Человек-львёнок

Глава 1

Сыграем в Мафию

Кристина ждала не более десяти минут, когда на горизонте появился чёрный Вольво. Наделённый могучей аурой, он выделился в потоке машин. Не самый быстрый, не самый солидный, не самый эффектный седан... Что-то эфемерное дало Кристине понять, что именно эту машину она дожидалась.

Ей только назвали место и сказали, что за ней приедут. Правда, немного опоздали.

На Кристине строгий костюм, чёрный от туфель до шляпы. Глаза скрывают солнцезащитные очки. Честно, наряд не из тех, в котором дама рада выйти в люди, но правила неизвестного Адама Ренджилла обязывают.

Месяц назад она получила письмо, в котором таинственный Ренджилл предложил посетить его усадьбу в целях принять участие в игре, хорошо ей знакомой. Адам предложил сыграть в Мафию. В письме сказано, что шанс будет всего один. Стояла дата (сегодня), место (именно здесь, у здания банка Роскон) и время (три минуты назад). Условия: строгий стиль, максимум чёрного, солнцезащитные очки и полное одиночество.

Кристине всё это показалось отличной основой для приключения. Ей приходилось участвовать в разного рода развлечениях, порой дико авантюрных — ей по душе ситуации интригующие, волнительные, похожие на шоу, похождение Джеймса Бонда.

Говоря иначе, это красиво! Блюдо, возможно, не лучшим образом приготовленное, сколько безупречно поданное.

Вольво остановился перед ней — Кристина сразу же села на заднее сидение, не дожидаясь каких-либо действ с любезным водителем, открывающим дверь перед дамой.

Тот, к слову, оказался молчаливым и безэмоциональным. Типичный услужливый шкаф в смокинге и с переговорным устройством в ухе. Даже не уточнив, ту ли подобрал, он двинул по широкой улице. Он не стал гнать, хотя Кристине этого бы очень хотелось. Хотелось, чтоб каждая секунда стала запоминающейся.

Автомобиль неторопливо прокрался через город и выбрался за его угрюмый бетонный частокол. Пустынной, скупой на виды дорогой Кристину повезли куда-то в глушь. В письме не сказано, где расположена усадьба. В голову вдруг пришло, что это место может оказаться и вовсе на другом континенте.

Мимолётная идея расспросить водителя треснула, не оформившись толком. Это показалось лучшим вариантом: атмосфера тайны добавит событию пикантности.

Вольво долго катил по дороге, вокруг которой не возникло ничего интереснее ровных лугов. В какой-то момент Кристина поняла, что затрудняется сказать, в каком направлении едет. Скорее всего, машина взяла курс на юго-запад.

Неожиданно из-за холма появилось широкое шоссе. Наполненное снующими автомобилями, оно показалось смутно знакомым.

Ей не дано было вспомнить, поскольку не успел водитель свернуть, как на шоссе, словно из ниоткуда, нарисовалась колонна таких же чёрных Вольво. Чуть добавив газу, молчаливый шофёр направил автомобиль в зазор меж двумя близнецами.

Вот они уже двигаются в ряде одинаковых машин, которых, как показалось Кристине, больше десятка.

Давя всех авторитетом, колонна продолжила движение по полосе, отвергая саму вероятность маневрировать или менять скорость. А скорость в кои-то веки стала приличной, но не настолько, чтобы интересовать дорожных инспекторов.

Тонированные стёкла не позволяют заглянуть внутрь соседних авто, так что прочие гости Адама вплоть до места прибытия останутся инкогнито.

Кристина представила себя в кортеже некой правительственной организации, настолько тайной, что о ней не ведают даже серые кардиналы всего мира, а работников её готовят с рождения. Ни имён, ни отпечатков пальцев, ни рисунка сетчатки. А водители могут оказаться не людьми.

Таранным ходом колонна двигалась около сотни километров, как автомобили свернули в лес. Колонна оказалась на тонкой асфальтовой ниточке. Вокруг замельтешили сосны, с каждым километром подступающие к дороге всё ближе. Их кроны поднимаются ввысь, почти закрывают небо, так что темнота, как в тоннеле. Место кажется совершенно необитаемым, если бы не идеальное состояние дорожного полотна.

Неприметный ход для избранных, убежище лоска и тайны. Ни единого знака, указателя или бледной чёрточки разметки. А по прямой дороге можно линейки сверять.

Процессия стала понемногу наращивать скорость. Поток воздуха, ударяя в корпус болида, страшно загудел. Мотор вопит от боли, надрываясь до невозможности! Сосны проносятся так близко, будто растут прямо на дороге!

Внезапно скорость стала снижаться, колонна, впечатляя нечеловеческой синхронностью, замедлила бешенный ритм. Двигатель довольно заурчал. Лес вокруг прояснился, перестал изображать лепню из коричневого пластилина.

Машины свернули — Кристина даже не заметила укатанной тропки, резко ныряющей влево. Чёрная металлическая гусеница поползла по ней, вынужденная теперь лавировать меж стоящими впритык стволами, временами пассажирке хотелось пригнуться под низко нависающими ветвями. Но Вольво крадутся с идеально выверенными манёврами.

Всё глубже в лес. Считанные минуты прошли, как процессию накрыло такой теменью, что невозможно стало двигаться без фар.

И вот сосновый лабиринт закончился, кроны убрали габаритные лапы — показалась колоссальная прогалина. После такой темноты Кристина удивилась, вспоминая, что день ещё в самом разгаре. Гася фары, чёрные кареты похрустели по гравию к воротам усадьбы.

Главное здание красуется ступенчатой пирамидой, пять её этажей возносятся к небесам. Островерхая крыша с крутыми скатами, множество окон, зачастую, высоких и узких. Терракотовые стены прикрыты местами зелёной порослью. Чуть ближе становятся различимы частые мелкие шпили по периметру, придающие зданию схожесть со своеобразной короной. По бокам построение дополнено высокими арками, словно маленькими и, пожалуй, лишними крыльями.

Сбоку от усадьбы нашлась невысокая пристройка, представляющая собой широченный квадрат. Он, как сотами, усыпан воротами гаражей, а на сплюснутой постройке сложили крылья шершни-вертолёты. Целых три особи глянцевого чёрного цвета.

А машины собрались у величественных створок ворот. Створки слагают чёткий пятиугольник, а украшены вовсе не композициями из витых металлических рюшечек — прямые четырёхгранные прутья пересекаются под острыми углами, слагая благостного вида абстракцию.

Перестраивая боевой порядок, автомобили встали в четыре шеренги перед вальяжно распахивающимися воротами. Бампер к бамперу — выстроились как на парад, ровно, безукоризненно. Кристина подалась вперёд.

И вот Адам готов принять гостей, автомобили дружно двинули по аллее, обрамлённой пихтами, которым придали форму идеальных цилиндров. Позади них пустой газон. Слишком большие пятна скукотищи, слишком резкое невнимание к наполнению территории.

На небе появляются первые тучи. Бока редких крох темнеют, наливаются синевой. Но слишком мало агрессии в белоснежных порядках, чтобы говорить о скором дожде.

А ведь когда-то Кристина сидела на прогнозах погоды, как на наркотиках.

Рой чёрных Вольво выкатил на площадь перед усадьбой. Такая площадь вполне могла оказаться в некрупном городке. Да и в Европейских столицах, сохранивших историческую тесноту, нечасто встретишь подобные раздолья. В самом центре оказалась ещё одна пирамида. Терракотовый цвет и одеяние из вьющихся растений — сочетание, явно полюбившееся мистеру Ренджиллу.

Автомобили рассыпали строй и покатили прямо к лестнице, чтобы припарковаться, образовав две идеальные линии. Всё свободное пространство перед широченной лестницей заняли плотно вставшие машины.

Судя по затягивающейся паузе, путь окончен. Водитель даже не потрудился заглушить мотор и что-либо сказать. Кристина немного растерялась — ей помог некий мужчина, вышедший из Вольво впереди. Последовав примеру незнакомца, женщина покинула салон.

На гравий стали ступать и остальные гости. Кристина обнаружила здесь и высоких красавцев, и бородатых мужланов, и барышень ей в конкурентки, и каких-то сутулых серых мышек. Пёстрая компания растянулась перед первой ступенью, оглядываясь по сторонам. Женщина насчитала четырнадцать человек, включая её. Все в строгих нарядах.

Чёрный кортеж поспешил лечь в спячку в гараже. Оставив последние клубы вонючих бензиновых паров, автомобили покинули площадь.

Гости ещё пару секунд простояли сами себе предоставленные, пока не обнаружили, что к ним спускается какой-то полноватый мужчина. Во всех его телодвижениях чувствуется покорность и услужливость, так что Кристина заспешила записать его в дворецкие.

Он двинул чётко по центру широченной лестницы, пронзённой колоннами. Гости стали понемногу стягиваться к нему. Кристину легко нагнал тот самый мужчина, что первым вышел из машины. Энергичный, с глубоко посаженными глазами и длинноватым носом.

— У него здесь неплохо, — решил он тут же пуститься в разговор. — Три вертолёта, пятиэтажный дом.

— Да, я заметила, — умеренно вежливо ответила Кристина.

Собеседник глубоко заталкивает руки в карманы, словно желает продырявить. Он оказался чуть ли не единственным, кто давно стащил очки. И уж точно никому, кроме него, не пришло в голову примерить кривую ухмылку.

— Всё это представление, как у людей в чёрном... Вы заметили, что у машин не было номеров?

— Правда? — Кристина взглянула из-за плеча, но Вольво уже исчезли из поля зрения. — Честно говоря, я не обратила внимания.

— Возможно, стоило бы. Сдаётся мне, не всё с этим Адамом чисто. Вы что-нибудь о нём слышали?

— Ни слова. Помните, он же велел называть свои имена. Адам Ренджилл — псевдоним, я уверена.

— Псевдоним, ну да... Если он не поп-певец, стоит забеспокоится.

Кристина сдержано посмеялась. Ей нравятся такие люди: непосредственные, лёгкие и далёкие высшему обществу. Вообще, она была уверена, что здесь соберётся исключительно тоскливая элита. Этот разговорчивый мужчина, тот толстячок, чешущий подбородок, и та коротышка, нацепившая траурную вуаль, рушат былую уверенность.

Компания собралась неординарная — факт. Другое дело, что это вовсе не говорит, что общество будет приятным. В конце концов, рубаха-парень может перегнуть палку, начать нелепо кадриться... В общем, пока это повод насторожиться.

Кристина вдруг столкнулась взглядом с высокой блондинкой, явно угрохавшей на себя денег больше, чем Швейцария на содержания армии. Кристине показалось, что куколке отчаянно не хватает любимой уродливой собачки и розовых тканей.

Её глаза за очками пошли вниз. Хотя, чего там скрывать, глаза Кристины тоже. В двадцатый раз она пожалела, что купила свои чёрные туфли. С тех пор, как увидела их на актрисе Эмили Фраунц, она натыкается на них на каждых пятых женских ногах. Казавшаяся грандиозной покупка обернулась немым вздохом разочарования.

Блондинке они хотя бы не идут...

Остановившись в паре ступеней над гостями, дворецкий сложил руки за спиной и вытянулся во весь рост. Готовая внимать толпа затихла.

— Приветствую от лица Адама Ренджилла, — у толстячка оказался прекрасно поставленный голос, опера потеряла прекрасного певца. — По понятным причинам хозяин не может встретить вас лично.

— Причины, — занялся разглядыванием своих ногтей статный шатен, — как раз, неясны.

Он давно выучился демонстрировать свой нарциссизм, до противного растягивая слова и делая паузы. Но дворецкий, не моргнув глазом, его проучил, попросту перебив:

— Конспирация, дорогие друзья. Вам известно, зачем вы здесь, и эта причина очень тесно связана с конспирацией.

— Всего лишь игра в Мафию, — колючий, как объятья кактуса, раздался писклявый голос той самой блондинки.

— Мой хозяин с Вами бы не согласился. Будь для него это просто игра, он бы сыграл со мной и водителями, — он улыбнулся под аккомпанемент дружного сдержанного смеха. — А то, что он собрал лучших, говорит хотя бы о том, что для него это сродни искусству. Но я слишком долго держу вас на пороге — прошу за мной.

Дворецкий развернулся на каблуках с неким изяществом направился вверх. Гости, чуть замешкавшись, двинулись следом.

Кристине показалось, что ступени излишне высокие, но на деле по ним оказалось очень даже просто подниматься. Женщина поправила съехавшую шляпку. Внезапно ей захотелось вернуться к компании того мужчины, что заговорил с ней, но он уже оказался в стороне, обхаживая новую леди. Неприглядная, простенькая, совсем по-девичьи рада первому встречному. Ну и бог с ним.

Без компании, впрочем, Кристина не осталась. Гостям в этот самый момент жутко захотелось разбиться на группки. Даме достался широколицый плохо выбритый весельчак, несколько отталкивающий длинными спутанными волосами и значительными бакенбардами.

Глухо смеясь, он поделился своими чувствами с Кристиной:

— Чувствую себя идиотом, — речь его оказалась невнятной.

— Ммм, не понимаю, почему?

— Я только сейчас понял, зачем мы здесь собрались.

— Нас пригласили играть в Мафию. Вы же читали приглашение?

— Пробежался глазами. Знаете, сейчас приглашают разве что на тусовки. А когда подъехали, начал подумывать о гольфе... обошлось.

— В общем, Вы запутались.

— Ага, вечно попадаю впросак. Слава богу, в Мафии-то я шарю, иначе был бы цирковой обезьяной. Впрочем, у меня ещё будут шансы.

Самоирония всегда была в почёте у Кристины, особенно удачная.

Собеседник решил снять очки — за ними оказались большие, искренние глаза. Складывается образ какого-то простецкого крестьянина, что Кристина решила немедленно выяснить:

— Простите, а могу я спросить, откуда Вы?

— Я? Да я из... Э, нет! В письме было сказано, что рассказывать о себе запрещено, — растянул волосатый улыбку. — Проверяете меня?

— Нет, простите, забыла, — и дальше уже шёпотом, — кстати, спасибо, что напомнили.

— Просто избавляюсь от конкурентов: вытворять глупости — моя работа.

Группа поднялась. Дворецкий прошёл в огромные двустворчатые двери, высотой около четырёх метров. Проходя через них, Кристина обратила внимание на барельеф: тонкая, воздушная работа резчика: живые деревья, живые ветви увешаны обезьянами, как ёлочными игрушками. Среди листвы вдруг обнаруживается голова жирафа, а у его ног толстобокий гиппопотам лезет в воду. Лев с львицей лежат перед своими котятами, три львёнка кувырком катятся в траве. Далеко позади хищников кочует слоновье стадо.

И только последний гость вошёл в усадьбу, как автоматические створки пошли смыкаться. Когда двери захлопнулись, помещение погрузилось в полумрак.

Дворецкий повёл их по длинному коридору. На стенах много картин, охотничьих трофеев, под ними расставлены горшки с пышными пальмами и кустарниками. Всё на единую тему, обязанную погрузить гостей в необычайную экзотику тропического леса. Не хватает вольно порхающих по дому птиц.

На стенах через каждые полметра находятся бра, светящие тускло и неровно. Они особым образом моргают, создавая эффект света от свечей. Коридор погружён в мутное марево полутьмы, некоторые уголки неразличимы.

Это вынудило всех до единого снять солнцезащитные очки, в которых и вовсе в ночь попадаешь. Кристине сильно не понравились вкусы Адама касательно света. Хотя, в этом есть свой колорит, что сильно на пользу духу приключений.

Дверей в усадьбе не было вовсе — просторные арки соединяют многочисленные комнаты. Гостиные с пылающими жерлами каминов, диванами из дорогой кожи и обилием экзотических атрибутов, вроде вытянутых африканских статуэток, пёстрых бубнов и гирлянд из ракушек. Собственный бар со стойкой и всевозможным алкоголем в изобилии. Вот даже и арсенал: на стенах вывешено оружие от ножей до копий таких размеров, что поднять их смогут разве что двое (согласно никудышным познаниям Кристины в оружии).

— У мистера Ренджилла своеобразный вкус, — огласил общую идею мужчина, что первым заговорил с Кристиной. Его кисти уже дожимают несчастные карманы — ткань вот-вот треснет.

— Мой хозяин решил, что для начала игры наиболее подойдёт скудное освещение. У него есть интересная находка со светом.

— Город засыпает, город просыпается? — ехидно прошипела надоедливая блондинка.

Дворецкий улыбнулся, обернувшись через плечо:

— Когда он об этом расскажет, сделайте вид, что удивлены. А теперь, — он указал на еле различимые тёмные двери, — прошу обратить внимание, что лестница вам недоступна, иным словами, ваше перемещение ограничено первым этажом.

— Ну, нам бы всего один зал, — залепетал субтильный коротышка в очках.

— Хозяин всё объяснит. Моя же работа — рассказать вам о некоторых особенностях заранее. Итак, а здесь у нас предбанник.

Группа попала в просторную комнатку квадратной формы. Серые стены с потолком, скучная мебель, пустые столешницы и полки — этот уголок сильно отличается от экзотической и богатой на мелочи усадьбы. Нежданное пятно минимализма заинтриговало Кристину. Впору надеяться на очередной сюрприз, способный сработать.

Гости в непонимании завертели головами, собравшись в стерильном помещении. На лицах многих выразилось недовольство, кто-то стал поглядывать назад в коридор, думая, что что-то тут не так, и игра пройдёт-таки в куда более живописных комнатах.

Схожая мысль заняла большинство умов:

— Предбанник? А где основной зал? — прокряхтел бородатый здоровяк.

— Где мы будем играть? — вторила ему блондинка, никак не желающая заткнуться.

— Это комната ожидания, как задумал мой хозяин. К сожалению, на данный момент это всё, что я могу вам сказать. Моя функция исполнена, а в моей компании вы более не нуждаетесь. Засим я удаляюсь. Всего наилучшего, желаю вам удачной игры.

Многие снисходительно проводили дворецкого, и только волосатый толстячок весело бросил тому в спину:

— К чёрту, милейший!

Компания разбрелась по комнатушке, оказавшейся довольно тесной для такого количества людей. Расселись по диванчикам согласно уже устоявшимся группкам. Кристина осталась стоять и решила проверить качество своего макияжа. Если круглое зеркальце не врёт (а в полутьме вполне способно), то всё шикарно.

Частные беседы недолго жужжали в воздухе, когда им повелел стихнут достаточно громкий звук из угла. Все обернулись на седеющего мужчину — оказалось, что тот заметил тайную дверь, с искусностью хамелеона сливающуюся со стеной.

Под пристальными взглядами седовласый поборолся с ручкой, толкнул и потянул дверь. Обернувшись, он с лёгкой оторопью обнаружил, что оказался в центре всеобщего внимания.

— Заперто, — указав на дверь, поведал он вывод из своих трудов.

— Как это вы её разглядели? — неприятно заклекотала дама в годах, у которой за затылком собран такой тугой пучок, что та должна с трудом моргать.

— Случайно.

Седовласый небрежно пожал плечами и отошёл от находки, чтобы лишний раз не натыкаться на нелепые вопросы. Остальным тринадцати стало дико интересно — они активно потопали к замаскированной двери.

И цветом, и фактурой она от стены неотличима, так что разглядеть её можно по узким щелям и ручке, прятать которую никто и не подумал. Обычный деревянный кругляш, неприглядный и обыденный. Кристина поймала себя на мысли, что в полутьме она с трудом видит дверь, даже зная, что она там есть.

Активный бородач-здоровяк раньше прочих добрался до находки, сразу опробовав её замок. Седовласый гневно собрал брови на переносице: то, что бородатый считает себя самым умным, ему сильно не понравилось.

Закончил тот глупым повторением очевидного:

— Да, заперто.

— И может кто-нибудь мне объяснить, какая такая необходимость в потайной двери, — затянул свою шарманку нарциссичный шатен.

— Там лежат швабры, — негромко произнесла Кристина с явной передозировкой желчи. Она того не желала, но франт её услышал. Повернулся в её сторону с такой миной, словно увидел облезлую крысу.

Душу, между тем, согрела мысль о появлении открытых врагов. В этом есть что-то стимулирующее, что-то поднимающее настроение. За последние месяцы Кристина долго прятала клыки — пора и ядом побрызгать!

Было бы неплохо в компанию к шатену посадить ещё вон ту блондинку...

— Друзья, — примирительным тоном зазвенел голос молоденькой барышни-простушки, — возможно, это вообще нас не касается. Это может быть для прислуги или охраны...

— Рад, что Вы стараетесь разрядить обстановку, мисс, но допускаете небольшую ошибку, — из спрятанных динамиков заструился плавный приятный голос с небольшой хрипотой, являющейся этакой изюминкой в речи Адама. А заговорил явно Адам.

— Простите? Кто это?

— Хозяин этой усадьбы и ваш сегодняшний ведущий. Между прочим, ошибка, о которой я упомянул, заключается в том, что эта дверь вас очень даже касается. Должен признать, совсем не рассчитывал, что вы обнаружите её раньше времени.

— Адам Ренджилл? — поднялась с дивана дама с пучком, — Добрый вечер.

