И снова резко оборвал себя. Ведь без малого не признался, что назначен завхозом только благодаря заступничеству Матвеева! Полковник фактически спас меня, зачислив на освободившуюся вакансию и поставив чекистов перед необходимостью моей отправки на фронт.

— Вы напрасно переживаете, — закурив и предложив папиросы, тихо обронил доктор, твердо глядя мне в глаза. — Я не являюсь сторонником большевизма и не намерен выслуживаться перед ними. А уж доносить — совсем не в моих принципах.

— С чего Вы решили, что переживаю? — Чувствуя, как загораются уши, с тревогой спросил я.

Хмыкнув, Журавин заулыбался и зажег для меня спичку.

— Вас выдают мелочи: скрещенные на груди руки, переборы пальцами, резкие переходы от оживления в задумчивое, недовольное собой состояние. И все это началось, как только разговор зашел на личные темы.

Я смотрел на него в упор и не мог понять, что ему от меня нужно.

— Вероятно, Вы еще не отошли от напряжения последних месяцев, — умиротворенно продолжил доктор. — В любом случае, не ищите во мне недоброжелателя. Я всего лишь любопытен. Есть такой грех. Устал от ущербного окружения. И сейчас, признаюсь Вам, испытываю забытые положительные эмоции от общения с нормальным, не оболваненным и не остервеневшим человеком.

2008 год, Апрель, 11-го дня, город Москва

Вечером, за несколько часов до поезда, Андрею предстояла встреча с приятелем по охотничьему форуму. Они тесно общались уже лет пять, и вот, по случаю, решили, как говорится, девиртуализироваться.

Интернет-знакомец Никита Савьясов был не просто охотник-любитель. Создавалось впечатление, что вокруг охоты вращалась вся его жизнь и все интересы. Сразу после окончания института он вместе с братом открыл фирму, производящую современное охотничье снаряжение и устраивающую зарубежные охотничьи туры. Сам что-то разрабатывал и модифицировал — будь то рисунок трехмерного камуфляжа, маскировочная палатка 'на гуся' или патронташ особо удобной компоновки. Но даже не это выделяло его из общего ряда. Никита был прямым потомком старинной и знаменитой в охотничьих кинологических кругах фамилии.

На протяжении века, наверное, Савьясовы занимались разведением английских сеттеров. Занимались толково, по науке, не жалея сил и средств на племенные мероприятия. И в результате им удалось создать собственную линию в породе. Никитин дядя или племянник — Андрей не вдавался в подробности — содержал крупный питомник под Москвой, еще какой-то родственник вел собственную 'легашачью' передачу на охотничьем телеканале. И, надо сказать, с мнением Савьясовых считались самые именитые эксперты России.

Первым заводчиком и основателем семейного дела стал прапрадед Никиты — Николай Петрович Савьясов, профессор биологии в Московском университете. Задолго до революции он привез из Франции пару красавцев сеттеров-лавераков (так называлась тогда эта порода). Вот с тех самых пор в доме Савьясовых почти на правах членов семьи и жили легавые — две-три, а то и четыре собаки. Даже в революцию и в войну им удавалось сохранить селекционные наработки.

На встречу с Андреем Никита пришел со своим личным псом Ирбисом Пятым. Красивый, величавый кобель деликатно и внимательно обнюхал штанины нового знакомца, посмотрел в глаза, снисходительно вильнул хвостом и, высунув язык, отвернулся. Никита на его фоне выглядел поскромнее — обычный человек лет тридцати, темноволосый, хорошо сложенный, с умным, оценивающим взглядом и располагающей внешностью.

Засели в небольшом стильном кафе неподалеку от Киевского вокзала. Сначала охранник, потом и официантка, пытались что-то возразить по поводу собаки. Однако Никита безмолвно, отработанным жестом, задобрил каждого бонусной купюрой и ситуация в миг разрешилась. Пес тихо улегся под столом. Уже через минуту-другую никто кроме хозяина не помнил о его существовании.

