Превратности весеннего призыва

Это все, конечно, было бы крайне увлекательно при других условиях, но сейчас вытягивало последние крупицы душевных сил. Я уже не мог даже злиться, невзирая на то, что эти ничтожества внесли весьма весомую лепту в сумасшествие уходящего дня. Но завершаться оно и не думало, как и следовало предполагать.

— Ты че, вообще охренел? Ты че это сказал? Думаешь, он не слышал, харя твоя тупорылая?! Пусть тебя самого черт дерет, ты, дебил обдолбанный! — провозгласил светловолосый заклинатель и бросился на первого, молотя его кулаками по груди, животу и плечам. Подвергшийся нападению, однако, в долгу не остался и отвесил приспешнику такого тумака в нижнюю челюсть, что тот опрокинулся навзничь, грянувшись головой прямиком в отбросы. Полежав там немного, он все же поднялся на ноги и, вяло стряхнув с одежды уличный сор, направился к недавнему союзнику, собрав лицо таким образом, что выражение его стало поистине чудовищным. Второй колдун, почувствовав теперь уже значительную угрозу, начал торопливо пятиться назад, к стене и символам. Вполне возможно, что знаки имели какое-то оберегающее значение и отводили удары врага, но узнать, так ли это, мне не удалось.

Целеустремленно шедший в бой чародей неожиданно остановился, затравленно озираясь, а мгновением позднее и я познал причину его замешательства: щиколотки смертного, обутые в грязные серые башмаки, с негромким свистом медленно испарялись в клубящемся и сверкающем Вихре Призыва. Вихрь был диковинно неторопливым, но вполне исправно выполнял то, что от него требовалось — поглощал тело и сознание существа, перенося их вначале на простор межреальности, а затем туда, где проводится кощунственный обряд.

Вблизи послышался недоуменный возглас, и я обратил свой лик в его сторону, хоть уже и догадался, кому принадлежал вскрик. И действительно, другой маг, который был ниже ростом и крепче, тоже неспешно истаивал под напором чужого ритуала. Похоже на то, что сегодня кому-то понадобились не только архидемоны, но и чернокнижники-недоучки. В подмастерья взять, по всей вероятности, либо для магических экспериментов. И происходящее было справедливым, будь они три тысячи и три раза осенены Заоблачной Благодатью!

Низкорослый маг изумленно созерцал то свои ноги, которые Вихрь поглотил уже выше колена, то былого приспешника, с завидным проворством пытавшегося стряхнуть с себя призрачные струи энергии. Немного подумав, невысокий все же заговорил то ли с ногами, то ли с напавшим на него колдуном:

— Ох, как вставило-то... Ох, как вставило... И не отпускает! Костян... Эй, Костян... Тебя отпускает?

— Ага, как же! Если бы! — плаксиво простонал прихвостень. — Так накрыло, что я сейчас умом совсем... Это самое... Ну отпусти меня, травушка, пожалуйста, очень прошу! Страшно очень! И демон этот тут еще!

— Да ну, слушай, клевый приход! — не разделил его воззрения первый заклинатель. — Хоть будет, че вспомнить! Никогда такого не было еще! Надо Катьке обязательно рассказать.

— Ой, не-не-не, я с тобой курить больше не буду! — тревожно отозвался сухопарый смертный. — Хоть бы отпустило уже, а...

Но тот, кто проводил обряд, кажется, не имел намерений их отпускать. И потому мне становилось необыкновенно радостно. Славься, Неизбывная Тьма! Когда чародеи, призвавшие меня, покинут пределы этого бытия, их чары развеются, и я вновь попаду в родной мир. Тем более, их реальность сама по себе удерживать меня не сможет — в ней почти нет магии. А случится такое совсем скоро — потоки Вихря уже точили грудь каждого из чародеев, набирая силу и быстроту с каждым ударом их сердец. Надеюсь, хотя бы сейчас Тень Преисподней будет милостива ко мне... Учитывая все бесчинства, одолевшие меня сегодня, ожидать можно было чего угодно.

