Роман "Лена"

Вдруг в конференц-зале стало тихо. Я, стоя к двери спиной, повернулся по направлению взглядов моих сотрудников.

Все смотрели на чудо, тихо вошедшее в дверь. Чудо выглядело так: полусапожки, надетые на босые ноги, из-под длинной весенней куртки торчал длиной до середины щикотолок яркий с японскими цветами шелковый халат, подаренный мной Ленке к годовщине свадьбы и привезённый из Японии, на голове торчком стояла плотная вязаная шапка с большим помпоном, а на концах длинных распущенных волос висели гигантские розовые бигуди. Зная непредсказуемость своей жены, я остался стоять на месте с чашкой кофе в руках. Я просто молча стоял и смотрел, и ждал, что будет дальше. Лена шла в направлении Станислава, шла напряжённо, как лунатик. Казалось, она не ожидала, что здесь будет так много народу, она растерялась и не знала, что делать. Это потом она рассказала мне, что думала "застукать" меня, т.к. уже был двенадцатый час ночи, а меня всё еще не было дома, а мой сотовый и телефоны в бюро не отвечали. Бывало, что я приходил поздно, но "поздно" у нас считалось часов десять. Теперь же Лена уже была в постели, но не могла уснуть. Обеспокоенная, не случилось ли чего, она встала и оделась как попало, первое, что попалось на глаза, ночью ещё было холодно. Выйдя во двор, она с трудом завела запорожец, попробовала еще раз дозвониться до меня, бесполезно.

Это была правда. Я потерял представление о времени. Я был захвачен идеей заинтересовать японцев и ни разу не взглянул на часы. Я думал, ещё где-то часов девять. Да и все вокруг не выражали нетерпения по поводу того, что приём затянулся и я думал... Собственно, я не думал ничего, я работал, я стремился оставить хорошее впечатление о нашей фирме. А проект Стаса был оригинальным, нам нужна была поддержка в архитектурных кругах Японии.

Вошедши, Лена боковым зрением хорошо видела меня с чашкой кофе в руках, на лице у меня было написано любопытство, видела улыбающихся японцев, других сотрудников, Стаса, сидящего в трёх шагах от шахматного столика, но всё было как в замедленном фильме.

Она плавно подошла к столу, за которым сидел Стас, зачем-то взяла пешку, передвинула её на новую позицию и робко сказала: шах. В шахматах она знала только два слова: шах и мат. Стас встал, улыбаясь подошёл к столику, мгновенно взял её ферзя и сказал: мат! Японцы стали улыбаться, Куро Ёсимото достал из кармана маленький плоский цифровой фотоаппарат, другие два что-то залопотали на японском, мои же сотрудники замерли как и я. Первым опомнился я и бросился к Станиславу. Ольга подкатила с другой стороны инвалидное кресло и я успел как раз вовремя, чтобы не дать упасть Стасу. Тут и все остальные одновременно бросились к креслу. Я не верил своим глазам: Стас! Он не мог ходить! И он самостоятельно сделал три шага к столику! Три шага! Этого просто не могло быть! У него с детства тяжелый ДЦП, парализованы ноги, в лучшем случае он мог пересесть с инвалидного стула на другой стул или кровать, упираясь руками в рядом стоящие предметы, но самостоятельно ходить он не мог! Я держал его под мышки, пока Ольга разворачивала инвалидное кресло. Мне было очень тяжело, Стас весил более ста килограмм, я мгновенно вспотел. Когда же мы его осторожно посадили, кто-то предложил вызвать "скорую", но Лена, до сих пор молча и безучастно стоявшая всё на том же месте, ясно и чётко сказала: "Не нужно. Саша, не надо скорую. Он теперь будет ходить".

— Лена, — у Стаса выкатилась слеза. Видно было, что у него сильнейшее душевное потрясение.

— Лена... — повторил он, — Лена, спасибо. Ты... ты дала мне надежду...

Я видел, как Станислав, подъехав к ней, наклонился вперёд и стал целовать ей руки. Слёзы катились из его глаз, но он не останавливаясь всё целовал и целовал ей руки. Ленка наклонилась к нему, обняла его как ребёнка и тоже поцеловала. "Стасик, ты будешь ходить, ты молодец, ты будешь ходить".

