Нечитаемые. Навязанное противостояние

— Хочу тебя огорчить, я не умею читать твои мысли, Никола. Я заметил, и, надеюсь, ты тоже, что официантка излучает своеобразное тепло. Она умеет ценить жизнь. Она счастлива от осознания того, что она жива. И делится этим счастьем с окружающими. Мы не сможем понять её. Никогда не сможем.

— Что же в ней особенного, Лео? — выказывать неуважение молчанием Никола посчитал излишним.

— Всё просто — наша общая знакомая умрет через два года от рака. Она не знает этого, но чувствует, что ей нельзя терять драгоценные минуты. Когда ей объявят о столь неутешительном диагнозе, она не станет тратить время на слёзы, а с головой окунется в океан своих мечтаний. За этот год с лишним она успеет увидеть и познать столько, сколько не успела за предыдущие двадцать пять лет. Перед лицом смерти она совершит поистине геройский поступок. Хотя все окружающие будут называть её безумной. Люди предпочитают мучиться, вливая в себя литры химии, и жаловаться на несправедливость высших сил, превращаясь в живой разлагающийся труп.

— Старый хитрец, ты прочитал её, но где официантка возьмет деньги на свои развлечения? Или у неё имеются обеспеченные родственники, готовые подарить всё свое состояние умирающему человеку?

— Это не главное. — Леонардо достал из внутреннего кармана пиджака обычный карандаш и начал рисовать на белоснежной салфетке, не прекращая своих размышлений. — Счастье — это особый склад ума. У нас же совсем другой склад ума. Мы можем получать удовольствие, чувствовать торжество, радоваться. Но мы абсолютно несчастливы. А она абсолютно счастлива. Поэтому девушка и привлекла тебя. Выражаясь твоим языком, частицы с разным зарядом притягиваются.

— Интересная теория. В ней есть что-то. Однако почему же я раньше не встречал "абсолютно счастливых" людей?

— Понимаешь ли, я считаю, что это как-то связано с ростом численности населения и увеличением скорости жизни. Людям тесно быть счастливыми. Людям некогда быть счастливыми. Но это моё мнение.

Леонардо резко замолчал, увлёкшись своим рисунком. Над столом повисла гнетущая тишина. Никола вновь достал сигарету и не без удовольствия закурил. Он решил, раз выдалась минута затишья, можно было бы и обдумать свои дальнейшие действия. Этот выезд был очень важен для него. Встретить здесь Леонардо он совсем не ожидал, но отказать в общении старику он не мог.

— Мальчик мой, а для каких целей ты приехал в этот город, если это конечно не секрет, — старик обронил свою фразу, не отрываясь от рисования.

— Не секрет, мне необходимо проконтролировать развитие новой технологии. Странная вещь случилась со мной недавно, мой друг. Занимаясь анализом перспектив развития промышленности в данном регионе, я наткнулся на необычайное событие — я не видел результата. Линии как бы обрывались, я не знаю, как тебе объяснить... — Никола замялся.

— Я понимаю тебя, рассказывай дальше, — Леонардо спрятал карандаш и перевернул салфетку, укрыв свое творчество от глаз собеседника.

— Так вот, руководствуясь проведенным анализом, я сделал вывод, что никаких значимых открытий в научной сфере не должно произойти. Однако каждый раз я натыкался на обрыв линий, причем во всех доступных мне вариациях развития событий. Я упирался в стену. Отстранившись от этого региона, я постарался проанализировать общую ситуацию на континенте. И знаешь, что я увидел? Я увидел научное открытие, способное повлиять на все сферы жизнедеятельности. Причем далеко не во всех вариантах развития это влияние будет положительным. И ноги его росли из этого региона.

— Не хочешь ли ты сказать, мальчик мой, что это предполагаемое научное открытие будет принадлежать человеку, которого мы привыкли называть "закрытым"? — Беседа заинтересовала Леонардо.

