Научи меня жить...

'Любимое дело поможет выйти мне из депрессии' — мысленно я перекривлял врача. Да класть я хотел на то, что этот врач говорит! Что этот старый маразматик может понимать в депрессии!? На него хоть раз указывал пальцем ребенок, спрашивая у мамы, почему у дяди ноги не хватает!?

Там, сидя в саду, среди цветущих деревьев и зелени, я, как нигде, ощущал себя стариком. Серым овощем, не способным не то, что радоваться весне, но и портящий самим своим присутствием пейзаж.

После подобных прогулок я подолгу лежал на кровати, пытаясь заставить себя встать и продолжить существование.

Никто этого не знает, но у меня даже заготовлена горстка таблеток, от которой, наверняка, мое сердце не выдержит.

Слабость. Вот, что меня бесит. Наверное, поэтому я с каждым днем все больше и больше ненавижу себя. Возможно, круто быть супергероем из дамского романа, которому все ни по чем. Почему же в этой херовой жизни тогда все так херово!?

Мать, причитая, порывалась выбросить 'снег' из моей корзины, но я ей запретил.

Это памятник.

Моим похороненным увлечениям, надеждам на понимание и признание.

Алекс тоже не писал. Даже не заходил в аську. О том, что у него могло пропасть желание со мной общаться, я не думал. Парень всегда был достаточно правдивым и искренним. Если ему что-то не нравилось, он прямо говорил об этом. И это заслуживало уважения. Может, опять куда-то улетел, увлекся каким-то приключением и скоро поделиться впечатлениями. Все, что оставалось мне — всего лишь ждать.

Однажды, когда разыгралась ужасная гроза, я решился. Решился написать о себе. Рассказать Алексу про аварию, про увечья. Я слишком долго боялся...

* * *

Дождь. На душе было так паскудно, что от боли хотелось выть. Как и всегда из-за перемены погоды болела нога. Нога, которой нет. Она зудела и чесалась, выворачивая кость наружу. Кость, которой нет. Хотелось продрать кожу и мышцы, чтоб извлечь из ноги что-то инородное. Которого нет. Ничерта нет. Смотрю, как капли барабанят по крыше, и ощущаю просто таки физическую потребность ощутить их на коже. Вспоминаю, как в грозу мы с Лилькой купались голышом в речке. Хорошо, что обошлось без молний, иначе могло все закончиться плохо. Хотя куда уж хуже? Смерть? Я уже давно не боюсь ее.

Хочется ощутить холод капель, что смогут остудить разгоряченную кожу. Чтоб холодный колючий ветер пробрался в душную комнату, избавляя меня от одиночества, от кошмаров. Все же ветер не такая плохая компания.

Рука уже тянется, чтоб открыть окно, но голос матери останавливает меня на полпути.

— Ты не спишь?

— Нет, — я отдергиваю руку, словно вор, застуканный на горячем. — Чего тебе, мать?

— Хотела спросить, может, тебе что-то нужно? Что-то принести? — в голосе слышу жалость. Жалость и вину. На кой черт-то она себя винит? Она что ли руль держала!?

— Я хоть и безногий, но не безрукий, — едко замечаю. И уже более спокойно, — Нет. Иди.

Уже когда за ней закрылась дверь и послышался тихий вздох, полон отчаянья, я осознал, что она, наверное, подумала, что я собрался сигануть из окна.

Если бы все было так просто... из второго этажа я в худшем случае переломаю позвоночник, а в лучшем... в лучшем сломаю вторую ногу. Единственную ногу. Радужно. Ахренеть, как радужно!

Алекс так и не вышел на связь. Возможно, опять таскается по миру. Возможно, не хочет слышать того, кто ему лапшу на уши вешает. Я бы точно не захотел.

А что если что-то случилось? Катастрофа? Авария? Начинаю просматривать новости в интернете о крушениях. Это похоже на срыв, манию, а я ведь даже не знаю, как он выглядит. Нет. Это паранойя. Он просто отдыхает от меня и моей лжи. Определенно с этим нужно что-то сделать. Я знаю. Я расскажу ему все. Пока моя тайна не стояла между нами, все было хорошо. Она теперь не будет между нами.

Хочется выйти под дождь, чтоб смыть всю ту грязь, что на мне налипла. Каждый раз, когда я вру Алексу, чувствую себя грязным. Сажусь у компа, где рисует геометрические узоры заставка. Нет. Нету его. Хотя обычно именно в 12 он появлялся, как солнце, что разгоняет тучи. Так и он разгонял своим позитивом мои кошмары. Нет. Его нет. Не заходил. Что же делать... Где же ты, Сашка. Бездумно вожу мышкой, пока в мозгу формулируется четкая мысль.