— Добрый вечер, мадам.

— Благодарю. Так что за дверью?

— Всё просто — там комната, где и пройдёт игра. Да, спасибо, что напомнили мне о существовании манер! Приветствую всех вас!

В ответ полетели нестройные ответы. Кто-то любезно, кто-то вымучено...

— Я вынужден держать вас здесь по той простой причине, что следует уладить несколько мелочей. Дело в том, что один человек отказался от участия. В связи с этим у меня появляется ещё одна причина от всей души поблагодарить вас за согласие устроить незабываемый сеанс игры в Мафию. Я со своей стороны постараюсь сделать для этого всё возможное.

— Так вы выйдете к нам? — скрестил руки на груди седовласый и привалился спиной к стене.

— Прошу меня правильно понять, в этом и суть сегодняшней игры. Основа Мафии — неизвестность, и сегодня я намереваюсь возвести её в абсолют.

И тут лампы разгорелись в полную силу — любые намёки на темень разлетелись в клочья. Стало светло, как у нормальных людей. Привыкшие, было, глаза заслезились, ослеплённые.

Группа людей глухо заворчала, морщась от яркого света.

— Всё готово, мои дорогие друзья. Проблемы улажены, ничто не помешает нам играть. Итак, ввиду того, что я мог не оправдать ваши ожидания или чем-то вас смутить, хочу задать вопрос, положительно ответить на который вы можете только сейчас... Кто-нибудь хочет отказаться?

Под шум лёгкого смешка и невнятного бормотанья все четырнадцать игроков стали переглядываться. Кристина поймала на себе взгляд невысокой дамы с вуалью — они надолго сцепились взглядами.

Шатена-нарцисса потянуло на разговоры:

— Я так и не понял, что же вы затеяли, мистер Ренджилл.

— Попробую донести вам свой замысел. Понимаете ли, чтобы правильно меня понять, вам нужно вспомнить покер. Сейчас его без стеснения называют новым видом спорта, психологической битвой, искусством, в конце концов.

— И Вы хотите возвести Мафию в тот же ранг? — воспользовавшись паузой, задала напрашивающийся вопрос Кристина.

— Совершенно верно, — довольно ответил Адам. — Ведь... ммм, в чём изъян покера?

— В нём много дилетантов, — вспоминая, должно быть, муки былых игр, произнесла дама с пучком.

— Не спорю, но я имел в виду не то.

Группа призадумалась, в поисках правильного ответа ей пришлось подумать секунд с десять. Наконец, верное направление нащупал знакомый Кристине рубаха-парень:

— Там сильно влияние удачи.

— Бесподобно! Да, именно так! Как бы ни был ты хорош, как бы ни скрывал эмоции, как бы ни читал соперника, против его Ройал Флеша с парой двоек ничего не поделаешь. То ли дело Мафия, в которой фактор удачи отфильтрован напрочь! Всё случайное в игре — твоя карта. Но нелепо заявлять, что мирный житель слабее мафии. Карта не делает тебя сильнее или слабее, она лишь определяет твоё поведение, в рамках которого всё в твоих руках.

— Я бы поспорил, — прогудел бас бородатого великана, на который никто внимания не заострил.

Из скрытых динамиков продолжила струиться музыкой колоритная речь:

— Вот что заставляет меня любить эту игру. Нет удачи, нет случая — есть только твой ум! Согласитесь, более весома та победа, что определена твоим умением понять, просчитать, убедить или обмануть... Не чета броску кубика или вращению рулетки.

— Так Вы, — Кристина вдруг почувствовала прилив энтузиазма, — собираетесь выводить Мафию на новый уровень. Но пока не понятно, почему именно таким образом. Просто собрать людей для одной игры.

— Это хороший вопрос, благодарю Вас, мисс, — голос затих, большой брат некоторое время подбирал слова. — Наверно, единственным правильным шагом с моей стороны будет придать игре... размах. Лишний раз доказывать её гениальность — пустое, а вот обратить на неё внимание... Скажите, вы узнаёте хоть кого-нибудь из окружающих?

— Бросьте, — даже не дал людям лишний раз обменяться взглядами седовласый, — мы впервые друг друга видим. В этом Вы постарались.

— В том-то и дело. Я выбрал лучших из самых разных тусовок, обожающих эту игру. Можно поспорить, но я убеждён, что отобрал именно лучших. И так получилось, что друг о друге вы ни сном ни духом — это неправильно. Замкнутые кружки не двинут Мафию вперёд, а вот объединить их вместе... Лиги, чемпионаты, турниры, профи за одним столом, трансляции... Моя цель — подтолкнуть вас к этому.

— Ну, знаете, вам следовало звать настоящих энтузиастов, — улыбнулась загорелая девушка. — Не уверена, что все разделяют Вашу затею.

— Поэтому я назвал вас лучшими. Может, вы не лучшие игроки, но точно самые безбашенные энтузиасты, если позволите такую формулировку. Что ж, ещё раз повторю вопрос: есть желающие отказаться?

И во всеобщем молчании, усмехаясь, подал голос небритый весельчак:

— Энтузиазм — штука отличная, но за что мы играем?

— Вы говорите о награде в сегодняшней игре?

— Вы меня понимаете.

— Думаю, награду я задумал стоящую. Но это должно остаться сюрпризом ещё буквально пару минут.

— Тогда я в Вашем полку, генерал! — картинно отдал честь толстячок.

В стаде занудных снобов немногие позволили себе поддержать чудака смехом.

— Прекрасно, — заиграло ораторское мастерство Адама. — Тогда, господа, прошу вас, дверь открыта.

Ближе всех к ней оказался здоровяк с бородой. Он неуклюже развернулся и с секунду недоверчиво пялился на дверь, прежде чем взяться за ручку. Проход в тайную комнату оказался открыт, увалень полез было первым, но на полпути попятился и отступил на шаг.

Чувствуя себя не в своей тарелке, он помялся, махнул рукой в неловком пригласительном жесте и пробормотал:

— Дамы.

Неуклюжие джентльменские ужимки Кристина решила не замечать. Он хотя бы постарался.

Она одной из первых очутилась в просторной комнате. По углам расставлены шкафы и горшки с цветами, вдоль стен протянуты полки в несколько рядов: на них книги, канделябры и даже череп. На одной стене сделана имитация окна с шикарными бархатными занавесками бордового цвета. Под ногами тёмно-серый ковёр со средней длины ворсом.

Потолок по углам подпирают статуи с обезображенными полутьмой лицами. Они почему-то напомнили Кристине тыквы на Хэллоуин. Что-то грозное есть в этих атлантах.

И, что примечательно, хорошо виден сейф на полке.

А в центре — исполинского диаметра стол, стоящей всего на одной опоре по центру. Вокруг него четырнадцать стульев, напротив каждого стула — выемка в столешнице, закрытая прямоугольником стекла (что-то похожее есть в покерных столах, чтобы через эти стёкла снимать карты игроков для телетрансляций).

— Занимайте свои места, — настиг гостей голос ведущего.

Игроки приступили к разбору стульев, довольно скоро все места были заняты. По соседству с Кристиной оказались тот бородач, изображавший несколько секунд назад джентльмена и болтливый мужчина, что заговорил с ней ещё на ступенях. Тот подмигнул — непонятно, что он этим хотел сказать.

Стулья оказались настоящими тронами: чёрная кожа, мягкая обивка, отличная высота, замечательно подогнанные подлокотники.

Под стёклышками не оказалось никаких камер. Зато в наличие петли и отверстие для того, чтобы легко это стёклышко поддеть. Кристина решила в варварство не пускаться, тем более что на примере других непосед можно убедиться, что пока откинуть прозрачную крышку невозможно.

И вот уже снова вернулся голос Адама Ренджилла:

— Теперь, когда всё готово, я начну. Сперва некоторые специфические правила: мафия сегодня будет представлена всего одним человеком. Мне кажется, это накалит обстановку. Соответственно, награда либо достанется этому человеку, если он обведёт и убьёт всех мирных жителей, либо — мирным жителям, когда они вычислят мафию, но лишь тем, кто остался в игре.

— То есть, вы подначиваете нас тянуть с разоблачением? Ведь чем меньше останется в игре, тем больше достанется выигравшим. Попахивает дилеммой заключённого, — подал голос субтильный очкарик.

— Я не уверен, что именно о дилемме заключённого идёт речь, но Вы правы, в ваших интересах поймать негодника как можно позднее. Спасибо, что приметили. Следующее правило: у каждого из вас своё место, меняться ими запрещено, так что, если вас не устраивают соседи, даю последнюю возможность пересесть.

— Мне грех жаловаться, — схохмил весельчак, оказавшийся между двумя женщинами.

Как и всегда, посмеялись шутке немногие.

— Тогда продолжим. Вставать вы можете только во время перерывов. Перерыв между убийством мафии и судом — час, между судом и убийством — полчаса.

— Не слишком ли много? — высказала общее сомнение загорелая курносая девушка.

— Поверьте, накал страстей будет таков, что вам пригодятся эти перерывы.

— Но игра может сильно затянуться, — взяла слово дама с пучком, представляя собравшимся подсчёты, сделанные её закалённым умом экономиста. — Предположим, что суды будут длиться минут пять, а ночи — по минуте, тогда, при условии, что мафия будет вычислена в последний момент, игра займёт около девяти с половиной часов.

— Впечатлён, мадам, серьёзно. Сам я считал на калькуляторе. Поверьте, у меня предусмотрены и эти тонкости. Да, игра будет долгой, но не заставит вас скучать. Что ж, во время перерывов вам будет доступен весь первый этаж усадьбы. Выходить из неё запрещено, равно как пытаться посетить другие этажи.

Об этом уже упоминал дворецкий.

— Нарушения правил будут наказываться проигрышем. И, напоследок, хочу предупредить, что вы можете пользоваться любыми средствами: бумагой, ручкой, мобильными телефонами, детекторами лжи, если кто прихватил... Суд вершится мнением большинства — единогласного необязательно. Играют только мафия и мирные жители, так что прошу прощения у фанатов проститутки.

В кои-то веки почти все позволили себе усмехнуться.

— В остальном правила вы знаете. Сейчас будут розданы карты — они попадут в ячейку под стеклом перед вами. Крышка откроется, вы посмотрите свою карту и уберёте её обратно рубашкой вверх. После этого крышка захлопнется и откроется только с выходом игрока из игры.

В этот момент в ячейке Кристины появилась карта, поданная по незаметной движущейся ленте. Со щелчком стеклянная крышка чуть приоткрылась. Женщина потянулась к своей судьбе.

— Рубашки у карт чёрные, — продолжил вещать ведущий. — Если обратная сторона белая — вы мирный житель, обладатель полностью чёрной карты станется сегодняшним гангстером.

Кристина прикрыла карту ладонью и осторожно отогнула краешек, обнаружив, что обратная сторона белая. Трудно было скрыть разочарование: надежда стать единственным и неповторимым злом так велика, что сердце забилось быстрее. Кто играл, тот знает, что быть мафией в разы интереснее.

Ладно, успокаивает то, что с ней будет ещё дюжина невезучих.

Все спешно убрали карты под стекло и захлопнули крышки. После начались гляделки, каждый возомнил себя столь тонким психологом, что способен по одному взгляду вычислить того единственного из полутора десятка человек. Лысый джентльмен так неистово метал взгляды на соседей, словно они подглядели его карту.

Половина наигранно расслаблено откинулась на спинки, вторая половина сосредоточено подалась вперёд. Кристина решила расслабиться лишь по той причине, что так она выигрышнее смотрится. Да, об этом тоже не стоит забывать.

— Поздравляю, дамы и господа, в вашем городе появилась мафия! Я — ваш ведущий, прошу обращаться ко мне "господин ведущий". Что ж, раз уж правила конспирации не позволяют раскрывать ваши имена, я заменю их прозвищами. У меня было много соображений на этот счёт, скажу откровенно, мне бы хотелось, чтоб вас приехало двенадцать — тогда бы можно было использовать мои любимые прозвища — знаки зодиака. Но в данной ситуации я больше склоняюсь к животным.

— Меткое сравнение, — продолжил свой нелёгкий труд хохмача волосатый толстячок.

— Уверяю, цели унизить вас я не преследовал, так что молю не обижаться — прозвища случайны. Итак, вы уже могли заметить отметку на столе.

Все пробежались глазами по столешнице, где притаилась бордовая метка в виде веретена, сливающаяся с каштановым цветом столешницы. Она указывает точно на курносую девчонку.

— Это точка отсчёта, от неё мы будем начинать все заседания суда. А сейчас я начну раздачу прозвищ с милой леди напротив неё.

Это совсем молодая девушка, шатенка, кожа загорелая, возможно, излишне даже. Волосы спадают на плечи волнистыми прядями, у девушки совсем тонкие брови, большие открытые глаза с пушистыми ресницами, нос маленький и курносый, чуть пухлые щёки. Нубы довольно узкие. Девушка старается не терять улыбки ни на секунду.

Шея длинная.

— Вы у нас будете Анакондой.

— Польщена, — не теряя улыбки, кивнула девушка.

— Далее по часовой стрелке у нас будет Барракуда.

Хищной рыбиной прозвали пожилую леди, блиставшую математическими способностями. Бледная, с худым лицом, одетая строго и скучно. Крупный лоб, от бровей почти ничего не осталось, большие глаза голубого цвета полуприкрыты веками. Вокруг глаз собрались паутины морщин, ещё больше их в уголках губ. Те располагаются довольно далеко от носа, а вкупе с почти отсутствующим подбородком делает её внешность отталкивающей. Волосы с проседью собраны в тугой пучок — эта деталь живее прочих врезалась в сознание Кристины.

Кажется, она вообще не пользуется косметикой.

Строгая, собранная, невозмутимая — хладнокровная хищница, ждущая своего часа. Барракудой ей быть к лицу. Сама же леди прозвищу не обиделась, приняв его лёгким кивком.

— Вы у нас будете Дикобразом, — продолжил Адам.

Прозвище досталось соседу Кристины — здоровяку ростом где-то метр девяносто, обладателю массивных габаритов. Коротковолосый брюнет, голова овальной формы. Крупные уши плотно прижаты к голове. Широкие брови, тем не менее, аккуратные и ладные. Под ними расположены крохотные поросячьи зёнки. Такому амбалу даже как-то не идёт прямой острый нос с узкими крыльями, под которым распускается колючие борода с усами.

Настала очередь Кристины:

— Зебра.

— Благодарю Вас, — ответила она вежливо, хотя прозвище ей откровенно не понравилось. Она ожидала чего-то... грациознее и величественнее, чем полосатая лошадка.

Теперь второй сосед:

— Как насчёт чего-нибудь пернатого?

— Воля Ваша, господин ведущий, — всплеснул рукой мужчина.

— Тогда Кондор.

— Да, это брутально, — довольно склонился тот.

Расхлябанный, несерьёзный для своих тридцати с небольшим лет. Его лицо изобилует острыми чертами: узкий подбородок, острый нос, даже с неким крючком, что делает его отличным Кондором. Лицо напрочь лишено морщин, узкий лоб, кое-как забросанный волосами, лишь наслышанными о такой вещи, как укладка. Ехидные глаза глубоко посажены. Лицо постоянно в движении, мимические мышцы донельзя непоседливы.

Он уже успел избавиться от галстука (его можно заметить торчащим из внутреннего кармана пиджака), расстегнуть пару верхних пуговиц рубашки и измять воротник. Рука продолжает испытывать прочность кармана.

— А Вам бы пошло, скажем, Летучая Мышь.

— Да, я прямо вылитый кровопийца, — нейтрально, но с некоторым неодобрением принял прозвище субтильный мужчина.

Коричневые волосы прекрасно уложены, мелкие уши самую малость топорщатся, лицо худоватое, как и сам рукокрылый. Брови выдаются вперёд, прямой нос, выразительные голубые глаза, скрытые за стильными прямоугольными очками. Заметны мешки под глазами. Губы пухлые, сжаты плотно. Вообще, выражение лица этого джентльмена проникнуто равнодушием и невозмутимостью.

Роста в нём около метра семидесяти.

Пальцы на правой руке лениво постукивают по подлокотнику.

Дело дошло до высокого мужчины лет сорока. Широченный лоб, расчерченный идеально прямыми линиями морщин, густые брови, меланхоличные серые глаза. Длинный нос, губы с нехорошим лиловым оттенком, словно у утопленника, волевой подбородок. Лицо обрамляет кудрявая шевелюра, поражённая, как металл ржавчиной, ранней сединой.

Он положил локти на стол и сцепил пальцы в замок. Кристина поймала себя на мысли, что хочет подозревать его в первую очередь.

Из нагрудного кармана выглядывает ручка "Паркер". Скорее всего, ещё один экономист.

— Можно что-нибудь обидное, — со скукой произнёс он.

— Как насчёт Лягушки? — вспыхнул энтузиазм мистера Ренджилла.

— Сойдёт, — пожал плечами седовласый.

— Рад, что вы вняли моей просьбе не принимать близко к сердцу. Так, что у нас дальше? Ага, в Вас я вижу настоящего Медведя!

Ещё один низкорослый, но на сей раз пухлый игрок. Он не выглядит старым, но волосы у него сохранились лишь на затылке и висках. Круглолицый, с достаточно длинной шеей. Рот его всё время чуть приоткрыт, расположен близко к крошечному носу. Даже не верится, что на таком могут держаться столь крупные очки. Чёрная оправа, толстые стёкла, за которыми узкие глаза.

На Медведе шикарнейший костюм: дорогой смокинг рубашка нереалистично белая, чёрная бабочка в тёмно-серый горох, должно быть, выравнивалась часами.

— Медведь? — в недоумении скукожился лысый. — Даже боюсь спрашивать, чем это я так на него похож.

— А ты не косолапый случаем? — довольно обидно пошутил Кондор.

— Спасибо, теперь знаю, кого первым убью.

— Так ты — мафия?

— Я не имел в виду игру, — коротышка недобро улыбнулся. Его шутка многих позабавила.

Кристина представила, как подручные Медведя, курящего толстую сигару, опускают в воду бетонные ботинки её болтливого соседа. Тот, к слову, примолк, но постарался спрятать истинные чувства за беззаботной улыбкой.

— Господа, господа, я бы попросил не устраивать выяснения отношений. И, очень Вас прошу, Кондор, обращаться к игрокам на "Вы".

— Прошу прощения, господин ведущий.

Дальше последовала женщина, долгое время скрывавшаяся за вуалью. Признаться, чёрного на ней оказалось преступно много: волосы черны, как ночь, брови на бледном лице выглядят толстыми и насыщенными, на глазах переизбыток косметики, хотя они достаточно большие и красивые, чтобы и вовсе без неё обходиться. Нос крючковат, крылья как-то сильно выделяются. Тонкие губы с тёмной помадой, улыбка натянутая и странная... безадресная что ли...

Простенький кулон в виде круглого чёрного камушка, на шее много складок.

Весь её наряд Кристина хочет назвать похоронным. Обилие чёрного, похоже, бросилось в глаза и ведущему, поэтому он дал ей вполне подходящее прозвище:

— Пантера.

Дама в ответ только направила взгляд в потолок.

— Затем будет Пингвин.

Это тот самый шатен, страдающим излишним самомнением. Одет он, в целом, прекрасно, хоть и вычурно для требований Адама. Чёрный пиджак с серебристым витым узором с трудом назовёшь строгим.

Выглядит он тоже неплохо: ровные пряди волос скрывают лоб и уши, глаза оливкового цвета надменно прикрыты. Широкий нос смотрится уместно на таком же широком лице. Подбородок очерченный, бросающийся в глаза. Губ почти не заметно, щёки с дурацкими ямочками.

Он оказался первым, кому так резко не понравилось его прозвище:

— Пингвин? Что за чушь, я что, похож на пингвина? — замахал он рукой, до этого подпиравшей его щёку. — Что это ещё такое? Пингвин...

К сожалению для Кристины, его возмущения решили пропустить мимо ушей. Очередь перешла к ещё одной молоденькой особе.

Девушка с длинными каштановыми волосами, прихваченными простецкой заколкой. Именно этим словом можно описать всю её — простецкая. Тонкие брови, карие глаза с длинными ресницами, обыкновенный носик, обыкновенные губы, обыкновенные, хоть и недурные черты лица. Выделяют её только не сходящая улыбка во все тридцать два, непоседливая голова, мечущаяся во все стороны, да ресницы, хлопающие со скоростью крыльев колибри.

— А можно и мне что-то вроде барракуды? — неожиданно спросила она у ведущего и в мольбе сложила руки.

— Признаюсь, не ожидал, — усмехнулся после театральной паузы Адам. — Ладно... ммм, Пиранья?

— Да! Спасибо, спасибо, спасибо!

— Всегда пожалуйста. Ох, не думал, что это будет так... занимательно.

— Это мы ещё не начали игру! — выдал небритый толстяк — единственный мужчина, оставшийся без прозвища.

— Что тогда будет... Ну, да увидим. Вы, мадам, будете Рысью.