— Боюсь, что это так, — Никола вновь закурил и, глубоко затянувшись, продолжил. — Как я понимаю, без вмешательства Совета не обойтись. Поэтому мне необходимо собрать как можно больше предварительной информации. Для внеочередного созыва Совета мне необходимы веские причины, не хочу выставить себя паникером.

— Твоё решение я полностью одобряю. Что ж, значит в скором времени увидимся на совете, — Леонардо поднялся из-за стола. — А мне, пожалуй, пора. Засиделся я с тобой. Я надеюсь, ты заплатишь за кофе?

— Да, мой друг, я помню, что ты всегда забываешь деньги, — переглянувшись, они оба рассмеялись.

Никола смотрел в след удаляющемуся силуэту Леонардо. Он, как обычно, не попрощался. Это была, пожалуй, единственная странность, которая не задевала Николу. Многое другое в поведении старика просто выводило его из себя. Его раздражало, когда Леонардо, обращаясь к нему, говорил "мой мальчик"; раздражала его неторопливость и медлительность; его занудный поучительный тон в общении... Однако он все равно испытывал к старику теплые чувства. Леонардо был единственный, кто поддерживал его после вступления в Совет.

— Вам что-нибудь еще? — голос официантки вырвал Николу из размышлений.

— Нет, спасибо. Будьте любезны счет.

Оставив на столе счет в кожаном чехле, девушка вновь одарила Николу своей искренней безупречной улыбкой и направилась в кофейню, игриво покачивая бедрами. Разыгравшийся ветер, как будто поджидая пока мужчина засмотрится на официантку, бросил ему в лицо салфетку. Никола, выругавшись, схватил салфетку и увидел на ней мастерски нарисованный портрет официантки с подписью "Счастье — это особый склад ума".

— Черт возьми, старый лис, это будет самая дорогая улыбка! — Никола встал из-за стола, спрятал салфетку в карман и удалился, оставив на столе пару купюр и банковский чек на крупную сумму.

Время неизвестно,

Местоположение неизвестно,

Морфей.

Теперь я знал всех своих героев. Если можно так выразиться, у меня появилась большая воображаемая семья. Маленький Андрюша, запертый в безумном месте. Бедная Элизабет, которая попала в психлечебницу. Каника, не без помощи приемного отца забывшая своё прошлое. И многие другие. Я осознал, что могу управлять ими, ненавязчиво подталкивать их к определённым действиям. Теперь я мог видеть во сне именно того, кого хотел. Я знал, что ожидает моих героев, и помогал делать выбор, который считал правильным. Я чувствовал себя Богом своего микромира.

Не знаю, что заставило меня полететь в одну из республик Еврообъединения. Возможно, это была маленькая противная мыслишка, терзавшая меня всё чаще. Мысль о моём душевном состоянии. Проще говоря, мне всё чаще казалось, что Я — психически не здоров. Вижу, вы полностью поддерживаете моё мнение, но давайте не будем делать поспешных выводов.

Добравшись до нужного провинциального города, я первым делом приобрел карту и нашел интересующий меня адрес. Заселившись в ближайшую гостиницу от интересуемого меня места, я со спокойной душой завалился спать. Сегодня Я желал увидеть Хансена Патэрсона.

Проснувшись в половину седьмого, Я по привычке обругал утро, наспех позавтракал и отправился на интересующий меня перекрёсток. Погода благоприятствовала ранней прогулке. Поэтому Я без спеха прохаживался вдоль улочек, с интересом рассматривая незатейливую архитектуру маленького города. Дойдя, скажем так, до пункта назначения, Я купил большой стакан кофе и предался чудесному состоянию — состоянию ожидания.

Каждая минуту заставляла меня нервничать. Кофе был нещадно допит. Сердце колотилось. В правой ноге заработал отбойный молоток. Мысли беспорядочно метались в голове. Признаюсь вам честно: Я не умею ждать. Чтобы хоть как-то отвлечься и успокоиться, Я стал считать проезжающие через перекресток автомобили. К счастью, это возымело эффект. Легкая дремота захватила моё тело.

