Человек-львёнок

— Наверно, убийца — один из игроков, тот, кто мафия! — не унимается Мартин.

— Да-да, твоя дедукция переворачивает мир.

Я уже успел добраться до кровати: двухъярусная махина, скрипящая столько, сколько я её помню. Мы с братом украсили её, сколько хватило дизайнерского таланту — мой нижний ярус окрасился плакатами с рок-группами и крутыми тачками (ей богу, не помню, какие под постерами были обои). У брата стена и спинка покрылись сыпью наклеек с какими-то уродами. С каждым поколением детям достаются всё более отвратительные мультики и, соответственно, всё более отвратительные кумиры.

А ведь раньше и взрослым было не стыдно смотреть мультипликацию...

Я разлёгся, натянул на ноги одеяло и подхватил с пола тапок. Мартин в этот момент решил изобразить макаку, повиснув на лестнице.

— Спорим, я определю, кто убийца?

— Ты тупо назовёшь того, кто тебе не понравился, — разбил я мечты братика.

Тапок угодил в стену чуть левее полок с миниатюрами автомобилей. Мартин часто лазит играться с дорогими экспонатами моей коллекции — меня дико бесило, когда с трепетом к этому относился. Сейчас же стало почти всё равно.

Падая, мягкая обувь чуть не задела лампу на столе. Обошлось, и тапок шлёпнулся меж косяком двери и портфелем Мартина. Теперь всё решит второй снаряд.

— Убийца — Пингвин!

— Что и следовало доказать, Шерлок...

На сей раз я угодил точно в выключатель — свет погас. В темноте я победно потряс кулаком и перевернулся на бок, лицом к стене. Когда-то мы с братом настолько разленились ходить выключать свет, что научились вырубать его метко брошенными тапками. Впрочем, мажем мы до сих пор часто, так что подниматься случается регулярно.

Думал, что темнота заставит Мартина отстать, но мартышка не желает лезть наверх, переполненная забродившим адреналином:

— А ты как думаешь?

— Не знаю, — недовольно буркнул я.

— Во ты тупой!

— Прекрати обзываться, пока я не выкинул тебя в окно. Будешь всю ночь задницу морозить.

— Сейчас же лето!

— А я к заднице кусок льда привяжу.

Предпринимая более радикальные меры отгородиться от малолетнего изверга, я нацепил наушники и врубил музыку погромче. Полуночное балабольство Мартина потонуло за случайно выбранной песней:

В лощине своей души ты один

Солнце — свидетель твоего бегства

Я знаю, страх непобедим.

И от ошибок никуда не деться.

Не урожайным вышел год,

Ты — каннибал, хищник, вот...

Мне это хорошо знакомо:

Я знаю, пораженье весомо.

Я решил игнорировать тычки пяткой вечно, но, как оказалось, моё ангельское терпение не устояло. Когда Мартин чего-то от меня хочет, тут два решения: выслушать его или убить... Чёрт, а чего я вечно отказываюсь от второго варианта?

Слава богу, в темноте я не вижу его наглой рожи.

— Чего тебе?

— А ты как думаешь, кто убийца?

Я, идиот, было, подумал, что у него что-то важное.

— Ложись спать.

— Нет, Лен, скажи.

— Вомбат! Ты доволен?

Малолетний кретин удовлетворённо полез наверх. Однако я оказался недостаточно быстр, чтобы спрятаться за наушниками от ожидаемого, хоть и просроченного вопроса:

— Эй, а там разве был Вомбат? Ты гонишь! Скажи нормально!

— Ладно, Мартино, пусть будет Дикобраз, — охнув, я вытер испарину со лба.

— Меня бесит, когда ты говоришь "Мартино"!

— Иначе бы я тебя так не называл.

Тут мне пришло в голову, что от младшего брата больше нападок не последует, так что отложил плеер и устроился поудобнее в ожидании сна. Прелесть младших братьев же возмутительным образом состоит в том, что они непредсказуемы. И коль уж это ещё "прелесть", представьте себе "мерзостные" свойства этих субъектов.

Сериал "Сыграем в Мафию" завладел его незрелым умом, как харизматичный диктатор.

