Латунная душа

— Ты думаешь, что это она?

Бетти ну очень шумно выдохнула.

— Я об этом и говорю уже битый час. Это точно она! Ну сложи два и два, потом еще два и два... ты ведь учился считать! Смотри: девушка — это раз, хоть в Лондоне и треть населения — девушки. Но какая девушка способна на такое хотя бы физически? Только Ева. Это два. И, заметь, при убийствах не использовались никакие инструменты, кроме человеческого — или, правильнее сказать, нечеловеческого тела. И, наконец, описание, пусть и совершенно неподробное, совпадает с ней совершенно точно.

— Тогда к черту кофе. — он встал, задвинул стул, прошел в прихожую и принялся натягивать плащ...

Бледно-серый Лонн — неуютный Доннн — колокольный звоннн — сумасшедший доммм — ничем удивлять не собирался. Тусклый затертый шелк дождя сыпался с неба пересохшими нитями, прохожие тянули вверх воротники, будто надеясь довытянуть их еще на немного, лужи играли в гляделки с небом, и, кажется, небо уже было почти готово сдаться и сморгнуть. Зонты хлопали так аритмично, так беззвучно-шумно, так оглушающе-бесцветно, что сердце подстраивалось под отсутствие такта, пропуская удары и тут же перешибая два, три, больше подряд. Дома скучали и пустовали, провожая пустыми безглазыми окнами каждого вышедшего на улицу, так что люди чувствовали себя крайне неуютно, совсем как попавшие в компрометирующую ситуацию на глазах широкой публики высокого положения...

Винсенту было не до них, не до домов, не до зонтов, не до горожан и не до хлюпающего неба — он был похож на припавшую к земле гончую, будто бы уловившую нежный аромат ярко-зеленых яблок Эдема. Однако...

Однако Эстред, первый попавшийся им в штабе констебль, не стал их даже слушать. Отправил их дальним и запутанным адресом, добавив, что в свете недавних событий в связи с действиями Хрупкого Дьявола не до них совершенно. Винсент переспросил, в связи с чьими действиями?! Услышав повтор прозвища, вопреки опасениям Энн не бросился перегрызать гаду горло, а чуть было не расхохотался во весь голос(уголки губ дернулись — верный признак) и тонко съязвил насчет скудости фантазии английской полиции. И тут же жестко потребовал позвать сержанта. Констебль Эстред смерил его уничижительным взглядом и поинтересовался:

— Сударь, а более вам ничего не требуется, случаем?! Я не слуга, и вы не имеете права приказывать мне.

— Что ж, — проговорил Винсент, пристально глядя в глаза Эстреда. — Что ж, возможно, ваше отношение к нашему неожиданному визиту несколько изменится, если я сообщу вам, что он связан именно с действиями вашего Хрупкого Дьявола...

— Ха, да каждый второй сейчас хочет получить вознаграждение за... — начал констебль, тут же прерванный неприязненным жестом горбуна.

— ... чье имя, кстати, Ева?

— Ева кто?

— Что вы имеете в виду?

— Какая у нее фамилия?

— О, фамилия... — Винсент утомленно сморгнул. — О, в фамилиях она не нуждается... И будьте добры, вызовите сержанта. Добудьте его где угодно. Вам я не скажу более ни слова, хотя знаю о ней больше, чем кто-либо в этом мире. Больше даже, чем она сама.

Время до прихода сержанта их попросили провести в небольшой комнатушке, по подозрениям Элизабет-Энн, приспособленное для задержания мелких нарушителей, которым положено вернуться домой уже через четыре или немногим больше дней. Стул(немедленно занятый Винсентом, тут же углубившимся в вытащенный из внутреннего кармана пиджака номер газеты со взволновавшей их статьей), кушетка, приватизированная на время юной мисс, да столик с графином воды и парой граненых мутных стаканов.

— Что, вы уже здесь? — без особого интереса спросил Винсент у медной бляшки пояса, в нерешительности остановившейся возле его виска. — И где сержант? Я же говорил, что передам информацию только лицу званием не ниже.

