Дон Аррагуа. Главы 1-6

За окном темно и, видимо, облачно, потому что лунный свет то заливает комнату, отбрасывая на стену две большие уродливые тени — мою и телевизора, то медленно гаснет, уступая все это темноте. Значит, я провалялся весь день, прогуляв перед этим всю ночь. Повезло, что никакая тварь не взялась будить меня, никто не трезвонил, и, проспав больше обычного, я чувствую себя теперь на удивление лучше обычного.

Впрочем, тому, что меня никто не побеспокоил, есть, кажется, весьма простое объяснение: мобильный я где-то посеял. Учитывая полную амнезию по поводу всего, что происходило прошлым вечером и последующей ночью, не удивлюсь, если мой "Фиат" тоже не обнаружится на положенном месте. Ну, что же... Я хотел забыться после разрыва с Мариной, и у меня это вышло на славу. Есть, чем гордиться!

Сухой, трескучий звонок телефона заставляет вздрогнуть. Почему я до сих пор не заменил этот аппарат на что-нибудь более современное, как давно уже собирался сделать? Ответ приходит после недолгих раздумий: потому что я так редко бываю дома, что уже и не вспомню, когда в последний раз слышал этот резкий звук. Телефон звонит требовательно, неприятно, настойчиво. Нужно снять трубку. Подойти к нему — и снять трубку...

В комнате как-то... вязко. Передвигаться тяжело, словно я залит по макушку густой манной кашей, которая расступается передо мной, чтобы прямо за спиной сомкнуться, звучно причмокнув. Откуда-то возникает уверенность, будто я могу зачерпнуть из воздуха ладонью и слепить из него нечто зримое и весомое. Мягкий комок пустоты... Я медленно сближаю ладони и чувствую, как между ними что-то пружинит. А если развести пальцы, то упруго просачивается ...

Новая серия звонков. Встряхиваю головой, отгоняя странное наваждение. В несколько движений, больше похожих на гребки, пересекаю комнату и снимаю трубку.

— Да.

Некоторое время из трубки доносится только далекое потрескивание и шорох. Потом я разбираю слова.

— Дёня? Дон? Дёня, ты слышишь? Это Серый!

Он мог бы и не представляться. Идиотским "Дёней" в миру меня позволено называть только одному человеку — собственно, Серому, Сереже.

— Да.

— Что "да", придурок?! Ты куда пропал, говнюк?! Четвертый день тебя ищем, Марина бар закрыла, носится по городу, а ты дома торчишь, придурок!

— Серый, честно, ничего не помню... Четвертый день?!

— Нет, ну, точно придурок! Именно, что четвертый день! Мы уже в ментуру идти собирались...

— Серый, не надо в ментуру! Все нормально, я дома, перепил просто...

— Перепил? "Перепил — это когда на работу на пару часов опоздал, а когда пропал на трое суток — это "круто забухал", понимаешь разницу?

— Серый...

— Что?!

— Серый, не кричи. У меня голова от тебя болит.

— Я к тебе сейчас приеду, Дёня! Сиди там, козлина, и жди меня! Потому что если я тебя дома не застану, я тебе такой "перепил" устрою! Я тебя найду, и будет тебе тогда и "дон", и "динь"! Ты понял?!

— Все, Серый, все. Я кладу трубку.

— Клади трубку и сиди под ней, как привязанный! Потому что я уже еду и...

Дальше я не слушаю. Хватит с меня и того, что придется выслушать, когда Серый действительно приедет. И ведь хороший друг, лучший друг, но эта его сентиментальность!.. Сейчас появится, весь на нервах, будет щупать мои кости на предмет сохранности, ругать последними словами и потрясать волосатым кулаком, внутренне тая от счастья, что нашел меня живым и невредимым. С другой стороны, приятно знать, что твое исчезновение не остается незамеченным, что твоему другу не все равно, где ты и что с тобой. И даже женщина, решительно порвавшая с тобой, бросает все дела и — как он там сказал?.. — носится по городу... Как видно, есть во мне что-то, стоящее того!

Однако — четыре дня... Ну, не мог я проспать столько времени, просто физически не мог! Я крепко обхватываю свою бритую голову руками (будто это когда-то кому-то помогало!) и старательно морщу лоб, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Вот я сижу в баре, накачиваясь пивом. Потом оказываюсь у моря, это помню точно, но только кто мне объяснит, что я там забыл? Не купаться же потянуло по пьяному делу?

То есть, все может быть, и даже бывало такое... Да и не такое еще бывало! Только вот последние всплески пьяных восторгов закончились года три назад. Теперь я, основательно напившись, мрачно засыпаю у себя дома. Или в машине. За барной стойкой, на худой конец. Весь смысл процесса заключается для меня в том, чтобы спокойно и тихо, без приключений, отключиться, потому что дать кому-нибудь в морду, превысить скорость, сплясать на столе, снять девушку — на все эти подвиги я вполне способен на трезвую, без дополнительных порций горячительного...

Девушка! Я снова мысленно возвращаюсь в бар и вспоминаю: девушка определенно была. Высокая, рыжая... В памяти даже всплывает на секунду лицо, но пропадает раньше, чем я успеваю ухватить его. Нет, не рыжая. Брюнетка. Волосы невероятно длинные. Отчетливо помню, как она садится, и они достают до пола, даже свободно ложатся на пол... Хорошо, это уже что-то. Допустим, девушка. Пусть даже две — в качестве рабочей версии — хотя на двойные подвиги меня и в сумасшедшей юности не тянуло. Что я делаю? Везу их к себе? Допустим. Допустим, я упиваюсь до потери стыда и везу их сюда. И тут, в течение трех дней и ночей, не помня себя от радости... Нет, бред!

Хорошо, допустим, меня накачали чем-то покрепче алкоголя. Это объясняет выпавшие из памяти дни. Но не под носом же у Марины, не в баре, где полно людей, знающих меня не первый год?! Допустим, подлили что-нибудь замедленного действия еще в баре, а потом дождались, пока выйду и отключусь. Или вкололи что-нибудь ускоренного действия уже на улице. Все могло быть, не понятно только одно: зачем?! Денег у меня сейчас — курам на смех, и всем об этом известно. Да на меня только взглянуть — и сразу понятно, что поживиться не выйдет. Что у меня вообще есть ценного? Я сам, прежде всего. Но это ценность спорная, не всеми разделяемая. Здравый смысл не позволяет принять фантастическую версию о двух красотках, возжелавших меня столь пылко, чтобы решиться на сомнительную аферу с похищением человека и накачиванием его наркотиками.

Ладно, перейдем к материальным ценностям. Пункт первый: квартира. Можно накачать человека чем угодно и убедить подписать его в таком состоянии что угодно, но и оспорить это потом сможет — правильно! — кто угодно. Тем более, что квартира не моя. Фактически она принадлежит моему другу Сашке, уехавшему в Штаты пять лет назад, и не решившемуся продать место, в котором он вырос. Сашка может никогда не приехать, с другой стороны — может вернуться и предъявить претензии в любую минуту. Квартирные аферисты обычно вдумчиво готовятся к делу, собирают информацию и уж, по крайней мере, уточняют, кому принадлежит квартира. Плохая версия.

Пункт второй: машина. По сути — рухлядь, хоть и держащаяся на колесах. Если бы мне пришлось выбирать между моим "Фиатом" и хорошим велосипедом, я бы, не задумываясь, украл второе. Не говоря уже о приличных автомобилях, которыми город забит под завязку. И опять же, люди, угоняющие машины, не связываются с их владельцами, здесь особый шик как раз в том, чтобы все произошло максимально быстро и незаметно для хозяина. Так на кой черт угонщику мариновать меня трое суток? Версия — хуже некуда.

Пункт третий: дубль пусто. Список материальных ценностей, принадлежащих мне и могущих заинтересовать при этом мало-мальски серьезного человека, закончился, едва начавшись. О'кей, есть и другие мотивы. Из ревности, из зависти, из мести, просто так, из любви к искусству?.. Должен быть кто-то и должно быть что-то, побудившее его заставить меня проваляться в беспамятстве столько времени.

