"Гуд бай, Америка-остров...-2"

— Как мотоцикл?

— Собрал-собрал, — засмеялась Майка.— Мы теперь из-за этого не спорим. Хотя ездим мало, времени меньше. Так, летом куда-нибудь, или до Свердловска. А Леха вон к автобусу служебному привык.

— На ВГОКе ты?

— Ага. Сначала из-за спины брать не хотели, а потом... Маркшейдером предлагали, да я отказался. Лучше по профилю, хоть простым арабом; может, мастером потом поставят...

Ленка сидела, только молча улыбалась. Лех все понял, только когда минут через сорок оживленной болтовни, она сказала:

— Лешка. Я домой. Ты идешь?

Повисла неаккуратная пауза.

— Куда это он идет? — процедил сквозь зубы Демон. — Двух лет мало было?

Ленка с оскорбленным видом вынеслась в прихожую. Лех буркнул что-то невразумительное и ушел за ней.

Володька отправился следом.

— Не парься, — сказал он ободряюще.

— Не собираюсь. Ну пока.

Вовка закрыл за ними дверь.

— Лена, — он догнал ее на улице, взял за руку, остановил. — Ну чего ты?

— Ничего, — и все таки спросила: — Так кто третий, Лешка?

— Глупая, думаешь, из-за него... А он привыкнет к тебе и перестанет, он такой человек просто, понимаешь?

— Глупая, — холодно повторила она.

— Хуже! — он с силой поцеловал ее в упрямо сжатые губы. — Я не из-за кого не буду любить тебя меньше, слышишь?

Они дошли до Лешкиного подъезда, тихо опускался на мокрые ветки акаций первый снег, ложился бесшумно и покорно под ноги в стылые лужи, и ботинки хлюпали, рука в руке.

— Зайдем? — неуверенно предложил он. — Еще не поздно.

В комнате было темно, тепло и тесно. Лешка воткнул в розетки систему — задышали, ожили в углах колонки, и под Стинга замигали, забегали разноцветные огоньки. Улица была пустынной и черно-голубой от теней фонаря под окном.

— Винтер мерхен, — сказала Лена.— Смотри. Иди сюда.

Лешка пришел. В этот час казалось совсем игрушечным, фарфоровым ее узкое тело в его руках...

А проводив ее до дома и вернувшись в эту же комнату, и потом, глядя в темные окна дома напротив, он заплакал от щемящего ощущения одиночества и нежности, и о многом другом, чему так и не суждено было родиться в эту ночь.

В новогоднюю ночь Ленка осталась с ним до утра. Он помнил, что они бродили из дома в дом — вчетвером, забрав с собой Майку с Деткой. Заглянули и к Джеку. У Джека в квартире малознакомые люди, Мартинговы друзья, перепившие малолетние девчонки, Майка оставаться не захотела, так как тут же очутился и Ханкин, а Володька заперся на кухне с кудрявым белобрысым типом. Майка психовала всю дорогу, пока он тащил их к Старикам, поздравлять Юльку с первым Н.Г. Старики уже почти спали, но тоже выставили бутылку, ребенок проснулся от шума, похлопал сонно глазами и, в конце концов, разревелся.

Пришел Володька с раскаявшимся видом, типа: а я и не понял, когда вы срулили; Майка подулась и отошла, стало веселее... Из всех новогодних ночей самая суматошная, странная... Но именно в эту глубокую, хмельную первую ночь девяносто четвертого года, он уложил ее на свой старенький диван...

В Лехиной комнате было темно, накурено, красно-голубым пятном светился телек.

— Чего это ты развел? Бардак какой-то... — проворчал Володька, поймав на лету обрушившуюся со стула бутылку.— Мама дорогая... Да ты в печали. Заболел?

Леха таращился красными глазами на визитера.

— Племянник под дверью дежурит. Дядя Леша не пускает. Что случилось-то?

Так как Леха молчал, Володьке пришлось раскручивать.

— Ладно, чего там? С Ленкой поругался, что ли?

Лехино молчание стало более упертым. Тоже глядя на телевизор, Володька совершил несколько пошаговых умозаключений. Помолчал сочувственно. Потом спросил:

— А она?

