Моя любимая заноза

— Одними глазами сыт не будешь, — возразила Надя, подняв вверх указательный палец. (Больше ничего поднять она не смогла). — Я его два года обслуживала, как домработница. Дубленку ему купила и ноутбук. Правда, в кредит, но не в этом же суть. И что получила в итоге? Ни-че-го! Пшик!

— Так все мужики сейчас сплошной пшик и есть. А ноутбук ты ему зря подарила, он ведь сразу по сайтам знакомств, наверняка, полез. Ну полез же, сознавайся?

— Я не знаю. Он при мне его выключал всегда, а если не успевал, то сворачивал все окна и переключался на фильм.

— Дура ты наивная, и мне тебя жалко. Как старший товарищ я обязана тебе помочь. Мы с тобой сейчас поедем кутить.

— Куда?

— В бар поедем. Я тыщу лет никуда не выбиралась. А ты?

— Летом с Лешкой в парк ходили, на аттракционы.

— На аттракционы, — передразнила главбух. — Тебе ведь уже под тридцатник. Какие аттракционы? Он тебя что, вообще никуда не водил?

Надя пропустила оскорбление про тридцатник и с сожалением констатировала, что никуда Лешка ее не водил. Только она его водила. К стоматологу. Три раза.

В голове у нее снова зашевелились мысли. Видимо алкоголь сделал их более подвижными. Она ведь никогда не задумывалась о своей жизни с Лешкой. Слово семья для нее было нерушимой стеной. Конечно, у них не все было гладко. А у кого оно так? Все переживают взлеты и падения. Но теперь Надя поняла, что два года она ждала от него чего-то. Сама не знала чего именно, потому как её никто не научил, чего нужно ждать от мужа. Всякий раз она сама искала ему оправдания.

Если Лешка приходил домой и говорил, что начальник урод, и ноги Лешкиной больше там не будет, Надя принимала это спокойно. Она знала о тонкой душевной организации супруга, ей об этом часто твердила свекровь, потому не лезла и не настаивала, как другие жены, мол, пора бы начать искать новую работу, уже два месяца дома сидишь. Ведь гармония в коллективе это очень важно, и если ее нет, то работать становится невыносимо. Как и в семье.

То, что Лешка не мог починить кран на кухне, так он не сантехник, а биолог. А вот новая дубленка ему нужна, потому как старая куртка совсем не согревает. И ноутбук жизненно необходим. Он говорил, что будет вести переписку с коллегами в Европе по каким-то биологическим исследованиям, в чем Надя была абсолютным нулем и не лезла в эти дела.

Почему же теперь она чувствует себя обманутой? Ведь никто насильно не тащил ее под венец и верить вовсе не просил. Она сама выбрала для себя такую жизнь.

— Эй, подруга, а ну не спать, — пробасила главбух, отчего Надя вздрогнула, — за нами приехали.

— Такси?

— Лучше. Карета!

— Карета — это хорошо, — пьяненько улыбалась Надя и пыталась сфокусировать взгляд на двух фигурах, стоящих перед нею, — поедем как настоящие принцессы. А это принцы?

Татьяна Аристарховна сползла с подоконника и помогла спуститься Наде.

— На принцев не похожи, а вот за пажей вполне сойдут. Смотри, какие у них морды красные на фоне белых халатов. Прям помидоры в кулёчках.

Надя собрала глаза в кучку, дабы получше рассмотреть пажей, похожих на помидоры. Два дюжих молодца смотрели на нее, не мигая. Лица у них действительно были румяными, а если точнее, почти багровыми. Стеклянные глаза, сжатые губы. Странные какие-то пажи, недружелюбные.

— Они мне не нравятся, — честно призналась Надя и махнула на молодцев рукой, — пусть другие приедут.