Это молчаливая женщина с вытянутой головой, обрамлённой короткими прямыми волосами цвета меди. В её больших строгих глазах читается спокойствие вперемешку с пронизывающей собранностью. Её недобрые глаза напоминают мощный сканер, неброский, отчего предвещающий большие сюрпризы.

У Рыси нос немного кривоват и короток, под ним виднеются крохотные усики, но, возможно, просто так свет лёг. Губы кажутся высохшими, больными, а даме не должно быть больше сорока. Широкие скулы, на щеках редкие, но глубокие морщины. Её шея кажется толстой.

Кристина решила, что раз Рысь так неистово прожигает взором окружающих, то она точно ищет мафию и сама ею быть не может.

— Так, порадуйте меня.

— Слон, — коротко ответил ведущий.

— Да, это годится, — хлопнул ладонями по столешнице весельчак.

Самый жизнерадостный и активный игрок, толстоватый, высокий с широким лицом. Упитанные щёки и два подбородка покрыты толстым слоем щетины. Мясистый нос кажется сломанным, не исключено, что за какую-нибудь неудачную шутку. Крохотные ушки стыдливо прячутся под длинными патлами русых волос, переплетающихся, как змеи на голове Медузы. Маленькие глазки светятся ребяческим задором.

Кристина понимает, что большого ребёнка уже успели невзлюбить, но для неё он стал самым интересным игроком. И это, как тот сам выразился, ещё игра не началась.

И осталась блондинка. Выжженные перекисью волосы, навороченные в витые пряди гомосексуальным стилистом, им же правленые брови и пышные ресницы. Наглые зелёные глаза, зияющие тёмными точками на ровном жемчужном полотне её личика. Очевидна штукатурка. Определённо, нос приводил в порядок пластический хирург, а лоснящиеся губы уродовали ботексом. Типичная барби в модных шмотках и с помпезной бижутерией.

И она — мастер игры в Мафию? Наверно, её успех в игре исключительно с мужчинами, не способными соображать, глядя на её декольте и мини-юбку.

Когда озвучили её прозвище, внутри Кристины заиграл победным маршем многотысячный оркестр:

— Последняя леди — Черепаха.

Та не ответила, но недовольно сморщила личико. Кристина в этот момент буквально влюбилась в своё прозвище. Лучше быть Зеброй, чем Черепахой.

— Вот мы и закончили. Теперь будет очень просто общаться, не нарушая вашего инкогнито. Прошу не забывать своего прозвища, а также прозвищ других, относиться друг к другу с уважением. Хамство, особенно по отношению к женщинам будет строго наказываться. Не стану указывать, но рекомендую мафии в первую очередь обратить внимание на грубиянов и подлецов. Если такие появятся.

Игроки дружно ухмыльнулись, Слон, разумеется, рассмеялся громче всех.

— А теперь ночь наступает — город засыпает, — убаюкивающим тоном прошипел Адам.

Лампы плавно погасли, погрузив зал в кромешную тьму. Что-то в ней испугало Кристину, отчего-то она почувствовала себе не в безопасности.

— Прошу мафию сделать свой выбор.

И, пока единственный игрок-гангстер себя не выдал, в комнате заиграла музыка. Начиная с шёпота, она стала нарастать, её звенящие звуки заполнили всё пространство, заняли слух людей сладостными мелодиями. Музыка подавила все прочие звуки.

Не узнать "Щелкунчика" Чайковского невозможно.

Раздался выстрел, и Кристина умерла.

Глава 2

Одно из лучших времён года

После выстрела наступила тишина, музыка скрылась, словно была наваждением. Чёрный холст выкрашен безмолвием, а где-то тихо-тихо доживает короткую жизнь эхо громогласного выстрела.

Маэстро перебрал клавишами, а после главной музыкальной темы на экране появилась надпись "Продолжение следует". Я выдохнул.

Конечно, авторы меня не обманули: большого ума не надо, чтобы понять, что сериал об игре, где проигравшие будут умирать. Но, ей богу, меня так убаюкал неспешный ритм первой серии, а классная музыка Чайковского окончательно усмирила бдительность, так что смерть главной героини (как мне казалось), получилась внезапной, жестокой и безапелляционной.

Младший брат оклемался первым:

— Твою мать, это было круто!

— Кончай материться, сопля, — вяло попытался приструнить я сорванца.

Но, в целом, вынести я хотел такой же вердикт.

— Прямо, ты видел? Прямо раз, и Кристине вышибли мозги! Нафиг просто! А я так и думал, знал, что там будут мочить игроков! Одного за другим, ага!

— Шерлок нервно курит в сторонке.

— Да ты, небось, не догадался, — вскочил с дивана Мартин. Он запрыгал передо мной, как и всегда бывает в минуты его крайнего возбуждения. А в его десять лет это случается часто.

Я вырубил телевизор — пора глазастому малышу отдохнуть. Когда-то это габаритное нечто с лилипутским экраном стояло в гостиной, но с приходом в наш дом стройной плазмы, перекочевало к нам в комнату. У него ещё смешные усики-антеннки, которые надо особо настраивать для каждого канала.

— Наверно, убийца — один из игроков, тот, кто мафия! — не унимается Мартин.

— Да-да, твоя дедукция переворачивает мир.

Я уже успел добраться до кровати: двухъярусная махина, скрипящая столько, сколько я её помню. Мы с братом украсили её, сколько хватило дизайнерского таланту — мой нижний ярус окрасился плакатами с рок-группами и крутыми тачками (ей богу, не помню, какие под постерами были обои). У брата стена и спинка покрылись сыпью наклеек с какими-то уродами. С каждым поколением детям достаются всё более отвратительные мультики и, соответственно, всё более отвратительные кумиры.

А ведь раньше и взрослым было не стыдно смотреть мультипликацию...

Я разлёгся, натянул на ноги одеяло и подхватил с пола тапок. Мартин в этот момент решил изобразить макаку, повиснув на лестнице.

— Спорим, я определю, кто убийца?

— Ты тупо назовёшь того, кто тебе не понравился, — разбил я мечты братика.

Тапок угодил в стену чуть левее полок с миниатюрами автомобилей. Мартин часто лазит играться с дорогими экспонатами моей коллекции — меня дико бесило, когда с трепетом к этому относился. Сейчас же стало почти всё равно.

Падая, мягкая обувь чуть не задела лампу на столе. Обошлось, и тапок шлёпнулся меж косяком двери и портфелем Мартина. Теперь всё решит второй снаряд.

— Убийца — Пингвин!

— Что и следовало доказать, Шерлок...

На сей раз я угодил точно в выключатель — свет погас. В темноте я победно потряс кулаком и перевернулся на бок, лицом к стене. Когда-то мы с братом настолько разленились ходить выключать свет, что научились вырубать его метко брошенными тапками. Впрочем, мажем мы до сих пор часто, так что подниматься случается регулярно.

Думал, что темнота заставит Мартина отстать, но мартышка не желает лезть наверх, переполненная забродившим адреналином:

— А ты как думаешь?

— Не знаю, — недовольно буркнул я.

— Во ты тупой!

— Прекрати обзываться, пока я не выкинул тебя в окно. Будешь всю ночь задницу морозить.

— Сейчас же лето!

— А я к заднице кусок льда привяжу.

Предпринимая более радикальные меры отгородиться от малолетнего изверга, я нацепил наушники и врубил музыку погромче. Полуночное балабольство Мартина потонуло за случайно выбранной песней:

В лощине своей души ты один

Солнце — свидетель твоего бегства

Я знаю, страх непобедим.

И от ошибок никуда не деться.

Не урожайным вышел год,

Ты — каннибал, хищник, вот...

Мне это хорошо знакомо:

Я знаю, пораженье весомо.

Я решил игнорировать тычки пяткой вечно, но, как оказалось, моё ангельское терпение не устояло. Когда Мартин чего-то от меня хочет, тут два решения: выслушать его или убить... Чёрт, а чего я вечно отказываюсь от второго варианта?

Слава богу, в темноте я не вижу его наглой рожи.

— Чего тебе?

— А ты как думаешь, кто убийца?

Я, идиот, было, подумал, что у него что-то важное.

— Ложись спать.

— Нет, Лен, скажи.

— Вомбат! Ты доволен?

Малолетний кретин удовлетворённо полез наверх. Однако я оказался недостаточно быстр, чтобы спрятаться за наушниками от ожидаемого, хоть и просроченного вопроса:

— Эй, а там разве был Вомбат? Ты гонишь! Скажи нормально!

— Ладно, Мартино, пусть будет Дикобраз, — охнув, я вытер испарину со лба.

— Меня бесит, когда ты говоришь "Мартино"!

— Иначе бы я тебя так не называл.

Тут мне пришло в голову, что от младшего брата больше нападок не последует, так что отложил плеер и устроился поудобнее в ожидании сна. Прелесть младших братьев же возмутительным образом состоит в том, что они непредсказуемы. И коль уж это ещё "прелесть", представьте себе "мерзостные" свойства этих субъектов.

Сериал "Сыграем в Мафию" завладел его незрелым умом, как харизматичный диктатор.

— А какое прозвище ты бы хотел, Лен? — пробубнил десятилетний террорист.

— Лев, — на автомате выдал я своего любимого зверя.

— Эй, я хочу быть Львом!

— С тебя разве что Львёнка наскребёшь.

— Вот сам и будь своим Львёнком! — извергся Мартин взаправдашним гневом.

— По рукам, бро.

Лето. Утро. Чупа-чупс со вкусом лимона. Улица Грина — квартал до университета Ганса. Серые кеды, потёртые джинсы, рубашка в клетку навыпуск — мой внешний вид безупречен. Витрина со шмотьём, витрина с новым шмотьём, в отражении тип с густыми бровями и длиннее, чем нужно, светлыми волосами (класс, как над ними поработал парикмахер), на шее цепочка с жетоном военного (разумеется, имитация), спортивная форма в поряде, среднего роста — ваш покорный слуга, разрази меня гром.

Меня зовут Леонард, но торопливым сверстникам некогда произносить имя целиком, поэтому я просто Лен. Зато как это красиво звучит: Леонард Йенвальд, право слово, был бы девчонкой — запал сам на себя из-за одного имени.

Мне 21 год, я — студент, учусь на врачебных дел мастера. Я курю. Многие курят, так что мне за это даже не стыдно. Матери с отцом хочется, чтоб так оно было, но мне не стыдно. В целом, я нормальный, а временами даже очень чёткий.

Вот уже шарашка Ганса: мы с ним учимся в разных университетах. Выкинув опустевшую палочку от сосалки, я потянулся к заднему карману. Не успел закурить, как встретился со знакомым парнем — обменялись рукопожатиями. Во дворе много молодёжи, бегущей из стен учебного заведения на долгожданные каникулы. Мне приходилось часто бывать здесь, впрочем, можно сказать, что в университеты друг друга мы ходим, как к себе домой.

Договорились встретиться у клёна, что у самого заграждения — приметное дерево, вымахавшее выше четырёхэтажного здания вуза. Я выпустил колечко дыма, точнее, это сложно назвать колечком, но...

Что ж, со временем у нас всё в порядке: Ганс божился освободиться в одиннадцать, так что у лиходея в запасе добрые четыре минуты. А старину правильно закалил спорт, вбивший в голову бегуну любовь к точности. Да, он не просто бегун — он сигает через препятствия, да так ловко, что я не понимаю, почему он ещё не в сборной.

Мы ровесники, родились с разницей в семьдесят один день (я старше). Вместе со школы, если совсем точно, с пятого класса. Знакомство нельзя назвать фееричным, поскольку мы оба тупо попались в туалете старшикам и искупались в унитазах.

Душу греют сцены мести, когда мы в чёрных масках отловили всех гадов по одному и отомстили им слово в слово. Додуматься, что это именно мы решили спустя год люто мстить, они, само собой, не словчились.

Да, это была одна из многих страниц нашей крепкой дружбы. Не считал, но там на два тома хватит.

А вот и он семенит, блистая довольной физиономией. С меня ростом, рыжий, как апельсин, с квадратной челюстью, угловатыми чертами лица и несоответствующим внешности интеллектом. А на него всё думают, что он по подворотням телефоны отбирает.

Судя по всему, дела у него в порядке. Я выбросил окурок и махнул ему рукой — тот радостно направился ко мне, на ходу успевая болтать и обмениваться хлопками по плечам с одногруппниками. Если верить его ворчаниям, на самом деле он их недолюбливает.

— Лен, миф разрушен! — бодро подскочил он к клёну, размахивая сумкой. — Миф разрушен — у профессора Крамера можно списать! Он так и не заметил шпаргалку, а у меня что? Что, как ты думаешь?

— Что там у тебя, болтун?

— Четыре! Ты себе представляешь? Вот так раз, и четыре! Нет, я написал тест безупречно, но старина Крамер забубнил, что...

— Вы точно списали, молодой человек, точно списали! — помог я другу, изобразив гнусный голос старика. По крайней мере, Ганс описывал его именно таким.

— То-то и оно, поэтому мне влепили четвёрку! Ты прикинь, всё правильно, но мне поставили четвёрку.

Похрустев веточками под ногами, мы двинулись к выходу с территории.

— Да, честно? Четвёрку, когда всё правильно!

— Раньше ты и тройке радовался, как будто к тебе Санта Клаус заглянул. Либо ты, так сказать, зажрался, либо тебя покусали ботаники. Так что?

— Просто это нечестно, — закинул он сумку на плечо. — У меня ж всё правильно.

— Ты всё равно списал. Я ещё понимаю, ты бы выучил, но так... Стоп! Да ты, небось, сидел учил!

— Вот ещё! В семье Гахентмалей никто никогда ничего не учил! Тем более психологию личности.

— То-то ты даже выучил название дисциплины, — толкнул я Ганса локтем.

— Ну, я же не совсем безнадёжен.

— А я, было, отчаялся...

— Ты та ещё жопа.

Мы можем друг друга, не стесняясь, слать к херам, но даже не возникнет мысли обидеться. Обижаться — для изнеженных эгоистичных лохов, суровые же друзья либо прощают всё до последней капли, либо жестоко мстят за лишнее.

На пешеходном переходе мы сильно затормозили, и красный человечек застал нас на полпути. Недовольные водители тотчас погнали нас с проезжей части гудками. Я скрючил ехидную косую рожу и помахал торопыгам.

— Так это твой последний экзамен? — спросил я.

— А то ты на десятый раз не понял. Последний.

— И как пахнет свобода?

— Не чувствую разницы. Кто, вообще, придумал, что у свободы есть запах?

— Каково твоё мнение?

— Я считаю, она определяется тактильно.

— Хех, и кто тебе такие заумности нашёптывает?

— Его сына кличат Иисусом.

Ганс Гахентмаль — человек исключительно странный в вопросах религии. Он верующий, постоянно таскает на шее крестик, помнит наизусть все религиозные праздники, традиции и приметы. Но при этом позволяет себе богохульствовать, прелюбодействовать и всячески грешить.

А молитвы его — вообще вещь необычная: он поднимает голову к небу и отмачивает что-то вроде: "Чувак, помогай".

И Чувак помогает! А что остаётся делать Чуваку?

Кафе "Далёвер". Местечко на десять столиков, словно выеденное ложкой из стройного ряда домиков. Честно, это одноэтажное строение смотрится обломком зуба в челюсти улицы. Кто-то подшучивает, что это был проезд, но в нём застрял трейлер, и его решили обложить кирпичами, сделав кафе.

Жёлто-синий навес защищает от солнца и дождя. Чаще от дождя — не в Лос-Анджелесе живём. Наше любимое место, где можно побыть в приятном обществе и поесть.

Чтобы пересчитать плюсы "Далёвера", надо звать ещё народ или загибать пальцы на ногах. Первое — здесь дёшево, второе — для "дёшево" здесь не так уж и "сердито", третье — автобусная остановка в пяти шагах, четвёртое — здесь продают пиво, пятое — пиво хорошее (и не забудьте про первый плюс), шестое — народу здесь немного, седьмое — хозяин "Далёвера" не точит на нас зуб (в этом городке существует аж два заведения, где ситуация иная), восьмое — здесь не появляется Гозер. Да, компания Гозера — это очень плохо, не спрашивайте.

Плюсов, конечно, есть ещё на вагон с маленькой тачкой, но поговорим о минусах. Он один — название. Оно настолько неказистое, что завсегдатаи предпочитают называть кафе "Стойлом".

Не успели мы плюхнуться за один из центральных столиков, как рядом оказалась Йохана — официантка, наша хорошая знакомая.

— Здорово, Лен, Ганс, вы, как обычно?

— Да, Йохана. И тебе привет, — сделал на редкость доброе лицо мой рыжий друг.

— Мне только кофе, я успел перехватиться дома.

— Сейчас принесу.

Йохана ушла. Что-то мне подсказывает, что Ганс на неё запал. Если быть точным, мне это подсказал сам Ганс.

Я откинулся на стуле, благо тот намертво привинчен. Падать на спину из-за варварской манеры сидеть мне приходится изрядно.

— Ну, так как, ты что надумал? — подошёл я к вопросу, интересовавшему меня больше, чем учебные успехи Ганса.

— Ты о планах на лето?

— Нет, мы же планировали выиграть родео! Я всю неделю тренировался, пытался усидеть на собаке, а ты забыл!

— Эх, Лен, — разочаровано опустил голову Ганс, — когда научишься шутить, обещаю, я рассмеюсь.

— Это я не умею шутить? Да ребята над моими шутками угорают.

— Ага, Джим Керри нашёлся.

За такие наезды получают по лицу, но Ганс ловко уклонился, отпрянув назад. Моя ладонь развернулась, не достигнув цели, и я сперва указал двумя пальцами на свои глаза, затем — на его.

Ганс непоседлив, ему вечно надо чем-то занять руки, так что он достал тетрадку (тонкую донельзя, так как её регулярно потрошат на листы) и вырвал очередную бумажку. Принялся складывать оригами.

Вообще он это дело любит и может складывать действительно красивые фигуры, но по памяти сдюживает лишь парочку самых простых. Вот и теперь ваяет очередного голубя в клеточку.

— Так ты не ответил, — дёрнул я друга на старую колею.

— Лассо я так и не научился бросать.

— Нет, теперь я серьёзно. Чем займёмся этим летом?

— Да я, — Ганс замер, задумавшись, — не знаю даже. Знаю, ты просил поразмыслить, накидать вариантов, но с фантазией у меня — красный свет. То-то и оно. А ты что думал?

— Запишемся в библиотеку?

— Я уже. А если мы пробежим скорее через твоё минное поле пыльных шуточек?

Из классных идей у меня всего одна. Представляя её, я набарабанил пальцами дробь. Ганс сделал лицо, как будто в него сейчас тортом кинут. Это он зря, потому что:

— Мы освоим горный велосипед, — развёл я руки в стороны.

— Так, Лен, — взбухла строгость в голосе товарища, — я ещё помню, как ты встал на скейт и через три дня сломал ногу. Потом ты пробовал коньки и сломал три пальца на руке. И всякий раз со словами "чёртовы коньки" или что там было ты бросаешь учиться. Давай я сразу тебе что-нибудь сломаю, чтоб мы не тратили лишние несколько дней?

— Да это горный велосипед! Что там случится?

— Первоклашки на катке тоже удивляются, как ты так наворачиваешься.

— Лады, остряк, а что ты предлагаешь? — готовый потоптаться на его предложении, выпалил я.

— К Олину рванём.

— Мы каждое лето гоняем к Олину. Его соседи по даче скоро решат, что мы — его родня.

— А что не так? — отложил Ганс в сторону доделанную птичку. — Там же друзья, девчонки, выпивка и оттяг!

— Просто это уже сто раз было, — тяжело вздохнул я. — Знаешь... Можешь обозвать меня левым романтиком, но возникает такое чувство... или даже позыв, нужда сделать что-то такое...

— Что запомнится на всю оставшуюся жизнь.

— Да. Понимаешь меня?

Ганс вымарал со своего лица эмоции, подпёр кулаком скулу, а второй рукой указал на меня пальцем, вынося суровый вердикт:

— Ты — левый романтик.

— Будешь тут... Словно тебе того же не хочется.

И тут у Ганса обострилась хроническая ангелоподобность: в щеках откуда-то нашёлся румянец, рыжий спортсмен засиял улыбкой. В эти моменты я могу смело предсказывать спиной, кто идёт к нашему столику.

— Ваш заказ, — поставила Йохана поднос на стол. — Извините, что так долго, меня задержали склочные клиенты.

— Вот тот дядя с газетой? — видимо, задался целями восстановить попранную справедливость Ганс.

— Глаз-алмаз, Ганс, — тоскливо цокнула языком официантка.

Мой друг собрался вершить расправу, но девушка присела к нам и помешала сорваться с места тайному воздыхателю. Так-то оно и лучше, а то намерения у Ганса могут быть очень серьёзными.

Я отхлебнул кофе. Ах, да... ещё минус — кофе, он здесь самый сердитый во всём меню.

— О, это птичка, да? — воскликнула Йохана, в руки которой попало оригами Ганса.

— Это голубь, — враз проглотив крупный кусок сэндвича, ответил автор.

— Ты его сделал?

— Да, занимаюсь оригами. А я не рассказывал?

— Мне точно нет. Здорово! Какая прелесть! Я возьму себе?

