Сделать шаг (быв."Меч судьбы") (общий файл)

Наша последняя ночь вместе.

* * *

Вейр лежал, задумчиво наблюдая за светлячками искр, летящих из камина и гаснущих на чёрном от сажи поддоне. Тени ветвей скользят по бревенчатым стенам, словно костлявые призраки, звуки пирушки рвутся сквозь стены, мешая уснуть. Впрочем, какой уж тут сон, когда в глаза смотрит сама Смерть.

Где-то там внизу, так близко и так бесконечно далеко, горланят посетители, стучат кружки о столы, заливаются хохотом разбитные девицы и басят влюблённые на одну ночь ухажёры. Тренькает лютня, подпевая охрипшему певуну. Хмельная, праздная жизнь бьёт ключом. Так же будут жеманно хихикать девки и наливаться пивом мужики, когда он уйдёт во тьму. Впрочем, выход есть. Силы можно разделить, но для этого девчонку придётся убить, а Жрица бессмысленную жертву может и не принять. Обряд сорвётся, и смерть веды будет напрасна. Пока не испробованы все возможности, о ритуале и думать нечего. После него уже надежды не останется, а рисковать он не может. Веда сама должна сделать выбор.

Вейр перевёл взгляд на паучка, деловито пеленающего белой нитью муху. Вот и он так, попал как кур в щи. Так опростоволоситься, даже не поставить защиту! Какая-то деревенская девчонка сделала его, как прыщавого юнца. Хотя... хороша деваха, приодеть, причесать, и пару незабываемых минут, она, может быть, и доставит. Скрипнула, отворилась дверь, в комнату вплыла рыжеволосая хозяйка с подносом в руках. Покачивая бёдрами, прошла к столу и принялась расставлять дымящиеся тарелки, то и дело принимая аппетитные позы. Вейр не отводил взгляда от роскошного тела. Помирать, так с музыкой. Дора выпрямилась, сверкнула глазами. Он сел, похлопал по одеялу:

— Иди сюда.

— Ты, колдун, больно много о себе думаешь. Я тебе не девка желторотая!

Он смотрел, не отводя взгляд. Бесцеремонно, нагло, не скрывая желания. Дора молчала, но блеск зелёных глаз сказал ему все.

— Я жду, — тихо, властно проронил он.

— Муж узнает, — она шагнула к постели, словно нехотя.

Вейр ухмыльнулся:

— Ты ждала, пока он укатит в город. Я дважды не повторяю.

Лег на постель и отвернулся. Он ждал, закрыв глаза, не сомневаясь, что она придёт. Постель дрогнула, прогнулась под тяжестью. Пахнуло запахом разгорячённого женского тела, сдобы, лицо защекотали пушистые мягкие волосы. Прохладные пальцы расстегнули рубашку и скользнули по груди, животу. Вейр усмехнулся и сгрёб Дору в объятия.

* * *

Ранним утром я выползла на крыльцо, потягиваясь и зевая. Челюсть отозвалась тупой ноющей болью. Вчера мне было не до примочек и лечений. Вечером, поужинав и немного посидев на крыльце, мы рано легли спать. Лида предупредила, что Золт, узнав о моем отъезде, сказал, как отрезал, что утром Данко приведёт лошадь. Ни мальчонки, ни лошади до сих пор не было. Где-то застрял, наверное, по своему мальчишечьему обыкновению.

Ворота открылись, и перед моим заспанным взором предстало его аристократическое мерзейшее высочество, под высочеством гарцевала вороная красавица-кобыла. И как его до сих пор не прибили на тракте? Колдун скользнул взглядом по моему помятому со сна лицу. Ну, да. Краса писанная, то есть битая. Им же. Распухшая челюсть вопияла о возмездии. Что-то мягко толкнуло меня в бок. Волк сунул лобастую голову мне под руку и застыл, разглядывая гостей. Я замерла в предвкушении.

Кобыла заплясала, встала на дыбы, истошно заржав, Вейр грохнулся на землю, еле успев увернуться от страшных копыт. Вороная, хрипя, заметалась по двору.

