Легенда мертвых земель. Ended.

Вдоль дорожек, усыпанных мелкой белой каменной крошкой, цвели и благоухали розы. Оэк немного не дотерпел до своей мечты. Тяжелый маслянистый аромат колыхался в воздухе, как тяжелое одеяло. И еще, в огромном саду царила тишина — пустынны были множество дорожек, и беседка, к которой они сходились, и кокетливые мостики над неподвижными ручейками.

— Мне здесь совсем не нравится, — друг сказала Хлоэ. — Этот город душит меня свой показной, мертвой красотой!

— Мы не ждали здесь столичных гостей, — слова Мирры прозвучали, как плохо скрывавемая угроза.

— И все же, без колебаний впустили нас.

— Да. Мне жаль, что настали другие времена, когда мы, две сестры одного ранга, должны ненавидеть друг друга. Поэтому, я хочу все объяснить. Позволь мне рассказать тебе о том, что ты и так наверняка подозреваешь.

— Вы не намерены отпускать нас живыми...

— И все же, ты без колебаний последовала за мной. И этот наивный мальчишка, только начавший свое странствие по Дорогам-без-границ — ты позволила ему прийти сюда.

— Потому что я надеюсь победить, — тихо сказала Хлоэ.

Мирра искренне рассмеялась. Ее белые зубки, с прорезавшимися острыми клычками, засверкали на красивом бледном лице.

— Как давно...

— Я все расскажу тебе, дорогая сестра, — Стражница-вампирша почти хохотала. — Теперь нам некуда спешить.

Лицо Хлоэ выразило скорее гнев, чем испуг. Она отступила, нашаривая оружие на поясе — Мирра ей не мешала.

— Акрополь был и остается важным торговым городом, и крупным оплотом против нежити. Никто и теперь не против, что мы живем своей жизнью, выполняя все возможные обязательства. Но среди жителей ты больше не встретишь людей — да, это так...

— Чудовищно!

— Мы не желали этой участи! Однажды наступила ночь, а потом мы проснулись, и поняли, что больше не те, что прежде. Для всех мы стали хуже мертвых, но мы были живы. Мы хотели жить, все — и Стражницы, и правители, и каждый житель Акрополя. Мы поклялись хранить тайну.

— Что ничто иное, чем преступление. Вы пошли против всего, что является основой нашего мироздания. Как вы могли? Как ты, Стражница, могла допустить подобное?!

Мирра покачнулась, словно Хлоэ бросала обвинения не словами, а камнями. Губы ее скривились в горькой усмешке.

— Мы просто хотели жить. Существовать, если угодно. Вот и все.

— Как много вы ему рассказали? — выкрикнула Хлоэ.

— Ах, вот в чем дело, — протянула акропольская Стражница. — Ты и впрямь догадлива. Теперь я не сомневаюсь, что привела именно ту, что нужна ему.

— Ему? — впервые в голосе Хлоэ зазвучал страх. — Вы теперь служите ему?

— Да, — нараспев протянула мирра. Она больше не прятала виновато глаза, она улыбалась. — Ты умна, и все же пришла сюда. Вот и все. Господин скоро будет здесь, он чует твой запах. Советую рассказать ему все, что ты знаешь, и он будет милостив.

Вампирша рассмеялась, изящно вскинула руки и плавно взлетела, устремившись в небо.

Хлоэ бросилась обратно в дом, но в дверях застыла, не в силах совладать с собою. Оэка больше не было в зале, как канул в небытие пиршественный стол. Огни в громадной люстре под высоким сводом погасли, и синие тени затаились в углах.