— Да, конечно, о чём вопрос, — превратился в довольного лягушонка Ганс.

Мне же пришлось прятать улыбку за чашкой кофе. Ситуация отчаянно терзает меня, мажет лицо краснотой и подбивает на малоосмысленный смех. Ганс бросил взгляд — я сразу же заморгал ему, как ненормальный.

Не знаю, просто в этом есть что-то очень смешное!

— А что ты ещё умеешь делать?

— Ну, по памяти ещё одну птичку, но другую, кролика и журавля. То есть, почти одних птиц. А так я и собак, и слонов делаю.

— Здорово! Меня вот всегда прикалывает, как люди могут что-то вот так запросто сделать. Ну, кто-то жонглировать умеет, кто-то — на гитаре играет. А я ничего не умею.

— Могу научить, — свершилось, Ганс пошёл в атаку. Не скажу, что особо рад этому, потому что хочется смеяться в голос.

— Это вряд ли: у меня жутко кривые пальцы. А у вас уже закончились экзамены?

— Да, у меня только сегодня был последний. Есть у нас такой профессор Крамер — у него невозможно списать, но это так болтают, потому что у меня получилось! — распушил пёрышки наш голубок.

Йохана одобрительно кивнула. Настало время и мне ответить на вопрос:

— А у меня — неделю назад. Теперь мы — свободные птицы. Он, — я указал оттопыренным мизинцем, — пингвин, а я...

— Дятел, — не остался в долгу приятель. — О-о-о-очень свободные птицы.

— Здорово, и что планируете на лето?

— На самом деле, — сказал я, ухмыльнувшись, — мы как раз это обсуждали. У нас трагедия!

— Потому что моему протеже захотелось сделать каникулы незабываемыми.

— Но ничего грандиозного или хотя бы гомерического в голову не лезет.

— В смысле, хотите попробовать что-то совсем-совсем неординарное.

— Да, — мощно кивнул я, — что-то такое, что прям ух!

— Прям ух, да, — скептически поддакнул Ганс.

На лице Йоханы появилась искра здравой идеи, что не оставило меня равнодушным. Я чуть подался вперёд и развернул голову, готовый слушать. Все мы собрались поближе, якобы, делить страшную тайну. Девушка разве что не стала шептать:

— В нашем университете (а они с Гансом учатся в одном и том же вузе) есть парень — у него с фантазией всё хорошо. Он — театрал, у него уже свои постановки.

— Ты ходил к нам на его спектакль, — напомнил друг.

— А, где все бегали краской измазанные? Лично я быстро заснул.

— Зря, там вообще был улёт! Я только ни хрена не понял, но было... мозг сносит, короче говоря.

— Ну, так вот, — продолжила выкладывать свою мысль Йохана, — как-то играли в фанты, так он всем такие задания выдумывал, что оборжаться просто! Он жутко неординарный, но не псих. В свободное время он чем только не занимается. Спросите его — он может вам придумать.

И пусть Ганс продолжает жевать сэндвич с таким видом, словно его это не касается, я почти влюбился в эту идею. И друг от неё не отвертится.

Пока я задумчиво пробовал на вкус собственные губы, Йохана встала из-за стола:

— Ладно, меня ждёт работа. Удачи вам, ребята!

— Счастливо, Йохана, — в который уже раз глотает Ганс громадные куски, чтоб не болтать с полным ртом.

Если ж он подавится, меня хватит только по спине ему постучать... Да, я учусь на врача, но первую помощь так и не освоил.

Когда мы остались одни, друг требовательно нахмурился:

— Ты чего заржал?

— Ганс, без обид, но мне стало так смешно, когда ты стал к ней подкатывать.

— И чего в этом смешного?

— Нет, всё нормально было... но мне почему-то хотелось смеяться.

— Пошёл ты! — беззлобно бросил мне рыжик.

Может, у них всё получится. Господи, что ж тогда произойдёт со мной на их свадьбе? Ладно, не то в моей голове, абсолютно не то!

— Так как зовут того парня? — достал я предпоследнюю сигарету. Который уже плюс — в "Далёвере" можно курить. Или нельзя, но за этим никто не следит.

— Театрала-то?

— Угу.

— Фамилия — Оттлон, а зовут... Пьер, Пьер, Петер! Точно, Петер!

— Петер Оттлон. Фантазёр, значит.

Моя задумчивость напугала Ганса значительно сильнее, чем я того хотел:

— Ты же не думаешь вот так завалиться к чуваку и попросить придумать, чем бы нам заняться этим летом?

— Думаешь, стоит обмануть и попросить совет на зиму?

— Нет, это бред какой-то. Знаешь, — серьёзно взглянул мне в глаза друг, — я не против заниматься целым летом какой-нибудь чушью, но не таким маршрутом.

И вот мы уже околачиваем двери Петера.

— Он точно здесь живёт? — я даже затрясся от нетерпения.

— А стал бы я тащиться с тобой через весь город, чтоб привести не туда? Конечно, он тут живёт!

Я кивнул, огляделся по сторонам — улица невозможно пустынная в это время суток. Потянулся было стучать, но тут мне понадобилось подстраховаться:

— Так, Ганс, а давай уговор?

— Зная тебя, я уже боюсь, — подбоченившись, почесал за затылком лучший друг. — Но да бог с тобой: что за уговор?

— Что он предложит, то и исполняем! Что бы он ни сказал!

— А если он скажет идти в задницу?

— Исключая афоризмы, — подумав, довёл я свой план до ума.

Протянутая рука станет для Ганса чем-то вроде красной тряпки. Да, у него логичнее расставлены шестерёнки в голове и он лучше понимает, что ему терять, но споры и уговоры — это святое настолько же, насколько и "Чувак, что отец Иисуса".

Короче говоря, я применил самое эффективное оружие против спортсмена: взял его на слабо.

Он охнул. Подумал, глядя на мою кисть. Сжал её своей пятернёй — я доволен. Не дав себя отпустить, постучал в дверь. Ганс, почувствовал, как подкатывают волны неладного, стал яростно вырывать руку.

И тут нам открыл паренёк. Из-за маленького роста и незрелых черт лица он показался мне школьником. Большие глаза... подведённые... уэ-э-э! Маленький нос, губы тонкие, словно их и нет, подбородок узкий. Волосы светлые, направлены лаком чётко в космос, в правом ухе серьга, хорошо ещё, что это всего-то маленькое серебряное колечко.

Белая рубашка и чёрные-чёрные брюки. В целом, можно было ожидать худшего, тем более что его так уж разрекламировали...

Он обвёл нас взглядом. Судя по настороженности и немного округлившимся зрачкам, он неслабо насторожился. От меня не укрылось, как он чуть отступил назад.

— Привет... — неуверенно начал он.

— Здорово! Ты Петер?

— Да.

— Сперва разбей, — предложил я ему наши сцепленные руки.

Несомненно, он не раз успел прокрутить в голове вопрос "Куда я попал?", но его ребро ладони, пусть и робко, но разделило наши пальцы. Петер предпочёл смотреть в сторону Ганса, который выглядит в парочке более разумным.

Настало время выкладывать карты на стол:

— Нам тебя посоветовали, как лучшего выдумщика заданий для фантов, — начал я.

— А, это вы, типа, заключили пари, но ещё не придумали какое? — немного, но расслабился тот.

— Почти. Значит, смотри, план таков: это лето мы хотим запомнить на всю жизнь, но идей у нас нет.

— План в том, что плана нет?

— То-то и оно, — как гвоздь в крышку гроба, с сарказмом шепнул Ганс.

Петер не смог разубедить себя в нашей невменяемости, поэтому на лице его так и застыла гримаса ожидания чего-то коварного и подлого. В ситуацию он так и не поверил:

— Я правильно вас понял, что вы пришли просить у меня совета, как провести лето?

— Точно, — я — сама серьёзность, насколько это выходит.

— И это не прикол такой?

— Не-а.

— И вас на это надоумило то, что я хорошо придумываю задания в фантах?

— Да.

— Ну, — вздохнул он, опустив взгляд, — для начала надо сказать, что вы — редкостные упорыши.

— Знаешь, Лен, — подал голос Ганс, — а мне сейчас с ним и спорить не хочется.

Театрал усмехнулся, причём как-то одним лицом — звуков почти и не издал. Зато оторвал левую руку от ручки двери и привалился к косяку, что хотя бы не грозит тем, что он быстро ретируется.

Он расслабился, а это говорит уже о том, что с ним можно иметь дело. А я, в свою очередь, вытащил руки из-за спины, перестав стоять в позе пионера.

— А на что вы там спорили? — хитро прищурился Петер. Доверять нам, это бесспорно, нельзя, так что надо прощупать почву.

— Да мы решили, что займёмся любой ерундой, что ты предложишь. Без возражений. Только нам бы поэпичнее.

— Чтоб на всё лето, а то этот, — Ганс махнул в мою сторону рукой, — будет таскать меня сюда каждую неделю.

— Поэпичнее, значится... без возражений... Если начистоту, у меня есть одна задумка, для которой как раз пригодятся такие сорвиголовы, как вы. Одно условие — я с вами.

Признаться, мне было отчего горько сморщиться, так как я и не допускал, что в эту хрень втянется кто-то ещё, тем более незнакомый. Я предполагал, что это будет история очень личная, куда вхожи разве что самые близкие...

С другой стороны, этот тип Петер — прекрасный перец в ядрёном салате.

Я молча посоветовался с лучшим другом, который с полным равнодушием кивнул. Ну, раз эта консервативная детина не имеет нот протеста, то дело верное.

— Лады, друг — протянул я руку в знак согласия. — Меня зовут Леонард.

— Ганс.

— А меня — Петер, но вы это уже знаете.

— Так что за идея? — сложно поверить, но Ганс проявляет взаправдашний интерес.

Приоткрыв рот, паренёк вытер губы двумя пальцами и набрал в грудь побольше воздуха. Меня обуяло внутреннее ликование: там томить можно лишь поистине грандиозной ересью!

И Петер меня не разочаровал:

— Слушайте, можете смеяться сколько хотите, но вы уже подписались, — его кисть с растопыренными пальцами заходила по горизонтали. — А идея вот в чём... Не, начну издалека: вы слышали когда-нибудь о Теодоре Киттельсене?

— Нет, — я ответил сразу, а не стал строить интеллектуала и делать вид, что вспоминаю.

— Ждите здесь.

Короткий жест указательным пальцем, и Петер скрылся в доме. Интриган чёртов, наверно, стоило не засыпать на его спектакле.

Ганс глухо засмеялся. Прикусывая губы, он медленно обернулся в мою сторону. Я долго ждал, когда ж он объяснит, в чём дело, но тот молча хихикал, пока его не поторопил шлепок тыльной стороной ладони по боку.

— Представь, что этот Киттельсен — борец за права геев...

— Твою мать, Ганс! Не чепуши — он, вроде, не из них, а всего-то стиляга. Блин... блин, Ганс, ты меня реально этой голубой историей запугал. Что ж нас ждёт...

— Вы уже подписались, — продолжил травлю друг. — Мне пригодятся такие сорвиголовы, как вы. Такие сладень...

— Умолкни ты! — вспылил я со смесью истинного страха и гомерического смеха.

И мы принялись тыкать друг в друга кулаки, причём с достаточной силой, чтобы со стороны это было похоже на драку. В ранние годы меня это бесило, потому что Ганс был в разы сильнее и лупил меня до синяков.

С возвращением Петера мы встали в позы невинных нашкодивших детишек.

Театрал протянул нам книгу, ознаменовав её одним словом:

— Вот.

Не старьё, но вид неважный: одноцветная обложка из времён дефицита художников и фотошопа, углы растрёпаны, на свету обнажаются глубокие борозды царапин, выпирают несколько вывалившихся листов. На сизой обложке белыми буквами написано "Теодор Киттельсен" (уже знакомы, здравствуйте), а под именем автора — "Тропа троллей".

Ганс решил взять томик в руки и полистать немного. Перед нами замельтешили чёрно-белые изображения, фотографии и много-много текста. В основном мы натыкаемся на каких-то фэнтезийных уродцев, каких-то колдуний и носатых толстяков, которые и есть тролли.

— Киттельсен — он писатель-фантаст? — оторвал я глаза от пожилых страниц.

— Нет, — Петер сложил руки на груди, — он учёный-криптозоолог.

— Криптозоолог — это который изучает вымерших рыб? — рискнул блеснуть эрудицией Ганс.

— Почему только рыб? Всех существ, считающихся несуществующими, сродни драконов, йети и Лох-Несского чудовища. Киттельсен же посвятил свою жизнь исследованию троллей, а эта книга — фактически, его дневник. Он описывает места, где, якобы, встречаются следы троллей, очевидцев, фольклор, аномалии, объясняемые местными как проказы троллей.

— Пока неясно... — вытянул я лицо.

— Так поясню: здесь Киттельсен описывает своё путешествие, начатое в Приуфлое. Он двинул оттуда на юг, дошёл до посёлка Дрёумстад, после чего развернулся и, сделав большой крюк через Ворно, вернулся обратно. Весь путь у него занял около двух месяцев. Мы живём немного южнее Приутфлое, так что можем практически повторить маршрут Киттельсена.

— И, я правильно понял, что мы пройдёмся с экскурсией по троллячим местам?

— Да, ты, Ганс, ты уловил суть.

Мы с товарищем переглянулись. Уж чёрт его знает, что увидел в моих глазах Ганс, в его я прочитал сожаление, что не предстоит бороться за права сексуальных меньшинств. В итоге он вернул книжонку Петеру и заржал не своим (кудахчущим таким) голосом.

Не замолкая, он развернулся и спустился по ступеням. На ходу бросил:

— Боже, подо что я подписался!

Он довольно бестактно пошёл прочь, оставив меня одного разруливать ситуацию. Надеюсь, моська у меня достаточно виноватая.

Петер, конечно, приуныл, но примиряюще пожал плечами и спокойно ответил:

— Ничего, я этого и ожидал.

— А я — нет. В смысле, про троллей... Так мы пойдём их искать?

— Да, если получится.

— Хорошо, — в бессилии протянул я. — Ну, мы же поклялись... Значит... а когда мы двинем?

— Чтоб вы не успели передумать, я бы двинул прямо завтра.

Завтра. Завтра — не лучший день браться за что-то этакое... когда бы это завтра ни было... Моё желание, исполнившись, дало по лицу достаточно неожиданно, чтобы я охренел от него.

И разве б я решился, не виси на мне две цепи: слово пацана и вкус приключения. Раз меня ввергло в шок, значит, меня-таки вывели за заборчик банальной предсказуемости. Бред, о котором невозможно будет вспоминать, оттого что можно помереть со смеху.

Вроде, то, что заказывали, так чего я боюсь?

— Ну, тогда по рукам!

Обменялись рукопожатиями второй раз за день. И тут Петер мотнул головой вниз по улице:

— А Ганс?

— Не, не отвертится. Он будет называть нас безмозглыми ослами всю дорогу, но идти будет, как миленький.

— Тогда завтра в девять. Где встретимся?

— В "Далёвере"? Он как раз в девять открывается.

— Лады. Соберитесь в дорогу. Пойдём через места людные — не в палатках ночевать, но всё-таки. До завтра.

— Лен, — я нагнал Ганса только в квартале от дома Петера, — охота на троллей — это, спору нет, оригинально, но для имбецилов! Да, все сверстники будут рассказывать, как оторвались на даче Олина — это скучно, обыденно, но нормально!

— Ганс, мой друг, обещание уже дано. Мы будем жариться на сковородках Люцифера, если нарушим его. Кстати, а Люцифер — он тоже Чувак?

— Нет, я зову его Падлой.

На меня вдруг попёр высокий дядя, совершенно не желающий отойти в сторону. Чтобы увернуться от пешехода трамвайного типа, мне пришлось исполнить обводку баскетболистам на зависть. Тот словно и мира не замечает — на моё мнение о нём даже не обернулся.

Ганс продолжает пародировать грозовую тучу:

— Это... да святые угодники! Нас же будут дразнить даже первоши! Зачем так гробить свою жизнь?

— Повторяю: мы уже не можем...

— Да я знаю, — не дослушал рыжеволосый. — Мог бы отказаться — не жаловался бы.

Жаль, что его не уберегает простое такое словечко "наплевать". Я вот удачно себя обманываю, что мне наплевать на последствия!

— Так когда мы начнём?

— Завтра...

— Чёрт, — устало выдавил из недр себя Ганс. — Вот прямо завтра?

— В девять часов мы должны собраться у "Далёвера".

— Чёрт. А я так хотел вздремнуть до полудня. Нет, уже в девять придётся тащить рюкзак... И мы на все два месяца?

— Даже не думай! В крайнем случае — три недели. Я больше не вынесу.

Самый разгар дня. Солнце светит. Приятная прохлада. Гансу до всего этого нет дела. Понимаю. Я, по большому счёту, втянул его в клубок дистиллированного безумия. Боюсь, когда он начнёт замечать плюсы, пройдёт много времени. Очень много времени.

Спасает природная толстокожесть Ганса: он не нытик, не неженка, не истерик. На него можно положиться.

— Как твои родители? — я сунул в зубы последнюю сигарету и выкинул пустую пачку. — Не будут против?

— Если не говорить про троллей, — усмехнулся Ганс. Меня несказанно обрадовало, что он нашёл в себе силы шутить. — А твои?

— Да мои, вроде как, думают, что я давно женат. Они меня не контролируют, ничего не запрещают. Знают, что их пацан не накосячит.

— Так ведь он накосячил! — с наигранным упрёком произнёс лучший друг.

За это сразу получил дружеский тычок.

Мы решили всё как следует обдумать в парке, до которого от дома Петера как раз недалеко. Забираться глубоко не стали, приземлившись на первой же скамейке. Ганс в своём стиле развалился, заняв место троих — я скромно пристроился с краю.

Место отличное: спину прикрывает плотная стена клёнов, а впереди предстал взору мерцающий блин пруда, похожий на растёкшееся расплавленное стекло. Погода летняя, но не такая уж и жаркая, чтобы согнать в воду десятков пять жителей (в пруду разрешено резвиться без ограничений).

Окурок предательски оттолкнулся от края урны и прыгнул за её пределы. Под собственные ругательства я полез подбирать чёртов мусор. Воспитание никогда не было моей ахиллесовой пятой.

— Как думаешь, этот Петер правда верит в троллей?

— Что? — вопрос Ганса застал меня врасплох. — А, ты про троллей. Как сказать, редко попрёшься через сотню миль за троллями, в которых не веришь. По-моему, Йохана с его рассудком слукавила.

— А нам расхлёбывать.

— Да брось! Он же не буйный. И что толку от его... увлечённости? Постоим за спиной, когда он будет про троллей спрашивать, с видом, будто мы готовим доклад о фольклоре. Нам подскажут, каких блаженных навестить. Посидим у них, попьём чаю, послушаем, как вон та здоровая глыба ещё вчера была троллем, но утром окаменела! — воспроизведённый мною кривой старческий голос заставил друга улыбнуться.

Не к слову будет сказано, но ещё в школе меня втянули в творческую группу, где я долгое время только носил декорации да сидел за аппаратурой, а в последние годы внезапно стал старушкой Гретой, звездой комедийных постановок. В первую очередь зрителям нравился мой ломаный охающий говор.

Люблю эту страницу своей жизни: когда нужно рассказать что-нибудь уморительное о себе, сразу вспоминается старушка Грета. Удобно заводить знакомства.

— А если Петер потащит нас в лес с неделю караулить какую-нибудь пещеру, где точно сидит тролль?

— Возьмёшь его под мышку и потащишь внутрь, чтоб время не тратить. Нападёт тролль — бросишь Петера, он-то, скорее всего, медленнее бегает. Короче, относись к этим троллям как к поводу, а целью будет просто прошвырнуться по провинции, повидать чудиков, похлестать грог с бородатыми сельчанами и их пышнотелыми дочурками!

— Последнее — не для меня, а так... меня это почти заинтересовало.

— Зря ты отказываешься от дочурок — мы Йохане не расскажем...

— Да иди ты! — мне почти не больно прилетело сумкой. Радует, что такие, как мы с Гансом, в них ничего толком не носим.

Мы для виду обменялись ударами, но стоило применить ноги, как оба мы остались с грязными штанинами. Пришлось бороться с бурыми пятнами.

Есть ещё дела поважнее:

— Так, я, значит, возьму фотоаппарат, а ты захвати диктофон — не зря ж я его тебе подарил.

Да, на Дни Рождения мы обмениваемся редкостной ерундятиной.

— А заряжать как? — усомнился Ганс.

— Ну, — развёл я руками, — там, конечно, глушь, но не на лошадях же они до сих пор ездят и дровами запасаются. Электричество с батарейками найдём.

— Тогда придётся ещё расчехлить наши заначки, как думаешь?

— Не исключено...

— А как иначе ты протянешь на чужбине? Там, где есть электричество, уже не особо ведутся на деревянные бусы, Лен. Ты, кстати, особо не тратился?