— А какое прозвище ты бы хотел, Лен? — пробубнил десятилетний террорист.

— Лев, — на автомате выдал я своего любимого зверя.

— Эй, я хочу быть Львом!

— С тебя разве что Львёнка наскребёшь.

— Вот сам и будь своим Львёнком! — извергся Мартин взаправдашним гневом.

— По рукам, бро.

Лето. Утро. Чупа-чупс со вкусом лимона. Улица Грина — квартал до университета Ганса. Серые кеды, потёртые джинсы, рубашка в клетку навыпуск — мой внешний вид безупречен. Витрина со шмотьём, витрина с новым шмотьём, в отражении тип с густыми бровями и длиннее, чем нужно, светлыми волосами (класс, как над ними поработал парикмахер), на шее цепочка с жетоном военного (разумеется, имитация), спортивная форма в поряде, среднего роста — ваш покорный слуга, разрази меня гром.

Меня зовут Леонард, но торопливым сверстникам некогда произносить имя целиком, поэтому я просто Лен. Зато как это красиво звучит: Леонард Йенвальд, право слово, был бы девчонкой — запал сам на себя из-за одного имени.

Мне 21 год, я — студент, учусь на врачебных дел мастера. Я курю. Многие курят, так что мне за это даже не стыдно. Матери с отцом хочется, чтоб так оно было, но мне не стыдно. В целом, я нормальный, а временами даже очень чёткий.

Вот уже шарашка Ганса: мы с ним учимся в разных университетах. Выкинув опустевшую палочку от сосалки, я потянулся к заднему карману. Не успел закурить, как встретился со знакомым парнем — обменялись рукопожатиями. Во дворе много молодёжи, бегущей из стен учебного заведения на долгожданные каникулы. Мне приходилось часто бывать здесь, впрочем, можно сказать, что в университеты друг друга мы ходим, как к себе домой.

Договорились встретиться у клёна, что у самого заграждения — приметное дерево, вымахавшее выше четырёхэтажного здания вуза. Я выпустил колечко дыма, точнее, это сложно назвать колечком, но...

Что ж, со временем у нас всё в порядке: Ганс божился освободиться в одиннадцать, так что у лиходея в запасе добрые четыре минуты. А старину правильно закалил спорт, вбивший в голову бегуну любовь к точности. Да, он не просто бегун — он сигает через препятствия, да так ловко, что я не понимаю, почему он ещё не в сборной.

Мы ровесники, родились с разницей в семьдесят один день (я старше). Вместе со школы, если совсем точно, с пятого класса. Знакомство нельзя назвать фееричным, поскольку мы оба тупо попались в туалете старшикам и искупались в унитазах.

Душу греют сцены мести, когда мы в чёрных масках отловили всех гадов по одному и отомстили им слово в слово. Додуматься, что это именно мы решили спустя год люто мстить, они, само собой, не словчились.

Да, это была одна из многих страниц нашей крепкой дружбы. Не считал, но там на два тома хватит.

А вот и он семенит, блистая довольной физиономией. С меня ростом, рыжий, как апельсин, с квадратной челюстью, угловатыми чертами лица и несоответствующим внешности интеллектом. А на него всё думают, что он по подворотням телефоны отбирает.

Судя по всему, дела у него в порядке. Я выбросил окурок и махнул ему рукой — тот радостно направился ко мне, на ходу успевая болтать и обмениваться хлопками по плечам с одногруппниками. Если верить его ворчаниям, на самом деле он их недолюбливает.

— Лен, миф разрушен! — бодро подскочил он к клёну, размахивая сумкой. — Миф разрушен — у профессора Крамера можно списать! Он так и не заметил шпаргалку, а у меня что? Что, как ты думаешь?

— Что там у тебя, болтун?

— Четыре! Ты себе представляешь? Вот так раз, и четыре! Нет, я написал тест безупречно, но старина Крамер забубнил, что...

— Вы точно списали, молодой человек, точно списали! — помог я другу, изобразив гнусный голос старика. По крайней мере, Ганс описывал его именно таким.

