Разрушающая волна

Затея её увенчалась успехом: Санья прекратил болтать и принялся, вместо этого, заинтересованно крутить головой по сторонам.

Он и впрямь был совсем ребёнком: нежным мальчиком, от всего приходившим в волнение и удивление; все его чувства легко отражались на его лице, и Тэйра чувствовала себя рядом с ним в два раза старше, чем была.

Это было до того странно — что человек не пытается скрыть своих эмоций — что Тэйра именно себя ощущала какой-то неправильной. Хотя, конечно же, это не она, а он был тем человеком, который далеко выходит за рамки приличий и делает что-то, что общество совершенно не одобрит.

Вдруг он достал свой туго набитый кошелёк и, повернувшись к Тэйре, посмотрел на неё доверчиво и робко.

— Хотите... что-нибудь?

Она молчала, в сущности, не зная, что ответить, и тогда он, решившись проявить инициативу, купил дорогой лаковый гребень с изображением цветущих орхидей и бабочек, а потом довольно неуклюже протянул его ей в руки.

Это было совершенно немыслимо и неприлично — принимать от него такой дорогой подарок. Ей следовало сказать что угодно, но отказаться, однако Тэйра только поклонилась и, взяв гребень, сказала кратко:

— Благодарю вас.

Она не знала, зачем приняла его подарок; он был совершенно ей не нужен.

Однако Никандо, обрадовавшись её согласию, будто обезумел и принялся направо и налево швырять деньгами, покупая для Тэйры не нужные никому, но дорогие и красивые безделушки. Она молчала и принимала от него пакет за пакетом, свёрток за свёртком, не понимая, почему не останавливает это нелепое представление.

На одну из золотых монет, которыми он разбрасывался, не задумываясь об их количестве, она могла бы, наверное, купить весь дом своей матери и её ненавистную лавку с запахом сахара, намертво въевшимся в деревянные стены. Тэйре не было никакого дела до денег Санья, но в то же время ей, прекрасно знавшей цену деньгам, было неприятно видеть подобное бессмысленное расточительство, и она тем более не понимала, почему позволяет Никандо делать всё это.

— Достаточно, — наконец, нашла в себе силы сказать она и холодно улыбнулась. — Господин Санья, если вы продолжите в том же духе, у меня попросту не хватит рук для ваших подарков.

Эта улыбка и вежливый, отстранённый тон, в котором не было и намёка на искреннюю радость или даже благодарность, подействовали на Никандо подобно ушату ледяной воды. Чуть не выронив из рук свой кошелёк, в котором, без сомнения, осталось меньше половины от первоначальной суммы, он повернулся к Тэйре и посмотрел на неё всё тем же взглядом потерянного ребёнка.

Этот взгляд переворачивал что-то в её душе, но она не собиралась позволять себе поддаться чувствам.

— Думаю, на этом нам пора расстаться, — сказала она всё так же вежливо и прохладно — тем тоном, который не даёт участникам разговора ни малейшей надежды на искренность и доверие. — К сожалению, у меня очень много дел. Ещё раз благодарю вас за ваши подарки.

Она развернулась и хотела было уйти, даже не прощаясь, но тут Никандо преодолел своё замешательство и, кинувшись вслед за ней, схватил её за локоть.

Краска смущения вновь залила его лицо.

— Может быть... если вы хотите... или не будете очень заняты, встретимся завтра, после того, как вы примете гостей, здесь же, и прогуляемся ещё немного?

Слова эти, без сомнения, дались ему непросто. Согласно всем существующим канонам отношений в любовной паре, это женщина должна была делать намёк — именно намёк, а никак не прямолинейное, откровенное предложение! — на предстоящее свидание, а не мужчина.

Впрочем, когда это они успели стать любовной парой? — поймала Тэйра себя на этой мысли.

И вдруг спросила прямо, хотя не собиралась:

— Зачем, господин Санья?