На первых курсах мы нашли хорошую работёнку в магазинчике рыболовных снастей. Проработали там два года (исключая, как раз, летние сезоны, когда хозяин обязан давать нам принудительный отпуск и брать на подработку своих племянников). Мы, если честно, не в обиде, так как не для того лето и создано.

В скряжничестве владельца тоже не обвинишь — заначки у каждого из нас солидные, потому как тратить мы умеем... Или просто вовремя оказываемся там, где пахнет халявой.

Между прочим, тот самый легендарный Олин — сын богатенького хозяина фитнесс-клуба, так что на его даче всё бесплатное от воздуха до икры. Нет, до икры он не доводит траты отцовских денег, просто к слову пришлось.

— Не, мои миллионы в порядке. Потратим побольше на грог.

— Ты хоть знаешь, что такое грог? Трындишь о нём...

— Грог — это... ну, горячее... во всех смыслах.

— Всё с Вами ясно, Леонард. Ладно, пойдём на чёртово колесо лечиться.

Ганс называет это лечением. Громко сказано, но у него боязнь высоты. Не паника и истерика уже на втором этаже, но чувствует он себя неуютно. Вычитал в интернете, что с этим можно справиться, если много и часто кататься на чёртовом колесе.

Этим и занимаемся, нередко наворачивая по пять-шесть кругов зараз. Опять замёрзну...

Глава 3

Неизвестный

В предыдущей серии "Сыграем в мафию": у него здесь неплохо... ...Приветствую от лица Адама Ренджилла... ...Так Вы выйдете к нам?... ...Собираетесь выводить Мафию на новый уровень?... ...Мафия сегодня будет представлена всего одним человеком... ...А теперь ночь наступает — город засыпает... ...звук выстрела.

Тёмный экран. Новая серия.

Свет вспыхнул, электричество словно вылилось из ламп и ударило ветвистыми молниями! Сперва люди заметались в тесных клетках стульев, не веря в услышанное, но со временем им удалось осознать чудовищность произошедшего. В центре замедляет вращение револьвер, на одном из стульев распласталась мёртвая Зебра. Голова упала так, что шляпка закрывает кошмар пулевого отверстия. Кровь, заливающая чёрный костюм, не даёт надежд молящимся об ошибке, о жестоком розыгрыше, но не убийстве.

У женщин на такие случаи припасён крик, у мужчин — матершина. Ими игроки и воспользовались. Многие, особенно те, кто сидел близко к Зебре, повскакивали со своих мест. Кондор второпях грохнулся на четвереньки и в этой позе отскочил до самой стены.

Наплевав на интеллигентность, Рысь склонилась направо, чувствуя подступающую рвоту. У медведя начался нервный тик.

— Матерь Господня! — мерзко завизжала Пиранья. — Матерь Господня! Матерь Господня!

— Что это ещё такое? — пожалуй, единственная сохранила здравость рассудка Барракуда. — Господин ведущий, это что же, мы играем насмерть? Я не понимаю, как можно!

— Её убили! Убили! Нас всех перебьют! — свалилась в бездну истерик Черепаха.

— Сука, ты заткнёшься? — не зная, что ещё делать, принялся орать на блондинку Дикобраз. Его пальцы с чудовищной силой вонзились в короткие волосы.

Держа дистанцию с трупом, тринадцать посаженных в банку пауков продолжали кричать, ругаться, бороться с напавшей немотой, трястись и пытаться хоть до кого-то докричаться.

И тут динамики проявили свою тёмную сторону: после Чайковского они окатили комнату непереносимым звоном, гудящим в самом сознании. Плетью погонщика он стеганул игроков, заставил закрыть уши руками и сжаться в надежде уберечься от звуков самого дьявола.

Но пощада наступила сразу после тишины. Сыгравший роль судейского молотка, звон исчез до следующего взрыва беспорядка. Игроки уже молча принялись отстраняться от трупа.

— Прошу занять свои места, — дохнул холодом голос Адама.

Надломленная воля людей послушалась, люди потянулись к стульям. Разве что мужчины не пожелали садиться по соседству с мёртвым телом.

— Дикобраз, Кондор и Летучая мышь, — буквально взревел, возмущённый непослушанием, ведущий, — немедленно займите свои места!

Это подействовало, правда, Кондор, особенно впечатлённый гибелью женщины, тёрся у стула дольше остальных. Ведущий решил этим воспользоваться:

— Коль уж вам не сидится, мистер Кондор, подойдите, пожалуйста, к Зебре. Живее!

Вопль Адама Ренджилла заставил мужчину вздрогнуть. Тот с огромной неохотой двинулся мелкими шажками к трупу, тяжело дыша и обильно потея. Ему понадобилось значительное время, чтобы добраться до убитой.

— Достаньте её карту и покажите всем. Крышка открыта.

Неестественно заламывая руки, дабы обогнуть женщину, Кондор дотянулся до застеклённого углубления, рывком открыл крышку и выдернул карту, тотчас отпрыгнув подальше. Рука с картонкой взметнулась вверх, мужчина обвёл игроков взглядом.

Сам он ознакомился с белой картой последним.

— Мирный житель, — объявил ведущий уже спокойнее. — Спасибо, мистер Кондор. Теперь положите карту поближе к Зебре и займите своё место. Да скорее Вы!

Закончив отыгрывать роль мальчика на побегушках, Кондор тяжело грохнулся на своё место. Естественно, его взгляд, как и взгляды многих, постоянно прыгал на Зебру. Сердца у всех не на месте.

Яркий лампы высвечивают каждый угол, но менее мрачной комната от этого не стала.

— Кстати говоря, день наступает — город просыпается. Думаю, эту фразу вам можно и не говорить: когда пробуждаться, вы и так поймёте.

— Вы — мерзкий убийца, отпустите нас! — взвыла Барракуда. Она единственная, кто сохранил боевой настрой. Даже строивший из себя дона Карлеоно Медведь сжался перепуганным щенком.

— Не смейте называть ведущего мерзким убийцей! Вы даже не представляете, чем рискуете!

— Мы сообщим на Вас в полицию!

Адам Ренджилл умолк, а когда его голос вернулся, он оказался пропитан спокойствием:

— Следите за моими словами: у меня в усадьбе находится устройство, глушащее все сигналы, что только существуют в природе. Отсюда вы не сможете позвонить, не сможете послать письмо, не сможете послать гонца. Единственная ваша возможность сообщить в полицию — это закончить игру и выбраться отсюда. В случае победы я вас честно отпущу.

— Тогда мы разметём это место на камни! — спустил с цепей свою деревенскую ярость Дикобраз. — Думаете, запутали нас, и мы не сможем найти вашу усадьбу?

— Боюсь, это будет бессмысленно.

Подзадоренные возмущением товарищей, стали роптать и другие игроки. Громче всех загомонила Пантера:

— Ваши связи Вам не помогут! Мы найдём способы вас посадить! Слышите? Не вздумайте даже мысли допустить, что останетесь безнаказанным!

Что-то подобное начали верещать и остальные. Медведь с Лягушкой вспомнили, что и своими связями могут похвастаться, Анаконда стала вопить обзывательства в адрес ведущего, а Пиранья стала обещать личное мщение.

Адаму всё это надоело, и вместо его молчания заговорил чудовищный звон. У него прекрасно получается налаживать тишину и порядок. Прижав людей к столешнице, он стих через минуту. Игроки почувствовали себя прокрученными через мясорубку.

И эффектный голос ведущего, тонко высекающий искры, тронул ободранные уши:

— Я могу разве что оставить это без внимания. Скоро сами поймёте почему. Итак, дамы и господа, я уточню правила: игрок, выбранный мафией или судом граждан, будет убит. Как вы видите, на столе лежит револьвер. Мадам Барракуда, к Вам он лежит ближе всех, возьмите его.

Ближе всех... эта фраза выстрелила, привлекая внимание игроков... Та самая убийца? Или ведущий намеренно склоняет их так думать.

Та, понимая, к чему всё идёт, с трудом сглотнула толстый ком и протянула руку к оружию. Её пальцы на секунду затряслись, но она силой воли подавила эту слабость. Такие женщины, как она, всю жизнь посвящают войне со своими слабостями.

— Проверьте барабан.

— Я не умею обращаться с оружием.

Медведь, словно подсёк зубастую рыбину, незаметно потряс кулачком под столом — Лягушка скосил глаза, глядя на сей жест.

— Мистер Дикобраз, Вы в состоянии сладить со Смитом и Вессеном?

— Да, господин ведущий, — пробасил присмиревший здоровяк.

— Мадам Барракуда, передайте револьвер мистеру Дикобразу. Спасибо. Прошу Вас.

Ловко сработав толстыми пальцами, бывалый стрелок выкинул барабан, взглянув на пять пустых ячеек. Вытащив стреляную гильзу, он нахмурившись пуще обычного, раскрутил магазин и с характерным щелчком засадил его на место. После этого опустил оружие на столешницу и окружил его локтями.

— Прекрасный экземпляр, господин ведущий, — себе под нос похвалил он револьвер.

— Благодарю, мистер Дикобраз. На центр стола, прошу Вас.

Здоровяк послушно двинул оружие.

— Спасибо. Как вы поняли, патронов к оружию нет — они будут по одному выдаваться на случаи казни осуждённого и мафии во время ночного убийства. Предупреждаю сразу, казнить друг друга вы будете сами.

Холодок пробежался меж рёбер собравшихся. Каждый представил, как ему уже через час предстоит пустить пулю в лоб менее удачному товарищу. Или получить её...

— Да, мистер Слон, вы как-то спрашивали о награде, — ехидно завещал голос Адама. — Остаться в живых, как вам награда? Ею даже делиться не придётся — каждый получит сполна.

Весельчак со времени убийства, кажется, так и не поднял взгляда. Поражённый, он обхватил голову, совсем перестав интересоваться происходящим вокруг.

— Мистер Слон, Вы с нами?

— Да, я... я...

— Поскорее приходите в себя. Я же продолжу с правилами. Мафия, как я уже говорил, представлен одним человеком и я даже могу назвать его имя — Адам Ренджилл.

— Несложно было догадаться, — с незатухающей злобой бросила Анаконда.

— Вы правы, мисс. В этот самый момент я сижу с вами за столом и играю роль мафии. Карта мне попала не случайно — всё подстроено. Понятное дело, сейчас вы слышите не мой голос — я поверенный, говорящий от лица своего хозяина. Надеюсь, вам очевидно, что и полом, и возрастом, и характером я могу сильно отличаться от хозяина. Можете быть уверены только в одном: я не Зебра.

— Я могу в этом убедиться?

С запозданием, но почти все обернулись на Лягушку, высказавшего странную идею. В замешательстве оказался даже сам ведущий.

— Что, простите?

— Просто, с картой вы могли быть нечестны, а Зебра находится в таком положении, что шляпка закрывает отверстие от пули. Не исключено, что она жива, просто... загримирована.

— Удивительная теория, мистер Лягушка. Что ж, хочу ещё раз повторить, — голос поверенного стал набухать от недовольства, — что мухлевать и обманывать вас я не собираюсь! Чёрная карта на самом деле лежит под моим стеклом, я на самом деле сижу с вами, волнуюсь, пытаюсь запутать и честно обыграть. Но если Вам неймётся...

— Спасибо, господин ведущий.

Седовласый джентльмен поднялся, заодно воспользовавшись моментом, чтобы ослабить галстук. Пройдя за спинами двух игроков, он подошёл к первой и единственной пока жертве и неторопливо приподнял поле её шляпки. Добравшись до жуткого пулевого отверстия, он охнул от омерзенья и поспешил закрыть роковую дырку.

И тут же заспешил на своё место.

— Я ошибся, прошу прощения, если кому-то это показалось кощунством.

— Это было Ваше право, — спокойно отнёсся к недоверию Лягушки ведущий. — Зато вы все теперь должны понять, почему меня не пугает ваша полиция: если кто-то отсюда уйдёт победителем, я буду убит, а если проведу всех, то доносить на меня будет некому. По-моему, чудесный баланс.

— А если мы не станем играть по вашим правилам? — разгневалась Барракуда.

— Будете игнорировать правила, нарушать их и так далее — я пущу в комнату ядовитый газ, который убьёт вас за считанные секунды. Себе же я вколол противоядие, которое позволит добраться до потайного противогаза и выжить. Поверьте, я собрал здесь не только энтузиастов, но и боевых, напористых личностей. Уверен, никто не пожелает просто сложить руки и умереть — вы будете играть. Надеюсь, адреналин сделает эту игру незабываемой. А теперь освободите комнату: в вашем распоряжении первый этаж и час времени, чтобы определиться, кого вы обвините в убийстве. Через час вы должны вернуться, уже окончательно определившись. Мы же пока приберёмся.

Речь о теле и о впечатлительности Рыси. Та первой вскочила и двинулась к выходу. За ней потянулись и остальные.

— Чушь! Чушь какая-то! — выкрикнул Кондор собравшимся в баре.

Группа из восьми игроков направилась тушить эмоции спиртами. Дамы ещё изображали порядок, в то время как мужчины уселись прямо на стойку и принялись пить из горла.

— Чушь! Это просто чушь!

Никто, кроме Кондора, не хотел говорить, а из того слова так и лились. Первое, что он сделал при выходе из зала для игры, это сорвал с себя пиджак и втоптал его в пол. Успев закатать только один рукав, он первым кинулся к водке.

Очередной его крупный глоток не оставил равнодушной Пиранью:

— Ты бы так сильно не налегал...

— Меня всего колотит! Не знаю, как себя унять! Её убили прямо у меня под боком!

Тут он сменил хват на бутылке, и та, плескаясь содержимым, полетела через бар, разбившись о большую деревянную скульптуру льва. Стоящее на дыбах животное получило точно в разинутую пасть. Звон стекла заставил сильно сморщится Рысь, грозно посмотревшую на дебошира.

Тот только выдохнул и занялся вторым рукавом. Летучая мышь, сидящий поблизости, толкнул Кондора локтём:

— Как, полегчало?

— Ага, — кивнул тот, — немного.

Субтильный очкарик взял маленькую бутылку с текилой и повторил бросок товарища. От второго стеклянного взрыва Рысь уже подпрыгнула на стуле. Вот чьи нервы совсем плохи.

Уперев взгляд в деревянного льва, Летучая мышь безвольно повесил руки и почти перестал моргать.

— А мне что-то совсем не полегчало, — снял он очки и нацепил их на макушку.

Слабым, но искренним смехом его поддержал Слон. Рукокрылый растянул улыбку и благодарно кивнул.

— Нам надо обсудить, кого же мы считаем мафией, — подала голос Анаконда, спрятавшаяся за столиком в самом углу. — Может, лучше собраться всем вместе.

— Да я уже знаю, кто мафия, — буркнул злобно Медведь. — Чего тут обсуждать? Это Барракуда.

— Это ты, брат, пальцем в небо.

Услышав несогласие, подхмелевший Медведь подорвался с места, но так и не бросился на Слона. Тот с заметным испугом отпрянул. Рыси, похоже, слова лысого коротышки показались очень интересными — она вытянула лицо и обратилась во внимание:

— Как Вы до этого дошли?

Медведь обернулся, взглянув на медноволосую женщину, как ни идиотку.

— Я что, один здесь соображаю? Да эта были самые нелепые попытки отвести от себя подозрение: сперва высчитывает в уме, сколько мы будем играть, а потом — нет-нет, Адам Ренджилл считал всё это на калькуляторе, Барракуда точно не он! Затем она ещё и не умеет обращаться с револьвером — нет-нет, стрелял кто угодно, кроме неё! Если вы на это повелись, мне вас жаль.

Судорожно поправив бабочку, коротышка запахнул пиджак и быстрыми шагами направился прочь. На полпути ему пришлось вернуться за бутылкой. Настырно ища встречи взглядами с каждым присутствующим, он покинул бар.

Слон, что ближе всех к выходу, готов поклясться, что коротышка бросил ему что-то обидное.

С уходом Медведя, оставшиеся долго молчали. Их осталось семеро: Анаконда, Кондор, Летучая мышь, Лягушка, Пиранья, Рысь, Слон. Все без исключения потеряли лица, разве что Летучая мышь с Лягушкой постарались лучше остальных загримироваться равнодушием.

Мужчины почти поголовно избавились от галстуков и расстегнули пиджаки. Волосы Пираньи перешли от состояния причёски к венику — та и сама не вспомнит, когда успела растрепать их.

Молчание, наполненное лишь прихлёбыванием спиртного, нарушил Слон:

— Я совсем не доверяю Медведю. Сомневаюсь, что Барракуда — мафия.

— Как знать, она похожа на человека, который впахивал всю жизнь на такие хоромы, — уже почти закончив с рукавом, спрыгнул со стойки Кондор. — Если начистоту, ты больше походишь на того, кто бы всё это пропил за неделю. Без обид, это я к тому, что ты точно не мафия. Ты, Дикобраз и, пожалуй черепаха, показались мне слишком натуральным оболтусами, чтобы организовать эту игру.

— Слушай, честно, спасибо! Хочу, чтоб все знали: я — мирный житель! Мирный, хорошо?

— А мне кажется, ты слишком много болтал с ведущим, — хмурой кошкой накинулась на увальня Рысь. — Как со знакомым.

— То ты в оба уха слушала, как обвиняют Барракуду, то кидаешься на Слона, — ввязалась в разговор Пиранья. — Всё равно кого, лишь бы тебя не подозревали?

— Закрыла бы ты рот, малолетняя дурочка!

— Стоп, женщины! — хлопнул по столешнице Летучая мышь.

Понимая, что сил грохнуть от души доходяге не хватает, его поддержал своей мужицкой ладонью Кондор. Обратив внимание на грохот, спорщики кое-как остепенились.

— В самом деле, господа! — остроносый мужчина решил взять на себя роль лидера. — Мы же профессионалы, мастера, а вы ведёте себя, как в первый раз играете! Ор, ругань, пытаетесь потопить друг друга!

— Кондор прав, убийство Зебры нас дезориентировало, — блеснув спокойствием, произнёс Лягушка.

— А с чего вы взяли, что Адам Ренджилл ждёт от нас чего-то иного? — взъерошила шерсть Рысь. — Может, ему то и нужно, чтоб мы присмирели и плясали под его дудку. Медведь обвинил Барракуду, а, может, он прав? Или он — мафия? Или Слон, косящий под дурачка? Или Кондор? Или Летучая мышь? Что таращишься, красоточка? Ты тоже можешь быть мафией!

— Как и ты! — не осталась в долгу Анаконда.

— О том и речь! Вы тут делитесь своими догадками, но они не ценнее, чем верёвка на виселице.

— Пусть не так агрессивно, но я солидарен с Рысью, — потянулся за новой бутылкой Летучая мышь. — Цена ошибки высока и подвоха нужно ждать в любую секунду. Давайте иначе...

— Нам нужны факты, — греша жутко неровным дыханием, произнесла Пиранья.

— Да, давайте попытаемся вспомнить что-нибудь ценное.

Не похоже, что Слон всё это время слушал остальных, поскольку в его уст свалилось не в тему:

— Засветить бы свои карты, но он и это предусмотрел... или она.

— По-моему, Вы слишком большой акцент сделали на слове "она", — недовольно пробурчала Рысь.

— Мы снова отвлекаемся! — Пиранья рубанула воздух ребром ладони. — Давайте факты. Так, начнём с револьвера. Никто не замечал оружия у кого-нибудь? Может, торчало под одеждой?

— Да, я помню, как наш самовлюблённый шатен доставал его и любовался, — поддел неудачный вопрос Лягушка. — Это не годится, мисс. Надо обсуждать только то, что видели все.

Неожиданно Пиранья поднялась со стула, достала из клатча записную книжку с ручкой и принялась что-то чертить. Окружающие потянулись поближе. На квадратном листке появилась кривоватая окружность стола с обозначением игроков. Это всего лишь кружки с буквами, тот, что с буквой "З" перечёркнут.

— Так, — заговорила, не отрываясь от работы, Пиранья, — револьвер вращался, когда включили свет. Значит, мафия вытянулся, положил его в центре и раскрутил.

— Я не обратил внимания, — внося ненужные сомнения, сказал Слон, — он точно вращался?

Из оставшихся пятерых игроков четверо подтвердили, что видели вращение револьвера.

— Ближе всех оружие остановилось у Барракуды.

— Сомневаюсь, что это что-то доказывает, — покачал головой Летучая Мышь, отчего его очки упали на нос. — У револьвера ось вращения и центр тяжести не совпадают — его могло швырять по всему столу.

— А как насчёт выстрела? — аж вскрикнула от, как ей показалось, гениальности догадки Анаконда. — Вы же видели рану?

Лягушка, к которому она обратилась, нервно облизал губы:

— Точно меж глаз.

— Да, — внимательно вгляделась в свои каракули Пиранья, — на рисунке это незаметно, но я сидела точно напротив Зебры.

— Получается, что удобнее всего было стрелять ещё Пантере, Пингвину, Рыси и Слону, — пробежалась по кружкам с буквами Анаконда.

— Ребята, Слон — точно не мафия, — как родного брата, защищает толстяка Кондор.

— Мы собираем факты — пока не обвиняем никого.