Визг тормозов. Звук мнущегося металла. Крик отчаяния. Чудовищная увертюра трагедии вывела меня из забытья. Я успел увидеть, как две машины понесло на встречную полосу. Успел увидеть, как рейсовый автобус встретил одну из них лобовым столкновением.

Посмотрев на противоположную сторону улицу, Я увидел, то, ради чего приехал. Я увидел мужчину, сидящего на асфальте, закрыв лицо руками. Это был Хансен Патэрсон.

Я почувствовал, как волосы мои стали дыбом, а по спине покатился холодный пот. Ноги задрожали, и мне очень захотелось составить пару Хансену в асфальтовых посиделках.

Это была правда. Правда, черт возьми! Все мои сны — реальная жизнь людей. Крупная дрожь гуляла по моему телу. Два человека внутри меня завели дискуссию. Один в глубине моего сознания шептал "Это правда, дружище, смирись". Другой неуверенно бормотал: "Не может быть. Зачем мне это".

Как легко решать за других людей. Как легко распоряжаться их жизнью. Очень легко. Но только если это вымышленные персонажи. Герои повести, которую вы пишете. Они не дышат, не чувствуют, не живут. Они существуют только в вашем сознании.

Мои же герои оказались из крови и плоти. Со своими мыслями. Со своими эмоциями. Живые. Тяжесть ответственности за них упала на мои плечи в тот самый момент, когда автобус превратил автомобиль такси в груду металлолома. Одно дело предполагать, совсем другое — быть уверенным. Теперь я был уверен.

Когда в один прекрасный день, если его можно так назвать, вы узнает, что тысячи людей по всему миру связанны с вами невидимыми ментальными нитями, тогда Я, пожалуй, с радостью потолкую с вами об ответственности. А сейчас вы меня не поймёте.

Наше время, день первый,

Северная африканская республика,

Взгляд со стороны.

Адис сидел в рабочем кабинете своего особняка на берегу моря. Это было единственное место, где он мог расслабиться. Кабинет был небольших размеров с абсолютно белыми стенами и одним окном. Обстановка также не отличалась роскошью. Большое глубокое кресло и небольшой лакированный письменный стол стояли перед окном. Адис был убежден, что когда ты работаешь головой и тебе необходимо максимально сконцентрироваться на поставленных задачах, блеск и красота окружающих предметов может только мешать. Чтобы думать — золото не нужно. Единственным украшением комнаты был огромный персидский ковер.

Глаза его были прикрыты, волосы всклокочены, губы торопливо шевелились. Покачиваясь всем телом, мужчина напоминал пациента психиатрической лечебницы. Левой рукой он теребил мочку уха, а пальцы правой выбивали ломаный ритм по столешнице.

Он что-то упустил. Какую-то мелочь, но она меняла грядущие события. Это раздражало его. Адис разучился совершать ошибки. Он привык держать все под контролем. Еще он привык доверять своей интуиции. Мужчина не мог вспомнить, когда у него впервые появилось это тревожное ощущение. Может десять лет назад, может двадцать. Но он всегда отмахивался от этого чувства, проведя полнейший анализ и удостоверившись в безошибочности своих расчетов. А сегодня все было по-другому. Тревога спряталась где-то на задворках сознания, но не ушла.

С каждым годом, с каждым десятилетием после смерти Войцеха становилось сложнее просчитывать будущее. С одной стороны это было на руку Адису. Будучи лучшим стратегом, он мог продвигать и дальше свои интересы, корректируя линии, а остальные члены Совета могли и упустить в своих расчетах его тонкую игру. Проблема заключалась в том, что и он теперь мог упустить чью-то игру. А это уже было непозволительно.