Он ещё больше покраснел, а затем резко побледнел. Ладони его намокли, а стук сердца, без сомнения, стал совсем быстрым и оглушительным, хотя теперь его перебивали другие звуки — чужие голоса, лай собак, звон посуды — и Тэйра ничего не слышала.

— Просто вы... не очень хочу называть вас по фамилии, а имени вы не говорите... мне показалось, госпожа, что вы узнали обо мне что-то очень важное, — пролепетал Никандо Санья. — И это, поверьте, много значит для меня. Я никому прежде не позволял... но ваше письмо... вы поняли, что я...

Тэйра перебила поток его откровений.

— Вам показалось, — сказала она, будто отрезала.

И, в сущности, сказала правду: ничего она о нём не знала и не хотела знать. Тэйра готова была осыпать саму себя самыми сильными проклятиями за то неосторожное письмо, которое она ему послала и тем самым дала повод для этих излияний. То, что она постарается обойтись без его содействия, было ясно теперь, как день: уж лучше найти десять обходных путей, чем терпеть такое ребяческое поведение.

Никандо выглядел так, как будто готов был рухнуть в обморок ей под ноги.

— Простите, — сказала Тэйра, старясь смягчить свои резкие слова. — Честное слово, не хотела вас обидеть.

Не зная, что ещё добавить, она всё-таки развернулась и ушла, подавляя желание оглянуться и посмотреть ему в глаза последний раз.

Это было не просто неприлично: это было вопиюще грубо и даже непристойно — уходить вот так, не завершив разговор и даже не попрощавшись.

Но Тэйра решила, что так будет лучше: теперь уж он наверняка от неё отстанет.

Какое-то время неприятное, болезненное чувство царапало ей грудь, но вскоре она о нём позабыла — привычные мысли о привычных делах и целях заполонили её сознание.

Вскоре впереди показались знакомые ей коричневые ворота; ненавистный же запах жжёного сахара она почувствовала ещё в самом начале улицы.

— Явилась, — сердито сказала мать, когда Тэйра переступила через порог лавки. — Ну, что смотришь? Помогай матери!

И она швырнула ей половую тряпку.

В последний раз они с матерью виделись ровно год назад.

Безразлично пожав плечами, Тэйра опустилась на колени и, подобрав подол, принялась тереть грязный пол, заляпанный многочисленными пятнами от патоки, от сладкого сиропа, от жирного крема, от жидких леденцов и от других кондитерских изделий, которые, заполонив собой её детство, начисто отучили её от любви к сладостям.

Потом, когда она закончила с уборкой, и в лавку набежали её многочисленные племянники и племянницы, она без зазрения совести отдала им все подарки, купленные Никандо Саньей.

Стеклянные бусы, нитки жемчуга, статуэтки, изображавшие тела драконов — самца и самку, которые сплелись в своём любовном танце — всё стало достоянием чумазых, оборванных малышей, перепачканных в земле и в сладком сиропе.

Семья Тэйра была довольно многочисленна: под одной крышей в доме собрались мать, её младшие сыновья, две её сёстры со своими семьями и несколько взрослых дочерей с мужьями и детьми, но, несмотря на количество работников, все они бедствовали. Лавка не приносила большого дохода, детей становилось всё больше.

"Лучше бы они потратились хоть раз на напиток жриц, предотвращающий беременность, — неприязненно думала Тэйра, глядя на очередное пополнение в семействе: двоих своих младших братьев, близнецов, только что уделавших еле отмытый пол вишнёвым вареньем. — Да, это дорого, но разве лучше рожать детей, одного за другим, и потом не знать, как их прокормить?"

Про себя она решила, что у неё никогда детей не будет.

Впрочем, для жрицы полагалось безбрачие, и этот вопрос никогда и не вставал, но сейчас Тэйра почему-то вновь подумала об этом.

Вскоре в дом вернулись её тётки, сёстры и кузины; все они тут же начали между собой скандалить, кричать, поливать друг друга руганью и проклятиями.

В такой же атмосфере, привычной Тэйре, прошёл весь следующий день. За мгновение до того, как двери дома распахнулись для первых гостей, две тётки Тэйры подрались и чуть было не убили друг друга, но после сидели рядом на одной лавке, пили из одной чаши, хохотали, обнимались и любезничали с гостями, позабыв о том, что за час до этого выдирали клочья волос из причёсок друг друга.

Комнату наполняли громкий, пьяный смех, визгливые голоса мужчин и женщин, плач детей, которые играли под столом, под ногами взрослых и то и дело дёргали за скатерть, отчего кувшины на столе опрокидывались, и вино, как говорится в пословице, лилось рекой.

Всё это вызывало новые приступы хохота напополам со сквернословием; детям отвешивали затрещины, а после, когда они ударялись в рёв, задабривали кусками лакомства с праздничного стола.

Тэйра сидела молча, ничем не выдавая своего отношения; в отличие от остальных, она мало пила, мало говорила и совершенно не смеялась.

"Видел ли ты всё это, Никандо Санья? — подумалось ей один раз. — Знаешь ли ты, Прекрасный Мечтатель, не покидающий своего дворца и погружённый в книжки, что люди живут и так?"

Исполнив свой долг старшей дочери — воскурив благовония перед статуэткой Великой Богини и помолившись за упокой душ ушедших — Тэйра молча, не переодеваясь, выскользнула из дома. Её уход остался незамеченным: никто её здесь не ждал, и никто не огорчился очередному расставанию.

Она шла по Нижнему Городу, и ноги сами собой несли её в то место, где день назад она рассталась с Никандо Саньей.

Тэйра не сопротивлялась своему влечению.

"Всё равно его там нет", — думала она, время от времени передёргивая плечами.

Но он был там.

Увидев Никандо, Тэйра остановилась как вкопанная и хотела тут же развернуться, но было поздно: он её заметил.

Она поняла, что если сейчас побежит от него, то тем самым даст ему в руки серьёзное доказательство, что он ей небезразличен, и решила резко переменить политику: сама пошла ему навстречу, взяла его под локоть и сказала, что, сожалея о вчерашнем недоразумении, очень хочет загладить свою невежливость. А также отблагодарить его за все подарки.

— Поэтому сегодня я приглашаю вас гулять за мой счёт, — предложила Тэйра, внутренне содрогнувшись.

Это значило, что ей придётся серьёзно потратиться, а с деньгами и так было плохо (а когда с ними бывает хорошо?), ну да ладно, демон с ними.

Сама затеяла эту глупую интригу, самой же и придётся из неё выпутываться.

Отсюда новый жизненный урок: не все интриги хороши.

Никандо Санья, смущённый, растерянный и счастливый, не смог ничего сказать, кроме какого-то по-детски восторженного: "Хорошо!", произнесённого после глубокого вдоха, как перед прыжком в реку.

И они пошли гулять по улицам Нижнего Города, чуть менее, чем обычно, грязным — в честь Дня Поминовения Усопших.

— Ненавижу сладости, — призналась Тэйра, провожая взглядом палатку с разноцветными леденцовыми дракончиками и сахарной ватой. — Мне даже смотреть противно, как кто-то ест конфеты, пирожные и всё такое прочее.

— Вот как? — откликнулся Никандо Санья, глядя в ту же сторону. — А я люблю сладкое...

Она посмотрела на него; он был печален и растерян, кажется, впервые начиная понимать, насколько же они разные, и какая пропасть лежит между ними.

И это был прекрасный повод, чтобы укрепить его в этой мысли, но Тэйра зачем-то сказала:

— Послушайте, но это же такая ерунда!

И купила ему мороженое.

Он засмеялся и принялся есть, не кусая его, но облизывая, как нравится детям. Весь перепачкавшийся в сливочном сиропе, он должен был бы вызывать у Тэйры отвращение, как вызывала ребятня, вымазанная в сладком, но почему-то не вызывал.