Признаваясь в лишних принятых литрах, остроносый отвесил седовласому некоординированный кивок. Тот разочаровано возвёл глаза к потолку.

— Возможность произвести выстрел была у любого, — вертит свою пластинку Анаконда. — Мафия мог растянуться на столе, почти лёжа, выстрелить и тут же бросить револьвер в центре.

— Слишком сложно, — недоверчиво произнесла Пиранья.

— По сравнению со всем остальным... — привлёк к себе внимание Слон. — А вам не приходило в голову, что стрелял он в полной темноте?

— Да, это тоже занятно, — подумав какое-то время, выдал Летучая мышь. — Может, мы не заметили какие-нибудь ориентиры?

— Но каким тогда образом у него вышло попадание прямо в голову? — грубости в голосе Рыси меньше не становится.

— Точно меж глаз, — как заклинание, пробормотал уже во второй раз Лягушка.

Со своей теорией подоспел Слон. Он сделал крупный глоток из бутылки с ромом и, сморщившись, еле прокряхтел:

— У него должен быть ПНВ.

— Что ещё за ПНВ? — устала стоять над записной книжкой Анаконда и плюхнулась на стул позади себя.

— Прибор ночного видения. Он много места не занимает, но, тем не менее, его надо где-то прятать.

— Да, — решил развить свою старую шутку Лягушка, — Пингвин, когда любовался стволом, ещё и мерил ПНВ.

— Я имел в виду, что прятать где-то в той комнате. Носить с собой — слишком опасно, он не такой дурак. А с Пингвином у тебя смешно получается.

Пока мужчины, улыбаясь (большей частью нервно), поднимали бутылки, Пиранья черкнула ещё какие-то записи в записную книжку.

— Факты-факты... Что ещё? — нервно выпалила она.

— Не знаю, имеет ли это значение, но в колонне я ехал в первой машине, — сознался Летучая мышь.

— А это кто-то может подтвердить? — раскинув руки в стороны, Кондор пробежался взглядом по людям, никак на его вопрос не отреагировавшим. — Тогда это нельзя считать фактом.

— Насчёт Зебры, — сосредоточенно уставилась в пустоту Анаконда, — кто-нибудь запомнил, где была её машина?

Снова ответил Кондор, но всё с тем же скепсисом:

— По соседству с моей, но это было примерно в центре, в первом ряду. Опять же, вряд ли кто-то это подтвердит. Разве что Медведь — мы с ним встретились взглядами, когда выходили. Поискать его?

— Не думаю, тем более что связи между порядком машин и порядком убийств почти наверняка не будет, — принялась Пиранья отбивать такт щелчками ручки. — Ты же об этом думала, Анаконда?

Та, так и не выйдя из задумчивого транса, кивнула. Бродя в лабиринтах размышлений, группа зашла в очередной тупик. Новое направление вдруг припомнил Лягушка:

— Я обнаружил замаскированную дверь, — привлекая к себе внимание, поднял он два пальца вверх.

Все только молча посмотрели на него, не разумея, что из этого может следовать. Пиранья же зафиксировала и эту скромную подсказку. Затем у неё непроизвольно вырвалось:

— Да, Адам — совсем не дурак.

— Что это ты его защищаешь? — расплескалась желчью Рысь.

— Это я себе комплимент отвешиваю! — взорвалась растрёпанная девчонка. — У меня, кстати, появилась задумка застрелить одну тварь в следующем ходу!

— Как ты меня назвала, малолетняя сучка? Чтоб ты знала...

— Дамы, успокойтесь! — выкрикнул, что было сил, Летучая мышь.

— ...я тебя уничтожу, — не подумала обращать внимания на попытки их разнять Рысь. -У тебя совсем нет мозгов, раз ты даже не соображаешь, кому переходишь дорогу!

— Я перехожу дорогу пожилой блюющей стерве!

С этими словами Пиранья закрыла записную книжку и поспешила вон из бара. Кондор решил двинуть за девушкой, чтоб успокоить, остальные только лишь проводили взглядами.

Долго на месте не усидела и Рысь, метнувшаяся прочь, что примечательно — с изрядным запасом спиртного. Оставшиеся переглянулись и решили, что на этом попытки вычислить мафию можно прекратить. Хотя бы на время.

Пингвин шатался по усадьбе, обмозговывая случившееся. Признаться, в первые десять минут, он просто забился в самый укромный уголок и боролся со слезами. Ему было абсолютно плевать на Зебру, но он не мог избавиться от терзающей его мысли, что ему отвратительна несправедливость, случившаяся с ней.

Но, в большей степени, он понимает, что эта несправедливость шастает за его спиной. А разве он волен как-то на неё повлиять? Всего один взгляд, одна мысль, и он будет мёртв. Мёртв не потому, что был плох, что был невнимателен и рассеян, что мало старался, а потому что судьба тупая и припизднутая!

Всего одно гарантирует ему жизнь — вот прямо сейчас найти мафию. А он не знает! Эти люди не выдавали себя, а то, что они делали вне игрового стола, не имеет значения! Его вынуждают тыкать пальцем в небо и надеяться, что ответный тычок не угодит в него.

Его звали играть в Мафию, а не в русскую рулетку! Так же нечестно!

Он свернул в попавший на глаза дверной проём, оказавшись в просторной гостиной. Потолок держат несколько десятков деревянных колонн, что по периметру. Они покрыты резьбой и увиты ползучими растениями. Под потолком подвешена конструкция, сплошь уставленная горшками, с которых свешиваются длинные лапы тропической зелени.

Цветы и кустарники — они заполняют эту комнату (как и все, впрочем, но здесь плотнее). Меж них ютятся угловатые вытянутые человечки, сделанные африканскими мастерами. Люди застыли в таких позах, что и не сообразишь, чем таким они занимаются.

На дальней стене висит панно, выполненное из пёстрых перьев чуть ли не сотни птиц с вкраплениями узоров из бисера, разумеется, деревянного, созданного руками экзотических аборигенов.

Птицы. Пингвин сразу вспомнил своё прозвище, напомнившее о детских обидах, когда он таскал объёмное брюхо.

Даже без этого, Пингвин — явно недоброжелательное прозвище. А этот козёл обещал, что раздаёт их случайно.

И тут чуть скрипнуло плетёное кресло — из-за его громадной спинки показалась старушка с пучком на затылке. Она укрылась здесь, сев перед вялым пламенем камина. От неожиданности Пингвин вздрогнул, а следом пришла лёгкая злость на эту женщину. Могла бы не пугать.

Как же её? Барракуда, точно.

— Барракуда, да? Хотелось уединиться? — неторопливо, как он всегда говорит, произнёс Пингвин.

— Вроде того, молодой человек.

Она не приглашала, но шатен пристроился на кресле рядом. Из-за спинки кресла видна только часть лица Барракуды. Она сосредоточена или пытается быть таковой. Скорее измученная, усталая, отчего морщины набирают краски, становятся заметнее и гаже.

Пингвину стало неприятно смотреть на это лицо, но и отвести взгляд не получается.

Он заставил себя развалиться на кресле, устроиться поудобнее. Сделать вид, что расслаблен. Как будто в этом есть большой смысл.

— Надеюсь, — прошептала Барракуда спустя столько минут молчания, — Вы плакали.

— Что? Что значит "надеетесь"?

— У Вас красные глаза. И, если Вы не наркоман и не аллергик, Вы плакали.

— Я не наркоман. Вы всё наше поколение считаете наркоманами и тупицами, но я не такой! У меня есть работа, хорошая, высокооплачиваемая работа, перспективная. И меня туда не отец посадил.

— Редкость, — обернула Барракуда к Пингвину голову и с уважением кивнула. — Опять же, если Вы не врёте. А большие мастера в Мафии — обязательно блистательные лгуны. В общем-то, в этом нет ничего плохого.

— По Вашему тону не скажешь, — вопреки стараниям, напряжение шатена вылилось в стиснувших подлокотники пальцах и подавшейся вперёд голове. — Можете хоть в лицо меня обозвать никудышным наркоманом и брехуном — это всего лишь слова озлобленной старости.

— Вы — никудышный наркоман и брехун, — не моргнув глазом, произнесла Барракуда.

Слова, что Пингвин не ожидал, слабо выражают его состояние. Странным образом эта престарелая дама не отличается мнением относительно него от других людей её поколения, но вместе с тем она не пытается ему что-то доказать, а провоцируемый спор нужен ей не больше, чем снег кактусу.

Это заставило Пингвина отпрянуть назад, плотно давшись спиной о спинку кресла. Барракуда перевела взгляд на меланхоличное пламя. Оно-то и занимает главенствующее место в её голове, потому как одним наблюдением касательно него она и решила поделиться:

— Огонь на газу. Досадно, я всё больше разочаровываюсь во владельце этой усадьбы: камин не настоящий, на стене висит шкура тигра, тогда как все статуэтки в доме африканские. Опять же, вон те орхидеи растут только в Южной Америке.

— Владелец может быть... просто любителем, но не знатоком. Я вот коллекционирую вина, но сомелье из меня никудышный.

— Готова спорить, именно поэтому ваш дом не напоминает один большой винный погреб.

— Это верно.

Следующий вопрос был очевидным, но странным образом Пингвин оказался к нему не готов:

— У Вас есть догадки, кто мафия, молодой человек?

Она намеренно поддалась гипнозу огня, вперилась взглядом в его ритмичные танцы. Голос её дрогнул, незаметно, но только не для внимательного игрока. Пингвину показалось, что за такие проявления слабости эта ржавая, но всё же железная леди, станет себя сильно бичевать.

— Я не знаю, я просто растерян. Он заставляет меня делать невозможное!

— Только спокойнее, — почувствовала Барракуда, как в баритоне парня забулькали слёзы.

Судорожный вздох, и Пингвину стало лучше.

— Так же ведь в Мафию не играют. Не наставляют на тебя дуло пистолета и кричат, чтоб ты тут же решил головоломку. В Мафии должны быть случайные жертвы, должны быть ложно обвинённые. Только с помощью них можно строить хоть какие-то догадки. Поэтому и никаких турниров и чемпионатов по этой игре не будет никогда, потому что слишком многие станут проигравшими статистами, чтоб везучим достался шанс играть.

Барракуда не ответила, и парень продолжил одно за одним выплёвывать слова:

— И смерть здесь — это слишком несправедливо! Зебру убили только за то, что она приехала! У неё не было ни шанса спастись! Её просто застрелили, чтоб мы полюбовались на её труп и начали соображать... вернее, чтоб мы убили ни за что ещё уйму народа! Ни за что! И меня могли убить вот так ни за что!

Вопреки стараниям, мужественности Пингвину не хватило, чтобы не намочить лицо.

— Понимаю, молодой человек. Я уже знаю, что скоро ни за что убьют меня.

— Вас? — в два движения шатен вытер глаза и нос. — Это из-за револьвера? Но это же самая настоящая глупость! Это разве что-то доказывает?

— Вы же видели этих людей. Адам решил, что страх заставит их думать на пределе возможного, а получилось, что те в панике стали играть, как безумцы. Станут, вернее сказать. Почти беспочвенные обвинения, игра "кто кого перекричит", а затем они станут всем скопом кого-либо топить по принципу "лишь бы не меня". Револьвер был ближе всего ко мне, а то, что я не умею с ним управляться, многие расценят как уловку. Меня просто удобнее всего потопить.

— Я бы не хотел, чтобы мафией объявили Вас.

— Бросьте, Вы бы сказали это каждому игроку по очереди, окажись они с Вами один на один.

— Серьёзно! — от переизбытка чувств Пингвин подался вперёд, заговорил быстрее и даже принялся размахивать собранными вместе пальцами. — Я видел тех, кто готов бездумно обвинять всех подряд. Медведь, например.

— Он уже собирает против меня заговор, поздно Вы про него вспомнили.

Пингвина разозлило это смирение, что захотелось кричать. Только слов он не нашёл. Ему словно в лицо плюнули и сказали, что смерти — это нормально, это правильно, и делать с этим ничего не надо.

Но ярость ушла в никуда. Просто развеялась, как зря поднятая пыль. Пингвин растерялся, запутался в том, что хотел сказать, поэтому следующая фраза прозвучала как-то сама собой:

— А Вы? Кого Вы подозреваете?

— Может, это странно, но я подозреваю Лягушку.

— Подождите, — Пингвин так и не запомнил толком всех участников игры, — это тот интеллигент лет сорока, у которого ещё губы лиловые?

— Да, он самый.

Почему-то шатен был уверен, что причин сделать такой вывод Барракуда не назовёт, поэтому не стал и настаивать. Он обратился взглядом на пламя, пытаясь постигнуть его обаяние. Расслабляет.

И уже вечность спустя он высказал-таки своё мнение насчёт подозрений пожилой собеседницы:

— В самом деле, странно...

Дикобраз услышал, как открылась дверь, а затем за спиной застучали по кафелю шаги. Он оглянулся из-за плеча, увидев, как из-за угла выбегает Лягушка, дышащий тяжело и ступающий нетвёрдо.

Обменявшись со здоровяком взглядом, он пристроился справа у писсуара. Дикобраз уже почти закончил.

— Дьявол, — удовлетворённо, с облегчением прошептал седовласый. — А ты быстро туалет нашёл?

— Ну да, я его ещё до начала приметил. Только сперва ошибся: зашёл в женский. Хорошо, там никого не оказалось.

— А я минут пять по этажу петли наворачивал.

Дикобраз издал финальный вжик ширинкой и боком поплёлся к раковинам. С жидким мылом не поскромничал. Зафырчала вода из крана.

— Где был? — спросил Лягушонок, надолго занятый выпитым недавно спиртным. — Мы тебя не видели.

— Ходил, вспоминал, — пожал плечами здоровяк. — А вы вместе, что ли, собрались?

— Ну да, в баре.

— Об этом почти догадался.

— Что, так сильно несёт? — ухмыльнулся седовласый.

— Да. Много вас там было?

Бородач как раз завершил мытьё рук и набрал себе целый клок бумажных полотенец. У раковины его эстафету подхватил Лягушка. Первым делом он осмотрел свои щёки с подбородком:

— Давно не брился, — шепнул он сам себе. А теперь уже Дикобразу. — Да, нас сперва во... да, восемь было. Потом Медведь быстро ушёл.

— Который? Волосатый? — амбал с богатырской удалью швырнул использованные полотенца в урну.

— Нет, волосатый — Слон. А Медведь — коротышка, — Лягушка показал примерный рост лысого очкарика.

Дикобраз привалился плечом к перегородке меж кабинками и сложил руки на груди. Пиджак на нём напряг швы, потому как одежда малость не по росту.

— Ага, вспомнил, — закивал тот. — И чем занимались, помимо попойки? Обсуждали личность мафии?

— Именно что, — Лягушка закончил с мытьём рук и принялся с дотошностью изучать каждый миллиметр своего лица.

— И как?

К бумажным полотенцам седеющий менеджер не привык — на работе исправно рычат сушки. Осталось привести галстук в порядок. Цвет червонного золота — редкая расцветка, а зря, потому как с белыми рубашками — шик.

— Ну, — Лягушка обернулся и упёрся руками в раковину, — быстро пришли к выводу, что любые рассуждения слушать опасно, потому что каждый может оказаться убийцей, и каждый может врать. Так что стали собирать факты.

— Факты, значит.

— Да, Пиранья... ммм, девчонка такая говорливая с каштановыми волосами, достала блокнот и стала записывать.

У Дикобраз ни единый мускул не дрогнул, словно сказанное было бестолковым трёпом. Где-то секунды три он буравил собеседника, пока не выдал со всё тем же непоколебимым лицом:

— И много фактов собрали?

— Мало на самом деле. Определили, что для хорошего попадания в лоб, было бы неплохо сидеть точно напротив убитой, а это Пантера, Пингвин, Пиранья, Рысь и Слон, также решили, что убийце необходим был прибор ночного видения. Ещё вспомнили, что я отыскал потайную дверь. Наверно, это всё.

Лягушка оттолкнулся от раковины и принялся расхаживать по туалету, разминая руки.

— Мягко говоря, негусто. Так вы и не решили, за кого будете голосовать?

— Нет. Женщины рассорились, и мы свернули заседание.

— А Медведь... или Слон, путаю их... в общем, коротышка лысый носился по усадьбе напевая, что Барракуда попалась.

— Да, это он и нам пытался доказать.

— Сомневаюсь я. Да и мало всего случилось, чтоб так уверенно заявлять.

— Хорошо бы, больше ничего не случалось, — задумчиво высказал Лягушка.

— Не спорю, но и не думаю, что мы подберёмся к ублюдку прежде, чем он положит половину.

Мужчины какое-то время помолчали. Седовласый успел поправить "Паркер" в кармане и вооружиться ещё одним полотенцем для борьбы с обнаруженным мокрым пятном на рукаве.

— Меня беспокоит наш низкорослый очкарик, — пробасил, якобы в воздух, бородатый.

— А что он?

— Понимаешь... мы же можем на "ты"? Так вот, он сеет беспорядки, давит на людей, не желает рассуждать логически. Смотрел фильм "Мгла"? Вот он может стать кем-то вроде той сумасшедшей, запудрит людям мозги и станет очень опасен.

— Возможно, тем более, что людей, готовых его слушать, хватает. Я не уверен в Рыси, в Черепахе, да и наш нарцисс Пингвин тоже не ахти какой надёжный. Я правильно понимаю, что ты предлагаешь вынести его?

Дикобраз пожал плечами с равнодушием, не свойственным людям, решающим вопрос жизни и смерти. И от этого Лягушке стало неприятно. Отойдя от кабинок, здоровяк пояснил:

— Всё равно придётся идти наугад. Лучше устранить опасного диктатора, чем вменяемого игрока.

— Ты же его не знаешь. Так о нём говорить...

— Хорошо, давай ту девчёнку-веселушку замочим. Разве лучше?

— Нет, — Лягушка подобру отвернулся. — Пойми, я согласен, что Медведь — редкостный говнюк, что от него могут быть неприятности вагонами. Просто ты так легко об этом говоришь...

— Нас мочат, люто и хладнокровно. Чего уж резину тянуть? Я так рассуждаю: догадок у меня нет, — Дикобраз отмёл что-то в воздухе рукой, — у вас тоже. Значит, надо их ждать, убивать тех, кого менее всего жалко, и ждать, что мафия как можно быстрее себя выдаст. Вот так жёстко.

Эти слова стали чуть ли не заклинанием — свет резко потускнел, стало на редкость хреново видно. Дикобраз сразу же нахмурился.

Из динамиков, которыми оказалась усеяна вся усадьба, раздался голос ведущего:

— Осталось десять минут до суда.

Бородач оторвал взгляд от потолка и посмотрел чётко на Лягушку. Лёгкими кивками убеждая в своей правоте, он решил спросить прямо:

— Так что?

— Это хоть какой-то план. Соберём сговор против него?

— Да, надо наверняка. Сколько с тобой было людей, которым ты доверяешь?

— Сейчас... Анаконда, Пиранья, Слон, Кондор и Летучая мышь.

— Летучая мышь? — скривил губы Дикобраз.

— А что не так с ним?

— Он очки часто поправляет. Так, обычно, делают те, кто их не носит постоянно. А зачем просто так напяливать? Вопрос хороший... Ладно, неважно. Если всех собрать, семь человек — уже большинство. Пойдём, надо им ещё всю задумку объяснить.

Когда наступила пора собираться на первое голосование, усадьба практически погрузилась во тьму, вернулся эффект дрожащих, как огонёк свечи, лампочек, включилось тихое ненавязчивое звуковое оформление в стиле ночных джунглей.

Игроки вернулись в жуткую комнату. Мужчины почти поголовно расстегнули пиджаки, а Кондор так и вовсе выбросил его. Пиранья немного поработала над взъерошенными волосами. Все максимально напряжены и бесшумны.

В игровом зале прибрали: лужу рвоты вытерли, кровь исчезла со стола и стула. Вот только тело Зебры не исчезло — оно оказалось усажено на своё место, обёрнутое белой тканью. Труп в саване заставил вернувшихся вздрогнуть, а Кондор перепугался его больше, чем без белой тряпицы. Даже накаченный этанолом он долго заставлял себя сесть.

В центре стола револьвер, аккуратно направленный дулом на мёртвую Зебру. Кто-то из девушек охнул. Проследив за её протянутой рукой, игроки разглядели то, что так поразило девушку — карта покойной, закреплённая в районе её лба. Белая сторона вымазана кровью.

— Я приветствую вас на первом заседании суда, — не давая игрокам отойти от потрясения, начал ведущий. — Можете покончить со мной прямо сейчас и быть свободными. Если получиться. Хочу сказать, что мне несколько неприятно видеть некоторых из вас выпившими. В ваших же интересах иметь трезвую голову, мне же всё равно.

— Господин ведущий, можно спросить? — раздался глухой голос Пантеры.

— Да, разумеется.

— Почему тело Зебры всё ещё здесь?

— Хороший вопрос, — заиграла красками роковая речь. — Мне показалось, что вид мёртвого тела пробудит в вас чувство вины. То есть, так вы, надеюсь, ответственнее подойдёте к грядущему суду. Будете бездумно убивать невиновных — последствия станут кошмарить вас до конца игры.

— Изверг, — затупленным копьём ненависти кольнула Барракуда.

Но поверенному Адама Ренджилла показалось излишним реагировать на это обвинение. Мысли его понеслись дальше к предстоящему действу:

— Итак, небольшие организационные вопросы: никаких обсуждений, я только называю игроков согласно очереди, а вы голосуете против них поднятием руки. Суд заканчивается только после прохождения всего круга. Голосовать обязаны все. Если кто-то решит, что в варварстве принимать участия не должен, я просто застрелю его в следующую же ночь. Бойкот устроят несколько человек — пущу газ. Всё просто. И мне бы хотелось услышать тишину в зале. Всё ясно? Тогда начнём... Мисс Черепаха, Вы совсем плохо выглядите. Уверены, что определились?

— Да, господин ведущий, — приобняв себя, блондинка раскачивается на стуле.

— Дело Ваше... Что ж, кто против Анаконды?

Пару секунд среди игроков никто не поднял руки. Но тут Черепаха, оббежав глазами по кругу, выкинула тонкую ручонку вверх и поспешила поскорее убрать. Осуждённая соседка с пониманием, хоть и не без обиды, посмотрела на неё.

Блондинка решила просто слить голос. Судя по тону, ведущему это пришлось не по душе:

— Один голос. Против Барракуды?

Рук оказалось на порядок больше: руки подняли Медведь, Пантера, Рысь и, как ни странно, Анаконда. Лысый коротышка, недовольный малым числом проголосовавших, оглядел собравшихся как предателей.

— Четыре голоса. Против Дикобраза?

Мафии в здоровяке никто не заподозрил.

— Никого. Против Кондора?

Тот тоже не сыскал недоброжелателей.

— Никого. Против Летучей мыши? — ведущий сделал совсем маленькую паузу. — Снова никого. Против Лягушки?

Руки подняли двое: Барракуда уверено проголосовала против седовласого, в то время как Пингвин робко ей вторил, пряча глаза. Лягушка, понимая, что такова игра, безразлично пожал плечами.

— Два голоса. Против Медведя?

Дикобраз вскинул руку ещё до того, как ведущий закончил фразу. Цепной реакцией за ним последовали Кондор, Пиранья, Лягушка, Слон и Летучая мышь. Ладони низкорослого очкарика жахнули о столешницу, а сам он вскочил с места.

— Вы с ума сошли, крети...

Адов перезвон скрутил горлопана, как и всех остальных. Адам беспощадно вдарил раскалывающим голову звуком на максимум, пресекая малейшее нарушение порядка. Это продолжалось очень долго.

Наконец грянула сладостная тишина. Голос ведущего оброс сталью, но он подчёркнуто не обратил внимания на случившееся:

— Шесть голосов. Так как все проголосовали, могу констатировать, что против Пантеры — никого, против Пингвина — никого, против Пираньи — никого, против Рыси — никого...

— Это безумие, что вы...

Выкрики обречённого Медведя Адам и во второй раз вылечил тем же лекарством. У Черепахи от звуковых атак потекли слёзы.

— Против Слона — никого, против Черепахи — никого. Игроки назвали мафией Вас, Медведь.

— Это ошибка! Как можно так тупо просрать очевидную мафию? Это же Барракуда, а не я! Кретины, Дегенераты!

— Закрой свой рот! — не хуже гудящего звона сработал ведущий. — Я требовал порядка! Требовал уважения друг к другу! Ещё одно правило — никакого последнего слова!

Медведь всё-таки замолк и принялся елозить на стуле, царапая подлокотники ногтями. Лягушка скосил глаза и напрягся, готовый принять меры, если коротышка что-нибудь выкинет.

— Нам нужен палач, — объявил, приходя в себя, ведущий. — Для начала я спрошу о добровольцах.

Пять мучительных секунд прошли в тишине, волнуемой разве что шепотками Медведя. Решимость нашёл в себе Дикобраз. Он поднялся и зычно произнёс:

— Я мог бы, господин ведущий.

— Ты! Это ты всё подстроил! Вы в сговоре! — заерепенился в полный голос очкарик, но на него уже перестали обращать внимание.

— Отлично, мистер Дикобраз. Прошу, возьмите револьвер.

Громадная ручища сграбастала оружие. Смит и Вессон, что так понравился бородачу.

— Справа от Вас сейф, — продолжил ведущий, — подойдите и наберите шесть, шесть, три, семь.

Пока палач-доброволец отправился пикать кнопками сейфа, Медведь разразился тирадой:

— Тупоголовые! Это же очевидно: Барракуда с Дикобразом в сговоре! Вас обманули — мафии две! Эти чёртовы скоты заставляют вас плясать под свою дудку! Что, неужели мозгов не хватило? Что за идиотизм? Что вы делаете?

— В сейфе патрон, как Вы видите. Вставьте в барабан и убейте Медведя.

Дикобраз сноровисто вставил патрон в ячейку, выдохнул в усы и вставил барабан на место. Взведя ударный механизм, он заставил одновременно патрон встать в ствол и заткнуться обречённого. Вид грозной решимости амбала оставил его без сил.

Когда палач широкими шагами вернулся к своему месту и вскинул оружие, почти все с охами отвернулись. Лягушка отстранился от Медведя, опасаясь и брызг крови, и шального попадания. Но он не мог отвернуть: в этом убийстве он принял самое активное участие.

Надо, как бы, разделить ту кровь, что попадёт на руки Дикобразу.

Нервно дёрнув бабочку, Медведь вдруг вскочил, вытянулся в струнку, крепко прижав сжатые кулаки к бёдрам, и закричал:

— Давай, скот, покажи себя!

Вопль не выбил здоровяка из строя — гром выстрела ошпарил людей, взвизгнувших в едином порыве. Лягушка видел, как тело коротышки бросает на стул. Его голова оказалась цела — Дикобраз решил стрелять в сердце.

Начались те же вопли и беспокойства, что и при первом убийстве, но настолько тихо, чтобы не раздражать ведущего. До ушей донёсся чей-то плач...

У Дикобраза словно руку свело: он долго не мог её опустить, а затем ещё криволапо бросил револьвер в центр стола. Затем тяжело сел на место. Пальцы правой руки впились в бороду.

— Благодарю, мистер Дикобраз. Это было непросто, я знаю. Теперь нам нужна помощь... Мистер Лягушка, Вы же не откажете мне в небольшой просьбе?

— Да, господин ведущий, а что от меня требуется?

— Боже! — раздражённо затянул поверенный. — Надо достать карту мистера Медведя, забыли уже? Соберитесь же, крышка уже открыта.

Лягушка, сильно торопясь от волнения, подошёл к окровавленному телу и потянулся к его карте под стеклом. В момент касания картонки ему показалось, что убийство могло быть не зря. Но на той стороне чёрного прямоугольника оказался белый цвет.

Мужчина прикрыл глаза с досады и продемонстрировал карту игрокам. Лишь Пиранья зло ударила кулаком по столу — остальные не особо верили, что Медведь и есть убийца.

— Мирный житель. Благодарю, мистер Лягушка, присаживайтесь. Вы, господа, ошиблись. Ошибся и мистер Медведь, но лишь в том, что предположил наличие двух мафиози. Я был с вами честен: кроме меня плохишей за столом нет. Хорошенько подумайте и дайте нам полчаса на уборку. И не надо бояться.

Глава 4

Свод путевых правил

— Я уж подумал, что вы меня кинете, — вместо приветствия бросил Петер.

Он встретил нас, развалившись на стуле. Рядом баул не по росту для худого и узкоплечего театрала. В дорогу он собрался в мешковатых штанах цвета хаки и чёрной толстовке, из-под которой выглядывает майка с японским гибридом коллажа, абстракции и взрыва на фабрике краски. Японский он только потому, что единственными понятными деталями оказались иероглифы. И, вроде, они японские...

Ганс обернулся в любимые тёмные джинсы с тремя цепями у кармана и бессменную спортивную куртку, синюю с жёлтым. Её истинный спортсмен носит третий год кряду, решив, вероятно, воспользоваться тем, что больше расти не будет.

На мне болтаются широкие джинсы, которые даже туго затянутый ремень нормально не удерживает, футболка с яростно вопящими скелетами-металлистами и бежевая летняя куртка а-ля сафари.

Когда мы подошли ближе, Петер взвалил на плечи солидную ношу. Мы обошлись рюкзаками попроще и поменьше. Я так и вовсе взял братский (что ему летом делать с рюкзаком?), благо по нему не скажешь, что он детский.

— До девяти ещё пять минут, а ты уже начинаешь панику? — сверился я с часами. — Здорово, Петер.

— Леонард, Ганс, — обменялся он с нами рукопожатиями.

— Куда такой гуж? — неловко поправил лямку своего рюкзачка Ганс.

— Я взял с собой спальный мешок, подумал, что в ночлежках можно будет сэкономить и брать двуспальные номера.

— Башка, Петер! — одобрил я и показал большой палец.

— Ещё по мелочи всего. Я взял фотоаппарат.

— А ты, Лен, взял свой? — спросил Ганс.

— Нет, забыл.

— Даёшь, вчера только договаривались, — рассеянно брякнул Ганс. Он оглядывается по сторонам, и разговор ему не так уж и интересен.

— Насчёт диктофона мы тоже договаривались. Взял?

— Запамятовал.

Петер странно прыснул, больше похоже на смесь кряканья и кашля. На лице растянулась улыбка, стиляга покачал головой. Я даже как-то расслабился: если этот парень способен смеяться, то проблем у нас вообще не возникнет.

— А ты разбираешься в фотографии? — спросил я паренька. — Лично я снимать не умею совсем.

— Я тоже — кнопку-то могу нажать, но так, чтоб красиво получилось... Так что, идём?

— Погоди, — аж затрясся от нетерпения Ганс.

Мне уже понятно, кого дожидается малолетний ловелас. "Далёвер" открывается ровно в девять... персонал должен уже в полном составе быть на рабочем месте.

— Чего ждать-то? — безрезультатно попытался уточнить Петер у Ганса.

Пришлось мне нашёптывать объяснение, вплотную подобравшись к нашему новому товарищу:

— Ты Йохану знаешь? Здесь в кафе работает.

— Знаю, но мы не общались толком. Она его девушка?

— Тише! — исказился я лукавством. — Они не в месте, но у одного из них это в ближайших планах.

И мы немного подождали. Совсем немного, потому что Петер быстро начал капризничать и рваться по тропе Киттельсена. Слава богу, не проболтался насчёт Йоханы. Ганс, разумеется, не такой дурак, чтоб думать, что мы и не подозреваем, но смущать его было бы неправильным.

Порой мне кажется, что я слишком щепетилен с друзьями.

Не успел манерный член троицы слишком уж разозлиться на пустые ожидания, как в поле зрения появилась нужная работница кафе. Ганс тут же предложил идти... ну, как идти... нас-то он прогнал, сказал, что нагонит, а сам остался дожидаться своей ненаглядной.

Всегда тянет на тонкий смешок, когда сталкиваюсь с неловкими попытками друга кадриться, но в этот раз всё иначе. Громко сказано, но чувствую себя отцом, чей сын делает всё, как надо. Не думал, что он сегодня так воспользуется моментом. Сказать по правде, Ганс робок настолько, что с девушками у него получается неуклюже. Мне он говорил, что считает для себя отношения с Йоханой невозможными, что он не соответствует и весь из себя так плох. Зря он так.

У меня на это табу, а вот Петер бесстыже пялится из-за плеча. Тут и я не удержался, заметив, как Ганс передаёт что-то Йохане. Затем они прощаются, и рыжий сердцеед пускается бегом догонять нас.

Стоило ему поравняться, Петер довольно бестактно врубает:

— А что ты ей подарил?

Ганс запыхался, поэтому ответил не сразу:

— Это тебя не касается.

— Слушай, чего ты так с ним? — попридержал я товарища.

— При чём здесь он? Тебя, Лен, это тоже не касается!

— Лады — я пойду сам спрошу.

Реакция у Ганса — ягуар обзавидуется: схватил меня за лямку рюкзака и не дал даже довершить разворота. Швырнул дальше по улице, прибавив:

— Давайте уже пойдём, а то столько времени...

— Как ты быстро насчёт...

— Я тебя не перебивал, — резко, но беззлобно пресёк возражения Петера Ганс.

— Пока вы спорите...

Но спортсмен не дал мне и со второй попытки изобразить поход к Йохане. На сей раз просто обхватил обеими руками и стал толкать перед собой. Готов спорить, он столь ревностно будет охранять тайну разговора с девушкой, что и за сотню километров от дома будет так реагировать на угрозу пойти выведать всё у Йоханы.

Тем веселее будет идти.

Петер тянуть не стал и авансом назвал нас идиотами. Ганс аж опешил от такой дерзости — будь он готов, стиляга бы уже получил в ухо. Я же лишь усмехнулся, чем дал товарищу понять, что всё в порядке.

Это меня больше всего и беспокоит. Не дай бог Петеру с Гансом не сойтись характерами.

Вместо гудков звучит бодрая песня стиля фолк, хотя, на мой взгляд, стопроцентное кантри. Карин поставила мелодию по моей просьбе. Специально уточнял, чтоб не будить её зря: оказывается, и у нас, и в Испании один часовой пояс.

Наконец Карин ответила на звонок:

— Доброе утро, радость моя! — произнёс я тотчас. — Как у вас там, в Испании?

Послышалось недовольное покашливание, хоть и шутливое.

— Конечно, безумно рада тебя слышать, Лен, но я сейчас в Италии.

— Я так и спросил: в Италии! Ты меня невнимательно слушаешь!

— Вечно у тебя отговорок, как китайцев.

— Всё время думал, ты меня за это и полюбила, а тут вдруг критика! Извини, я, в самом деле, напутал. Очень стыжусь.

— Ох, разве я тебя не постоянно прощаю? А что насчёт твоего вопроса, то здесь просто замечательно! Остановились в Амальфи, если тебе это о чём-то говорит.

— А тебе это о чём-то говорит лишь потому, что вы там остановились.

— Ха, ну, типа того. Море, кстати говоря, не впечатляет.

— Потому что это не Испания.

— Возможно, Лен, возможно. Зато тут рестораны такие! Я так вкусно ела последний раз у бабушки! Честное слово, что у нас рестораны — то только называются итальянскими, а по кухне и рядом не стоят!

— Ну, насчёт ресторанов я как-то и не сомневался. А как там с парнями?

Карин заливисто посмеялась — смех не самый привычный, слишком тоненький, да ещё и обладательница его зачастую смеётся подолгу. И когда-то меня это раздражало! Дурак же я был.

— Рекомендую бояться. Тут можно головой не двигать — всё равно взгляд на красавца попадёт. Можно даже глаза закрыть, а хоть одного Аполлона увидишь.

— Не старайся — мне чужда ревность, — уколол я девушку.

На самом деле, это не совсем так. Действительно, до определённой поры я совершенно равнодушен, например, когда Карин целуют в щёку друзья, когда её обнимают и тому подобное. В редкие случаи, когда у меня уверенности нет, что-то превращает меня в безумного Отелло.

Вот такие у меня крайности касательно ревности. Жаль, что девушки ревность любят, особенно ту отсутствующую у меня золотую середину.

— Так, а сколько из них уже катали тебя на Феррари? — продолжил я лёгкую издёвку.

— Ммм, я помню шестерых, но в пьяном состоянии я могла забыть ещё дюжину...

— Не так много для недели в Италии.

— Недели? Я думала, ты про сегодняшний день.

Тут я заржал так, что Петер с Гансом на меня дико покосились. Даже какие-то две дамы-собачницы, шедшие навстречу, недобро сощурились.

— Ты же пошутила, что пьёшь? — спросил я в разы серьёзнее.

— Честное слово, солнце моё, ни капли.

Алкоголь делает с Карин страшное. Вернее, делал те оба раза, когда её чудом уговорили плеснуть в себя стаканчик. Так-то у неё с зелёным змием разговор короткий, при этом не помню, чтоб она пыталась кого-то отговорить от этой дряни. Карин к горячительному относится равнодушно, пока он не приближается к её губам.

И когда она вставляет в свою речь вымышленные рассказы о своих пьянках, я порядочно напрягаюсь.

— Ты там как? — нарушила она мою тревожную задумчивость.

— О, я... ну, ты не поверишь... — я, помнится, вчера репетировал, как расскажу о своём внезапном приключении, но с ходу сбился. — Значит, мы тут с Гансом и Петером... Они тебе привет передают! Петер — это который в театре постановщик... ну, у него ещё все краской вымазанные бегали.

— А, тот самый, — в голосе её много удивления. — Вы теперь с ним друзья? Не ожидала.

— Как сказать, мы дружим меньше суток... но не в этом изюминка. Он нам, так сказать, предложил вариант самого незабываемого лета в нашей жизни.

— Учитывая, что про него говорят...

— Нет, Карин он не гей, — поторопился я парировать мысль.

Сказал я слишком громко, так что приступ стыда вынудил меня прятать глаза от новоиспечённого товарища. Уж не знаю, как он после таких слов посмотрел на меня.

— Тогда что он вам предложил? — хохотнула Карин.

— Как бы сказать... Мы с одной стороны идём в поход...

— А с другой?

— А с другой сложно объяснить, — замялся я. — Мы собираемся искать троллей.

— Молодой человек, прекратите баловаться и верните трубку Леонарду.

— Нет, это я совершенно серьёзно, — засмеялся я. — То есть, мы не рассчитываем их найти, просто...

— Просто вам совершенно нечего делать.

Я согласно закивал, словно Карин способна увидеть сей жест.

— Вы действительно идёте за троллями или не хочешь мне правду говорить?

— Перефразируя твой вопрос, я лгун или дурак?

— Да, так тоже можно, — спокойным тоном подтвердила Катрин.

Взгляд упал на Ганса с Петером, словно я ожидаю от них поддержки. Но тут уж, как ни юли, я один на один со своей девушкой.

— Тогда дурак.

Повисла недолгая пауза.

— Я стану внимательнее к парням на Феррари, — ехидно поддела она меня.

— Ты столько можешь потерять.

— И не говори. Ганс тоже в это впутался?

— Он был больше всех рад, — скосил я взгляд на товарища — тот всё понял и недовольно отмахнулся.

— Почему у него не вышло отговорить тебя?

— Сам в шоке. Наверно, потянул рациональную мышцу.

— У тебя-то такой вовсе нет.

— Не поспоришь.

— Ладно, спасибо, что позвонил. Если тролли не отнимут у тебя телефон, звони ещё. Будь там осторожен.

— С этим-то проблем не будет. Удачного отдыха! Люблю тебя!

— А я уже сомневаюсь, — съехидничала Карин.

Я самодовольно посмеялся и положил трубку. В конце концов, Карин выбрала меня именно из-за того, что среди серой массы я оказался единственным цветным персонажем. Я умею её удивлять, бываю нестандартным, но не перегибаю палку. По крайней мере, мне всегда так казалось.

Мы миновали очередной перекрёсток, где нас чуть не сбил велосипедист. Эти ребята вообще редко соблюдают правила (я о правилах приличия, а не движения). На той стороне дороги Петер решил завести разговор:

— Твоя девушка?

— Да, — немногословно, но с гордостью ответил я.

— Она, по-моему, не обрадовалась нашей затее.

— Интересно, с чего вдруг? — сыронизировал Ганс.

Петер смехом дал понять, что не обиделся уколу.

— Нет, моя меня только поддержала. Правда, она тоже увлечена зыбкими материями. Короче, вы бы сказали, что мы — два сапога пара. Сейчас, к примеру, она изучает тантризм.

Ганс покосился на новоиспечённого друга:

— Это ещё что такое?

— Какое-то течение в индуизме, — пожал плечами Петер, — всякие медитации, йога, мантры, янтры... Это бог весть что за чушь, скажу я вам.

— Даже для тебя перебор?

— Бросьте ребята, я далеко не такой чудак, каким кажусь.

— Не-не-не, у нас и в мыслях не было, — пошутил Ганс.

Наконец мы добрались до улицы, так сказать, ведущей прочь из города. Стоит пройти пять кварталов, как город неожиданно кончится, уступая место диким зелёным далям.

Предчувствуя скорый выход на маршрут, Петер поправил рюкзак и произнёс:

— Думаю, нам надо выработать путевые правила.

— Это ещё зачем? — недоумевая, спросил я.

— У нас же серьёзное мероприятие. И достаточно долгое. Чтобы оно не погрязло в хаосе, нужно выработать правила.

— Хорошая мысль, — охотно подхватил Ганс. — Правило первое: на закорках друг друга не возим.

— Нормально, Ганс, я, вообще-то, всю дорогу так собирался передвигаться. Не принимай на свой счёт, изредка буду пересаживаться на Петера.

Утончённый паренёк сделал шаг в сторону.

— Я поддерживаю правило Ганса.

— Успели сговориться?

— Петер просто смекнул, что я попусту предлагать не стану.

— Ладно, убедили. Значит, на закорках не возим. Надо это записать где-то.

— Запомним, — отмахнулся Петер. — А у меня есть правило второе: на общественном транспорте не ездим, можно пользоваться только автостопом.