— Я сержант Хьюстон, к вашим услугам, мистер... мистер?

— Мистер О"Клок. — и он поднял наконец голову. — И запомните: то, что я вам сейчас скажу, должно будет остаться в пределах этой комнаты. Иначе, поверьте, я найду способ вам отомстить.

— Вы угрожаете мне?

— Нет, не угрожаю — в том случае, если вы будете держать рот на замке.

— Но почему такая секретность? Вы сделали что-то незаконное и теперь пытаетесь найти способ избежать последствий?

— Избежать последствий? Да, пожалуй, это верно. — Рот часовщика неестестсвенно, нехарактерно, непривычно растянулся в улыбке. — Но то, что я сделал, не предусмотрено законами ни единой страны. А, поверьте, стоило бы.

Выслушав рассказ (лишенный деталей, связанных с сердцем Клода), сержант Хьюстон все же поинтересовался после некоторой паузы:

— И вы вправду думаете, что я вам поверю?

— Во что конкретно вы не верите?

— Я не верю в то, например, что вы способны создать механически орган, который может полностью заменить живой человеческий.

— Бетти... — немного неловко начал Винсент.

Девушка, хотя и казавшаяся изнервничавшейся, ответила спокойно и даже сосредоточенно, подозревая, что от нее сейчас потребуется.

— Что?

— Твоя нога... я понимаю, это неудобно... но — прости — я не вижу сейчас другого способа доказать сержанту свою правдивость.

— Да, конечно. Только вы не выйдете на секунду?

Хьюстон, дородный пышноусый русый мужчина, хмыкнул и вышел на секунду. После короткого "заходите" в комнате мало что изменилось, только на кушетке рядом с Элизабет-Энн лежал неаккуратно смятый чулок, одну из окантовывающих его лент девушка теребила кончиками пальцев. Башмачок со стоптанным каблуком стоял рядом, и рядом с ним же Винсент стоял на одном колене, опершись локтем о другое. На ладони он держал стопу Бетти. Поначалу открывшаяся картина показалась бывшему военному чересчур и без повода фривольной, однако, как и часто случается, глаза не сразу осознали, что они видят. И тогда сержант разглядел и гладкий шарнир, и пучки скованных стальными кольцами проводов, и каркас, имитирующий форму женской ножки, и негнущиеся, схематически и скульптурно обозначенные пальца ног. Винсент на глазах полицейского отсоединил два провода и развернул стопу в совершенно противоестественное положение, демонстрирую гравировку "Vincent O"Clock" на ее внутренней стороне.

— Э... полагаю, вопрос теперь в ответе уже не нуждается.

Бетти не стала снова просить Хьюстона выйти, она просто натянула чулок только до колена и перевязала его чуть ниже лентами из окантовки.

— Теперь вы мне верите?

— С вашими.. хм, доводами сложно не согласиться. Однако что вы хотели, придя в полицию? Если Хру... если Ева действительно создана вами, то зачем было обращаться сюда?

— Зачем... — Винсент внезапно порывисто нагнулся вперед, перебрав пальцами воздух — совсем будто ухватывая собеседника за рукав. — Я хочу получить ее обратно. Она сбежала, чтобы найти меня, так как в момент ее "побега" я находился вне дома. Более того, я совершенно точно уверен, что все убийства, совершенные Евой, были неосознанным превышением самозащиты. Сами подумайте, кто был убит? Насильники, бандиты, алкоголики, сутенеры — словом, люди, которые могли представлять для нее опасность. Я хочу сотрудничать с вами, но до определенного...

— Сержант Хьюстон! Вам срочное сообщение от инспектора Брауна лично. Был приказ передать немедленно. Обнаружено местонахождение на данный момент так называемого Хрупкого...

Винсент выпрямился с уже вновь примененного по назначению стула отпущенной пружиной, остановленный только горбом.

— Где она? Скажите мне сейчас же!

Только что пришедший непонимающе посмотрел на часовщика, а сержант Хьюсто неторопливо встал, оправил одежду, проговорил:

— Хорошо. Направьте этого молодого человека в одиночную камеру, скорее всего, с ним вскоре захочет побеседовать даже кто-то из суперинтендантов. Девушку можете отпустить под расписку о молчании, она здесь практически не замешана. Я отправляюсь к инспектору Брауну, а вы после выполнения этих поручений подойдите туда же.

— В камеру? — повторил с вопросительной интонацией и без вопросительного выражения Винсент. Не удостоенный в конце концов ответом.

— Бетти, не беспокойся. Я придумаю что-нибудь. А Еве ничего не грозит, поверь мне. Только я знаю, как можно вывести ее из строя, и только у меня есть необходимые для этого вещи.

В этот момент хлюпнули лязгом металлические браслеты на его припорошенных мятыми кружевными манжетами запястьях. Тонких запястьях, которым выскользнуть из наручников не давали только слишком крупные суставы слишком хрупких пальцев.

— Иди домой, Бетти. И ни о чем не беспокойся, я придумаю выход, — говорил Винсент с ласковой улыбкой и темными глазами. Так что Бетти сразу поняла, что он не верит себе.

Час-час-час.

Динь-динь-дон.

День-день-день.

Лонн-Донн-Донн.

* * *

(Выдержки из личного дневника Элизабет-Энн Кроул)

— —

Не знаю, что и думать о представлении, невольной — или почти главной? — участницей которого мне тогда пришлось побывать. Хотя все же нет, не могу назвать себя даже второстепенной его виновницей, так как было оно разыграно не мной и не для меня. Признаться, меня разбирает чудовищная, по-детски поглощающая ревность, когда он говорит о Еве. Я знаю, что сама выбрала себе роль его спутницы, надежного и верного, но, увы, друга. Я думала, что буду той, которая так или иначе всегда будет рядом, которая будет рядом после предательств или расставаний с пассиями. Однако сегодня, идя домой после работы, я вдруг четко осознала одну грустную вещь: его некому предавать, и у него нет пассий. Я была раньше единственным, кто у него вообще был, и была при этом другом. Немудрено, что ему так хотелось найти любящее его разумное существо (ведь мои чувства как безнадежные скрыты, пожалуй, дальше, чем должны бы), которым стала Ева. И, конечно же, теперь мне никак не выдержать "конкуренции" с ней. Ведь она... она действительно прекрасна.

— —

Скажите мне кто-нибудь, ну что толку в этой полиции?! Они говорят, что оцепили ее, в то время как просто ходят вокруг нее кружком, совершенно не в силах помешать! Что толку в этой полиции, если Ева убила еще двоих человек?! И я догадываюсь, что эти два человека приставали к ней с неприятными намеками и предложениями, или вообще могли угрожать ей или пытаться навредить. Они не понимают, что Ева только защищается. Она не осознает, что угрожающих можно просто оглушить либо вывести из строя другим способом, кроме убийства. Она не человек, а они пытаются бороться с ней, как с человеком! Ну не глупо ли? А от Винсента все еще ни одной весточки. Чтобы он ни говорил, я все равно боюсь за него. Придумать... он может придумать все, что угодно, да вот только хватит ли у него сил на претворение своих идей в жизнь? И что там с ним... мне же даже не позволяют с ним встретиться и передать хотя бы что-то из вещей. Такая грустная ситуация, с таким трагическим привкусом — быть заключенным из-за мечты быть любимым! А ведь если бы Винсент не тратил столько на создание Евы (я ненароком однажды увидела его письменные заметки о расходах лежащими на столе в лаборатории), то наверняка мог бы уже купить себе титул. Пусть небольшой, но его не могли бы упечь за решетку без суда и следствия, даже "до выяснения ситуации"!

