Господин Наклеенные Глазки

На мозге осталось две отчетливые дырочки и вмятины от стеклянных глаз. Абрахам мучительно застонал, зажав рот. Нет, глаза были совсем не наклеены! Кто такое мог сотворить? Чудовища! Чудовища!

— Чудовища!

Руки немилосердно тряслись, но Эйб все же уложил Господина Отвалившееся Глазки, а мерзкие стекла со штырями аккуратно пристроил рядом — на старую тумбу с рабочей обувью. И вновь — бежать! Абрахам так и не вспомнил, как очутился в комнате. Он также не заметил женское собрание в гостиной на первом этаже, где ма и ба заговорщически шептались.

В тот день он все же пересилил себя и выбрался в сарай. Пару раз пришлось ударить по лбу, чтобы унять головокружение. Но Господин ждал — продырявленная поверхность мозга встречала лобными долями. Он сидел, покорно ждал единственного собеседника, бестолкового до предела.

"Эй," — сказал Абрахам.

"Имя?" — спросил Господин. Спросил два раза, понимая, что оппонент с первого раза не успевает понимать.

"Эйб", — ответил Абрахам. — "Ты?"

Господин выждал минуту — Абрахам уже подумал, что нет никакого имени, но тут послышались удары.

"Михаэль"

Вот тебе и раз... Человек, имеющий имя. Человек, имеющий историю и ничего кроме. Человек, у которого, вероятно, было все, пока не отняли.

— Мишел, май бэлл? — не выдержал Абрахам. Он покрутил в руках свой стучательный аппарат — "язык" — длиннющее сверло, оставшееся от отца в наследство. Неплохое средство передавать сигналы через металлическую ножку стойки.

"Эйб?" — позвал Господин Потерянные Глазки, когда пауза затянулась.

"Здесь", — простучал Абрахам. Азбука впитывалась в рефлексы с необъяснимой скоростью, казалось, еще ничто он не учил так быстро, как точечную систему символов. Но Эйб совсем не думал об этом, занятый своими переживаниями. Нужно было спросить и узнать так много, что совершенно неясно, с чего начать. И к тому же, если каждое следующее слово давалось легче, то Михаэль все больше уставал поднимать руку.

— Надо бы тебе прикрепить что-нибудь полегче...

"Где? Где?" — спросил Господин. Видимо, интересовался местом своей дислокации.

"У меня дома", — почти честно ответил Абрахам.

"Что случилось? Что случилось?"

— Знать бы, — не удержался человек от очередного комментария вслух.

"Они решили увезти тебя из клиники".

"Куда? Куда?"

"Не знаю. Что с тобой случилось?"

В этот раз пауза затянулась со стороны Господина Наклеенные Глазки. Он долго сидел, прежде чем неуверенно поднять руку.

"Мне не говорили."

Абрахам застыл в облаке сгущающегося мрака. Фраза могла значить все, что угодно. Он подготовил наводящий вопрос и застучал с нездоровым энтузиазмом:

"Раньше ты был?.."

"Да", — коротко ответил Михаэль, не дождавшись последнего слова.

Перед сном Абрахам решил быстренько повторить процедуру. Но быстренько не вышло — как всегда бывает, когда планируешь потратить не больше пяти минут, а через три часа перестаешь куда-либо торопиться. И все потому, что Господин Наклеенные Глазки оказался чрезвычайно разговорчив. Для начала он подтвердил улучшение в самочувствии, скзав "Больше не угасаю", после чего успокоил Абрахама по поводу боли — ее он просто не ощущал, как, впрочем, и остального.

"Только разум в темноте?"

"Разум темнота волны."

Эйб старался не представлять на себе то, что слышит, не смотря на его врожденную мнительность. Удавалось плохо, где-то под желудком постоянно прихватывало, словно рука страха однажды давно забралась внутрь да так и застряла. И дергается теперь в неподходящее время.

"Что со мной будет?" — спросил Михаэль. Мозг блестел от влаги после опрыскивания, легкие чуть заметно раздувались.

— Без понятия... — сказал Абрахам.

"Положись на меня" — четко простучал он. И затем: "Спокойной ночи"

Укладываясь, Абрахам осознал, что готов был остаться и дольше, но и так возился с пациентом до трех ночи, а меж тем прошли дни отгула, кончились выходные и пора было возвращаться на работу.

"Черт, я не предупредил его! — отругал себя Абрахам. — Надо будет забежать перед уходом, а то ведь к вечеру он совсем с ума сойдет!"

Но разума чуть не лишились иные лица. И Эйб понял это только вечером, когда дома его встретили с визгом:

— Абрахам, какого?!.. Что это такое, я тебя спрашиваю?!

Даже гадать не приходилось, о чем именно шла речь.

— Ма, скажи, что ничего не трогала! — не своим голосом прошипел Абрахам и метнулся к двери, на подходе его поймали за куртку — мать во времена стрессов становилась очень резвой. Из кухни вырулила ба с чашкой кофе в руках.

— Что это за игрушки такие?! — голосом загнанного зверя рычала ма. — Ты чуть до инфаркта меня не довел!

— Ты ничего не трогала?! — закричал Эйб.

— Она ничего не трогала, душенька, — спокойно заметила ба.

Он осторожно вырвался, дверь распахнулась, чтобы выпустить Абрахама.

— Это дорогое оборудование, ма. Для работы. Его нельзя трогать! — бросил он, прежде чем рвануть к сараю.

— Да что же это за работа такая?! — кричала вдогонку мать.

— С медоборудованием! — яростно откликнулся сын, ныряя во мрак Тайной Комнаты.

— Я же говорила, мальчик готовится ко Дню всех святых... — благодушно отметила ба.

На полминуты в доме установилась гробовая тишина. Мать стояла у распахнутой двери, беспокойно буравила глазами белый домик во дворе, бабушка с интересом ждала развития событий. Она почти не удивилась, когда услышала грозные крики внука.

— Какого хрена?! Кто это сделал?! — очень громко вопрошал он. — Кто это сделал, я вас спрашиваю?!

Абрахам, сгорбившись, уже решительно двигал к дому.

— О, я не знаю, о чем ты! — всплеснула руками мать и спешно ретировалась на кухню. В ее голосе отчетливо звучали нотки прикрытого раздражения.

— Не сам же он!..

Когда Эйб влетел в сарай, он ожидал увидеть всякое, но только не ввернутые на место глаза.

— Кто додумался воткнуть глаза в мозг?!

— Я ничего не трогала! — взвизгнула мать, стукнув кулаком по столу. Корзинка с печеньем подпрыгнула.

— Но дорогуша, видно же было, откуда они выпали! — сказала бабушка, отпивая кофе.

— Ба-а-а! — Абрахам закрыл лицо руками и рухнул на диван. Хотелось рвать и метать, но что-то внутри услужливо сдерживало волну гнева. "Потрать силу в дело, а не на домашние разборки", — вспомнил он собственное правило, когда решил вести с родными женщинами молчаливую войну по поводу пьянства.

Вот, собственно, к чему она привела...

— Ба, — ласково сквозь зубы процедил Абрахам. — Не трогай там ничего, ладно?

— Хорошо, дорогуша, — просто согласилась та. — Но в следующий раз скажи сразу, что шьешь костюм. И у всех будет меньше проблем.

Он поднял на нее глаза, красные от истерики, и тут же заметил увесистую кружку, которая раньше укрылась от его внимания. Учуял запах.

— Ба, тебе же запретили пить кофе. Давление, ба...

— Она пьет кофе?! — ма тут же вывалилась из кухни. — Мама, что ты творишь?!

Со стоном Эйб убежал в сарай. Уж там-то на него кричать не станут. Максимум — настучат.

Михаэль встретил его бодрым шевелением. И... все — никаких панических атак, позывов обняться с унитазом, покинуть поле боя — пришлось задуматься, когда конвульсивные телодвижения перестали изводить Абрахама. Он помог Господину сесть и обстоятельно допросил о недавних визитерах. Оказалось, последний ничего не знает — замученный ожиданием, он погрузился в глубокий сон, который закончился как раз на весьма ощутимом нервном выпаде Эйба в сторону родственников. То есть ничьих приходов он не помнит. Абрахам тут же представил, как ма и ба крадутся на цыпочках в сарай. "Странно, — подумал он. — Убегали они так же тихо?"