Ганс недовольно хмыкнул.

— Без общественного транспорта мы ноги в кровь сотрём, — бросил он. — Не уверен, что это толковая идея.

— Мы всё равно потащимся сквозь захолустья — там и не ходят автобусы.

— А если ехать зайцем? — выдвинул предложение я.

— Нет, так тоже не годится.

— А если угнать автобус?

— Тем более.

— А если купить автобус?

— У нас нет денег.

— А если украсть деньги и купить на них автобус?

— Нет.

— А если украсть деньги, купить автобус, подарить его кому-нибудь и уже с ним поехать автостопом?

Петер вскинул брови, поражаясь моей фантазии и той бесполезности, с которой я её проявил. Тут ещё подключился Ганс:

— По-моему, так можно, что скажешь?

— Хорошо, так можно, — осторожно ответил ухоженный блондин.

— Значит, правило второе: ездим только автостопом, — резюмировал Петер. — Третье...

— Погоди, пусть Лен придумает.

— А... в смысле...

— Мы с тобой уже по правилу придумали, — разъяснил Ганс, — пусть тогда уж каждый по очереди предлагает.

— Ладно, идея толковая. Предлагай, Лен.

— Всё, что угодно можно называть?

— Да, кроме отмены первого правила, — невозмутимо ответил Ганс.

Мы посмеялись.

— Тогда давайте так: ни один тролль не должен пострадать.

— Лен, — устало бросил мой лучший друг, — если даже мы найдём хоть одного тролля, они же чёртовы великаны! Как ты навредишь чёртову великану?

— Я ведь окажусь в опасности, и, спасая свою никчёмную шкуру, могу вытворить бог знамо что.

— Лен прав, — поддержал меня Петер, — мы не должны причинять ущерб троллям и не должны подвергать троллей опасности.

— Да, нельзя навлекать на троллей браконьеров, ломать их дома, воровать их детей...

— А так хотелось украсть маленького тролля, — почесал затылок Ганс.

— Отставить иронию: если пустить дело на поток, маленькие тролли станут популярнее мопсов.

— Хорошо, Лен, но давай ты больше не будешь сочинять правила.

— Нормальное правило, глобальное. Я задумываюсь о палеонтологии, пацифизме и мировом балансе. А ты думаешь только о своих плечах.

Ганс дружески толкнул меня, в который раз убеждаясь, что я любую свою блажь буду отстаивать до конца. И ладно бы я просто обозначал защиту — у меня находится таланта преуспеть.

Попытка пихнуть товарища в ответ не удалась, потому как Ганс слишком ловок, что даже под шутливые толчки не подставляется. Его и со спины непросто бывает подловить.

— Что насчёт четвёртого правила, Петер? — спросил тот, не выпуская меня из виду и держа дистанцию.

— Передумывать запрещено.

— Идём до самого конца? — бросил я, зачем-то щёлкнув пальцами. — Не знаю, по-моему, слишком суровое правило.

Испугавшись, что может лишиться напарников, Петер нахмурился и весь сжался.

— Мы, вроде как, изначально договаривались, что не отступимся. Был же такой разговор?

— Правильнее будет уточнить, куда же нам брести, — сказал Ганс.

— Сейчас...

Петер ловким движением скинул рюкзак на тротуар и погрузился в боковой карман. Оглядевшись, он решил отойти к ближайшей скамейке, на которую тотчас полетело припасённое добро. Мы собрались вокруг, терпеливо дожидаясь, чем же таким похвастается набриолиненный турист.

Оказалась обычная карта.

— Смотрите, — разложил Петер карту на скамейке и встал перед ней на колени, — у Кительсена все места, где он отметил встречу людей с троллями, расположены на одном маршруте. В точности этот маршрут мы повторить не сможем, но если двинем на восток, то скоро попадём на него и сможем пройтись по большей части деревень. Всего на нашем пути будет восемь поселений, а последнее — Дрёумстад. Общая протяжённость — пятьсот...

— Лучше не говори, а то мы откажемся принимать четвёртое правило, — пробубнил Ганс.

— Не так уж и много. В день будем проходить километров тридцать... плюс автостопом... будет не трудно, я думаю.

И он свернул карту. Собирая вещи, Петер как-то сжался, словно решил, что мы вот-вот развернёмся и двинем по домам.

— Как там насчёт четвёртого правила? — спросил Петер, вскидывая рюкзак на плечи.

— Согласны, конечно, — поспешил я развеять опасения паренька.

И мы продолжили путь.

— Только надо придумать исключения, — предложил я.

— Ага, — согласился Ганс, — если ты умер, заболел и умер, или тебя убили, до Дрёумстада можно не идти.

— А если воскреснешь?

— Не, тогда уж будь добр идти до конца.

— Но ты же уже умирал. Я правильно понял, что учитывается процесс, а не результат?

— Тогда убедил.

— Дискуссионный же я мастер. Так, теперь снова твоё правило, Ганс.

— Пусть запрещено спрашивать друг друга, верим ли мы в троллей.

— По-моему, этот вопрос достаточно принципиальный, — заспорил Петер.

Верю ли я в троллей? Мифические горные гиганты, превращающиеся в камень с первыми лучами солнца. Их существование абсолютно нереально, что и спорить просто глупо. Однако я иду их искать. И мне эта затея по душе.

Странно ещё и то, что мой друг, которого я в безудержности фантазии не подозревал, просит, чтобы его не спрашивали о вере в древних чудищ. Дела обстоят именно так, не меня и не Петера же он пытается отгородить от этого вопроса. Зачем ему предлагать такое правило, разве что он ни сам верит.

Всё это забавляет меня и захватывает.

— Нет, ты меня не убедил, — продолжает Петер спорить с Гансом, — мнение друг друга на сей счёт знать очень полезно.

— А зачем? Тем более, что речь идёт о троллях. Будь это что-то хоть немного более реальное, например...

— Снежный человек, — подсказал я.

— Вот именно, снежный человек — это просто человекообразная обезьяна. Существуют и орангутанги, и шимпанзе, почему бы снежному человеку не оказаться реальным? Но тролли-то — вымысел совершенный, так что чего касаться вопроса веры в них?

— Ганс хочет сказать, что это пустое сотрясание воздуха, — примирительно закивал я Петеру.

— И по пути мы, скорее всего, будем часто к этому вопросу возвращаться. В конце концов, начнёт раздражать.

Наш провожатый поджал губы в задумчивости. Отрадно, что он не оказался непрошибаемым упрямцем, каким казался (чего греха таить, все творческие люди кажутся мне упрямцами). Обдумав наши слова, он выдал:

— А как насчёт ответить на этот вопрос сейчас и забыть о нём?

— Я не верю, — тотчас выпалил Ганс.

— Солидарен, — вторил ему я.

Петер прыснул. Должно быть, он не ожидал таких скомканных ответов. Мы предали его велеречивые ожидания.

— А я даже и не знаю, — задумчиво уставился он вдаль.

— И ещё от нас чего-то ждёшь, — усмехнулся я. — Всё, надо скорее принимать пятое правило.

— Поддерживаю.

— Ну и мне некуда деваться.

Какое-то время мы шли молча, минуя мельчающие и редеющие магазинчики. В какой-то момент Ганс хлопнул меня тыльной стороной ладони по животу:

— Давай последнее правило.

— Да ничего в голову не лезет.

— Скажи что-нибудь глупое. У тебя это получается.

— Нет, я так не могу — дело-то ответственное.

— Господи, я проморгал и подпустил тебя к ответственным делам, — картинно запричитал Ганс.

— Не забудь отметить это в своей автобиографии.

— А ты пишешь автобиографию? — не до конца понимая, пошутил ли я, спросил Петер.

— Хотел бы, но не все буквы ещё выучил. Так что там с шестым правилом, Лен?

— Давайте запрещено идти задом наперёд.

— Гениальней некуда, — даже отвернулся от меня Ганс.

Итак, три чудака отправляются искать троллей, ограниченные невозможностью идти задом наперёд, ехать на автобусах и закорках, а также свернуть назад на середине пути. Причём им нельзя спрашивать о вере в троллей и нельзя этих самых троллей подвергать опасности.

Что может быть лучше для начала приключения? Разве что не хватает Харлея, раскрашенного под американский флаг.

А затем город кончился. Вопреки ожиданиям, не было никакого плавного перехода — стоило перешагнуть незримую черту, как мы оказались на дикой природе.

Мы остановились, вкушая момент первого шага. Путешествие началось здесь, когда цивилизация оказалась за спиной. Теперь-то вернуться будет стократ сложнее. Теперь-то мы не свернём. Для всего должны быть засечные столбы.

Впереди раскинулись дали зелёных лесов и полей, незримых гор, озёр и вулканов. Ну, вулканов вряд ли. Дыхание спёрло от ощущения единства с этой бескрайностью. Сколько раз я проносился мимо зелёного царства на автомобиле, но только теперь в пешей неспешности почувствовал реальность великой природы.

Солнце золотит луга, буквально сверкающие, как зеркало. На небе густеет синева. В городе небо какое-то жидкое, не понимаю, почему так. И мы двинулись вперёд по дороге, загипнотизированные далёкими лесами, где нас манят тролли. Я словно бы чувствую их пристальные взгляды.

Но, скорее всего, всё это чушь. Мы потащились пешком, как ненормальные, так что логично, что нам хочется придать изнурительной пешей прогулке фантастическое очарование. Это просто защитная реакция.

Хороший вопрос: витает ли вокруг магия? Или я её придумал?

Как бы то ни было, мы долгое время шли молча, не обращая внимания на проезжающих мимо автомобилей. Водителям должно осматривать нас с любопытством — нечасто нынче встретишь туристов. Тем более таких колоритных. Я попытался посадить себя на их место. Я бы посчитал нас чудаками, у которых, впрочем, может быть какое-то вполне объяснимое дело. Рассказал бы кому из друзей потом, они бы сказали "Понятно". А потом я бы забыл.

Иным словами, на минуту мы станем людям интересны.

Шаркая по обочине, мы добрались до большой вывески. Сделанная в виде кривой доски она приветствует автомобилистов с прибытием в Дефоштастегет. Кто не в курсе — это наш город. Отсюда до него полкилометра.

На вывеске так и написано: "Мы рады приветствовать вас в Дефоштастегете!".

Петер прочитал надпись вслух. Мы с Гансом пошли было дальше, но я заметил, что Петер не двигается с места. Он продолжает задумчиво пялиться на вывеску.

— Эй, — окликнул я его.

Петер обернулся и тут же скинул рюкзак с плеч.

— Надо сфотографироваться.

— На фоне вот этого?

— Ага.

— Зачем?

— Ну, надо отметить наш первый шаг, — Петер погрузился в недра рюкзака. Словно бы волшебная сумка, в которой помещается всё.

— Можно, — подумав, не нашёл я причин отказываться. — Ганс, иди сюда!

— Чего у вас там?

— Сфотографируемся на фоне вывески.

— На фоне вывески? Чувствую себя бешеным японским туристом.

Петер быстро нашёл свой фотоаппарат, при виде которого Ганс аж присвистнул:

— Да ладно! У тебя Полароид! Это шестьсот девяностый?

Фотограф разложил складное устройство, на котором обнаружилась обозначенная цифра 690.

— Да, это он.

— И работает?

— Стал бы я тащить с собой неработающий.

— Слышал, плёнку к полароидам не достать, — сказал Ганс. — А если и достанешь, придётся отдать целое состояние.

— Плёнка осталась ещё с тех времён, когда она была по карману. Мы её случайно нашли пару лет назад — решили, что надо истратить на особый случай.

— Не слишком похоже на особый случай, — буркнул я.

— Вроде того. Так, надо остановить машину...

— Чего?

Петер обернулся на меня. Ему оказалось непонятным моё недоумение.

— Вокруг же никого нет, значит, надо кого-нибудь тормазнуть.

— Мы фотографироваться собрались, — напомнил Ганс.

— И все должны быть на снимке. А кто тогда будет фотографировать?

— По очереди будет проще.

— На полароид?

В самом деле, три снимка на фоне вывески Дефоштастегета — это несусветное расточительство. При этом тормозить человека помочь сделать снимок... в общем, так себе альтернатива.

Но Петера это не смутило, и он вышел к дороге голосовать.

Как назло, дорога опустела. Думаю, если мы кого и остановим, он может посчитать нас идиотами и уехать.

— Может, тогда и не надо? — замялся Ганс. — Давай мы тебя одного щёлкнем...

— Нет, должны быть все.

— Это ж не принципиально, — встал я на сторону Ганса.

Петер не ответил, вглядевшись куда-то далеко. По прошествии минуты, он многозначительно произнёс:

— Едет.

Прыгая по холмам, на горизонте появилась одинокая машина. Кто-то едет в сторону города.

Долгое время можно было разобрать лишь то, что автомобиль легковой. Со временем стало ясно, что это кабриолет кофейного цвета. Одновременно с тем, как Петер вытянул руку, я разобрал модель — Форд Тандербёрд шестьдесят пятого года.

Ти-бёрд я узнаю без проблем, потому как половину детства и юности провёл за штудированием автомобильных журналов. Особенно мне нравятся кабриолеты. Не знаю, они кажутся такими свободными...

Тандербёрд — это Громовая Птица из мифологии североамериканских индейцев, какой-то там дух грозы и бури. Некоторые считают, что индейцы принимали за Громовую Птицу буревестника.

Откликаясь на жест фотографа, приземистый спортивный кабриолет остановился у обочины. Перекатывая во рту зубочистку, на нас уставился водитель. Сняв солнцезащитные очки, он бодро спросил:

— Подбросить до города?

Сильный акцент выдал в нём американца. Нечасто я встречал американцев, но их акцент, почему-то, узнаю без труда.

Худосочный, высокий, с крупным лбом, прямым носом и большими глазами. Чёрные волосы зачёсаны назад, водитель слегка небрит. Поза у него — расслабленная донельзя, он пошатывается, словно на шарнирах весь. Создаёт впечатление мало чем отягчённого лихача. Это и понятно — какой ещё американец заберётся в такую дыру?

— Нет, нам нужна Ваша помощь.

Зубочистка замерла у него во рту, брови незнакомца чуть подскочили. Он потёр подбородок, но, как и положено приличному иностранцу, не посмел отказать. Резкими рывками он заглушил мотор и дёрнул ручник. Сделав движение, словно собрался лихо выскочить, водитель предпочёл всё же спокойно открыть дверь и выйти.

Размахивая руками, он подошёл к нашей троице. Оглядываясь по сторонам, он старается всеми силами понять, в чём же наша проблема.

— И чем могу подсобить? — поставив руки на пояс, спросил он.

— Вы нас не сфотографируете?

— Сфотографировать? — расплылся американец в улыбке. — Вы для этого машину тормозили?

— Да, нам надо всем вместе, а никого кругом.

— Оно и понятно, это ж дорога. На дорогах сейчас никого. А вам так важно всем вместе в один кадр влезть?

— Ага, есть прихоть, — вставил своё слово Ганс.

— Понятно. Ладно, вставайте, где вы там хотели. Где аппарат?

— Вот, — Петер протянул раритет незнакомцу, — нажимать сюда, только это полароид... Вы ведь знаете про такие?

Американец с присвистом принял фотоаппарат из рук владельца. Сразу же началось его кропотливое изучение.

— Не так уж я молод, чтобы не знать про полароид, — усмехнувшись, ответил незнакомец. — Тогда умели ценить снимки. Каждый на счету. Кадр один должен быть?

— Точно.

— Тогда кучкуйтесь. Вас покрупнее?

— Чтобы вывеска целиком вошла.

— Исполним, — с неожиданной сноровкой приложился американец к аппарату.

Вот уж не ожидал, что так быстро и легко мы управимся с поставленной задачей. Первый встречный, и снимок в кармане! Мы сбились в кучу, все как один скрестив руки на груди. Я пустил в ход свою самую обаятельную улыбку. Если что, внешне у меня всего одна улыбка, оттенки ей придаёт внутреннее состояние, понятное только мне.

— Готовы? — неестественно скрючившись, заголосил американец. — Скажите "лыба"!

Хлопнула мощная вспышка, с фирменным жужжанием полезла фотография. Внезапно незнакомец выхватил фотографию, прижал к груди фотоаппарат и рванул к автомобилю! От неожиданности мне удалось разве что подпрыгнуть на месте.

— Стой! Куда? — среагировал первым Ганс.

Мой друг кинулся догонять вора, но тот сразу же прекратил бегство. Обернувшись, он примирительно выставил перед собой руки и растянул доброжелательную улыбку. Ганс опешил и остановился, через секунду мы уже поняли, что это была всего лишь шутка.

— Извините, ребят, не удержался. Парень, как тебя там?

— Петер, — дребезжит в его голосе обида.

— Петер, а я Сэйлор, — представился американец. — Сэйлор Коппола. А вы, парни?

— Ганс.

— Леонард.

— Приятно познакомиться, — кивнул Сэйлор, одновременно возвращая полароид и фотографию Петеру. — Аппарат у тебя ценный, Петер, так что повнимательнее с ним. Особенно когда даёшь в руки типам вроде меня.

— Учту.

— Но пошутил ты грубо, — как бы невзначай бросил Ганс.

Мой друг вообще не любитель юмора от посторонних.

— Так, может, вас всё-таки подбросить до города? — предложил Сэйлор.

Мы трое зачем-то обернулись в сторону Дефоштастегета.

— Нет, — отказался я за всех, — нам, на самом деле, в другую сторону.

— Туда? — махнул американец в сторону горизонта. — Туда-то вам зачем?

— Путешествуем, — уклончиво ответил Ганс.

Сэйлор удивлённо поднял брови — скоро его удивление перевоплотилось в одобрительный прищур.

— Путешествовать — это хорошо. Куда направляетесь?

— До Дрёумстада, — отозвался Петер, который только сейчас сложил фотоаппарат и убрал в рюкзак.

Название городка ничего не сказало Сэйлору, но он честно принялся чесать затылок, изображая, что вспоминает. Наконец сознался:

— Даже и не знаю, где это.

— А ты же ведь из Америки? — решил я блеснуть догадливостью.

— Верно, — шире некуда улыбнулся он. — И не говори, Леонард, акцент у меня ужаснее некуда. Язык-то я знаю, но произношение... никогда, надо думать, не подтяну.

— Часто у нас бываешь?

— По работе приходится, да и отдохнуть люблю здесь. Беру у друга машину и гоняю по стране. Сейчас вот еду возвращать. Как вам, кстати?

Сэйлор сделал шаг к Форду и гордо сложил руки на груди. На фоне такой-то машины любой будет выглядеть круто.

Коричневая красавица просто светится в золотых лучах. На редкость стильная вещь, громыхающая громом по сравнению с опостылевшим автопарком нашего города. Честно говоря, я бы не отказался прокатиться на такой хоть пару километров. Возможно, Сэйлор даже даст попробовать руль.

— Тачка — загляденье, — похвалил я авто Сэйлора и двинулся осматривать великолепие со всех сторон. — Шестьдесят пятого?

— Ага. Разбираешься?

— Как сказать, нравятся старые автомобили, особенно кабриолеты. Знаю многие модели, по внешности легко различаю. Но что касается внутренностей, — я как бы виновато повёл рукой.

— Да что там, у меня то же самое. Что сломается — буду на дороге торчать беспомощно. Спасает, что старым Фордам сносу нет.

— Ладно, мы бы поболтали, — сказал Петер, — но идти надо: путь неблизкий.

— Ещё бы, помню, в ту сторону на километры ни души. Как бы в чистом поле не застала ночь. Что ж, счастливо парни!

Он от души хлопнул каждому по рукам. Когда дошла очередь до меня, удалось оценить медвежью силу его рукопожатия. Внешне он не производит впечатления силача.

Понимая, что осталась единственная возможность спижонить, Сэйлор сиганул на водительское сидение через крышу. Трюк явно тщательно отрепетирован. Нацепив солнцезащитные очки, американец бросил напоследок:

— А ваш Дрёумстад далеко?

— Километров пятьсот, — с напускным пренебрежением кинул Петер.

Сэйлор присвистнул. Он отвернулся в сторону, покивал сам себе и произнёс с неестественно серьёзным голосом:

— Может, это лишнее, но постарайтесь не струсить.

— За это беспокоиться не стоит, — уставившись в горизонт, ответил Ганс.

— Ясно. Это здорово. Ну, удачи вам!

— И тебе удачи, Сэйлор.

Знакомыми резкими движениями американец завёл мотор, снялся с ручного тормоза и рванул вперёд по дороге. Резво набрав скорость, он умчался так быстро, что начало казаться, будто его и не было вовсе. Я бы сказал, что этот Сэйлор из тех людей, которые могли и померещиться.

Ганс, например, старательно не смотрит в его сторону. Не понравился он моему другу.

Петер успел достать из рюкзака ручку и подписать фотографию. Я решил пойти посмотреть. Наш троллевед поднял на меня глаза и сам протянул снимок.

— По-моему, хорошо получилось.

Я взял фотографию. Тотчас над плечом выросла голова Ганса — любопытство ему не чуждо. Что касается снимка... пожалуй, я с Петером согласен.