То, что она увидела перед собою — кого увидела — превосходило все человеческие возможности воображения. Никакие познания о бессмертных, накопленные поколениями стражей, не могли подготовить ее к открывшемуся зрелищу. Привыкнув думать о них как о высшей и чрезвычайно могучей нежити, и соответственно о наибольшем зле, она утеряла в своих представлениях самую суть этих существ, как все Стражницы вообще избегали вспоминать это слово. Вампир. Древний, как мир, и прекрасный, как сама красота — с пылающими кровью, пронзительными глазами повелителя смерти. Невозможно было не смотреть в его глаза. И, точно зная, как разом пришли в смятение все ее чувства, он медленно улыбнулся. Бледные губы разомкнулись, обнажая ряд ровных белых зубов, украшенных парой острых клыков — снизу и сверху. Хлоэ почему-то казалось, что подобное движение сопровождает лязг и скрежет, но теперь следовало признать, что вампир был совершенно бесшумен. Все его плавные движения были невероятно элегантны. Если бы девушке довелось жить в то время, когда на земле жили кошки, она бы отметила сходство с этими грациозными хищницами. Да, он внушал ужас — но и восхищение, рождаемое чувством его полного превосходства над всеми существами, физическим и ментальным.

Впрочем, когда закутанная в угольно-черное фигура приблизилась к ней вплотную, Хлоэ быстро определилась со своими чувствами — так сильно, до потери дыхания, она никогда еще в жизни не боялась.

Рука с тонкими, почти прозрачными пальцами замерла, едва ее не коснувшись.

— Я тебя не трону, человеческая дочь. Говори со мной, — слова выходили из его рта с заметным усилием, словно за долгие века он позабыл о речи.

— Что тебе нужно? — хрипло — пересохшее горло никак не хотело повиноваться — произнесла Хлоэ. Первобытный ужас поселился в ее сердце, оледенил тело. Но что-то сильнее этого в самой ее сути Стражницы заставило ее говорить, глядя прямо в глаза вампиру.

— Я ищу то, что потерял однажды. Ты знаешь, что мне нужно. Знаешь... Скажи мне.

— Нет, — едва шевеля губами, прошелестела Хлоэ.

Теперь он стоял совсем близко, вплотную приблизив свое лицо к ней. Ни дыхания, ни тепла живой плоти не исходило от него.

— Ты никогда не получишь ее.

— Для бессмертного не существует слова "никогда", — насмешливо прошелестел вампир.

— Жизни смертных, сколь мало они не значат для тебя, превзойдут века твоего тиранства, и однажды человечество освободится, и пыль прошедших столетий померкнет, и тебя забудут, как далекое прошлое. Время затянет тебя, как порез на коже.

— Кто знает... Ты так уверена в своей правде, дитя... Ты невинна, но ты — само зло для этого мира, как и я. Мы все прокляты, и создания тьмы, и создания света.

— Ты лжешь. Лишь благодаря нам этот мир еще борется с тобой. Благодаря нам он еще жив.

— Ты не станешь слушать меня, это я знаю. Но кто больше людей преуспел во лжи? Я хочу узнать правду.

Хлоэ вдруг поняла, что слова вампира что-то меняют в ней. Сказывалось ли на ней месмеризующее действие его взгляда, его голоса — или же его слов? Она не знала, но почему-то сердце ее заколотилось, как бешеное.

— Ты — мой заклятый враг, — наконец промолвила она. — Я не стану говорить с тобой.

— Ты впервые видишь меня. Что ты знаешь обо мне? Кто сказал тебе слова, и затем убедил в их истинности?

— Ты можешь превзойти меня словом, но и побежденная, я буду твоим врагом.

Вампир ненадолго замолчал. Глаза полуприкрылись, пригасив нестерпимое пламя взгляда. Когда он вновь раскрыл рот, он заговорил медленно, и почти утратив свою опасную вкрадчивость:

— Не верь моим словам. Но пусть твой разум прислушается к твоему сердцу, и тогда, быть может, ты отринешь и другие слова, что сказали тебе чужие уста.

— Я стану вампиршей? Ты обратишь меня?

Вопрос ее, прозвучавший без промедления, казалось, смутил бессмертного. Затем он скользяще отступил от нее, покачав головой.

— Ты никогда не смиришься с этим, не так ли? Что угодно, но не это?

— Да. Лучше смерть.

— Хорошо. Я дарую тебе смерть.

— И Оэку. Пусть он уйдет во сне, не трогай его.

— Да.