Я вдруг обнаруживаю, что сижу по-прежнему в темноте, причем на полу, неудобно подогнув ноги под себя. Видимо, повесил трубку, отключился от внешнего мира и не заметил, как сполз по стене. И занимаюсь я, собственно, бессмысленным делом. Я не умею делать выводы из событий, о которых, ничего не помню и ничего не знаю. И никто не умеет.

— Кровь многое знает и помнит, хорошо хранит секреты, но не умеет делать выводы, верно?.. Верно?..

Женский шепот, прямо у меня над ухом, знакомым и незнакомым одновременно голосом. На несколько секунд я буквально деревенею, задержав дыхание. В итоге нервы не выдерживают, и я бросаюсь к выключателю. Кто бы или что бы это ни было, будет значительно лучше, если я разгляжу его при ярком свете.

В комнате пусто. Подозреваю, что во всей квартире нет никого, кроме меня. Первый испуг прошел, и теперь я понимаю, что слышал голос в своей голове. Или звук извне, который принял за голос. Так бывает, когда долго сидишь в пустой комнате в тишине и вдруг ясно слышишь, как тебя окликают по имени. Голос, голос... Бог с ним, с этим голосом, прозвучал и исчез, и нет его, и ладно! Подумаешь, слуховой обман... Но, Господи, если ты есть, сделай так, чтобы и то, что я вижу сейчас, было галлюцинацией, сном, бредом!

Спальня буквально залита кровью. Несколько огромных подсохших луж посреди комнаты, кровавые отпечатки рук на постели, беспорядочные грязно-красные разводы по всему паркету и мебели. Даже на потолке я замечаю темные брызги, напоминающие те, что появляются, когда откупоривают бутылку шампанского, предварительно взболтав бутылку. Только это брызги крови.

Во мне еще теплится крошечная надежда на чудо, поэтому я опускаюсь на одно колено и обмакиваю палец во влажный участок лужи на клетчатом линолеуме. Как я и думал, никаких чудес по расписанию на сегодня. Это пахнет, как кровь, это выглядит, как кровь, и на вкус это — тоже кровь. И, судя по ее количеству, кто-то ушел от меня совершенно обескровленным. То есть, вперед ногами. То есть — мертвым. Кого-то в этой комнате убили, причем убивали долго, кроваво, с борьбой, судя по следам. Кого?

Я лихорадочно обшариваю свои полторы комнаты, прихожую, кухню, туалет с ванной. Заглядываю даже в холодильник, смотрю под кроватями и в шкафах. Меньше всего мне хочется найти у себя расчлененный труп, но если он где-то здесь, то я должен его отыскать. Слава Богу, пусто! Зато в прихожей я обнаруживаю зеркало, в котором замечаю себя, измазанного все той же подсохшей кровью. Ее почти нет на лице, но всё, что находится ниже уровня шеи, выглядит так, будто я принимал кровавую ванну.

В голову приходит очередной вариант развития событий, и я снова лихорадочно обшариваю — на это раз себя самого. Но нет, все цело, ни единой царапины, только неимоверная грязь. И прежде чем рождается следующая бесполезная идея, раздается стук в дверь. Я снова зависаю. Кажется, резкие звуки на меня сегодня действуют плохо. Что-то странное происходит со мной и вокруг меня. Воздух сгущается, щекочет ноздри и раздражает глаза. Если он станет еще немного плотнее, я смогу ходить по нему, скользить и... Стучат. Я вздрагиваю, потом бросаюсь открывать: Серега обещал приехать.

На пороге стоит незнакомый парень. Широкоплечий, высокий, на голову выше меня, в нелепой шапочке с нарисованным смайлом и в хорошем черном пальто. За его спиной движется кто-то еще, но здоровяк закрывает весь обзор.

— Привет, — говорит он. Потом вытаскивает ствол, наводит его на меня и стреляет.

Звук больше напоминает хлопок, чем выстрел. От сильного толчка мое тело отлетает назад, настенное зеркало разлетается под спиной. Я не чувствую боли, только сильное тепло в районе живота. Вслед за волной тепла проходит волна холода, тело становится чужим, непослушным и оседает на пол.

Нога парня, обутая в тяжелый ботинок, опускается мне на щеку и прижимает голову к полу. Я скашиваю глаза, пытаясь разглядеть его, но вижу только две пары ног. Чувствуется, что зубы сейчас просто брызнут из моего рта, не выдержав чудовищного пресса. Еще один хлопок, горячий толчок в плечо, и на окружающий мир наползает мутный занавес. Кажется, всё.

Глава вторая. День рождения.

1

Ночь. В самом сердце крупнейшего городского парка, на одинокой скамье у заросшего тиной пруда, сидит мужчина средних лет. Его выразительное лицо с крупными, резкими чертами абсолютно бесстрастно. Ровная спина, вскинутый подбородок, взгляд, устремленный в пустоту перед собой и руки, покоящиеся на коленях, делают его похожим на статуи египетских фараонов. Сходство довершает характерная удлиненная бородка, в темноте кажущаяся уродливым продолжением подбородка мужчины.

Когда прямо перед ним, будто из-под земли, появляется гибкая женская фигура, мужчина коротко кивает и указывает взглядом на свободное место на скамье.

Спустя долгую минуту, в продолжение которой женщина не спускает глаз с молчаливого бородача, он поворачивается к ней.

— Можешь говорить.

— Мой господин, все пошло не так, как должно было...

— Сосуд и оружие у тебя?

— Да, мой господин. — Из вместительной сумки на плече женщина извлекает сверток и протягивает мужчине. — Я нашла их на месте, когда вернулась.

— Дай их сюда. Что же пошло не так?

— Мой господин! Он не был... он был человеком, мой господин!

В почтительном тоне женщины слышатся гнев и обида, и это не ускользает от недовольного "господина".

— Разве это было бы в первый раз, Кира?

— Да, я убиваю и людей, мой господин. Я убиваю без суда, но не без вины!

— Он произвел на тебя впечатление безвинного агнца?

— Он производит впечатление нормального мужчины.

— Ты забыла сказать "мой господин", Кира. Вижу, он произвел на тебя впечатление. Меня предупреждали о такой возможности. Что же он — красив?

— У меня не было времени подумать об этом, мой господин, — бормочет Кира, отводя взгляд. — Я думала о своем долге. А когда я вернулась, он уже исчез.

— Исчез? — Нечто, отдаленно похожее на волнение, нарушает покой невозмутимого лица.

— Да, мой господин. Он освободился и ушел, воспользовавшись моим отсутствием.

— Зачем ты оставила его одного?

— Мне не доставляет радости наблюдать смерть живого существа. Даже если это "светляк". И он был бы мертв, если бы информация, которую я получила, была правдивой, мой господин. Я должна знать, кого убиваю.

— Так он не мертв? — задумчиво уточняет мужчина.

— Нет, мой господин. Если только кто-нибудь не убил его после нашей с ним... встречи. Но я почти уверена, что нет.

— Это плохо...

Ночь. В дорогом особняке у самого побережья, в ярко освещенной комнате повисает напряженная пауза. За круглым столом, друг против друга, сидят двое. Они похожи, как человек и его отражение в мутном зеркале. Красивый, широкоплечий мужчина лет тридцати, с глазами невероятной синевы, черной кудрявой бородой и по-женски пухлым, ярко-красным ртом. И его копия — черты чуть смазаны, будто на акварельном портрете, сбрызнутом водой, глаза водянисто-голубые, волосы и борода такие же черные, но словно присыпаны пеплом.

— Ты слишком долго думал, брат! — говорит блеклый, глядя на своего двойника напротив.

— Этого требовали обстоятельства. Выбор стороны — едва ли не самое главное, брат. Что толку в успешных действиях, если они поспособствуют делу врагов?

— Игра уже идет, брат.