"Я как будто пьяная, — думала она, чувствуя, как у неё заплетаются ноги, и как качается под ней земля. — А, впрочем, ладно. Гулять так гулять! Раз в жизни можно".

Придя к этой мысли, она купила у уличного торговца шашлык из курицы и принялась жадно есть, облизывая пальцы.

— Здесь не то, что дома, — Тэйра говорила и одновременно жевала. — Дома мне и кусок не лезет в горло, в этом засранном, замызганном сарае, пропахшем прогорклым сахаром. Ненавижу этот свинарник, да, впрочем, весь город не лучше. Демоны, да я голодная, как собака!

Так она, забывшись, разговаривала с ним и вдруг почувствовала, что что-то неладно.

Скосив взгляд, она увидела, что Никандо по-прежнему улыбается, но это была та же улыбка, что и в день их первой встречи — неискренняя, вымученная, наносная. И взгляд его стал таким же, подёрнутым туманной пеленой и говорящим, что он уже где-то далеко, а через несколько мгновений окончательно отгородится от мира своей невидимой стеной.

Тэйре не хотелось дожидаться этого момента.

Она сразу же поняла, что произошло, и разозлилась на себя: как будто не могла догадаться, что так случится.

Увлёкшись, она забыла, что гуляет по городу не с Тайто Эрлу, своим единственным другом-врагом-любовником, и начала разговаривать с Никандо Саньей так же, как разговаривала с первым: не стесняясь в высказываниях и не выбирая выражений.

Но Никандо Санья не был Эрлу, таким же простолюдином, как и Тэйра, и его утончённый слух оскорбила грубая, откровенная речь вульгарной лавочницы. Или дочки лавочницы, всё равно.

Тэйра имела представление об этикете; она превосходно научилась имитировать поведение знатной госпожи, и то, что произошло, было её ошибкой, но она всё равно почему-то разозлилась — так, как будто Санья плюнул ей в лицо.

"А что ты думал? — хотелось спросить ей прямо. — Чего ты ждал от простолюдинки, от той, кто родилась и выросла в Нижнем Городе? Хочешь, чтобы я была такой, как ты, и не умела сквернословить, а вдобавок помышляла только о прекрасном и строила замки в облаках?"

Тэйра сдержалась и промолчала, но через несколько минут остановилась, вытерла рот салфеткой и повернулась к Санье.

— Думаю, нам пора расстаться, — сказала она спокойным, ровным и любезным тоном.

— Как, уже?.. — пробормотал Никандо и показался таким непритворно огорчённым, что на миг Тэйра усомнилась: может быть, ей только почудилось презрение в его зелёных глазах, похожих на травяное поле, укутанное туманом?

Но она уже приняла новое решение и не собиралась от него отступать.

— Темнеет, — пояснила она так же равнодушно, всем своим видом показывая: ей наскучила эта прогулка, её ждут другие дела. И другой любовник, в конце концов.

Однако Никандо Санья, к её удивлению, не сдался.

— Мы могли бы полюбоваться вечерними фонарями... — предложил он, отведя взгляд в сторону.

Эти слова отнюдь не обрадовали Тэйру. Если её равнодушие перестанет действовать на него, как ушат ледяной воды, то какое средство ей останется?

И она решила применить другое; а точнее, попросту положить конец этому чрезмерно затянувшемуся — для неё — увлечению.

— Вы знаете, господин Санья, — решительно произнесла она, повернувшись к нему лицом. — Если честно, я затеяла эту прогулку с одной-единственной целью: сказать вам правду. Я случайно прочитала ваши стихи про кленовую рощу и послала вам, в шутку, те листья, которые сохранились у меня с осени. Они не имеют к сгоревшей роще никакого отношения, и ничего такого я в вас не угадала. Простите меня за эту глупую шутку.

...На этот раз Никандо отнюдь не выглядел так, будто собирается потерять сознание — Тэйра не знала, радует ли её этот факт. Лицо его не покраснело и не побледнело, и выражение его вообще не изменилось, только несколько потускнели зелёные глаза.