— Свалила. Это все для меня одного значение имеет. А ей, понял, как радио послушать. Или не понравилось.

— Может, испугалась? Девочки, они это... Замороченные.

— Меня испугалась? Я два года при ней, как чмо личное. Значит, чмо и есть. Я ей не нужен. И навязываться не буду.

— Может, обстановкой не угадал. Некоторым цветы, конфеты, стихи всякие нужны, что б расслабиться. Манерная девица.

— Какие цветы? Я ж на нее два года не дышал. Ей шестнадцать, мне через неделю двадцать будет, сколько еще ждать? Просто человек либо нужен, либо нет. Простой тест. Она же сама хотела... Ну или против не была. А наутро — по пьяни, фу, с Лехой... Я раз двадцать от счастья умер, а ей все это, я, руки-ноги мои, не нужны оказались! Что мне делать теперь, тело в мусорную корзину затолкать, что ли? Будем общаться духовно!

Леха истерил по-тихому, по-страшному. Володька его таким никогда не видел.

— Может, что не так..?

— Да, блин, забыл тебя инструктором позвать!

— Леха, я не про то. Ты все равно правильно сделал. Сколько можно разводиться. Дело в том, какой породы тараканы у нее в голове. Подожди, проявится. Ты слишком много за нее додумываешь. Ты за себя живи, не оглядывайся; ты — ее первый, а для них это что-то значит.

— У тебя все просто.

— Просто?

Помолчали. Потом Володька вдруг сказал сам.

— Мне пятнадцать было. Почти. Она из параллельного, но такая уже, бывалая... Знаешь, девчонки, которые особенно если рано что-то удачно с волосами сделают, даже мужики взрослые на них западают... Когда мы еще детьми считались. Пацаны на слабо взяли. Она хорошая девчонка была по-своему, добрая... А в команде нашей тогда, что б признали, что ты пацан, должен был с телками запросто. Вот я и доказывал потом, что не слабо. У меня на этой почве клин пошел, казалось, что всегда все оценивают. Знаешь, что такое секс на людях? Когда через комнату кто-то ходит, а ты как машина, не дай бог, не получится, засмеют, она же первая. Или одну бабу на двоих-троих... Просто? И не хочешь, и противно, или жалко — ее же, дуру. А приходиться — доказывай, что ты скотина. Как оно, по-человечески, я только с Майкой понял. И у тебя все нормально будет.

— Не будет ничего,— равнодушно ответил Лех. — Не хочу больше. Одного раза хватило. Я не ее мечта. Скорее — ты, или в твоем роде.

— Спятил?

— В общем-то, неважно. А пить не буду больше. Сгорело. Или вот что, к Демону пойду. В Новый год его кинули-бросили, а он прав был. Ты со мной?

— Не... Я домой.

— А... Ну иди. Тебя хоть ждет кто-то. Привет Майке.

— Передам,— серьезно ответил Володька.

Собирались все у Майки с Деткой. Димка опаздывал. Володька искал Майке шерстяные носки, выворачивая шифоньер наизнанку, а она, бросив это неблагодарное занятие, болтала с Лешкой. Тот расстегнул уже куртку, стащил шапку ; в одежде было жарко.

— Ну, ты скоро? — крикнула она в комнату. — Блин, никогда ничего не найдешь в этом доме. Я уже полчаса как оделась. Вовка! На автобус опаздаем!

— Ну вот, а там короче, фигня такая пошла, трещина, посыпалось все. Вызвали аварийщиков, ждем. А они с праздников, упьяненные, осели где-то в каптерке, дальше жарятся...— и Лешка показал жестами, какая трещина и дальше, как жарились аварийщики.— Просто 9-1-1. Цирк. Мастер бегает, психует, весь день ждать не будем, типа. Ну и все, перекрестились и погнали. Только вгрызлись, от вибраций скала пошла. Еле вылезли. Мужики за сапоги похватались, где у кого на случай стресса что припрятано, а нас с Олежкой на другой участок бросили.

Дверь отворилась, и появился Демон.

— Опять врет?

— Привет, Димка.

— У нас тоже приколы. После праздников столько народу пособирали — я с первого на второе дежурил. На улицах тридцадчик, по чердакам и подвалам; два трупа, один ножевой, другой с морозу откинулся... Так что пейте грамотно, дети мои.

