Бэлла Донна (главы 1 - 7)

Он пригладил растрепавшиеся волосы, засучил рукава и размял пальцы. Его руки были исцарапаны, но это не моя работа, я не успела, хотя с удовольствием располосовала бы. Ещё я заметила старый шрам поперёк ладони и абсолютно гладкую кожу на внешней стороне рук. Эпилированный, что ли?

— Исэль олиарэн эльвинм? — сказал он высоким и певучим голосом, как и положено геям.

Тут я поняла, что он иностранец. А я его не понимаю. Головная боль мешала соображать. Точно, вчера какой-то гадости налакалась, теперь глюки прут. А может, я вообще в вытрезвителе? Влипла!

Я снова почувствовала своё тело, попробовала подняться, и, как ни странно, это получилось. Уселась на кровати подальше от собеседника, на всякий случай сплела ноги в тугой замок: закинула одну на другую и скрестила в районе щиколоток. От пережитого трясло, в горле стоял ком. Я судорожно провела рукой по шее.

— Домин! Ийноэлна!

Звучало это красиво, властно, но непонятно. Что это был за язык, я не разобрала. Осторожно спросила:

— Ду ю спик инглиш? Ай эм рашен гёрл. Рашен Федерашен! Спутник, водка, калинка-малинка! Андэрстэнд, мистер? — и подумала, что точно сбрендила, если пытаюсь договориться с галлюцинацией! Как там звучало? "В потолке открылся люк, ты не бойся, это глюк?" Значит, мне не надо боятся, он мне ничего не сделает!

— Мистрь? — переспросил он.

Есть контакт! По-английски он понимает. Жаль, я английский знаю ужасно и говорю на нём, как выражается училка, с сильно выраженным сельскорусским акцентом.

Я наморщила лоб, пытаясь хоть что-то вспомнить, и тут меня понесло:

— Ай хэв э мазер, э фазер энд э грэндмазер. Москоу из вэ кэпитал оф Раша, — я вываливала на бедного собеседника всё, что когда-либо учила на уроках английского. — Ай лёрн мэни интерестинг сабжект эт скул. Ду ю лайк Элтон Джон? Бай-бай!

Он ошарашено смотрел на меня. То ли с моим произношением что-то не то, то ли я ошиблась в предположениях и на английском он не говорил.

— Мерси боку? — я осторожно начала перебирать все известные мне языки, путаясь в звуках: — Хэндэ хох? Аста ла виста, детка? Пуркуа бы не па? Но пасаран? Рио-де-Жанейро, самба, румба, тропиканка, Педро?

Всё впустую. Собеседник меня не понимал, а мой иностранный словарный запас вместе с красноречием иссяк. Правда, была одна фразочка, Димка уверял, что она исконно японская:

— Казука масука?

— Масурэ? — подхватил он. — Эн тиэри?

Ага, значит, Джапан понимаем! Плохо то, что я по-японски не бе, не ме, не кукареку, не банзай. Напряглась, силясь вспомнить хоть что-нибудь.

— Самурай, сакэ, японский городовой? — выдала я ещё три иностранных слова.

— Мистрис Карганила, у эсэ эндэ?

Моя твоя понимает, ура! То есть, пока только разговаривает, но вскоре и понимать начнёт! Откуда-то из глубин памяти всплыло ещё кое-что японское, что я и протараторила, не задумываясь:

— Милая Хоккайдо! Я тебя Хонсю! За твою Сикоку я тебя Кюсю!

Он придвинулся ближе, сжал мою голову ладонями и развернул к себе. Я запаниковала. Вот и поговорили!

— Эй, я не это имела ввиду! Я погорячилась! Руссо туристо, облика морале! Цигель, цигель, ай-лю-лю! То есть нет, нет, не слушай меня!

Он смотрел на меня в упор, был так близко, словно хотел поцеловать. Я угодила в силки страха.

"Ты меня понимаешь?" — прозвучал голос у меня в голове. Его голос. Но собеседник губ не разжимал.

Слева и справа что-то засияло, я невольно скосилась сначала в одну сторону, потом в другую. Похоже, светились его ладони. В ушах раздался тихий мелодичный напев.

Наверно, следовало перепугаться, но я почему-то успокоилась, даже передумала впиваться когтями ему в лицо. Головная боль улеглась, будто её и не было, на душе просветлело...

— Понимаю, — послушно ответила я.