Под плотный ужин незаметно и довольно быстро разговорились, словно давние приятели 'из реала'. Обсудили острые темы форума, включая очередные нападки конкурентов на Савьясовских собак.

Андрей понимал всю глубину возмущения Никиты, и все же сегодня ему было несколько не до этого. Слишком еще горьки и свежи были впечатления от неудачи в Военно-историческом архиве. Мыслями он, то и дело, возвращался к утренним событиям — к неудаче с послужным списком. И, в конечном итоге, совершенно невпопад, спросил у Никиты:

— Как думаешь? Во время Первой Мировой войны реально было прапорщику за полтора года дослужиться до штабс-капитана?

Вопрос прозвучал неуместно и странно — совершенно выбиваясь из темы их разговора. Никита озадаченно посмотрел на Боровикова и после продолжительной паузы ответил:

— Война многое делает реальным. Особенно, в условиях больших потерь личного состава. Мой брат Пашка лучше бы ответил на этот вопрос. Но ты ничего не сказал о возрасте... Неизвестно? Что ж, тогда в заданной тобой ситуации, мне больше верится в двадцати пятилетнего прапорщика, ставшего штабс-капитаном, чем в восемнадцатилетнего. Если не секрет — о ком ты?

Похоже, неожиданный вопрос его действительно заинтриговал.

— Не обращай внимания, это так — размышлизмы. Пытаюсь решить для себя одну архивную задачку, — попробовал было соскочить с темы Андрей. Объяснять пришлось бы долго. Но Никита, прищурившись, все еще ждал ответа.

— Ну, хорошо... — Согласился Боровиков, испытывая некоторую неловкость. — Только не думаю, что это окажется интересным. Тут в двух словах не скажешь...

Савьясов, победно улыбнувшись, закурил и явно приготовился слушать долгий и подробный рассказ.

— Я не говорил, почему вдруг приехал в московские архивы? У нашего региона скоро юбилей. Мне заказали написать документально-публицистическую книгу — как раз о создании Сожельской губернии. В общем, первые годы Советской власти, значимые фигуры тех лет, как все было и что обещало быть. Причем заказчик оказался в хорошем смысле привередливым. Требует достаточно подробную и объективную публицистику. Тем более, как оказалось, эти события фактически нигде не описаны.

— А ты уже писал такие книги? По мне — это непосильный труд, — качнул головой Савьясов.

Андрей усмехнулся.

— И не писал, и вообще не знал, с какого края подступиться. Информации в открытых источниках — совершенный ноль. Сходил в областной музей, почитал некоторые материалы. Был поражен и заинтригован — вдруг понял, что это может оказаться интересным. А музейные сотрудники на любой вопрос отвечают: если Вам нужно больше — ищите в архивах! В архивы же не хотелось. У меня в голове сразу картинка: пожелтевшие протоколы и справки — цифры, статистика, отчеты. Ладно, думаю — похожу неделю-другую...

— Я, кстати, примерно то же сейчас представил! — Рассмеялся Никита, отпивая кофе. Воспользовавшись паузой, Андрей закурил. И, глубоко затянувшись, продолжил:

— А оказалось — всё совсем не так! Открываешь какой-нибудь 1919 год и... выпадаешь в осадок! Всплывают совершенно неожиданные истории, курьезные факты! Иногда — самые настоящие детективные сюжеты и потрясающие своим откровением свидетельства. Словно книгу читаешь, разбросанную по страницам в разных папках, на разных полках. Причем сам добываешь продолжение и пропущенные главы, продумывая, где они могут быть. Прибавь к тому же хороший азарт, быстро возникающую потребность новых находок и, в лучшем смысле этого слова, легкую одержимость. В конечном итоге, ты выпадаешь из времени, в котором живешь. Мыслями постоянно находишься в 1919-м, а реальность проносится мимо. Ты 'возвращаешься' в нее только для того, чтобы было возможно новое 'путешествие'.