Хлоэ глубоко вздохнула. Теперь она верила, что у нее получится. Страх ушел, и она по-новому взглянула на вампира — больше не опасаясь его. Больше не нужно было бояться, никогда.

— Феникс, — неторопливо начала она. Красные глаза, выдавая волнение, немедленно метнулись к ее лицу. — Дева-феникс. Она возродилась после своей смерти, потому что душа ее запуталась, и не попала туда, куда ей следовало уйти. Но случилось это лишь однажды, в незапамятные времена, и затем она вновь ушла, завершив свой короткий земной путь, подобно остальным Стражницам. При первой жизни она была Хранителем, одним из последних, кто оберегал человечество от твоего материального воплощения. Затем род Хранителей прервался, канул в небытие. Боюсь, я одна из немногих, кто знает правду, но и мои знания — туманные обрывки. Доподлинно известно лишь то, что ген последней Хранительницы был сохранен после ее перерождения — вся кровь, что была в ее теле, была изъята, чтобы код ДНК не был потерян. Не знаю, преследовались ли с самого начала использовать ее для твоего уничтожения... Как бы то ни было, затем множество раз запускались слухи якобы очередном возрождении девы-Хранительницы — наживка каждый раз успешно заглатывалась.

— Я не мог ошибиться. Каждый раз я узнавал ее, но затем она вновь исчезала. Как я мог быть обманут?

— Единственное реальное воплощение, увы, рано закончило свою жизнь, и не обладало теми возможностями, что истинный Хранитель. Ты не узнал ее, потому что она, кровно соответствуя оригиналу, на деле таковым не являлась. Стражем или Хранителем нельзя родиться — им надо стать. Так что все, что было у нас — это генетический материал, и только.

Хлоэ замолчала. То, что она собиралась сказать далее, было немыслимо для оглашения. Она, недавно обвинявшая в предательстве Мирру, теперь нарушала гораздо большее. Но она чувствовала за собой такое право.

— Учение и целители... — она судорожно выдохнула, и увидела, как затрепетали крылья точеного носа вампира. — Они наконец создали истинное вместилище духа Хранительницы. Во всех обликах, во все века — они вновь воссоздавали ее! И теперь...

— Это была она... — шептал вампир.

— ... ее сущность спит во мне! Я стану следующим Хранителем, следующей наживкой, следующей жертвой!

— Невозможно...

— И затем ее гены вновь угаснут во мне, и я умру, в твоих когтях или иначе.

Но она больше не собиралась мириться с этим. Все, к чему она шла с самого своего рождения, вдруг стало неважным — словно с плеч спала тяжкая ноша, позволяя дышать полной грудью, чувствовать себя свободной. Все близилось к развязке.

— Но теперь незачем ждать. Ты даровал мне смерть, и ты не отступишься от своего слова, ведь так? Я это чувствую... Уходи. Я не в силах уничтожить тебя, и мне жаль, что еще одна попытка привела к новым жертвам, но так и закончилась ничем. Долг велит мне уничтожить этот город — это лучшая смерть. Для Стражницы нет лучше участи, чем пасть в бою.

— Постой! Ты должна знать... — крик его потонул в страшном грохоте. Распылитель был активирован.

Все вокруг потонуло в ослепительном свете. И еще долго посреди мертвых песков пустыни весело танцевали мелкие пылинки, что были когда-то Хлоэ, Стражницей Мертвых земель, первым Хранителем, что заговорила с Вампиром.

Часть 3. Жертва Камии

Любовь вечна, как само бытие.

Любовь нерушима, как вера в нее.

Любовь прекрасна, как мир.

Любовь заставляет страдать, как ничто иное.

...И она неведома тем, чьи сердца во все века желали власти, богатств и честолюбия.

По дороге, извилистой от многих следов, что никак не хотели проторить путь по одной колее, двигалась старая повозка — скрипящая ось, железные спицы и обручи разновеликих колес, деревянные борта и выцветший красный навес, потрепанный многими непогодами. Лошадь в упряжи и возница были под стать этой старой колымаге — тоже доживали свой век, тихонько поскрипывая навстречу горизонту.