— —

Сегодня опять ходила добиваться встречи с Винсентом. Было очень неприятно, когда оказалось, что двое дежуривших полицейских были изрядно навеселе. Ненавижу выпивших людей! С ними так неприятно разговаривать, потом появляется ощущение, что твое сознание будто бы в какой-то слизи, от которой хочется отмываться разве что не жестяной мочалкой. Более того, дежурные позволили себе несколько совершенно неприемлемых для джентльменов насмешек и намеков касательно моих отношений с Винсентом, сопровождая их грубым, я бы даже сказала, мужицким хохотом! Мне так хотелось достать револьвер и — нет, не убивать — просто ранить их слегка несколько раз, чтобы согнать алкогольную дымку и показать наконец, что они разговаривают с леди, причем леди хорошего воспитания, можно сказать, не последней леди среднего класса!

И это— наша доблестная полиция, защита от воров, грабителей и маньяков! Они сами хуже маньяков, честное слово...

Конечно, встречи с Винсентом я не добилась, не добилась даже передачи ему письма. Домой возвращалась в разбитом состоянии и совершенно расстроенной, так как грубость дежурных полицейских довела меня чуть ли не до слез. В Лондоне уже слишком грязно, чтобы позволять еще и людям поливать друг друга грязью! Неужели недостаточно вежливого и уважительного отношения, чтобы тебя не растоптали морально?!

Ох, чувствую, сегодня я не смогу написать что— то более разумное. Из головы не идет эта противная ситуация...

— —

Я все больше и больше боюсь за Винсента. После смерти Клода... в общем, если что-то случится и с ним, то я не выдержу. Я не наложу на себя руки, нет, конечно, это и не будет нужно — у меня разорвется сердце. Боже, как пафосно звучит... как будто взято из дешевенького любовного романчика. Но что я могу сделать, если все подходящие слова стали банальностью и звучат разве что не пошло?

Стоит ли уточнять, что я сегодня опять пыталась увидеть его. Моего несчастного гордого горбуна. Ох, как жестко так обращать внимание на его заболевание — но я не могу иначе, горб — это часть его самого, как и неполадки со зрением, и пальцы тоже. Хотя смотреть, как он что-то делает этими пальцами — одно удовольствие. Такие тонкие движения, грация, так изящно... На самом деле я знаю, что он просто боится их повредить. Ну да, конечно, по мелочи боится, а потом лезет в пекло драки... Все не могу простить ему тех переломов. Лицемер! Или правильнее будет назвать его лицедеем?

Мой бедный актер. Что же с ним там сейчас творится?! Я не могу уснуть без лекарств которую ночь, потому что иначе лежу до рассвета и против воли воображаю всяческие ужасы, которые могли бы с ним случиться... О господи. Нет, хватит. Больше не могу.

Сегодня, кстати, миссис Грей сказала, что довольна моими результатами в обучении Лидии и готова подумать о повышении моего жалованья...

А с Винсентом много чего творилось. Точнее, общих событий было много, но они так растянулись в муторно-тревожной скуке, изредка прерываемой газетами, что казалось: и произошло-то всего ничего.

Хотя как ничего...

В первый же день его три раза чуть было не избили. Просто сначала отвели в общую камеру, и от новых увечий его спасали чистые случайности, пока наконец он не устроил там выговор с угрозами надсмотрщику, сославшись на пару своих важных покупателей (которые знать не знали о том, что он сейчас за решеткой... и знать об этом не желали). Тогда наконец его перевели в одиночную камеру, очень подозрительно похожую обстановкой на ту, в которой они коротали время до прихода сержанта Хьюстона. После этого прошла небольшая вечность, в течение которой Винсент успел продумать несколько идей для оформления отданных для этого заказов и придумать, куда деть несколько недавно узнанных технических новшеств. Кроме того, успел чудовищно соскучиться по Бетти: ее присутствие, мешающее ли или же наоборот помогающее, стало для него абсолютно привычным. И без обычных веснушек на заднем плане ему было, мягко говоря, не по себе.