Пыль стояла столбом. Динка, подвывая, забилась в кусты малины, из подпола ей подпевал, посрамив местных плакальщиц, домовой, вещая о конце света, ведро каталось по двору, гремя от ударов копыт, кобыла то и дело наступала на него, чудом умудряясь не переломать ноги. Разгромив двор, она метнулась вправо-влево, разбежалась, птицей перелетела через забор и умчалась прочь вместе с колдунской поклажей, аки тать в ночи.

Вейр сказанул нечто такое, от чего мне захотелось покраснеть. Не краснелось.

Волк сбежал с крыльца, сладко и неторопливо потянулся, перемахнул ограду и скрылся следом за вороной.

Вейр проводил парочку любящим взглядом, молча сел, отряхнул штаны, кожаную куртку, из-под которой выглядывал ворот белоснежной рубашки. Не понимаю я этой нежной привязанности к белому... хотя, вряд ли он стирает сам. Отряхнувшись, одарил и меня взглядом. Я показала язык.

Лида стояла на крыльце, скрестив на груди руки. Глянув на её лицо, я передумала затевать скандал.

— Пошли в дом, завтрак на столе, — по её лицу было видно, что возражения не принимаются.

Объявив молчаливое временное перемирие, мы принялись за кружевные блинчики и творог с лесной ягодой. Колдун лишь сверкал странными глазами в мою сторону, но я и так понимала, кто я в его глазах и что он думает обо мне и моем волке. Он как раз аккуратно, ровными кусочками нарезал блинчик, когда с улицы донеслось тихое, жалобное ржание. Вейр выронил нож, выскочил из-за стола и бросился к выходу, я рванула следом, но наткнулась на каменную спину в белом. Просунув голову колдуну под мышку, я с боем отвоевала место под солнцем, и, довольная маленькой победой, обозрела пейзаж.

Посреди двора стоял волк, держа в зубах поводья, рядом переминалась с ноги на ногу вороная. На кобыле лица не было. Вейр неаристократично выругался себе под нос, повернулся ко мне:

— Где ты этого зверюгу взяла, сказать не соизволишь?

— Не твоего колдунского ума дело, — я развернулась и пошла одеваться.

Не всё коту масленица. У нас, вед, тоже секреты имеются.

Одевшись и недолго посидев на дорожку, мы вышли на крыльцо. Вейр помянул кого-то на непонятном языке, но явно не ёжиков.

Посреди двора стоял конь цвета грозового неба. Осёдланный. Плавной иноходью подлетев к крыльцу, он стал боком ко мне и сверкнул волчьим взглядом. Закрыв рот, я принялась приторачивать сумки к седлу. Руки дрожали. Подумаешь, эка невидаль! Что мы, коней не видали... Волчьих кровей.

Я долго возилась, приторачивая сумки к седлу, ругаясь сквозь зубы на коней, волков, колдунов и иже с ними. Вейр наблюдал, подняв бровь, но помощь так и не предложил. То ли Их Высокопородиям зазорно помогать деревенским клушам, то ли знал, что отвечу. Закончив, я подошла к Лиде, молча наблюдавшей за мной, сидя на крыльце. Она встала, погладила меня по голове дрожащими пальцами, мы крепко обнялись, затем она осенила меня знаком Матери, смахнув слезу. Я сдерживалась из последних сил.

С третьей попытки мне все же удалось взгромоздиться на коня. Махнув тётке рукой, я вытерла мокрые глаза и взяла поводья. Колдун вскочил на вороную, пришпорил её и вылетел за ворота, оставив за собой клубы пыли, волк легко, почти неощутимо тронулся с места, но родной плетень в мгновение ока остался позади.

Оборачиваться я не стала.

Глава 4

В которой герои отправляются в столицу

Солнце карабкалось по небу, распевали на разные голоса птицы, квакали лягушки, и клубилась пыль из-под копыт. При виде кислой колдунской физиономии падали замертво комары, мухи и слепни. Конь-волк шёл ровным плавным шагом, ступая след в след. Я быстро выяснила, что управлять волшебным конём совершенно не нужно, и, бросив поводья, занялась плетением косиц из мягкой пепельной гривы. Волк только довольно пофыркивал и косил глазом. Нужно дать имя новому другу, но ничего дельного в голову не приходило. Чуть не вывихнув мозги, в конце концов, разродилась. Раз "до сердца льда дальнего", значит, будешь Севером. Новоявленный Север мотнул головой, одобряя мой выбор, и ускорил шаг. Что ещё можно ждать от зверя, я боялась даже предположить, но пока ничего страшного не стряслось, и я выбросила страхи из головы. Кобыла жива, колдун цел, а у меня есть грозная охрана. Вороная, похоже, свыклась с присутствием хищника и уже не раздувала ноздри, не шарахалась и не пыталась укусить Вейра, когда тот приближался к нам слишком близко. Север совершенно не обращал внимания на кобылу, его интересовали только живописные островки коров, коз и овец, встречавшиеся по пути. К счастью, паслись они далеко от тракта. Чем я его кормить буду? Вороная, словно прочитав мои мысли, заржала и скосила хитрющий глаз в сторону леса, будто высматривая, куда можно драпануть.

Солнце стояло в зените, в небе замерли облачка, даже воробьи не чирикали, попрятавшись от жары. Я вздохнула. Полдня в пути, и ни одной остановки на отдых. Если не считать похода в кустики. У меня немилосердно болело всё, что только может болеть. В Миргороде мы пользовались телегами, да и большой нужды иметь лошадь не было, поэтому конные переходы были для меня в диковинку. Зад молил о пощаде, но колдун, казалось, был отлит из металла, и останавливаться явно не собирался. А я не собиралась унижаться и просить. Его колдунское высочество торопились в столицу, где находилось одно из самых больших собраний редких книг. Правда, владел им Совет колдунов, но ворон ворону глаз не выклюет.

Вдруг седло резко ушло из-под ног, вернее, зада, и я с воплем сверзилась на землю, сумки шлёпнулись рядом. Огромный серый зверь стрелой метнулся в лес, полуденную сонную тишину разорвало грозное рычание, ругательства, душераздирающие крики и вопли о помощи. Подскочив с земли, я рванула следом и чуть не грохнулась вновь. Железная рука намертво вцепилась в мой воротник, в серебристых глазах полыхнула злость.

— Стой, дура! — рявкнул Вейр, который невесть когда успел соскочить с лошади.

— Сам дурак! — изловчившись, я пнула со всей дури его в коленку и бросилась в лес. Я промчалась сквозь кусты, как перепуганный медведь, и вылетела на полянку.

Так и знала. На сосне сидел Райко, выше веткой пристроился Драчун, сверкая ягодицей в прорехе штанов, на соседней ветке полулежал Крут и целил из арбалета.

Под деревом сидел Север, блестящими янтарными глазами изучая разбойников. В пасти торчал клок штанов.

— Не смей, Крут! — заорала я. — Убери свой ржавый арбалет, скотина!

Он опустил оружие и уставился на меня белыми от страха глазками.

— Чего — не смей? — передразнил он меня дрожащим голосом. — Чуть живота не лишились! Твоя зверюга, что ль?

— Моя, моя, — я погладила Севера по голове. — Умница моя, хорошая моя, обижают маленького злые дядьки-разбойники, — я мурлыкала, Север щурил желтые глаза и подставлял мощную шею под мою ласковую руку. Клок из зубов он так и не выпустил.

— Хрена себе зверушка! — взвился Драчун. — Убери своего волчару, или я за себя не ручаюсь!

Я прищурилась:

— Скажи своему придурку, пусть арбалет на землю бросит.

— Щас! Эдак мы последней защиты лишимся! Убери зверя! — взвизгнул Райко.

Разговор всё больше походил на беседу немого с глухим.

— Брось, урод, пока дама вежливо просит, — от глубокого мелодичного голоса у меня ёкнуло под ложечкой.

Рядом со мной, плечом к плечу, стал колдун, держа в руке веер небольших ножей странной формы. Желобки отсвечивали зеленью. Яд хадбира, чтоб его...

— Убери свою отраву! Ты хоть раз по-человечески поговорить пробовал? Чуть что, сразу за ножи хвататься! — прошипела я.

Вейр поморщился, тряхнул рукой, ножи, щёлкнув, исчезли в рукаве, будто и не было.

— Зоря, скажи свому хахалю, чтоб рот заткнул и не лез, куда ни просют! — запетушился Драчун, увидев, что оружия у противника уже нет. Вейр хмыкнул.

