| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Что же вы хотели бы изменить, Ваше Высочество? — осторожно спросил Стефан.
— Первое, что я желал бы сделать — ограничить власть цесаря над страной.
— Вашу собственную власть? — не поверил Стефан. Лотарь зябко повел плечами:
— Мою в первую очередь. Я не хочу стать похожим на матушку... и на покойного отца. Насмотрелся, благодарим покорно.
Князь Белта ушам своим не верил. Или наследник решил таким образом его проверить — явно по наущению матери, иначе с чего бы ей разрешать сыну прогулку с "новым другом"? Но что тут проверять, кто может не понимать воззрений бывшего порученца Яворского? Да они не станут яснее, даже подведи он пушку к дворцовым воротам, распевая "Не погаснет крест на Белой Горе". Или же... цесарина вырастила у себя под боком тихого ясноглазого революционера. И тогда неудивительно, что Лотарь ищет дружбы с белогорским заложником — он, наверное, единственный во всем Цесареграде точно не доложит матушке...
— Значит, когда вы придете к власти, нас ждут большие реформы, Ваше Высочество?
Тот хихикнул, и у Стефана снова возникло ощущение, будто он чего-то не знает.
— Мне нравится это "когда" в ваших устах, князь.
Да ведь он всерьез уверен, что мать не пустит его на трон, заморит раньше...
Кого ты жалеешь, Стефко, опомнись.
— Я бы хотел, — Лотарь теперь глядел в горизонт, будто сама мечта давала ему сил смотреть прямо, — я бы хотел реформ... в том числе и в делах вашей страны, князь. И Белогория, и Эйреанна, и Саравия вполне могут существовать на условиях домашнего правления — под нашим протекторатом. Нет нужды выбирать такой... разрушительный образ властвования.
При словах "домашнее правление" и "протекторат" князь Белта навострил уши и сделал стойку, и мог только благодарить Добрую Мать, что он не пес и этого не видно. Брось, сказал он себе, это всего лишь юношеские мечты, и потом, мальчишка и впрямь может не дожить до трона...
Но если есть хоть малейший шанс, что Лотарь, надев корону, решит воплотить мечты в жизнь — значит, надо, чтоб он ее надел.
— Расскажите о восстании, — ни с того ни с сего попросил Лотарь.
— Полно, уместно ли нам говорить на эту тему?
Но в конце концов под жадным взглядом наследника он рассказал и о восстании, и о многом другом — сперва тщательно подбирая слова, потом — менее тщательно.
Неделю спустя после той прогубки цесарина уехала с высоким визитом, а сына с собой не взяла. Это было благосовенное время; в отсутствие матери за наследником не так следили, и им случалось просидеть за разговорами заполночь.
Здесь, в чужой стране, Стефан впервые понял, что может существовать дружба, какой ее принято описывать, искренняя привязанность к человеку, основанная не на застарелой скуке и не на памяти о совместных боях, а на том почти детском, ненасытном любопытстве к другому, которое только избранные могут в нас пробудить.
Даже и в запое этой дружбы Стефан понимал, что строят они, скорее всего, воздушные замки — но в его положении и такие замки лучше, чем ничего.
Он таскал наследнику запрещенные книги, которые получал через Назари. Как-то раз, принимая очередной трактат, Лотарь засмеялся:
— Вот будет курьез, если маменька увидит...
— Что же она сделает? — спросил Стефан будто бы шутливо — хотя шутить тут было не над чем.
— Ну... Надеюсь, вы позаботились о теплой одежде? На Ссыльных хуторах бывает холодно...
— Пара фуфаек должна найтись, Ваше Высочество... А вы? Что она сделает с вами?
— Отправит в приют Святого Лотаря, моего покровителя, — хмыкнул наследник, и веселье в комнате вмиг погасло. Он казался совсем маленьким, съежившимся в кресле. — Она давно говорит, что мне следует поправить здоровье... Приют Святого Лотаря как раз находится на море, морской воздух помогает при грудных болезнях... Я не вернусь оттуда, Стефан.