— Я нашел, — из комнаты вышел Володька, держа в руках носки. — И шарф подходящий.

— Я не буду шарф! У меня от свитра воротник, мне хватит.

— Не обсуждается!

Он сложил вещи в пакет.

— Так, ну что? Одеваться? Все забыли? Бутеры нарезала? Чай в термос налила, я просил?

Майка озадаченно поморгала глазами.

— Ясно...— в Володькином голосе прорезалось скрежетание.

— А бутерброды — то зачем? — вслед ему в кухню повысила голос Майка.— Мы же домой вернемся!

— Я бы тебя в землю зарыл, — заметил на это Димка. — И сверху камень положил. Часа на два.

— Факт, — поддакнул Лешка. — Он в армии так и делал. От него уже потом лопаты прятали.

— В армии из-за одного все летят. Например, у тебя косяк, нулевый, ну вроде морда небритая. А ночью как бросочек зарядят, километров десять. По всей выкладке, в разгрузках, по грязи... Железно.

— А мы и так все опоздаем на автобус, — сказал Леха. — Железно. И все десять километров наши будут. Как в армии.

— Хватит ныть, дамочки. Вовка, скоро?

Володька вылетел с кухни, как Джим Керри в фильме "Маска", на ходу ныряя в свитру. Кинул сверток в пакет. И быстро — шапка, куртка, сапоги.

— Ну, все? Свет-то везде выключила?

— Не знаю, — пискнула Майка.

— Ох, Майя! Все, на вылет!

— Ой, мама,— сказала Майка на остановке.— Проездной дома оставила. В той куртке.

— А ты говоришь "любовь",— мрачно сказал Володька Лешке.— Хочешь, я тебе ее на пару дней пожить отдам? Шучу, — печально через паузу. — Друзьям такое не предлагают.

— Мартинг бы не отказался. Он на все соглашался, что дают.

— А я бы Мартингу и не предложил.

Заглянули по дороге в окошко киоска, Мартинга не наблюдалось. На двадцать шестом доехали до "Полюса", перебежали на остановку, там из-за поворота уже показался девятнадцатый. Кое-как втиснулись на заднюю площадку.

— Лешка, ты там? — вытягивая голову из-за Володькиного плеча, поинтересовалась Майка. Лех достал руку и пошевелил пальцами в знак того, что он еще ничего, с удобством едет. Потом стал смотреть в окно.

— Живой. Но грустный, — прокомментировала Майка.

— Попей с его, — хмыкнул Димка.

Лицо у Лехи правда осунулось, и пока он не улыбался привычно, а тупо разглядывал могильники на кладбище, мимо которого проезжал автобус, четко проступили продольные складки у губ, мутные глаза рассредоточено следили за меняющимся пейзажем.

— Ну что, купили вы плейер?

— Купили, купили. Только не завернули еще. Это потому что я Майке поручил.

Лешка все фоткал. Как Володька закручивает Майку шарфом, наглухо, и завязывает узел на спине, как на Буратино. Как Демон летит с горы на минилыжах со скоростью курьерского поезда, высоко подпрыгивая в воздух на взъемах. Как Володька с искривленной физиономией хватается за ушибленный позвоночник, Майку, стоящую на вершине, и отчаянно цепляющуюся за молодые елки, пока Демон толкает ее вниз. Веселые тройки на мешках со снегом, где непонятно, чья нога оказывается наверху, где все расцепляются примерно на половине спуска и дальше летят кубарем уже на собственных костях. Потом Майка отняла фотоаппарат, что бы ее уже больше не заставляли совершать эти безумные выкрутасы, а протестующие вопли в расчет не принимали.

Майка снимала елочки и чужие акробатические прыжки через голову, других адреналинщиков под ценностью композиции...

Уже вечером они пили чай у Володьки на кухне, вчетвером поедая купленный в Гастрономе торт, смеялись. Володька все охал и консультировался у Леха насчет групп инвалидности, должно быть спиной треснулся все-таки хорошо. Подарили плейер, Леха давно хотел, старый его давно рассыпался от многочисленных напаек и переделок. Это был его день рождения, его двадцать лет; Майка целовала его каждые пять минут, Детка смеялся и делал большие страшные глаза. После торта, естественно, захотелось есть, не по-шуточному; жарили картошку с летними грибами, потихоньку пили водку. А Лешка целый день чувствовал себя старше их всех — намного, намного старше.