— Да отпусти меня уже, что ж такое-то! — со слезами в голосе продолжал тихо просить маг-приспешник. — Ну, Тоха, где ты такую зверскую траву-то брал... Пусть меня отпустит, а?

Я с нескрываемым злорадством упивался его мольбами, они ласкали мой слух, как шум едких источников. То-то же, червь! Ощути на своем опыте, каково это — когда тебя тянет неизвестно куда, с замыслом, который тебе не дано предугадать! Каково это — покидать свой мир, не зная, когда сможешь туда вернуться! А потом, за его гранью, еще и служить самонадеянному кретину! Давай же, уразумевай и страдай!

Второй чернокнижник, тот, широкоплечий, переносил призыв, увы, вполне мужественно, чем даже вызывал некоторое сочувствие к себе. Он лишь громко смеялся, косясь глазами на свои рассыпающиеся мириадами сияющих песчинок плечи, и навязчиво пытался мне подмигнуть. Напоследок маг, буйно вращая глазами, все же выговорил что-то довольно бессвязное:

— Ну, пока, черт! Ты там, слышь... Передавай привет, там, не знаю... Сотоне! Ну, как его... Ну, ты понял!

Затем он глупо захихикал и, наконец, сгинул, сказав нечто вроде "Ой, ну как все-таки вставило!" под торжествующий вой Вихря.

Ушли! Призваны! Вслед за колдунами, спустя малую толику времени, разломилось и обрушилось незримое узилище пентаграммы. Обжигающая стужа перехода, сверкание распадающейся плоти — и бесконечный, бесславный, тысячи раз проклятый день наконец отправится в небытие!

Ликование мое, однако, вновь стало преждевременным. И, хоть теперь уже нельзя было сказать, что мой разум не был внутренне готов к этому, все же новые происки судьбы стали болезненным потрясением. Днем, да и просто несколькими часами ранее, после такого знакомого поворота событий моя сущность изнемогала бы от бешено клокочущей лютой злобы, сердце бесновалось бы в груди, распаляя кровь и почти сокрушая мои ребра собою, дыхание свирепой знойной бурей вырывалось бы из трепещущих ноздрей. Но сейчас... Это удивило меня самого, но сейчас сознание наполнилось лишь усталой досадой — ну, что там еще?

Переход прошел столь же стремительно, сколь и вредоносно. Возникло ощущение, что каждую мою кость заживо перемолола гнилыми зубами свора лишенных рассудка старух, а затем отторгла переваренное из своих желудков. И то, что из них изошло, пропустили через нутро целого роя навозных мух. Поочередно.

Отдышавшись и подымаясь с мраморного пола, на который довелось рухнуть мгновениями ранее, я с приевшейся ненавистью глянул на неказистую фигуру в сиреневой мантии с капюшоном, скрывающим лицо. Из глаз моих хлынула темная кровь, капли иглистыми пятнами расцвели на полированных плитах. Мрамор, надо полагать, здесь весьма недешев — иначе почему в дело пускают даже такой дрянной, с жирными и ветвистыми разводами ржавого цвета? И придется все же отдать должное этому смертному: взгляд архидемона он выдержал достойно, хоть судить я мог только по подбородку, который был виден из тени капюшона. Любопытно, выдержит ли он... Впрочем, пока неважно. Затянувшийся день научил меня тому, что не следует заранее предвкушать удовольствие — лучше в полной мере вкусить его тогда, когда оно уже не сможет ускользнуть. Пентаграмма, если не подводит чутье, пробита в верхнем луче, но пока надежно держится. Дополнительные чары, очевидно. Гексаграмма и септаграмма тоже там, где предписывает гнусная книга... Жаль.

Через слишком большие для крепости окна я увидел только морось дождя, слякотные голые поля и захолустную деревеньку. Она уныло раскинулась у подножья невысокого холма, на котором и стоял замок. Смертные в одинаковых сиреневых мантиях окружали меня кольцом, предусмотрительно оставаясь за гранями моей магической темницы. Лица их тоже были скрыты, но во всем облике этих чародеев сквозило неприкрытое восхищение собой и своим гнуснейшим ремеслом. Конечно, демона же призвали, трупные муравьи! Вот уж достойный повод почувствовать, что бессмысленная жизнь прожита не зря!