С этого дня он больше не носил наследнику книг, предпочитая пересказывать на словах.
Белта не спрашивал Лотаря, отчего мать так сурова с ним: знал, что дворцовая молва рано или поздно донесет все, что нужно. Так и вышло: кто-то проговорился, что при рождении Лотаря астролог предрек цесарине гибель от руки собственного сына. Звездам правительница верила.
Скоро она вернулась во дворец. Какое-то время она не обращала на странную дружбу внимания, теперь удостоила ее взглядом — и насупила брови.
— Может быть, нам не стоит так часто появляться вместе? — озаботился Стефан. Уже пошли пересуды.
— Вот и вы ее испугались, — с горечью сказал Лотарь. — А я-то думал...
Выглядел он в последнее время совсем больным, бледным, даже глаза будто выцвели. Однажды Лотарь похвастался, что один из наставников подарил ему книгу о ядах; и теперь, случись что, он точно будет знать, чем отравлен.
— Ваше высочество, мне чего бояться? Не я завел дружбу с бывшим бунтовщиком и врагом Остланда...
Наследник улыбнулся — так светло, так... по-королевски.
— Ну, мне вы не враг, верно? И я полагаю, что в моем возрасте могу сам выбирать друзей...
Стефан только плечами пожал. Наследнику и впрямь было одиноко; жена его, дочь дражанского господаря, сдружилась со свекровью и золовкой, и все свое время проводила рядом с ними — понимала, что из Лотаря плохой покровитель. Оставалась лишь "золотая молодежь" — но как будешь дружить с тем, кто в любой момент может донести?
Он все же не зря боялся: Для начала их просто развели по разным углам замка. Стефан оказался под домашним арестом, как сразу по приезду. Ссылка ему вряд ли грозила — как заложника его должны были держать поближе к трону. А вот оказаться в крепости, где он не сможет более дурно влиять на наследника, князь Белта мог вполне.
Но никаких более серьезных мер цесарина принять не успела. Она скончалась глубокой ночью, вернвушись в свои покои после бала — подвело сердце.
Стефан той ночью сидел у себя, радуясь, что не нужно никуда идти. Читал выпрошенный у графа Ладисласа флорийский роман, время от времени бросал взгляды за окно — вышла масляная, несвежая луна, редкая гостья в Цесареграде. И удивился, когда в дверь постучали, и перепуганный Лотарев слуга доложил, что господин требует князя к себе.
Выходить запрещалось; но слуга был бледен и запыхался от бега по коридорам, и Стефан сразу подумал о худшем.
Впрочем, до Левого крыла они добрались без труда. Ночь вдруг вспыхнула пожаром, занялась тревогой. Всполошенные фрейлины бегали по коридору без всякой цели, просто унимая поанику; один за другим зажигались факелы. В общей суматохе Стефана никто не заметил; только у самых покоев наследника охрана пыталась заступить путь — но слуга что-то им шепнул, и гвардейцы опустили алебарды.
Лотарь явно не ложился, лицо его было осунувшимся и сосредоточенным, и Стефан, всю дорогу думавший о книге ядов, понял, что не ошибся.
— Как хорошо, что вы здесь, Белта, — сказал он. — Не дело это — разводить нас по углам, как детей. Мы уже вышли из этого возраста.
Он отошел к столу, сел, забарабанил пальцами по бумагам. На самой верхней стояла размашистая подпись цесарины.
— Выпейте со мной, Белта. Уж вы-то теперь должны выпить...
Стефан никогда не думал, что сможет испытывать такую открытую мстительную радость из-за смерти человека. Не думал, что будет почти восхищаться матереубийцей. Но сейчас он испытывал лишь темное торжество, будто все, что он не давал себе здесь не только высказать — почувствовать — собралось, выплеснулось на поверхность души.
— Она танцевала, — сказал цесарь дрогнувшим голосом. — В ее возрасте... глупо. Нельзя танцевать.
Стефан заметил наконец его остановившийся взгляд, дрожащие руки, рассеянно трогающие то один предмет, то другой, словно желая убедиться в их реальности.