Но сейчас его мысли были заняты другим. Не ускользающей от него тревожной мыслью, не возможными нежелательными событиями, а досадной ошибкой. Ошибкой, которую совершил глупец Ричард, но её последствия в ближайшем будущем коснутся и Адиса. Из-за недальновидности и беспечности юнца придётся ликвидировать одного из своих приемников. Чертов Устав! Время и силы, главные ценности Адиса, тратились на расчеты, чей же потенциал наиболее значим, а чья потеря принесёт меньше вреда. Мужчина представлял себе ехидную ухмылку Луцима, восторженно-торжествующее лицо Ричарда и отречено-сочувствующий взгляд Леонардо, подаренные ему после оглашения решения Совета. Твари. Как же он их презирал. За их глупость, посредственность, пассивность и пацифизм.

Как Ричард узнал, что уничтожение самолёта — спланированная акция Адиса, для мужчины остаётся загадкой. Возможно, в его рядах завелась крыса или кто-то из его носителей не умеет держать язык за зубами. С этим тоже придётся разбираться. Что у Ричарда имеются неоспоримые доказательства, которые он предоставит на Совете, Адис не сомневался. Анализ уже совершенных событий всегда был сильной стороной недоноска. Что ж, виновные будут наказаны. Адис никогда не прощал предательства.

Крик и звуки потасовки за дверью бесцеремонно вырвали его из раздумий. Если граница абсолютного нуля для настроения имелась, то Адис достиг её.

— Повелитель занят!

— Пропусти меня, ничтожество!

— Повелитель запретил нарушать его покой! — Противный писклявый голос сорвался на крик. — Повелитель обещал отрезать мне палец, если кто-нибудь зайдет к нему и потревожит его покой, а у меня их не так уж и много осталось!

— Если ты меня не впустишь, ты рискуешь остаться без глаз. И не тяни ко мне свои грязные руки! — девушка за дверью была настроена решительно.

Адис сделал три глубоких вдоха, что бы хоть как-то успокоить себя. Медленно поднявшись из кресла, он, как мог, поправил свои растрепанные волосы и неспешно направился к двери, из-за которой доносились звуки насилия.

— Госпожа, прошу вас, прекратите. Моё лицо! Не надо! — визг вперемешку с плачем создавали несравнимую симфонию боли. — Только не по животу! За что вы так со мной!

— Что здесь происходит? — спросил Адис, открыв дверь. Его голос звучал спокойно, не смотря на то, что мужчина не отличался умением сдерживать свой гнев.

— Повелитель, повелитель, я выполнил ваш приказ! Я никого не впустил к вам! Никого! Мне угрожали, но я никого не впустил! — непонятное подобие человека подползло к ногам мужчины и уткнулось лбом в пол. Его лицо было разбито и расцарапано. Кровь заливала глаза, искрящиеся восхищением и преданностью. Абсолютно лысый череп был испещрён старыми рубцами и шрамами. Одно ухо на его голове отсутствовало, а второе было лишено мочки. Зубы, которые еще имелись в его рту, были заточены как у акулы.

Адис присел прямо на пол рядом со своим слугой и, покровительственно положив руку на его голову, спросил:

— Скажи мне, что для тебя дороже жизни? — Мужчина, улыбаясь, смотрел на девушку, которая минуту назад избивала беднягу.

— Вы, мой Повелитель, — ответил раб.

— Что ты готов сделать ради меня?

— Все, что прикажете, мой Повелитель.

— А что, я тебе приказал делать три часа назад?

— Никого не впускать в ваш кабинет и охранять ваш покой, мой Повелитель.

— Как думаешь, ты справился со своей задачей? — Адис своей рукой взял левую руку слуги и стал внимательно рассматривать её. На ней осталось всего два пальца — указательный и средний.

— Да, мой Повелитель, я выполнил ваш приказ! Я никого не впустил к вам! Никого! Мне угрожали, но я никого не впустил!

Адис сморщился, как от зубной боли, услышав ответ слуги. Достав свободной рукой нож, он продолжил беседу: