— Они висели вдоль дороги, — Виктин сощурился, изучая чистое, вникающее в смысл лицо СиАвали, которая сложила руки на книги, сваленные на черном столе. — Прямо за деревней. Три висельных столба. Ногами вниз, с кляпами во ртах, с блуждающими взглядами. Дети, обычные крестьянские ребятишки.

— Вы попытались их спасти? — Хрусталь слез заполнил глаза хозяйки, щеки ее залились румянцем, по шее стекла аккуратная капелька пота и скрылась за складками рубахи, выглядывающей из-под красного платья.

— Я остановился. Это была граница между герцогством и землями Фаруна. Признаться, всякое приходит на ум, когда так поступают с собственными отпрысками. Но... страх за жизни невинных слабее страха за собственную шкуру, — плащ шевельнулся, пропуская наружу руку в шерстяной перчатке без напальчников. В ней сияла восточная курительная трубка. — Вы не против? Спасибо. — Белый дым проникал в стены замка, как метание души СиАвали, ждущей продолжения. — Они собрались отдать детей на растерзание местным духам, — заявил воин почти спокойно. — Собирались выпустить их в лесу и натравить лесных жителей или еще что похуже, так объяснили купцы. Ах, черт, — мистерик выронил "игрушку" и та покатилась по полу, разбрасывая черноту и искры. — Никто нас не спасет, сказали вы... Их тоже никто бы не спас... Такие дети обычно становятся вампирами-оборотнями или смешиваются с дикими зверьми.

— Вы оставили висеть детей?

— Да, — благословенная трубка вновь оказалась в верных руках. — Я не вправе помогать каждому, потому что должен сегодня позаботиться о здоровых и изничтожить болезнь, скребущуюся за границы герцогства.

— Опять красивые слова! Думаете, мало пробовало мудрецов? Не с драконами бороться, не с армиями зла... Вы внутри каждого из нас заглянете? — СиАвали ругалась беззлобно и вяло. — Вы ведь навредите, и только. Вы все преграды, нами созданные, уничтожите и сбежите...

— Нет, я обещаю, что не поступлюсь честью, данным вам словом.

— Вы бросили детей, — хозяйка махнула рукой, а браслеты на ее руке задребезжали тысячами звонких голосков. — Никогда бы не оставила их в таком положении.

— Тогда стая пришла бы за мной... Вы хотите скорой смерти? Прячетесь среди стен, ждете, когда домашние твари — вероятнее всего, ваши же слуги — погибнут в башне, и предлагаете мне совершить глупость.

— Простите, — шорохи складок платья приблизились к склонившему голову Виктину. — Теперь вы должны рассказать о Фаруне, как обещали. Должны все открыть о случившемся в графстве? Не следовало начинать с наших демонов, не следовало напоминать о беспомощности...

— Беспомощности Титу-Авали? — Мистик поежился от сквозняка, который распахнул окно и впустил мокрый холод. — Почему герцогиня бездействует? — Спросил он у женщины, поспешившей захлопнуть форточку из разноцветных стекол.

Женщина замерла на вращательном движении кляцкнувшей защелки. Вопрос явно выходил за рамки приличия и оскорблял, но следовало сдержать гнев внутри.

— Моя сестра не овечка, — руки опустились по бокам и сжались в кулачки. — Она делает все возможное после смерти матери, которой приходилось буквально тащить на себе этот унылый, голодный край. Моя сестра получила в наследство разграбленные земли, голодных подданных, нищую казну. Ее не принимали при дворе и лишили возможности поправить дела с помощью прежних привилегий. Я видела, как сестра пыталась укреплять города, как строила крепости, как, продав последние украшения, покупала зерно для посева в полях за столицей. Она выиграла много: вооружила за счет доходов от личного имущества армию, отстроила два храма... Вы не смеете называть ее трусливой, а тем более — бездействующей.

— Я знаю, что Титу-Авали удачно вышла замуж и получила большие средства на восстановление герцогства, но заслуга здесь не слишком велика. — С намеком добавил мужчина.