— То-то и оно, поэтому мне влепили четвёрку! Ты прикинь, всё правильно, но мне поставили четвёрку.

Похрустев веточками под ногами, мы двинулись к выходу с территории.

— Да, честно? Четвёрку, когда всё правильно!

— Раньше ты и тройке радовался, как будто к тебе Санта Клаус заглянул. Либо ты, так сказать, зажрался, либо тебя покусали ботаники. Так что?

— Просто это нечестно, — закинул он сумку на плечо. — У меня ж всё правильно.

— Ты всё равно списал. Я ещё понимаю, ты бы выучил, но так... Стоп! Да ты, небось, сидел учил!

— Вот ещё! В семье Гахентмалей никто никогда ничего не учил! Тем более психологию личности.

— То-то ты даже выучил название дисциплины, — толкнул я Ганса локтем.

— Ну, я же не совсем безнадёжен.

— А я, было, отчаялся...

— Ты та ещё жопа.

Мы можем друг друга, не стесняясь, слать к херам, но даже не возникнет мысли обидеться. Обижаться — для изнеженных эгоистичных лохов, суровые же друзья либо прощают всё до последней капли, либо жестоко мстят за лишнее.

На пешеходном переходе мы сильно затормозили, и красный человечек застал нас на полпути. Недовольные водители тотчас погнали нас с проезжей части гудками. Я скрючил ехидную косую рожу и помахал торопыгам.

— Так это твой последний экзамен? — спросил я.

— А то ты на десятый раз не понял. Последний.

— И как пахнет свобода?

— Не чувствую разницы. Кто, вообще, придумал, что у свободы есть запах?

— Каково твоё мнение?

— Я считаю, она определяется тактильно.

— Хех, и кто тебе такие заумности нашёптывает?

— Его сына кличат Иисусом.

Ганс Гахентмаль — человек исключительно странный в вопросах религии. Он верующий, постоянно таскает на шее крестик, помнит наизусть все религиозные праздники, традиции и приметы. Но при этом позволяет себе богохульствовать, прелюбодействовать и всячески грешить.

А молитвы его — вообще вещь необычная: он поднимает голову к небу и отмачивает что-то вроде: "Чувак, помогай".

И Чувак помогает! А что остаётся делать Чуваку?

Кафе "Далёвер". Местечко на десять столиков, словно выеденное ложкой из стройного ряда домиков. Честно, это одноэтажное строение смотрится обломком зуба в челюсти улицы. Кто-то подшучивает, что это был проезд, но в нём застрял трейлер, и его решили обложить кирпичами, сделав кафе.

Жёлто-синий навес защищает от солнца и дождя. Чаще от дождя — не в Лос-Анджелесе живём. Наше любимое место, где можно побыть в приятном обществе и поесть.

Чтобы пересчитать плюсы "Далёвера", надо звать ещё народ или загибать пальцы на ногах. Первое — здесь дёшево, второе — для "дёшево" здесь не так уж и "сердито", третье — автобусная остановка в пяти шагах, четвёртое — здесь продают пиво, пятое — пиво хорошее (и не забудьте про первый плюс), шестое — народу здесь немного, седьмое — хозяин "Далёвера" не точит на нас зуб (в этом городке существует аж два заведения, где ситуация иная), восьмое — здесь не появляется Гозер. Да, компания Гозера — это очень плохо, не спрашивайте.

Плюсов, конечно, есть ещё на вагон с маленькой тачкой, но поговорим о минусах. Он один — название. Оно настолько неказистое, что завсегдатаи предпочитают называть кафе "Стойлом".

Не успели мы плюхнуться за один из центральных столиков, как рядом оказалась Йохана — официантка, наша хорошая знакомая.

— Здорово, Лен, Ганс, вы, как обычно?

— Да, Йохана. И тебе привет, — сделал на редкость доброе лицо мой рыжий друг.

— Мне только кофе, я успел перехватиться дома.

— Сейчас принесу.

Йохана ушла. Что-то мне подсказывает, что Ганс на неё запал. Если быть точным, мне это подсказал сам Ганс.