Никита рассмеялся:

— Звучит заманчиво! Выходит, машина времени — она у нас в голове?

— Оно-то так, но родные и близкие начинают бить тревогу! В общем, довольно скоро стал я архивным завсегдатаем и неожиданно выяснил для себя, что моя книга будет начинаться с антибольшевистского восстания. Я о нем и раньше знал. Но — не то, всё не то. Словно через кривое зеркало. Мятеж произошел одновременно с решением Москвы об учреждении новой советской губернии в марте 1919-го. И едва не сорвал это мероприятие. Потому что все 'создатели', кроме одного, оказались казнены восставшими.

— Ну а штабс-капитан, который бывший прапорщик, по-видимому, выступил на стороне мятежников?.. — не вытерпел Никита.

— Угадал. Более того, он и возглавил это восстание. Точнее, мятеж.

— Тогда понятно. А в чем, кстати, отличие восстания от мятежа?

Андрей улыбнулся.

— Ну, считается, что мятеж — это восстание, которое потерпело поражение. У Маршака в каком-то переводе хорошо сказано: 'Мятеж не может кончиться удачей, в противном случае его зовут иначе'.

— И что стало с этим штабс-капитаном потом? Его расстреляли?

Вопрос был сложным. И Андрей не знал точного ответа.

— По официальной версии, он сумел уйти за границу. Но та версия грешит неточностями и даже откровенным враньем. Достоверной хроники мятежа до сих пор нет, документов на эту тему — тоже практически нет. По крайней мере, в открытом доступе. Архивисты говорят, что следственные дела забрала с собой в Москву большевистская комиссия, разбирающая обстоятельства мятежа. Однако в московских архивах этих материалов сегодня опять же нет! Один заслуживающий доверия историк, Линев, рассказывал коллегам, что все документы о главе мятежников до сих пор засекречены. Вроде бы есть такая очень толстая папка с фамилией нашего штабс-капитана. Линев даже видел ее, но открыть не имел права. Ему друг-однокурсник, работник одного московского архива, по большому блату издали показал. И сказал: жди, мол, пока со строгой секретности не будет снята.

— Странно, правда? — После паузы продолжил Андрей. — По репрессиям 30-х годов, по культу Сталина рассекречивают материалы, а по малоизвестному повстанцу — нет. Тем более странно, что самая строжайшая секретность, согласно архивным правилам, снимается через 75 лет. Прибавляем этот срок к 1919 году и получаем год 1994-й. Время, согласись, даже не либеральное, а просто похренистическое. Тем не менее, документов нет. Как нет никаких материалов и по работе следственной комиссии.

— Действительно, странно. Может, просто бардак и всего лишь запамятовали рассекретить малоизвестную, как ты говоришь, личность? — предположил Никита.

— Не знаю.

Савьясов снова закурил, потрепал собаку за ухом и, несколько смутившись, сказал:

— Кстати, по поводу армейской карьеры...Есть один похожий случай из жизни... Мой прадед Георгий Николаевич — младший сын знаменитого Николая Петровича... В Первую мировую войну из прапорщика дослужился до штабс-капитана. Вот такое совпадение. Пошел служить вольноопределяющимся, и его в школу прапорщиков сразу отправили. Получил погоны в июле 1915 года и тут же попал в мясорубку где-то в Белоруссии. В общем, хлебнул сполна. За пару месяцев подпоручиком стал. Ну а к 17-ому году уже и штабс-капитана получил.

Боровиков оживился:

— И что с ним было дальше?

— Ну-у-у... В Красную Армию пошел, — Никита отвел глаза и механически начал гладить Ирбиса по холке. — Правда, что-то у него там произошло, поэтому до генерала не дорос... Потом землемером работал, пока в тридцать шестом не посадили.

И, помолчав, спросил:

— Ты не назвал фамилию своего мятежника...

— Недозбруев.

— Ого! — Никита поднял брови. — Впечатляет!.. Фамилия — просто подарок для советских идеологов. Даже на слух чудится некто древний, грубый и необузданный.