Князь Белта подлил ему в бокал рябиновки, прищурился, чтобы увидеть, что именно написано в бумагах.
— Она сказала, что мне нужно поправить здоровье, — чуть извиняющимся тоном объяснил Лотарь. Собственно, в указе об этом и говорилось: "Сейчас же покинуть Цесареград и удалиться для поправки здоровья в Приют Святого Лотаря..."
Стефан подавил нервный смех. Впервые он видел, чтоб мать отправляла в монастырь сына, а не наоборот.
В этот момент Левое крыло ожило, зазвучало. Стук каблуков, возбужденные голоса.
— Ваше... высочество, на вашем месте я бы немедленно сжег эти бумаги, — сказал Стефан. Он чувствовал себя странно — в чужой стране, чьи порядки ничем его не касались, вдруг оказался заговорщиком. Новоиспеченный цесарь Остландский его, казалось, не слышал вовсе.
— Я сказал ей, Белта, — проговорил он с призрачной улыбкой, — я сказал, страх погубит вас, матушка, а не я... Так ведь и оказалось.
Выходит, они виделись наедине. Какие-то остатки материнского чувства заставили ее самой сообщить Лотарю об изгнании, а не передавать через слуг, или, хуже — объявить при всем дворце. Они виделись наедине, последняя аудиенция, мать и сын — и золотые решетки дворца вокруг. У наследника был только один шанс, и он им воспользовался... Или не он сам? Вряд ли цесарина стала бы брать питье из его рук. Кто-нибудь из слуг, из тех, кому грозило сопровождать Лотаря в ссылку...
— Ваше... величество! — Левое крыло ожило — впервые за столько лет, и жизнь подступила вплотную к дверям. Сам себе удивляясь, Стефан схватали со стола указ, изорвал и и бросил в камин. Цесарь только проводил его глазами. Стефан отошел от камина и встал у кресла Лотаря.
Через несколько мгновений в дверь постучали. На пороге стояло несколько придворных, все — приближенные... видимо, теперь уже покойной. За ними — дрожат, метаются пятна факелов...
— Ваше, — начал один из них, скользнув взглядом по камзолу Лотаря, и замялся, не зная, как обращаться, — Ваше Высочество... Мы пришли к вам, чтобы сообщить...
Либо к другой форме обращение еще не привыкли, либо... она все еще жива?
— Не трудитесь, — чужим, постаревшим голосом произнес Лотарь. — Она умерла, я знаю.
— Откуда же?
Матерь добрая, да что ж он делает?
Кажется, и Лотарь унаследовал семейное безумие, и вот теперь оно проявляется.
— Как же, Ваше высочество? Откуда? — настойчиво спросил придворный — высокий, широкоплечий, он был в числе тех, кого цесарина держала близко к постели.
Они просочились по одному в кабинет. Их много, и все вооружены, а его цесарь сейчас и шпаги не удержит...
Кажется, он тогда в первый раз подумал о Лотаре, как о "своем цесаре".
Весь этот люд был чрезвычайно встревожен, возмущен, а Лотаря по наущению матушки не любили. Неровен час, вспомнят, что у наследника есть сестра, а цесарина всегда мечтала о "бабьей власти"...
— Я позволил себе сообщить государю, что его мать при смерти, — сказал Стефан, осторожно становясь между Лотарем и вошедшими. — Меня позвали доложить о том, что творится во дворце, и, к сожалению, я не мог скрывать правду...
— В-вы?
— Так ли важно, кто оказался вестником? — все тот же чужой голос из-за спины. — Скажите скорее, ошибся ли князь Белта, могу ли я надеяться...
В тишине слышно было, как огонь догрызает обрывки указа.
— Нет, — тяжело сказал высокий. — Ваше величество, ваша мать только что скончалась.
Потом Стефан не раз думал, что никогда не узнает наверняка — сделал ли Лотарь то, что было предсказано. Или не было никакого яда, а был обыкновенный страх, та самая ледяная рука, что схватила за сердце — и остановила... Так или иначе, чудом было, что Лотарю удалось справиться с ней в одиночку.
Произвол, насколько успел заметить Белта, в стране царил страшный. Те порядки, которые цесарина завела в поверженной Бялой Гуре, оказалось, были лишь отражением бесчинств, которые она творила на родине. Однако никто не смел выступить против: со своими врагами остландские цесари расправлялись без жалости, не давая им собраться и стать единой силой. Что до народа, тот по большинству своему любил ее: вмексте с голодом, полной закрытостью от мира и постоянным страхом она подарила им то ощущения собственного величия и превосходства, к которому свыше всего стремится всякий остландец.
Когда ее сын взошел на трон, все не поменялось — сокрушилось. Чувствуя себя пленником, вышедшим из темницы, Лотарь отворил темницы и для других. Он снова открыл запрещенные еще до цесарины Академии; погнал с постов закостеневших советников и набрал новых. Это было похоже на штомовую весну, которая в одночасье топит снег, взламывает лед и пробуждает деревья.
Тогда он и предложил Стефану пост советника по иностранным делам.
— Разумеется, нам есть кому доверить эту должность. Но, как ни смешно, вы единственный здесь, кто видел дальше Стены. Нам понадобится договариваться с другими державами, понадобитесь... вы.
Князь Белта, после того, как его цесарь выпустил из крепости белогорских мятежников, был готов едва не плащом ему под ноги стелиться. Но от такого назначения он потерял дар речи.
— Государь, — сказал он, когда вновь обрел способность говорить, — Вы же представляете себе, как я буду исполнять свои обязанности...
— Мы знаем, — благосклонно кивнул Лотарь. "Мы" ему шло. — Именно потому, что мы знаем, чего от вас ожидать, мы и желаем вас видеть на этом посту.
В светлых глазах цесаря появилась лукавинка, и Стефану пришлось напомнить себе, что этот мальчишка — куда умнее, чем приучился казаться.
— К тому же, — сказал мальчишка, — вам будет удобно вести переговоры с нашими ... недавно присоединенными территориями.
Первые дни в новой должности Стефан был будто в тумане, только и мог думать о том, как вычурны бывают пути судьбы. Потом пришел в себя, взялся за перо и стал потихоньку составлять прожект "домашнего правления" для Бялой Гуры.
А теперь Лотарь, кажется, и думать забыл о том прожекте... Дело не в неискренности; в начале своего правления цесарь действительно хотел сделать как лучше. Но в этой стране у людей, которые пытаются делать как лучше, получается как всегда...
* * *
— Все монархи одинаково достойны доверия там, где речь идет о нашем княжестве. — Стефан ждал: может, отец вмешается. Но тот молчал, только глядел черными вороньими глазами из-под густых бровей.
— Все-таки очень интересно, как князю удалось занять в Державе такое выгодное положение... — Бойко поскреб острую рыжую бородку. Как казалось Стефану, из студенческого возраста он так и не вышел.
— Очень выгодное, — кивнул Стефан, — особенно, когда мне приходится умолять цесаря не закрывать Академию только из-за того, что студиозусы.. что-то там написали на стене. Очевидно, там считают, что неприличные вирши — лучший способ борьбы за свободу...
Глаза Бойко полыхнули желтым, как у кота:
-Любая борьба праведна, а перо подчас бывает острее меча!
— Вам ли не знать, — сунулся расфуфренный юноша, — вы всю жизнь только пером и сражались!
А вот это было вовсе не к месту. Бойко пошел рыжими пятнами, в цвет бородке, схватился за шпагу.
— Дети, — мелодично проговорила вдова Яровского, — не ссорьтесь.
Стефан удержал улыбку.
— Не важно, как мне удалось занять такую позицию. Важно, что благодаря ей я смог доказать цесарю, что Белогории необходимо самоуправление. Я работал над проектом, который позволил бы нам иметь собственный Совет, когда все наши дела не будут более проходить через Остланд, и Бяла Гура станет более-менее независимой...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