"Не говори вслух. Чётко, разборчиво думай. Речь — это всего лишь способ донести свои мысли. Мы будем обмениваться ими напрямую, минуя языковые преграды".

"Понимаю", — старательно подумала я, хотя ничего не соображала.

"Ты кто?"

"Кобыла в кимоно", — брякнула я. Завораживающие у него глаза, чёрные-чёрные, бездонные. Утонуть можно. Стоп-стоп-стоп, меня уже несёт! Не о том думаю!

"Ты Карганила?" — он даже не улыбнулся.

"Я Бэлла Анатольевна Базарова. Где я? Где мои вещи?"

"Ты не понимаешь ни ветский язык, ни эльфийский, ни единый? И Предначальный тебе не знаком?"

"Не, я только русский учила. И то у меня тройка".

"Значит, ты чужестранка. Как звалась твоя земля?"

Почему-то мне показалось, что он имеет в виду нечто большее, чем государство, поэтому я ответила:

"Так и звалась — Земля".

"Почему ты опять помолодела? И где некромант?"

"Кто? — не поняла я. Вспомнила какие-то слова, вроде некролог, некрофаг и некрофил, но что они обозначали, я не знала. — Некромант? Это фамилия такая?"

"Бэлла... Ты ведь Бэлла, да? Расслабься, пожалуйста. Я попробую прочесть твои воспоминания, потому что уже ничего не понимаю!"

"А это не больно?"

"Ничуть".

Я заметила, что судорожно сжимаю в кулаке клок его волос. Выдрала всё-таки, значит! Ай да я! Ничего он мне не сделает, пусть сам меня боится!

Я расслабилась, разжала кулак, прикрыла глаза. Голова не болела, но мысли были варённые. И ведь надо по-другому себя вести, быть настороже... но так неохота!

"Глаз не отводи".

Хорошо. Я покорно вылупилась на него и вдруг полетела! Комнату заволокло белым сиянием, тело стало невесомым. Загадочный напев усилился, и я взмывала ввысь на волнах неземной музыки, чтобы беззаботно порхать в других, светлых небесах.

А потом полёт завершился, и я вновь ощутила, что сижу на кровати.

Мой собеседник прошёлся по комнате, растирая виски, при этом лицо у него было сосредоточенное, прямо как у бабули, когда она считала, на сколько ей прибавили пенсию. Затем он молча прошёл за ширму, и, судя по плеску воды, умылся. Вернулся, уселся на стул напротив меня и вдруг сказал на русском, но со странным акцентом:

— Гоблин мне драть! Рассказывать — не поверят! Бэлла, ты мне понимать?

— Ага, только ты чудно говоришь.

— Неуютно побеседовать на твой речь. Сломать все кости язык на ваши звуки. И падеж многовато.

Я поневоле рассмеялась, больным, гаденьким смехом. Он тоже улыбнулся, не весело, а скорее удивлённо. Откинул мокрые волосы назад, и теперь удивилась я. Уши у него оказались необычные, заострённые. Никаких серёжек, какие носят геи, там не наблюдалось.

— Я вывернуть на меня твой память, теперича знать то, что знать ты, говорить то, что говорить ты. Бэлла, ты не на Земля...

Я ойкнула, села прямо, будто кол проглотила. Он издевается?

— А где, на Марсе, что ли? А ты, случаем, не Аэлит?

— В теория такое вроде можно, но на практика... — он развёл руками. — Меня теперича в карьера повесят, то бишь повысять!

— Э... — я запнулась. Нет, я определённо свихнулась! — Меня инопланетяне похитили для опытов?

— Типа того, — ответил он почему-то с Димкиными интонациями. — Бывают другой планет, бывают другой измерений. Мид Мэлл, например.

Я поняла, что мне вешают лапшу на уши, а может, бездарно клеят. Хотя почему бездарно, наоборот, оригинально. Но что за бред? Я насмотрелась по телику на другие планеты, там металл, ржавчина, летающие тарелки-сковородки-дуршлаги и светящиеся, как газовая сварка, мечи. И инопланетяне должны быть маленькие, зелёные, с большущими глазами. Противные, короче, как лягушки. Хотя... была одна вполне миленькая инопланетная мордочка.

— Ты не Альф? — поинтересовалась я.

— Я эльф. Рэморин Тэфаирий, — он оценивающе глянул на меня из-под мокрых ресниц... какие они у него длинные!.. и сократил: — Рэм.

Точно, мне мозги пудрят! Затащили в какую-то глухомань, переодели, волосы нарастили. Может, в гарем хотят продать или направить проституткой в Турцию? Усыплённая бдительность пробудилась, и липкий страх зашевелился в глубине души.

— Эльфы — они другие! — отрезала я. — Чё я, эльфов, что ли, не знаю! Это такие маленькие, с крылышками, в цветах живут. За одного эльфя вышла замуж Трёхразмерочка, тьфу ты, Дюймовочка. Она до него с кем только не сожительствовала, и с жабом, и с жуком, и даже с мышью! Может, на эльфе она не остановилась, но про это сказка умалчивает, — я поймала себя на мысли, что пересказываю сюжет школьного КВН-а.

— Бэлла, ты в другой мир, здесь другой законы. Тут эльфь, гномь.

Он псих? Тогда ему лучше не перечить и не сердить. Эльф, так эльф, мало ли придурков на свете? Я тогда домовёнок Кузя. А в соседней палате Наполеон лежит!

— Если ты мне не верить...

— Что ты! — охотно закивала я. — Верю-верю!

— ...Можешь глянуть на улица, — добавил он и подошёл к окну. Оказалось, что оно вовсе не забито, а всего лишь закрыто ставнями. Не тонкими резными, как в любимых мною сказках Александра Роу, а грубыми створками из толстых досок. Рэм поднял раму, закрепил наверху крючками, потом откинул щеколду, которая красовалась посреди ставен, и продолжил:

— У нас небеса немногое другой, светлее. И иметь ввиду, душа у тебя твой, но сверху надеть тулговище Карганила, у ней тут множественность семья, друзья, дети. Будь морально готовность.

Чего он мне лепит? Про переселения душ? Намекает, что я умерла, а моя душа вселилась в чёрт-те какое тело? Ага, лапша на моих ушах превращается в спагетти! Я точно сбрендила... В детстве мечтала сразу после школы пойти на пенсию, чтобы не работать, вот и сбылась мечта идиота! Я на пенсии! По психиатрическому здоровью!

Рэм толкнул ставни, снаружи что-то оглушительно громыхнуло, в комнату ворвались яркий свет и детский визг.

— О! — заметил Рэм — Тут ребятня де... де-журить. Наверно, подумать, что это кадавр на воля ломиться.

Я подошла поближе, подбирая длинную юбку. Мне открылся вид на цветущую луговину и тёмные некрашеные дома. Под окном валялась перевёрнутая бочка, чуть поодаль у штабеля досок копошились куры, а рядом скучали на приколе две козы. Кудрявые дети улепётывали от моего окна со всех ног, правда, у колодца они остановились и заозирались на меня, разве что пальцами не показывали.

Небо действительно оказалось странным, бледно-голубым, а облака походили на полосы, остающиеся после самолётов.

— Слышь, Рэм, — выдохнула я, отметив про себя, что нахожусь где-то неподалёку от аэродрома, — поигрались, и хватит! Верни мне мои вещи. Костюм спортивный — одна штука. Бельё вместо этого тихого ужаса. Галоши на босу ногу, то есть ноги у меня с собой, ты галоши давай! Майку свою с чулками забирай, трусы с начёсом я тебе верну, потом. Или ты другие предпочитаешь, семейные или стринги? Где тут позвонить можно? Мобильник есть? И давай, вези меня домой!

Он смотрел на меня, как на дурочку. Мне жуть как захотелось влепить ему пощёчину, но я не успела. Над ухом что-то просвистело и упало посреди комнаты. Это оказался камень, к которому был привязан сложенный в несколько раз лист бумаги.

— Чё за фигня? — возмутилась я. — Смотрю, хорошо тут почта работает! Ты давай, настраивайся на серьёзный лад! Я домой хочу! Иначе, так и знай, в милицию заяву накатаю!

Рэм поднял камень, отцепил бумажку, развернул. Я подкралась сзади, вытянула шею. Что-что, а подглядывать и списывать в школе научилась. В послании я ожидала увидеть что угодно, хоть "голосуйте за нашего кандидата на выборах", но оно оказалось написано печатными русскими буквами:

"ЕСЛИ ВЫ ХОТИТЕ ВЕРНУТЬСЯ, ПРИХОДИТЕ В ЗЕМЛЯНУЮ ПЕЩЕРУ В ШЕСТЬ ЧАСОВ ВЕЧЕРА. ОДНА И БЕЗ СВИДЕТЕЛЕЙ".

Рэм обернулся, вполголоса приказал:

— Сидеть здесь тихо, как крыска, и носа не выказывать! — и бросился из окна, благо это был первый этаж.

Сидеть здесь? Не дождётесь! Я драпаю!

Подобрала неудобную юбку, завязала узлом у коленей и выбралась на улицу.

Куплет третий. Роковая женщина

Рэм выпрыгнул из окна и помчался направо, к колодцу, у которого топтались дети. Те сразу вознамерились броситься врассыпную.

— Стоять, а то в козлят превращу! — пригрозил Рэм. Ложь чистой воды, но действует безотказно, особенно на простонародье, считающее эльфов жестокими тварями.

Дети застыли, как вкопанные. Два мальчика в рубашонках навыпуск, девочка в платьице в горошек и... ещё один не ребёнок. Парень лет двадцати, коренастый, с короткими жёсткими волосами и загорелый до черноты. Взгляд у него был пустой, и Рэм понял, почему. Парень оказался душевнобольным, потому и крутился среди детей.

— А теперь, многоуважаемые мистри и миса, — Рэм подошёл к детям и показал брошенный в комнату камень, — признавайтесь, чьих рук дело?

Те хлопали наивными чистыми глазами. Прямо воздушные духи, только в душе каждый из них демонёнок Абрада, иначе говоря, Преисподней.

Рэм вознамерился продолжить допрос, но его отвлекло движение сзади. Бэлла, пришелица из другого мира, выбралась из окна и помчалась налево, через луговину. Ещё не хватало! Рэм бросился вдогонку, но его опередили. Старик в истёртом военном мундире, гнавший мимо овец, бросил своё стадо и затоптался вокруг Бэллы, то ли исполняя танец, то ли пытаясь обнять. Девчонка завизжала, овцы заблеяли и сбились в кучу.

Запыхавшийся Рэм растолкал скотину, схватил Бэллу за локоть и завёл себе за спину. Глаза у пришелицы были большими и перепуганными.

— Карганила, живёхонькая и молодая! — прослезился старик. — Карго, милая Карго! Ну скажи хоть словечко!

— Это чё за извращенец? — срывающимся голосом воскликнула Бэлла. — Седина в бороду, бес в ребро! Что он говорит? Я не понимаю!

Рэм не ответил, он раздражённо поглядывал на детей. Ведь убегут же! Но те не двигались, глазели на ожившую Карганилу.

— Она меня с ума свела, в молодость-то нашенскую, — продолжал старик. — А что, она девка видная, я бравый гвардеец, красавец! Знаете, как я её кликал? Щуренок мой зубастенький!

Рэм чуть не зарычал. Какие гвардейцы, какие щурята? Дети сейчас умчаться кто куда, и он уже не выяснит, кто дал им записку, написанную на русском. Хотя что тут думать, это был некромант, больше некому. Рэм прочёл все воспоминания Бэллы и чётко знал, что преступник с девчонкой не разговаривал, мысли не выведывал, язык не учил. Значит, он настолько могущественен, что смог впитать её память, пока она лежала без сознания. Хотя, хотя... разве это возможно? Во всяком случае, Рэм так не умел.

— Потом с Карганилой поговорите, сейчас некогда! — рявкнул он на старика и повёл девчонку под локоть к колодцу, у которого куксились дети. Похоже, угроза Рэма действовала на них безотказно.

— Я всё равно сбегу! — с вызовом бросила Бэлла. — Трассу найду, машину тормозну...

— Позыркать вокруг, — Рэм задумался, подбирая слова неродного языка. Распутывание клубка чужих знаний давалось тяжело, сознание тонуло в воспоминаниях Бэллы, как в омуте. — Ни антенн, ни провода. Машин такжее нету, не изобрели ещё. Это не твой Почва, то бишь Земля.

— Ну и глухомань! — она принялась выворачивать руку. — Отпусти, говорю! Хочу домой!

— Хоти, хотеть не вредно, — отрезал он и добавил про себя: "Гоблиново отродье!" Девчонка его довела, раз он забыл об эльфийской утончённости и начал ругаться не как сапожник, но уже как башмачник.