Павел Мельников работал на "скорой" всего три месяца, но уже успел повидать всякого. Были у него и сумасшедшие старушки, которые по три раза на дню умирали от инфаркта, но всякий раз самостоятельно вызывали бригаду и орали так, что после этого самих фельдшеров можно было укладывать на носилки лишь за то, что долго ехали. И скучающие дамы с мигренями, готовые оплатить штраф за ложный вызов, лишь бы кто-то заглянул к ним на огонек. От одной такой особы Павел отбивался только вчера. Но все это полбеды. Бич декабря — алкаши. Эти обрывали телефоны станции "скорой помощи", и самое безобидное, что слышали диспетчеры:

— Моему другу плохо! Приезжайте скорее!

Не отреагировать на подобный вызов никак нельзя, поэтому ближайшая свободная машина мчалась по вызову, где бригаду встречала улыбающаяся физиономия с лиловым носом и щербатой улыбкой. Умирающий друг махал рукой из кухни, точно генсек с трибуны президиума, и пожимал плечами, мол, извините, что остался жив и почти здоров.

Вот и теперь их встретили две пьяные тетки, да еще претензии выставляют, мол, рожей не вышли. Посмотрели бы на себя. Одна похожа на мамонта, попробуй, встань у нее на пути, растопчет и не заметит. А вторая заморыш из старшей группы детского дома. Забитая серая мышка, с блеклыми волосенками, тонкими, почти бескровными губами. Единственное, что привлекало внимание в этой бледной моли — большие серые глазищи. Влажные, как талый лед по весне, и наивные, как у ребенка.

Вся злость вдруг улетучилась. Девицу хотелось прижать к груди и погладить по голове. Наверняка одинокая, если напивается на работе.

Но гонора ей не занимать, вон как выпятила тощую грудь. Защищается.

— Мадамы, ну вы даете, — проревел напарник Павла Валерий Терентьевич, — ладно мужики, ну а вы-то чего? Того самого!

Он всегда выражался витиевато и малопонятно.

— Между прочим, мадемуазели, — кокетливо поправила его мамонтиха, — а вызвали вас по срочному делу. У моей подруги начался инфаркт миокарда, точнее этот самый, — она почесала затылок и, подняв вверх указательный палец, выдала, — инсульт миосульта. Вот!

— Это она про меня, — вздохнула детдомовка и осторожно улыбнулась.

Рот у нее, действительно, едва заметно косил на одну сторону, но никаких признаков инсульта не наблюдалось и в помине.

— Ну, мадемуазели, как бы вас через этот. Да ну вас. — Валерий Терентьевич махнул рукой, — пойдем Пашка, это самое, ясно тут все.

— Куда это вы собрались? — Женщина-гора встала в проеме двери, заткнув его как гигантская винная пробка. — Вы должны отвезти нас в больницу.

— Если только в вытрезвитель, — горько усмехнулся Павел.

— Туда нам не надо, — совсем не обиделась та, — везите в больницу.

— Татьяна Аристарховна, но ведь я здорова, — Надя даже обрадовалась, наконец-то у нее было полное объяснение странного поведения главбуха, — пусть ребята уезжают, им ведь еще на вызовы надо успеть.

— Вообще-то вызовов у нас больше нет, мы смену закрываем, — сболтнул Павел, за что тут же получил подзатыльник от старшего товарища и почувствовал себя нашкодившим котенком, которого шлепнули свернутой газетой. Не больно, но обидно.

— Вот видите, как все хорошо складывается, — мамонтиха освободила проход, но зыркнула так, что присутствующие в кабинете застыли на своих местах.

Паше еще не приходилось сталкиваться с буйными психами, но где гарантия, что это не был тот самый первый случай? Так сказать, боевое крещение.

— Вы подбросите нас до больнички и поедете домой, — делилась планами женщина, не забывая держать фельдшеров в поле зрения, — Надька, поди-ка сюда.

Мамонтиха обвела подозрительным взглядом пространство вокруг себя и, видимо, убедившись в отсутствии шпионов, припала губами к уху замарашки.

— К больнице ведет только одна дорога, мимо моего дома, — громко шептала она, думая, что никто ее больше не слышит, — на такси, по пробкам доберемся не раньше, чем через час, а тут, с мигалкой, в два счета домчим. Заедем, переоденемся и сразу кутить. Как тебе мой план?

— Безупречный, — ответил вместо нее Павел, — только мы все равно никуда не поедем.

— Черт с вами, — махнула рукой мамонтиха, — стойте здесь и никуда не уходите.

Вернулась она еще с одной бутылкой коньяка, которую показала неразговорчивому Валерию Терентьевичу и тут же спрятала за спиной. На лице работника медицины расплылась самая дружелюбная улыбка.

— Мадемуазели, чего же раньше, того самого, не сказали. Мы бы и без звука. А, Пашка? — Он толкнул напарника плечом, тот согласно кивнул и согнул руку кренделем в приглашающем жесте.

"Мадемуазели" сдержанно кивнули, отказавшись от предложенной руки, и сказали, что будут готовы через пять минут.

Бутылку Татьяна Аристарховна пообещала вынести вместе с собой, разумно решив, что это будет гарантией того, что "пажи" их дождутся.

Мороз крепчал, начиналась метель, и Надя даже немного протрезвела, пока главбух тащила ее к "карете". Пушистые снежинки танцевали в кругу света от единственного фонаря, который освещал вход в здание. На несколько мгновений девушка залюбовалась этой красотой, но быстро вспомнила о важном деле и прогнала наваждение.

— Татьяночка Аристарховна, — заныла Надя, — вы ведь мне так и не выдали расчет, — на что же я буду кутить?

— Полякова, не кипишуй, — успокоила ее главбух, — завтра зайдешь и я все тебе выдам.

— С премией?

— С нею. Вручу торжественно и с помпой. Вон наша карета, пошли скорее, а то мне уже глаза снегом залепило.

Надю карета разочаровала. Она представляла, что помчит в комфортабельном микроавтобусе с мигалкой, рассекая сумрак зимнего вечера. А оказалась внутри проржавевшего корыта, в котором наверняка еще Брежнева возили. В народе такие машины называли "буханками" за внешнюю схожесть с хлебопекарной продукцией. Но в машине было тепло, и она не боялась продрогнуть в своем пальто, что хоть как-то примиряло с действительностью.

Татьяна Аристарховна заняла почти всю жесткую лавку, но Надя не хотела пересаживаться к незнакомым мужчинам, пусть и медикам. Поэтому она скромно примостилась рядом с главбухом. Та одобрительно кивнула.

— Девушки, оплатите проезд, — гоготал водитель, которого уже посвятили в курс дела, — а то не поедем.

Татьяна Аристарховна выудила из объемной сумки бутылку, зачем-то подышала на нее и протерла рукавом блестящий бок. Только после этого протянула "оплату" Валерию Терентьевичу. Он сцапал подношение, как цапля жирную лягушку, и сунул во внутренний карман куртки.

"Карета" пару раз фыркнула, чихнула и неожиданно резво сорвалась с места.

В тепле Надю разморило и она начала уплывать в объятия Морфея. Но в тот самый момент, когда из холодного провинциального декабря она попала на белый песочек Мальдивских островов, ее грубо тряхнули и вернули в реальность.

Их кабины несся грозный рык.

— Ты чего на дороге раскорячилась, идиотка! Жить надоело? Это же машина, она не... — водитель ударил по клаксону и слово, произнесенное им в запале, потонуло в резком сигнале, — а давит!

Несколько секунд Надя пыталась понять, что происходит и почему снова стало холодно. А потом увидела, как их "пажи" помогают забраться в машину девушке, одетой совсем не по сезону в легкую курточку и короткую юбку. Ноги в сетчатых колготках выглядели, как советские куриные окорочка в авоське. Синие и в пупырышках. Девушка выстукивала зубами какую-то мелодию, скорее всего, похоронный марш, который она уже слышала у себя в голове, когда подоспели спасатели.

Молодой фельдшер снял с себя куртку и укутал в нее дрожащее тельце. А Валерий Терентьевич плеснул коньяка в пластиковый стаканчик и едва ли не силой влил пострадавшей в рот. Она никак не хотела размыкать отбивающие бодрый марш зубы. Коньяк проводили три пары грустных глаз: водитель, который предвкушал приятное завершение смены, Надя, помнящая свой позор на бывшей уже работе и Татьяна Аристарховна, сразу же окрестившая полуголую деваху проституткой.