— Ну да, он в сожельской истории — первый злодей, — подтвердил Андрей. — Я изучил вопрос: фамилия действительно древняя. Были такие мелкопоместные дворяне в Тульской губернии ХVI века — сначала Недозбруи, потом модифицировались в Недозбруевых. И крестьяне их звались Недозбруевыми. Дворянская фамилия вроде бы пресеклась. Впрочем, факт — не подтвержденный. Однако в XIX-XX веках ее носителями в основном были уже простые люди.

— Мятежник Недозбруев, конечно, дворянин?

— Это, опять же, неизвестно. Если был прапорщиком, то, сам понимаешь, вряд ли.

Как-то незаметно для себя, Андрей рассказал Никите историю своих архивных злоключений в Москве.

— Давай, я оплачу этот счет за послужной список, — сразу же предложил Никита. — Делов-то! Ты скинешь мне по мылу скан бумажек, которые придут из архива. И я тут же метнусь банк. С деньгами потом по почте разберемся.

Признаться, Андрей надеялся на помощь Никиты. Но до сих пор попросить его впрямую — язык не поворачивался. И потому был рад, что тот сам вызвался.

Продолжая оживленную беседу, будто давние друзья, они успели выпить еще по чашке кофе и распрощались. До поезда оставалось всего полчаса.

1919 год, Январь, 27-го дня, город Сожель

Темно-серое низкое небо к концу дня проредилось голубыми в розовых перьях просветами. Нечего и гадать — ночью мороз усилится. По скрипящему свежему снегу мы шли вдоль улицы Рогачевской, проверяя квартиры из выданного нам списка. Дело продвигалось туго. Многие дома неожиданно оказались заняты: то прикомандированными сотрудниками ЧК, то работниками продотделов, то корреспондентами каких-то судов.

Ситуация была неприятным сюрпризом и для сопровождавшего нас городского военкома Маршина. Он кипятился, темнел лицом, срывался на своего помощника, молоденького приземистого еврея. Будучи уполномоченным комиссией по расквартированию войск, военком лично составлял эти списки. Жилье считалось прочно зарезервированным для прибывающих воинских формирований. С тех пор прошла всего неделя. И, оказалось, что для других большевистских структур Маршин в частности и Могилевский губисполком в целом — не указ. Приличная часть списка была аннулирована.

И потому, естественно, не обходилось без скандалов. При нашем появлении на пороге некоторые 'комиссары' начинали махать наганами-маузерами, грозить именами местных вождей и даже стрелять в воздух. Вернее, в потолок. Маршин управы на них не имел, и даже спорить в нашем присутствии не желал. Он просто жестко и туманно обещал 'разобраться'.

С нами военком тоже ничего не обсуждал. Только однажды, нарвавшись на экзальтированную девицу в красном платке и галифе, не удержался и прокомментировал: 'Что ж ты не в 'Савое' живешь, раз такая 'уполномоченная' и 'ответственная'?!'

К слову, 'Савой' — это огромная представительская гостиница. Бывшая, конечно. Красивое здание и занимает собой почти целый квартал в центре города. После прихода к власти большевики разместили в нем партком, Ревком, ряд других своих организаций и сами же поселились в номерах. В зависимости от престижности занимаемого номера легко определялся ранг жильца. По крайней мере, так утверждали железнодорожные служащие, с которыми мы успели пообщаться после прибытия в Сожель.

...Довольно протяженная улица Рогачевская в основной своей части — тихая, одноэтажная и деревянная. И только на ее пересечении с центральным трактом города стоят каменные и довольно изящные двухэтажные дома. За два квартала до них к Рогачевской примыкает улица Полесская, ведущая к одноименной товарной станции. Именно там, на путях, стоит в промерзших эшелонах наш полк. Жжет костры из всего, что попадется под руку, бегает за кипятком к железнодорожникам и ожидает, как манны небесной, скорейшего расквартирования.