— Мы, Братья Сумерек, Приветствуем Тебя, Посланник Вечной Тьмы! — торжественно обратился ко мне один из чернокнижников в сиреневых мантиях. Он говорил так, что мне сразу стало ясно: он вывел бы каждое слово с заглавной буквы, окажись необходимость записывать эту речь. Если они используют алфавитное письмо, разумеется.

Я снова смерил его тяжелым взглядом. За этот нескончаемый день мне уже изрядно надоели все человеческие миры и все их тупоумные обитатели. Невыносимо было думать, что ни один из смертных не поплатился сегодня за свое невежество, но бешеный гнев, пылающий в моем сердце черным пожарищем, усмиряло нахлынувшее опустошение. Я был изнурен шестью поочередными призывами и необходимостью общения с подлыми червями, посмевшими исполнить эти окаянные церемонии. Пожри их тела тлен и скверна.

— Ну, и чего же вы жаждете, безголовые опарыши? Кто вас надоумил, и что вам нужно? Золотая ваза или труп соседа на колу из векового дуба? Либо вы попросту тотчас же изгоните меня обратно, едва призвав? Или, быть может, вернуть любовь покинувшей вас женщины? Одной на всех хватит, нет? — утерев кровавые слезы, язвительно начал я, и голос мой сочился ядом.

— Ты, Сущность из Мира Теней, должен всецело помочь нам, Братству Сумерек! Помочь воздвигнуть основы Нового Мирового Порядка! Который затем распространится на все остальные Планы Бытия! — патетично вскричал другой заклинатель, столь же усердно выделяя голосом самые обыкновенные слова. И закашлялся, невзначай захлебнувшись слюной от избытка чувств.

Пресвятая Благодать на мою голову! Борцы за "прекрасный новый мир"! Ну, безусловно, прекрасный и новый только в их понимании. При всем том, подобные фанатики — даже хуже несчастных влюбленных, бесспорно! А ведь я было подумал, что хуже этот день стать уже не способен. Что ж, тем горше ошибка!

Я снова вздохнул. Приходится опять принимать правила несносных и дерзких насекомых. О, эти безмозглые куски мяса дохлой навозной личинки!

— Ваши слова, смертные, подразумевают слишком многое, — покачал головой я, вновь поразившись собственному безразличию. — Что значит "воздвигнуть основы нового порядка"? Даже сам Повелитель не смог бы разобраться в той мешанине суждений, каковая ютится в ваших низколобых головах. Вспомните-ка ораторское искусство и выразите вашу мысль заново — кратко, точно, безо всякой пустой велеречивости. И живее — иначе я тоже не потороплюсь исполнять то, что вам нужно, а действовать быстрее ваш ритуал меня не заставит — я ощущаю, что вы не предусмотрели в нем такого условия. У меня время есть всегда — у вас его гораздо меньше.

— Э-э... Ну... — замешкался говоривший, враз растеряв все напускное величие. — Наш Господин, Великий Дух Тпалашаштра, указал нам Истинный Путь! Ему мы и будем следовать, с твоей помощью повергая в Нашу Веру окрестные земли и миры! И наставляя их на этот Путь!

Это уже выходило за пределы любых канонов ереси и тупоумия! Призвать архидемона для того, чтобы он наводил какой-то дикий порядок, выдуманный неизвестно кем! Но знаки уже поддаются, а значит, нужно лишь немного подождать. А пока отвлечь внимание сиреневых букашек какой-либо беседой, которая хотя бы ненадолго займет их тщеславные умы. Что-то подобное я когда-то уже делал, тогда получилось, кажется, неплохо... А, вот.

— В таком случае, я должен знать, чем же ваш владетель лучше других? И почему тогда вам должен помогать я, а не он, если он такой мудрый и могучий? — с изысканной вежливостью вопросил я.

— Но Владыка разрешает нам призыв существ из иных пространств во имя угодного Ему дела! — попытался оправдаться первый из говоривших ранее заклинатель.