Я откинулся на стуле, благо тот намертво привинчен. Падать на спину из-за варварской манеры сидеть мне приходится изрядно.

— Ну, так как, ты что надумал? — подошёл я к вопросу, интересовавшему меня больше, чем учебные успехи Ганса.

— Ты о планах на лето?

— Нет, мы же планировали выиграть родео! Я всю неделю тренировался, пытался усидеть на собаке, а ты забыл!

— Эх, Лен, — разочаровано опустил голову Ганс, — когда научишься шутить, обещаю, я рассмеюсь.

— Это я не умею шутить? Да ребята над моими шутками угорают.

— Ага, Джим Керри нашёлся.

За такие наезды получают по лицу, но Ганс ловко уклонился, отпрянув назад. Моя ладонь развернулась, не достигнув цели, и я сперва указал двумя пальцами на свои глаза, затем — на его.

Ганс непоседлив, ему вечно надо чем-то занять руки, так что он достал тетрадку (тонкую донельзя, так как её регулярно потрошат на листы) и вырвал очередную бумажку. Принялся складывать оригами.

Вообще он это дело любит и может складывать действительно красивые фигуры, но по памяти сдюживает лишь парочку самых простых. Вот и теперь ваяет очередного голубя в клеточку.

— Так ты не ответил, — дёрнул я друга на старую колею.

— Лассо я так и не научился бросать.

— Нет, теперь я серьёзно. Чем займёмся этим летом?

— Да я, — Ганс замер, задумавшись, — не знаю даже. Знаю, ты просил поразмыслить, накидать вариантов, но с фантазией у меня — красный свет. То-то и оно. А ты что думал?

— Запишемся в библиотеку?

— Я уже. А если мы пробежим скорее через твоё минное поле пыльных шуточек?

Из классных идей у меня всего одна. Представляя её, я набарабанил пальцами дробь. Ганс сделал лицо, как будто в него сейчас тортом кинут. Это он зря, потому что:

— Мы освоим горный велосипед, — развёл я руки в стороны.

— Так, Лен, — взбухла строгость в голосе товарища, — я ещё помню, как ты встал на скейт и через три дня сломал ногу. Потом ты пробовал коньки и сломал три пальца на руке. И всякий раз со словами "чёртовы коньки" или что там было ты бросаешь учиться. Давай я сразу тебе что-нибудь сломаю, чтоб мы не тратили лишние несколько дней?

— Да это горный велосипед! Что там случится?

— Первоклашки на катке тоже удивляются, как ты так наворачиваешься.

— Лады, остряк, а что ты предлагаешь? — готовый потоптаться на его предложении, выпалил я.

— К Олину рванём.

— Мы каждое лето гоняем к Олину. Его соседи по даче скоро решат, что мы — его родня.

— А что не так? — отложил Ганс в сторону доделанную птичку. — Там же друзья, девчонки, выпивка и оттяг!

— Просто это уже сто раз было, — тяжело вздохнул я. — Знаешь... Можешь обозвать меня левым романтиком, но возникает такое чувство... или даже позыв, нужда сделать что-то такое...

— Что запомнится на всю оставшуюся жизнь.

— Да. Понимаешь меня?

Ганс вымарал со своего лица эмоции, подпёр кулаком скулу, а второй рукой указал на меня пальцем, вынося суровый вердикт:

— Ты — левый романтик.

— Будешь тут... Словно тебе того же не хочется.

И тут у Ганса обострилась хроническая ангелоподобность: в щеках откуда-то нашёлся румянец, рыжий спортсмен засиял улыбкой. В эти моменты я могу смело предсказывать спиной, кто идёт к нашему столику.

— Ваш заказ, — поставила Йохана поднос на стол. — Извините, что так долго, меня задержали склочные клиенты.

— Вот тот дядя с газетой? — видимо, задался целями восстановить попранную справедливость Ганс.

— Глаз-алмаз, Ганс, — тоскливо цокнула языком официантка.

Мой друг собрался вершить расправу, но девушка присела к нам и помешала сорваться с места тайному воздыхателю. Так-то оно и лучше, а то намерения у Ганса могут быть очень серьёзными.