Видимо, главбух так громко думала, что под ее тяжелым взглядом девушка постаралась натянуть короткую куртку на голые коленки.

— Спасибо вам, — девушка обвела благодарным взглядом своих спасителей и добавила, кивнув лично Татьяне Аристарховне, — большое. Я на работу спешила и вот оказалась здесь со сломанной ногой.

— Давайте я вас осмотрю, — охотно предложил молодой фельдшер и встал перед незнакомкой на одно колено, — не бойтесь, я аккуратно.

Надя почувствовала укол зависти, когда молодой человек начал мять и поглаживать сетчатую лодыжку. Она даже отвернулась, делая вид, что любуется пейзажем за окном. Но смотреть там было абсолютно не на что, потому пришлось вернуться на исходную.

— Облизни ее еще, — фыркнула Татьяна Аристарховна, — только слюни подбери.

— И правда, Пашка, давай того, закругляй осмотр, — согласно покивал его старший товарищ, — привезем в приемку, пущай они там ее лобзают.

— Не надо в приемку, — от принятого коньяка зеленые глазищи вспыхнули холодным пламенем , — мне на работу бы.

— Так выходи, коли надо. Или тебя еще пару метров провезти до перекрестка? — Татьяна Аристарховна, от которой первый муж ушел к молодой сопернице, ненавидела теперь всех девушек, которые были моложе нее и могли составить конкуренцию. Эта вот могла. Размалеванная, что матрешка на ярмарке, стройная и наверняка наглая, как вьетнамцы на вещевом рынке. Вон как быстро сообразила к мужикам в машину забраться. Такая своего не упустит. Не то что малахольная Надька, кутается в свое пальтишко, как сиротка на вокзале. Красивое пальтишко, но видно, что не по сезону.

Татьяна Аристарховна отмахнулась от своих размышлений и продолжила наблюдать.

Эта профурсетка, похоже, чувствовала себя пчелиной маткой, вокруг которой кружат рабочие пчелки, угадывая каждый ее каприз.

— Эй, — Татьяна Аристарховна постучала в окошко, за которым сидел угрюмый водитель, — чего стоим, трогай.

— Что вы раскомандовались, женщина? — Вздрогнул тот. — Я к вам в извозчики не нанимался, между прочим.

— Бунт? — Татьяна Аристарховна попыталась подняться, только размер скорой не позволил ей этого сделать, и пришлось сесть обратно. — А ну, возвращайте коньяк!

— А почему вы на меня смотрите, женщина? — незваная пассажирка хорохорилась, как могла, не желая сознаться даже самой себе, как ей было страшно в тот момент, — я не просила мне наливать, они сами.

— Вот же дуры бабы, — хмыкнул водитель и завел машину, — ну куры, ей богу.

— Поговори у меня там еще, — прикрикнула Татьяна Аристарховна, — и ударила в разделявшее ее с водителем окошко так, что тот от неожиданности нажал на тормоз, и всех пассажиров дружно швырнуло вперед. Образовалась куча-мала, в которой кто-то сдавленно пищал.

Татьяна Аристарховна с удовлетворением и долей садистского удовольствия узнала голос пчеломатки-проститутки и передумала поднимать бучу по-поводу хамского обращения со своей персоной. Откопав в переплетении тел Надю, она отряхнула на девушке пальто и усадила рядом с собой, наблюдая, как мужики пытаются успокоить вопящую девку.

— Теперь мне точно ногу сломали! — Орала она, перемежая свою речь крепким словцом. — Кто за меня теперь отработает? Она что ли?

Наманекюренный пальчик ткнул в Надю. Татьяна Аристарховна подобралась, готовая отбивать честь подруги, но истеричка вдруг резко успокоилась и улыбнулась, не иначе, как головой повредилась в аварии.

— Девушка, — голос проститутки стал слаще меда и тягучим как карамель, — миленькая, спасай. Только на тебя надежда.

Девица сделала попытку бухнуться на колени, но острая боль в ноге остановила. Едва не взвыв сиреной, она сжала кулаки и изо всех сил заставила себя снова улыбнуться.