— И что же с того? — Желчь снова плескалась в моей речи. — Вопрос в том, почему он сам, лично, не способен возвести и оберегать этот ваш... новый порядок. К слову, чем же надлежащий порядок будет значительно отличаться от иных, ему подобных? И в чем он будет их превосходить?

— Так угодно Тпалашаштре, — последовал ответ. Ну да, фанатики же, чего от них было ожидать.

Смертный, обращавшийся ко мне первым в этом мире, счел возможным надменно приосаниться и откинуть полог капюшона со своего лица. Ткань обнажила бледную бритую голову со следами недавних побоев, впалые щеки с выпирающими скулами, отвисшие большие уши, крючковатый длинный нос, вялые бескровные губы и серые рыбьи глаза, в которых, судя по всему, редко плескалась мысль. Воистину, с таким лицом и я бы ходил в капюшоне.

Чародей вытер пот со лба и явственно хотел сказать еще что-то высокопарное, но, к счастью, не успел. Очертания стен вдруг дрогнули и неуловимо расплылись, колыхаясь, как солнечный блик на мутной поверхности стоялых вод. За окнами всплеснулось обжигающе-пурпурное зарево, гулко застонала раздираемая ткань мироздания, а потом каждый камень, лежавший в кладке стен, взорвался жгучим, красным, как киноварь, сиянием. Таким неудержимым, что даже мне пришлось ненадолго смежить веки.

Вокруг раздались протяжные вопли недоумения и ужаса. Скорее всего, я один понимал, что сейчас вершится всего лишь новый призыв, но, насколько я мог представить, сравнительно незаурядный. Хотелось вогнать визг обратно в глотки крикливых человечков, но я не сумел даже поднять руку — на плечи навалилась тяжесть тысячи миров. Они безумной чередой проносились за каменной твердыней замка, сменяясь, как в дорогой игрушке — калейдоскопе. Наконец их бурное роение прекратилось, и я с трудом сдержал возглас удивления.

За окном горделиво впивались в небеса острые снежные пики. Они вскрывали серый саван низких набрякших туч, несущих куда-то свой неподъемный груз снега. Горный хребет уходил на восток, а над ним лежало застывшее море облаков. Ледяные и тонкие, словно наточенные, вершины невольно манили взгляд, хоть лед и был извечно противен всей природе моего мира. А замок же, где меня незадолго до этого пленили ритуалом, высился теперь на пологом плато, затерявшемся среди кряжей громадной гряды. Рубежи ее терялись за изломанным скалами горизонтом.

Барьер сил, опоясывающий обрядовые символы, в чужом мире растворился, и мои крылья чуть слышно хрустнули, расправляясь. Я, ощущая тихую отраду, шагнул оттуда наружу и задумчиво вынул изогнутую длинную трубку из кисета, который висел на поясе остолбеневшего колдуна. Тот даже не попытался отвести глаза от сверкающих вершин за окном. Трубка уже была набита измельченными растениями, мне оставалось лишь щелкнуть когтями, высекая искру, и раскурить ее. Довольно занимательное действо, надо сказать. Конечно, дурацкая привычка смертных, но именно сейчас она, пожалуй, мне по душе. А вот пропавшие чародеи-недоучки в предыдущем... нет, теперь уже втором отсюда мире, вроде бы, жгли какие-то другие травы. Впрочем, неважно.

Втянув густой пахучий дым, я выпустил из ноздрей две его длинных струи и устало опустился на какой-то каменный куб, притулившийся в углу зала. И почти не обратил внимания на еще одного смертного, укрывшегося за опрокинутым столом, пусть взгляд его и источал ужас. Только что я осознал, что за все четыре тысячи восемьсот шестьдесят три года существования так и не смог постигнуть безумную жизнь грозди миров, населенных смертными. Странную, совершенно не поддающуюся логическому осмыслению разноцветную круговерть. Впрочем, у меня еще есть время...

А пока я уяснил одно: определенно, этой весной ритуалы призыва чересчур популярны.