Друзья же должны иметь секретов? Что ж, никогда не поздно открыться. Тем более, что хуже, чем есть уже не будет. Короткий рассказ на три строчки про аварию и ампутацию занял поразительно много времени. Никогда слова не давались мне так тяжело — я писал, затем стирал, затем вновь стирал, чтоб исправить, словно напиши я 'безногий' другими словами это поменяло бы суть. Нет.

Буквально упав на кровать, я почувствовал небывалую легкость. Словно скала свалилась с плеч и выросли... нет не ноги, крылья.

Дело сделано. Когда он следующий раз зайдет в сеть, он прочитает все и сам решит, стоит ли мне писать, или нет. Руки вспотели от нервной дрожи. Он просто не может не написать. Он не предаст меня, как все. Не он...

* * *

Два дня я мучился неизвестностью. Сорок восемь часов метаний, переживания, нервов. Две ночи, полные кошмаров. Десять ссор с матерью и допитая пачка обезболивающего. Я, наверное, скоро наркоманом стану, но какая мне уже разница? Хуже, чем предательство Алекса было то, что он пропал. Он до сих пор не вышел на связь и, естественно, не читал сообщение и это напрягало. Может, до сих пор злиться?

Просматривая нашу с парнем переписку, я нашел сообщение, что оставил он мне после того, как я впервые после аварии побывал на встречи с друзьями. Паскудной встречи.

Алекс: 'Не смей, слышишь, не смей больше так говорить! Жизнь — это самое замечательное, что может быть! Ею должен дорожить любой! Хоть молодой парень, хоть древний немощный старец и благодарить Бога за то, что все они просыпаются каждое утро и видят небо над головой!'

Никита: 'Эй! Я понял твою позицию. Просто не всегда есть повод для радости'

Алекс: 'Повод есть всегда, его только нужно видеть. Вот хочешь посмотреть на мир другими глазами? Съезди по адресу ул. Комсомольская, д 53. И закроем эту тему...'

Улица Комсомольская... Это на другом конце города. Интересно, что там?

Я и думать забыл об этом адресе, оставленном мне Сашкой. Даже не посчитал нужным выписывать его, сохранять в памяти. Зачем? Еще одна глупая идея парня, которому кажется, что он может изменить мир... Что он хотел показать этим? Мою никчемность? Это мне и так известно.

Опять звонит Лешка. Черт. Ты до сих пор не понял, в какой трясине я нахожусь? Хочешь за мной? Сбрасываю, а рука автоматически тянется к тумбочке, где лежат таблетки. Пусто. Боль невозможно терпеть. Она выворачивает несуществующую ногу, щедро посыпая зудом и добавляя уколы иголкой. Сотней. Нет, тысячей маленьких иголок, что как жуки съедают твою плоть изнутри. Обычного спасения нет. Последнюю я выпил два часа назад и забыл о том, что запас закончился.

— Мать, ты таблетки купила? — кричу. Мне не нужно уточнять, что за таблетки. Она и так знает.

— Нет, закончились? — она практически в ту же секунду оказывается возле моей комнаты, будто дежурила. Как санитар у койки душевнобольного, чтоб тот с собой не покончил.

— Закончились, глухая? — едкие слова вырываются из моего рта прежде, чем я успеваю прикусить язык.

— Но ведь ты и так пьешь больше, чем разрешил доктор, — тихо мямлит мать, не решаясь посмотреть на меня. Она права. Мне бы тоже было бы противно смотреть на меня такого. Физический урод, моральным уродством, чернотой собственной души гасящий свет материнской любви. Я сам себе противен.

— А что знает этот доктор о боли? — взрываюсь я. Лишь бы заглушить боль и ломоту в ноге. Лишь бы хоть на пару часов не помнить о ней. В такие моменты меня посещает зависть к наркоманам. Хотя я не лучше — таблетки уже давно стали моей дозой.

— Я завтра куплю, — оправдывается мать.

— Завтра? А сегодня мне что прикажешь делать?! — взрываюсь я. Ненавидь меня, но не нужно смотреть на меня с жалостью. — Всю ночь скулить от боли? Или с окна сигануть, чтоб получить таблетку!?