— Вы верите слухам, Виктин. Прискорбно. — Хозяйка недовольно поджала губы и стала расхаживать взад-вперед. — Если бы не болезнь, мы ответили бы на удары извне. Мы бы давно отделились бы от запущенного, разоренного войнами безумного и неуправляемого государства...

— Пока вы подданные короля, нерадивые и опасные, несущие разлагающие идеи. — Мистерик оставался невозмутимым изваянием, не следившим за передвижением нервной СиАвали. — И ваши беды влияют на всех. Ваши беды уничтожили жизнь графа Фаруна, ваши проблемы...

— Фарун? Опять Фарун? Что мы сделали мнящему себя королем сиятельному соседу? — Женщина перешла почти на крик и вдруг со вздохом осела на ближайший стул. — Неужели нам не удалось сдержать проклятья? — Тихо спросила она и перестала сердиться, а дождь наоборот лишь рассвирепел.

Безумие графа Фаруна

Лай собак, бешеная скачка, крики загонщиков, ветер и ветки в лицо. Фарун не собирался останавливать преследования. Его войско уже пересекло пшеничное поле, которое горело золотом под ярким летним солнцем, ворвалось в лес и продолжало добивать лесных оборотней, прозванных в народе гобби. Маленькие существа отчаянно сопротивлялись. Махали заостренными, смазанными ядом палками, нападали из-за деревьев группами и практически моментально валили лошадей в сочную изумрудную траву, которая окрашивалась пурпуром человеческой крови. Горящие глаза врагов и их ярость нисколько не пугали графа, но усталость и многочасовая погоня давали о себе знать огненной болью в правом плече: коварное копье пронзило плоть между пластинами брони, глубоко вошло в плоть и частично осталось там после того, как мужчина сломал ненавистное древко. Не это главное. Главное, что гобби саранчой пронеслись по землям графства. Ни боги, ни увещевания к черным и белым силам не помогли убедить хладнокровных оборотней в необходимости перемирия. Сейчас, когда позади кровопролитная война за территорию, новая напасть так и лезет в чертоги городов, превращая их в хитросплетения мстительных замыслов бывших хозяев расчищенных под посевы лесов.

Воинственные псы рвали на части гобби в длинных темно-зеленых доспехах, тайну производства которых вряд ли разгадают местные кузнецы. Маленькие гобби подсекали зверей и ломали им челюсти и ноги. Маленькие гобби также впивались острыми, как ножи, зубами в шеи и плечи воинов графа, повисали гроздьями на мощных телах и высасывали глаза, если добирались до лица. Воины сапогами давили настойчивых мстителей, насаживали их охапками на мечи и кидали в воздух, прямо в залитую светом листву кустарников. Крики и стоны сливались с ветром, а ветер нес до неба единственно правдивый разговор о смерти, потому что силы были равны.

Граф не отставал от остальных. Он лишился верного коня, но еще стоял бравой удалью за свободу и жизнь. А потому не ведал пощады или милосердия. Не верил, что мужество тварей есть честь. Нам принадлежит земля — настырно билось в сознании. Нам одним принадлежит. Не вам!

Гобби не верили. Они хотели вернуть прежние края себе. Ненавидели настолько искренне, что...

Граф поскользнулся на траве. Он видел, как над головой взметнулась его рука с огромным мечом, как деревья перевернулись и побежали в разные стороны, как небо, которое всегда было так далеко, вдруг наклонилось и попросило на мгновенье закрыть глаза. А потом действительно настала темнота. Фарун думал, что это подействовал яд, что круги перед глазами просто мешают вернуться назад и отомстить за разграбленные города и поруганные тела людей.

— Эй, ты! — Кто-то коснулся плеча и потянул графа на себя. — Ты живой?

Огромным усилием мужчина открыл глаза, мучительно попытался подняться, но связанное тело лишь напряглось и вновь повалилось в цветы, которые одурманивали сознание. Зеленые трава, зеленые сапоги напротив и зеленовато-оранжевое небо в листьях — не следовало перегреваться. Кто-то опустился на колени, пролил влагу на пересохшие губы. А потом вдруг склонился так близко, что Фарун мог разглядеть лишь огромные, цвета фиалок, глаза.

— Ты не такой уж и страшный, — улыбчивые морщинки стали чуть длиннее, когда существо улыбнулось. — Теперь ты беспомощен.

Граф глупо улыбнулся. Почему его не тревожили явные неудобства и собственная судьба, так и осталось неясным. Но девушка, связавшая Фаруна, оказалась настолько прекрасна, что... он даже не понял, человек ли она или очередное лесное чудовище. Говорили, что увидеть истину невозможно, что рожденные из смрада болот, мерзкие, ищущие души гобби неспособны творить и созидать, а тем более выглядеть, как принцессы, но эта...

— Хочешь домой? — Прелестница помогла мужчине прислониться к стволу и оглядеться. Ни следов боя, ни голосов, лишь шорохи и пение птиц. Тонкое тело незнакомки обняло облако, спустившееся к земле туманом, и легло на него. Наверное, Фарун медленно сходит с ума.

— Ты связала меня...

— Ты сам себя связал условностями, — голос воспарил и опустился на голову тысячным эхо, а реальность стала колебаться. — Такой красивый и такой жестокий. Такой счастливый и такой не верящий. Ты убиваешь нас...

— Вас?

— Хозяевами мира мните себя, сталью и силой кичитесь, а в душу не заглядываете... Ведь придет день и час, когда никто не сможет сопротивляться. И победа станет для вас опасным излишеством. Когда ни часов, ни пространства не хватит для того, чтобы спрятаться.

— Кто ты?

— Мирный посланник, желающий конца войны.

— А война тебе понятна? — Фарун видел, как прозрачная туника незнакомки развевается на ветру, а тело становится молочно-розового цвета. Его горло перехватило от красоты, и мышцы свело от экстаза, словно иголки, вонзившегося в кожу.

— Отпусти я тебя сегодня, убил бы всех гобби. Гобби не хотят тебе навредить. С миром ступайте в города. Мы оставим вам жизнь и позволим строить и сажать, никогда не вмешаемся в ваши дела.

— Ты возглавляешь нечисть?

— Нет, — девушка засмеялась, приблизилась, чтобы стереть кровь с лица Фаруна. — Я всего лишь часть целого, которое должно служить миру. Ты согласен, что нет меня прекраснее?

Граф не ответил — его кровь закипала от желания и непонятной любви к этому существу. Он не мог соображать, потому что вдруг начал про себя петь, а сердце застучало так быстро, что рвалось из груди раненной птицей, у которой отняли пару. Воины, которые прошли опустошительную войну с соседями и теперь освобождали безлюдные земли от многочисленных лесных божков и нечисти, от ведунов и странных животных, слышали, что гобби используют любую оболочку для своих целей, будь она даже человеческой. Их подземные лабиринты уходят далеко под землю, под горы, плетут узоры под городами и лесами, пересекают даже моря. Гобби любят брать чужие тела, чтобы играть с ними в волшебные игры: то девушку колдуньей оборачивают, то льву крылья приделают, то коню. Но цели истинной никто не знает, потому что никто не раскрыл секрета их власти над телами.

— Задумался ты...— Девушка махнула рукой и пошла прочь. — Дни и ночи думать обо мне будешь, дни и ночи любить беззаветно, царство мое искать... А гобби в покое оставишь — вдруг дорогу подскажут, вдруг поведают, как меня увидеть и поговорить.

Чернота вновь охватила Фаруна, выкинула его на поляну — на мокрую, режущую пальцы траву. Послышались и крики, и стоны. Чьи-то маленькие ноги вскочили на спину, больно ударили по шее, острое копье попыталось пробить броню, но соскользнуло и пронеслось по руке в землю. Граф вскочил: он попытался сбросить врага, но тот вцепился в волосы сзади и начал подтягиваться на них как на веревке.

— Чертово отродье! — Мужчина замахал головой из стороны в сторону. — Прочь! Прочь! — Рука отшвырнула зеленую тушку. — Отступаем! Отступаем немедленно... — Закричал он и бросился к кромке леса, где золотилось поле.

Минуло несколько недель, а сердце ныло и страдало, не давая ни минуты покоя. Что же случилось в лесу? Кто была та странная незнакомка?

Захваченный в одной из прежних схваток гобби не давал ответа на вопросы Фаруна, который пытал его огнем в подвалах замка. Уродец только смеялся мерзко и пафосно, так как раны затягивались на его теле практически моментально, не оставляя за собой шрамов. Это люди, обедневшие и измученные, страдали от голода и бедности, пытаясь восстановить разрушенную столицу графства, это люди болели неделями и даже месяцами. Это граф просил помощи у короля, надеясь, что тот не забудет верного друга, стоявшего рядом плечом к плечу во время последнего, победоносного сражения с соседями. Да, молитвы были услышаны. Да, деньги капали из кошеля великого правителя... Да, армия гобби вдруг исчезла и не проникала в дома вассалов...

Фарун прижался лбом к стеклу, разглядывая далекий кленовый лес цвета волос незнакомки. Оранжевые листья с золотыми всполохами готовы сорваться вниз и устлать землю, как прощальная дорога, но, возможно, они ведут в страну счастья. Мужчина вздохнул. Он никогда не любил раньше. Он лишь испытывал страсть, лишь стремился успокоить желания на короткий срок, но встреча в лесу разорвала душу на части. Искать и не найти места, тянуться и не дотянуться до образа, заслонившего реальность. И нет спасения.

— Вы должны отринуть от себя любовь к лесным духам. — Посоветовал гобби на одной из пыток, и черные губы его выпустили зеленоватый дымок. — Эта тропинка ведет в ад.

— Если бы ты указал мне, куда идти... — Фарун наклонился к прикованному тельцу с огромной головой тыковкой. Острые зубки клякскнули, вместо ответа, и попытались схватить мучителя за нос. — Я бы отправился даже в хаос, даже отдал самого себя.

— Я не знаю, о чем речь. — Усмехнулся мерзкий уродей и пошевелил пальцами на руке, словно что-то рисовал в воздухе. — Но разве у людей есть шанс найти мечту? Не смотрите с жаждой крови, вы ее не пробовали. — Зеленые глазки сощурились. Нечистое сердце не увидит, а душа услышит, но не скажет. Ведь все перед глазами... Смотрите...

Граф пытался смотреть. Граф каждый день во всех предметах и лицах искал дорогу на заветную поляну, затерявшуюся где-то среди дурман-цветов. И вот теперь его сердце застучало, потому что кленовая роща звала и манила к себе. Издалека, чуть слышно... Чуть заметно.

Фарун накинул поверх рубашки простой красный акетон и резко распахнул окно, чтобы понять, кажется ему или нет. Он шагнул через подоконник на широкий парапет, не заботясь о том, что находится на втором этаже, а внизу — мощеный двор. Не слышал голосов челяди, обсуждавшей скорые заморозки и бедный урожай, не замечал офицера гарнизона, который с удивлением воззрился на совершенно ополоумевшего хозяина, который вдруг накренился и потянулся к огромному дубу, что украшал пригорок у внутренней стены дома.

Фарун удивился, когда огромная тень ветки вдруг потянулась навстречу и коснулась кончиков пальцев, поддержав мужчину от падения. Что-то холодное обожгло ладонь. Сейчас, сегодня безмолвие заполнилось ее голосом... Нежным и бесконечным. Чернота оттолкнула графа обратно в покои, опрокинув на спину и оставив первое послание, которое лишь усилило тоску и разбередило отравленную любовью душу. Короткое письмо пахло травой и грозой, насмешливо спрашивало о том, не забыл ли воин свою любовь. Не забыл, нет. Холодный пот пробил Фаруна при воспоминании о встрече. И он совсем забросил заботу о вассалах, а лишь бродил по дому в ожидании новых известий. Даже исчезнувший из подвала гобби теперь не интересовал мужчину, даже дела не затмевали грез о прекрасной, дарованной судьбой мечте обнять и прижать к груди странную девушку.