Пришлось рассказывать о родственниках — жителях нового мира, которых Михаэль благополучно проспал. На просьбу познакомить Господина с "прекрасными женщинами", Эйб ответил однозначным отказом. Достаточно того, что они виделись заочно.

А еще потом этот вопрос:

"Ты живешь с матерью?"

"Что такого?"

Стоя на кухне, с сахарницей в руке, Эйб вдруг понял, кем себя ощущает — как тот спецовый специалист, который расшифровывает черный ящик после махровой катастрофы. Пилоты погибли, свидетелей нет, и только маленькая коробка в курсе, какого хрена произошло в воздухе, что теперь костей не соберешь. Но материя готова рассыпаться в любую секунду от неосторожного прикосновения.

Да вот только... он любитель, которого нелегкая проносила рядом. Может, пора перепоручить сложную задачу специалистам? Пока он по грамму вынимает события и факты из открытой черепной коробки, рушатся города и гибнут люди. Пусть и не по их вине. Абрахам с каждым визитом понимал — в их уравнении слишком много неизвестных, чтобы решить задачу правильно. Даже если бы целью Эйба было выудить историю от начала до конца... похоже, Михаэль просто однажды проснулся таким.

Впрочем, вопросов оставалось достаточно.

"Тебе нравилось в клинике?" — Эйб "заправлял" Господина Наклеенные Глазки. Слишком уж тоненьким был канал их связи — одним предложением хотелось охватить и Терезу, и его контакты с работниками, вообще всю хронологию существования.

"Клет запрещала со мной говорить", — ответил Михаэль. — "Невыносимо"

Мог бы Господин говорить и слышать, Абрахам бы разорался: как?! Что?! Почему?! Но морзянить риторику бессмысленно.

"Вайлен рассказывала все", — продолжал Михаэль. — "Я не мог отвечать ей еще не знал как это сделать не мог понять но вайлен рассказывала"

Что за Вайлен? Как хотелось броситься в новый омут с головой, но в такой плоской беседе растекаться по древу мысли — преступно.

"Почему клет запрещала?"

"Стук пугает больных"

"Значит не хочешь обратно?"

"Хочу говорить и слушать"

Пауза.

"Всегда"

Ну правильно, чем еще заняться в царстве вечной тьмы? Что есть человек, не способный принимать и отправлять информацию? Эйб попытался представить, кем надо быть, чтобы лишить жизнь ее единственного оправдания — ответа не находилось.

"Клет редкостная тварь", — выразил чувства Эйб.

"Вайлен говорит она сумасшедшая"

— Это сестра Клет?

— Она самая.

Эйб стоял сущим дураком посреди холла клиники, несчастные глаза уставились на регистратора, но последний больше ничего не мог сказать. Под немигающим укоризненным взглядом Ласкового Чудовища Абрахаму делалось нехорошо. Решимость словно сковала наледь.

— Когда это случилось? — спросил Эйб.

— Дня два назад.

Черная лента в углу фотографии, две розы и трогательный некролог от сотрудников. "Скропостижно..." — прочел Абрахам. Точный диагноз в таких случаях не указывается, и вполне вероятно, змея скончалась от избытка собственного яда. Нехорошо так думать о мертвых, но смертельная обида за Господина Наклеенные Глазки и неспособность понять ее извращенную жестокость к обездоленным, глумились как могли. Может, Клет сама боялась Михаэля. Может страх и брезгливость толкали ее на моральный садизм. Господин Наклеенные Глазки не привык жаловаться, это видно, так же как видно его невыносимое положение. Да, "невыносимо", а значит, Клет ничего не оправдывает. Ни страхи, ни высокие побуждения. Хотя теперь судить сложнее. "Запрещала говорить."

— Тереза? — спросил Эйб, выкинув лишние мысли из головы.

— А?

— Тереза сейчас в клинике? Она работала в отделении с сестрой Клет.

— С какой целью интересуетесь?

Вот это прикол. Что происходит?