Двое загорелых пареньков, свесив босые ноги, вязали мудреные узлы из кусков веревок. Одинаково вихрастые, быстроглазые, с одинаково ловкими пальцами — собственно, они были близнецами, и наряды их, яркие и потрепанные, тоже были неотличимы друг от друга. Девочка, сидящая на противоположном бортике, была чуть младше их, тонкая и скуластая. Она негромко играла на свирели, и, казалось, старая повозка на свой рассохшийся лад подпевала ей.

— Эй, Камия! — один из мальчишек, живо обернувшись, вдруг набросил на шею девочки веревочную петлю — обычно такие делали для лошадей.

— И стреножить ее не забудь! — крикнул второй, белозубо скалясь. — У, дикарка!

Старичок, мирно посасывающий почти потухшую трубочку, встрепенулся.

— Вы что делаете? Нашли забаву! Отстаньте от девчонки, братья! — голос его, для такого небольшого тела, был на удивление звучным.

— Не свались под колеса, старый дурень! — вполголоса пробормотал первый, все же отпуская веревку.

Девочка, ни на кого не глядя, молча высвободилась из петли. Нахохлившись, как маленькая птичка, она снова села с противоположного края, даже не посмотрев на братьев.

— Только бы не убежала. Дикарка... — совсем тихо проворчал старик, подбирая поводья. — Бед от этих мальчишек...

— А кто тебе ужин готовит, и тряпки твои полоскает, а, старик? — обиделся один из братьев.

— Да и лошадей кто кормит-поит-чистит, не сам же господин Амаджи? — вторил ему другой.

— Тьфу! Остроухие сорванцы!

Разумеется, двое братьев вовсе не были жестокосердны. Путь был скучен, а впереди маячила перспектива нескольких таких же однообразных дней. Из города Баэгро, покинутого ими две недели назад, повозка выезжала груженой провиантом на много дней, и оружием. Еда, чтобы не портилась в дороге, была на подбор ужасная — сухари, вяленое мясо да фляжки с водой. У Амаджи, которого они назвали господином, было припасено к тому же несколько бутылок дрянного вина. Оружие, в отличие от провизии, было на подбор дорогое и высшего качества — и кинжалы из многослойной стали для мальчишек, и крепко сплетенный многохвостый бич, страшное оружие в руках старика. Для их путешествия по диким землям это были необходимые предметы, потому как хоть и разрешен был путь по Майлексовой дороге, безопасность путешественников всегда ставилась под сомнение. Кто еще, кроме старого Амаджи, да его Волшебного и Чудодейственного цирка решился бы на такое? Нескоро забудется в людской памяти дурная слава Мертвых земель, нескоро еще города разрастутся, а испуганные люди, поколениями запертые в локациях, решаться выйти за крепостные врата.

Не менее дурная молва на нынешней людской памяти славила цирк Амаджи. Много всяких чудес и странностей готов был продемонстрировать сей бродячий цирк, чудес со всех концов света, ловкачей и кудесников — а более всего стекалась публика, чтобы воочию увидеть легендарных тварей, что только смутным кошмаром могли привидеться добропорядочным людям. Поговаривали, что сам Амаджи — злой демон, и сила его в укрощении нежити оттого дана ему, что сам он не человек и не зверь, и цирк его — гиблое место, не пожалеть бы на него сухих поленьев и яркого огня. Но только вполголоса, расходясь после представления, где некуда было ступить свободно ногой, болтали так меж собою добропорядочные горожане. А в новом городе, лишь заслышав весть о приезде труппы Амаджи, налетала новая толпа желающих поглазеть на Волшебный и Чудодейственный цирк.

Кто нисколько не боялся подобных домыслов — так это всякая ребятня, сироты и попрошайки, коих всегда предостаточно на улицах, и до которых никому никогда нет дела. Они знали, что цирк — место хоть и суровое, и страшное, но сытное, и если старик разглядит в претенденте что-то эдакое — добро пожаловать, лишь бы кнутом не огрел слишком настойчивых желающих.