— Там дождь. Сильный. — Ее губы дрожат, — принести тебе анальгин?

— Неси, — я сажусь в мягкое кожаное кресло в углу комнаты.

— Сейчас, — спустя минуту она возвращается с пачкой таблеток и стаканом воды.

— Унеси, — я отмахиваюсь от стакана и забираю пачку, выдавив на руку сразу четыре таблетки. Мать хочет что-то сказать, даже набирает воздух в легкие, но в последнюю секунду не решается. Тихо вздыхает и уходит, неплотно прикрыв за собой дверь. Эта опека раздражает. Ведь не случайно она оставила дверь приоткрытой. Чтоб слышать каждый шорох. Таблетки начинают действовать и вместе с болью приходит раздражение. Теперь я злюсь на себя. Но не могу иначе. Пусть они лучше меня возненавидят. Пусть так.

* * *

Адрес не хотел выходить из памяти, хотя я гнал его вновь и вновь. Можно было уже давно посмотреть в гугл, спросить у матери, может она чего знает, но я не делал этого. Сдерживался, словно мне нужно было именно воочи увидеть, что там такое.

— Лешка, привет, — сегодня впервые я перезвонил и сказать, что друг удивился — это ничего не сказать.

— У тебя что-то случилось? — заволновался Лешка. Даже голос задрожал.

— Да. Тоесть нет. Мне нужно в одно место. Отвезешь? — прочищаю горло. Голос дрожит от волнения и срывается.

— Через сколько? — вот за что люблю Леху так это за то, что он умеет в нужный момент не задавать глупых вопросов.

— Полчаса. Успеешь? — почему-то кажется, что если я сейчас это не сделаю, то больше не решусь.

— Буду, — Леха отключается, а я начинаю собираться. Футболка, кофта, штаны. Я даже почти не чувствую боли, когда ступаю на протез. Хотя может это просто таблетки, которые сегодня купила мать. Нужно еще купить, раз буду в городе. Все.

Леха поприветствовал и даже не стал дверь открывать, видя решительность и что-то еще в моем взгляде. Правильно. Сейчас не хочу быть немощным.

— Адрес?

— Комсомольская 53.

— А что там? — Лешка завел мотор.

— Не знаю...

— Странный ты, — парень пожимает плечами. — Поехали.

— Только на обратном пути заедем в аптеку, мне кое-что купить нужно. — Вспоминаю о таблетках, а нога вновь отзывается уже привычной болью. ДА не забуду я о тебе. Сама не даешь забыть. Раздражение вновь приходит и я стараюсь отвлечься, разглядывая прохожих, которые куда-то спешат.

Оставшийся путь молчу. Нервничаю. Лешка думает о чем-то, матерясь сквозь зубы на неповоротливых пешеходов и водителей. Иногда пытается шутить. Это же Леша. Молчать он попросту не умеет. Спустя сорок минут тормозим у какого-то забора. Древний забор, нужно сказать. Кое-где заботливо скреплен проволокой, кое-где заботливо окрашен, чтоб скрыть, сколько ему на самом деле лет. Лешка включает аварийку, ведь стоянки здесь не предусмотрено, пока я оглядываю забор. А что за здание за ним? На детский сад смахивает, только какой-то неблагополучный — один забор о многом говорит.

"Ему лет, наверное, втрое больше, чем мне", — автоматически отмечаю, минуя ворота. Два этажа, большие окна с окрашенными, но явно древними рамами, облупленная от времени желтая побелка самого здания. На территории чисто — ни хлама, ни веток, что обычно везде валяются после ухода зимы. Только как-то пусто — с десяток деревьев на площади больше двухсот квадратных метров, несколько лавочек, небольшая горка, наклоненная вправо и асфальтированная дорожка. Точнее когда-то асфальтированная, ведь из-за времени она потрескалась и побилась.

— Что тебе здесь надо? — даже всегда веселый Леша замолчал, нервно оглядываясь вокруг. И он чувствует, как это место давит.

— Не знаю, — искренне отвечаю я, медленно идя вперед. Протез и костыли позволяют миновать дистанцию в двадцать метров без препятствий. Вокруг дома небольшой парк с множеством дорожек. Идеально ровных дорожек. Зачем они здесь? И что это за место? Больница? Тогда зачем горка? Детское отделение? Тогда к чему дорожки? Дети любят играть, лесенки, качели — вот что должно здесь быть. И на садик не похоже...

— Я тебя здесь подожду, — из раздумий выводит меня голос друга.