— Я лежал тут когда-то. Она мне понравилась. Вот я на днях с девушкой расстался, ну и подумал, а почему бы нет?

— Опоздал, Дон Жуан. Она уволилась и спешно куда-то уехала, не отработав штрафные недели.

— Когда? — спросил Эйб изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал ровно, а в глазах не читался дублированный шок, помноженный на изумление.

— Да за сутки до кончины своей начальницы. Послушай, малой, я эту историю уже в сотый раз рассказываю — ищейки тут все вверх дном поставили...

— А Вайлен? — не дав себе опомниться дожал Абрахам.

— Кто?

— Вайлен, работала с Терезой.

— Ты что-то путаешь, дружище. Никаких Валенов в клинике нет.

По дороге в голове крутилась странная мысль: "Концы в воду концы в воду концы в воду". Михаэлю он говорить ничего не стал. Но вот куда деваться от ощущения рушащегося мира? В довершение к сложившемуся хаосу, Михаэля вдруг активно начала интересовать его дальнейшая судьба. Персональная, крайне сомнительная судьба. Ответить на законный вопрос Абрахаму оказалось решительно нечего, и он отвлекал Господина разговорами, вопросами и отвлеченными рассказами. Наклеенные Глазки так истосковался по общению, что глотал все, что предлагают, как человек, потерявшийся в лесу на неделю. И это несмотря на подвешенное положение. В конечном итоге Эйб подобрал слова для своих мутных планов — прятать и по мере возможности улучшать качество жизни. Он тактично умолчал об уповании на чудо, которое должно прийти с неожиданной стороны. Чудо неизвестного качества и характера, без которого он точно сойдет с ума.

Потому что пропала Тереза, кинув все.

Потому что погибла Клет в непонятных обстоятельствах. И, вероятно, не совсем сама.

Потому что наделенные властью люди страшно интересуются клиникой, в которую он открыто пришел сегодня. Как дурак, без камуфляжа.

— Со дня на день ждем гостей, — мрачно сообщил Эйб. — С минуты на минуту. А я — соучастник похищения. Ты конечно, можешь сказать, что у похитителя тебе больше понравилось жить, но кто послушает?

Трубка быстро и четко застучала о плексигласовую пластинку. Эйб установил ее недавно, чтобы Михаэль сам лучше слышал, что говорит.

"Ты встревожен"

Что это? Утверждение? Вопрос? Эйб с подозрением вгляделся в лобные доли, из которых все никак не мог решиться вытащить стекляшки.

— Еще как! Потому что, кажется, самое разумное сейчас — обратиться в полицию. Я расскажу, что прятал тебя от жестокой сестры, а вот теперь она умерла... И куда тебя потом отвезут, интересно знать? Дальше — по этапу? А меня куда? В черный улыбчивый мешок, видимо...

"Скажи тебе страшно?" — зачем-то спросил Абрахам.

"Скорее нет", — ответил с готовностью Михаэль. — "Это не чувствую тоже"

"Но ведь тебе не все равно что будет дальше?"

"Не все", — Господин сделал паузу. — "Не могу описать"

"Совсем?"

"Похоже на то что чувствуешь во сне"

Эйб попытался представить эмоции сна наяву — получалось плохо.

"Призраки эмоций"

— Значит, тебе там что? Сносно? — спросил Абрахам и сам же ответил. — Примерно как в кошмаре, из которого уже не проснешься. Отлично, что уж.

"Одиночество очень яркое" — добавил Михаэль.

Когда всякий завиток буквы дается с трудом — сильно не пооткровенничаешь. Да и единственный слушатель более не интересовался деталями. Кто такая Тереза, где Гарольд, что убило Клет — случайность или злое намерение? Половину Михаэль не знал, другая половина бесполезна. Тем более, главный вопрос — "Что с тобой случилось" — уже пролетел фанерой мимо ушей. А мир продолжал неслышно обваливаться.

Можно спорить — Господин Наклеенные Глазки сейчас был центром интереса многих людей. Возможно, о нем кропались докторские и кандидатские, статьи разных масштабов. Каждый день подписывались сотни документов — конечно же, повышенной секретности — с его исходными данными.