— Тебе надо, ты и скажи, — буркнула я, хватая Севера за шкирку и пытаясь оттащить подальше от дерева. С таким же успехом я могла попытаться сдвинуть с места быка.

Вейр что-то процедил сквозь зубы и картинно махнул рукой в сторону шайки, оккупировавшей сосну. Лиходеи вмиг оказались каждый спеленат шёлковыми лентами весёленькой расцветки. Вейр чертыхнулся, неизящно плюнул и пнул сосну. Надо же... И подумать не могла, что колдун предпочитает розовый. Хотя, предпочтения в цвете — ерунда на прогорклом масле. Была одна такая ... барыня, тоже питала страсть к розовому. А ещё купаться в ваннах девичьей крови ради вечной молодости и самолично пороть слуг до смерти. Счет шёл на сотни. Приговорили нелюдь к замуровыванию заживо.

Север, отбежав в сторону, с интересом наблюдал за красочными здоровенными игрушками. Выплюнул кусок штанов, сел, облизнулся, глядя на дерево. Я давилась от смеха, пытаясь не заржать во весь голос, почти позабыв про боль.

Первым грохнулся Райко, следом приземлился Драчун, Крут, покачавшись на ветке, присоединился к братьям. Север встал, не спеша потянулся и потрусил к разбойникам.

— Зоря! Убери зверя! Убери, Всевидящим прошу! — отчаянный крик Райко растопил моё сердце. Я успела вцепиться в серый хвост, и, вспомнив недобрым словом ёжиков и непослушных серых волков, пропахала полянку животом.

Север принялся тщательно обнюхивать косматую русую голову. Драчун зажмурился, но не издал ни звука. Звуки он теперь долго издавать не сможет... Я кое-как поднялась на деревянные после верховой езды и полётов со спины коня ноги, и взорвалась:

— Север, твою маму! Ты будешь меня слушаться?

На серой морде появилось выражение глубокой задумчивости. Не знаю, какое выражение было у меня, но волк, глянув в мою сторону, встал и потрусил к выходу из леса уже с виноватой мордой. Я медленно поплелась следом, еле переставляя ноги.

— Зорь, а мы то, как же? — заныл Райко. Крут молчал, изображая оскорблённую невинность. Драчун просто молчал. Разговаривать он, наверное, ещё не скоро сможет.

— Вам сколько раз талдычили — бросайте пить и начните работать! Дом запустили? Запустили! Что вы посадили на своей земле? Даже сорняки не выросли! Сколько раз Лида задницы ваши лечила, а? — взвилась я.

— Мы не будем больше, — простонал Райко.

— Ты — не будешь. А они?

— И они не будут, правда? — он с надеждой посмотрел на родственничков. На хмурых бородатых рожах раскаяние так и цвело буйным цветом.

— Значит, так, братцы. Лечить я сейчас не могу, а вот устроить вам недельку недержания — это у меня сейчас запросто получится. Ещё раз услышу, что мытарите путников, ни шагу без лопуха больше не ступите, ясно?

— Да ладно тебе, Зоря, — пробухтел Крут. — Прощения просим, мы ж и не нападали на тебя.

— Этого ещё не хватало! — устало выдавила я.

Ну что с них взять? Из ржавого арбалета Крута можно было с уверенностью попасть только в небо, но даже случайное попадание грозило смертельной раной. Эта шайка представляла опасность лишь для одиноких беспечных путников, да и то только тех, кто набрался до чёртиков в ближайшей корчме на тракте. Мы с Лидой извели бочки настоев и горы примочек на незадачливых братцев-разбойников. Правда, частенько подгулявшие путники сами охотно делились с жаждущими опохмелки братцами, расчувствовавшись от проникновенных жалоб на жизнь. Чем те и жили. Дорога, в общем, считалась безопасной, Радомир дело своё знал. Братцев он не трогал, ну, или трогал местами, оставив незадачливых разбойников безобразничать на тракте для острастки, чтобы путники не теряли бдительность.

— Пусть поваляются, на пользу будет, — вынес приговор колдун.

— Ну, — прохрипел Крут, — икнётся тебе, Зоря, за твою доброту-то.

— Что? — я обернулась. — Что ты сказал?