуда-то крик, отвлекший Наполеона Последнего от бесконечных рассуждений и воспоминаний.

— Мэгги?!

Она всё-таки пришла. Прилетела. Примчалась.

Она прочла его книгу. Его замысел увенчался успехом.

Вот что означала фраза "а что, если...", мистер Хилл.

...И они жили долго и счастливо.

КОНЕЦ

Январь-февраль 2008 года, Сент-Луис — Ноттингем