Потом в дверь позвонили, Володька ушел открывать и вернулся не один — с Леной.

— Привет, — сказала она, взволнованная и побледневшая. — А я пирог принесла. Сама пекла. С днем рожденья... — и голос ее падал и падал, словно пугаясь своей смелости. — Лешка...

— Классно, — подсказала Майка.

И Ленка сама уткнулась лицом в его плечо.

На следующий день Леха взял отгул. С утра он смотался в город на рынок, погладил тщательно рубашку и брюки. Но все равно времени оставалась бездна. Ленку утром он отвел в школу, час "ч" назначил на вечер.

Мысль, что будущая жена его еще учится в школе, не забавляла, а удручала.

В успехе предприятия он уверен не был. Однако цветы со всеми предосторожностями были помещены в воду, а волосы от укладывания в ванной перед зеркалом стали абсолютно мокрыми, и большего совершенства достичь ни в чем уже было невозможно.

Ну и ладно, подумал он и отправился к Майке.

— Так, фигово ты учишься, — сказал он со всей строгостью. — Детке настучу.

— Не, я уже приехала. С ним не прогуляешь. Мне к пол-девятому, ему — к восьми, так он меня с собой забирает. Я там еще полчаса от безделья мучаюсь.

— Все правильно. Башка не болит, как ты дверь закрыла и дорогу перешла.

— Очень умно, — передразнила она. — За цветы спасибо. Мило.

Лех отвел ее руку.

— Обойдемся без нежностей. С тобой мы сто лет знакомы.

Майка фыркнула: ну конечно!

— Я жениться пошел. Накорми меня лучше, а то что-то есть весь день хочется.

— Это со страху, — успокоила Майка. — Второй раз будешь нахальнее.

— Типун тебе на язык!

— Ну заходи.

Леха снял формовку, надетую на затылок (что бы не помять прическу), отчего облик его лишился своего залихватского вида, куртку.

— И тебе это надо? — участливо спросила, словно разговаривая с потерявшим рассудок, Майка.

— А как?

Майка вздохнула по-женски, и, подставив кулаки под подбородок, облокотилась на стол.

Лех суп лопал, но вдруг почувствовал неладное.

— Ну ты чего, а, единственная?

Майка достала себе сигарету.

— Ну нормально ведь все у вас? Нет?

— Нормально... А так. Кто я, что я? Сожительствуем, и все.

— Дура, — убежденно сказал Лешка и стал доедать.

Майка вяло возмутилась.

— А нефиг. Я же знаю. Со стороны вообще виднее.

— Просто он другой. Он, Лешка, совсем не как ты... Из другого теста. Ему это не надо.

— И тебе не надо. Вам и так хорошо. Это же тупость, рано жениться.

— Ты себя вообще слышишь? — возмутилась Майка, уже вскипая.

— Она же школьница. Как по-другому? Разрешите жить с вашей дочерью?

— Не в том дело,— слабо вякнула она.— У него еще ветер в голове. Сейчас ему Реквиес опять мозги крутит. Снова Хэнк, шпана всякая. Какая тут семья? Ему бы после тех дел держаться от них подальше, и ведь все понимает, а тащит его к Реквиему как магнитом. Словно башка отключается.

— Права-то сдал?

— Скоро. Он же упертый. Леха, страшно мне, в лажу какую-то он лезет с этими перегонками, я чувствую.

Леха поморгал глазами, потом попросил чаю.

— Леха, ты слышишь вообще, о чем я?

— Майка, ты меня не заводи. Я и так трясусь. А Володьку обойти трудно, он по жизни... труднообходимый. Главное, он тебя любит, остальное — приложится. Ну, любит, говорю?

И Майка неожиданно легко согласилась:

— А то.

Мартинг стал крутиться среди бритых парней недавно открытого оптового рынка. Время киосков подходило к концу, и все, кто не протормозил, свалили на расцветающие бурными темпами оптовки.