Двое из японцев всё это время наблюдали за происходящим, думая, наверное, что это часть сценария приёма в их честь, так сказать, спектакль "загадочной русской души". Tретий — этот Ёсимото, быстро-быстро перемещался, со всех сторон фотографируя происходящее.

Что было потом, опишу лишь вкратце. Кто-то наконец перевёл японцам, что случилось нечто из ряда вон выходящее. Они подошли к Стасу и стали прощаться и желать ему здоровья. Я со своей стороны поблагодарил их за визит и выразил надежду о взаимовыгодном сотрудничестве. Ольга Александровна по-быстрому от имени нашего бюро вручила японцам подарки: набор матрёшек "Путин, Горбачёв, Брежнев и Хрущёв". И заодно проспекты нашего бюро и наших работ. Это была целая церемония взаимоблагодарения, и мы все уже не могли дождаться, когда она кончится, но наконец они уехали. Ольга Александровна в качестве переводчицы отправилась с ними до отеля.

А мы все окружили Стаса и, поддерживая его со всех сторон, заставили еще раз встать и выпрямиться. Лена стояла рядом и ничего больше не говорила. Стаса мы смогли поднять только один раз, он больше не мог стоять, тем более сделать шаг. Он был бледный и потный, и полностью обессилевший. "Ребята, оставьте меня, я не могу, не сейчас. Я попробую дома". В конце концов я сказал Лене, чтобы она садилась в "запорожец" и ехала домой, а я отвезу Стаса и приеду. Ленка сказала, что "запорожец" заглох по дороге в двух кварталах отсюда и она пришла остаток пути пешком.

О счастье моё! ЁКЛМН! — мне захотелось выматериться, взять Ленку и потрясти. И треснуть как следует! Дурёха! Одной, ночью в большом городе, где полно всяких подонков, какого чёрта переться сюда! Наверное, Лена прочитала это в моих глазах. То, что я в ярости. Мои глаза, наверное, стали холодны как лёд и она прочитала в них моё желание её, извините, оттрахать. Она виновато наклонила голову и этот её дурацкий помпон на шапке перевесил своим весом всю шапку и медленно завалился ей на лоб. Лена осторожно скосила глаза наверх, на помпон — это было так уморительно, так трогательно, что все засмеялись. Господи, какой она ещё ребёнок! Я знал, что дома наедине начнётся разбираловка, кто виноват в том, что ей пришлось поздно ночью ехать за мной, да еще и идти приличное расстояние одной в темноте по пустынной улице, но в данную минуту она вела себя послушно и когда я сказал: "Иди садись в мою машину, включи обогрев и жди там" и дал ей ключи, она покорно вышла. Мне ужасно, ну просто ужасно хотелось её обнять, прижать к себе, согреть, и целовать, целовать, а потом на руках как ребёнка донести до машины, но я лишь посмотрел ей вслед и сделал некоторые распоряжения моим сотрудникам. Мы помогли Стасу одеться и погрузиться в мою машину. Движения его при этом были какие-то странные, не как всегда, из коляски ко мне в машину на переднее сиденье он попытался пересесть сам, но ничего не получилось. Лена сказала, что не нужно торопить события. На сегодня достаточно. Она сидела на заднем сиденье и всю дорогу молчала. И только когда мы подъехали к дому, в котором жил Стас с матерью и вышла его мама — Лара Анатольевна — Ленка сказала ей, что хотя она еще не врач — точно знает, что желательно как можно быстрее Стасу нужно попасть к невропатологу и психотерапевту. Нужно еще раз пройти лечение в специализированных центрах, нужны тренировки на специальных тренажерах. Пока я вновь доставал из багажника и собирал инвалидную коляску, Стас и Лена, сидя в машине с открытыми дверцами, рассказали о событии. Выслушав всю историю, Лара Анатольевна стала обнимать и целовать Ленку, она стала звать нас к себе, но Стас шутя прикрикнул на неё. И Лара Анатольевна, пожелав нам спокойной ночи, покатила коляску к подъезду.

От Стаса мы поехали сразу домой. А дома на кровати в два часа ночи была яростная разборка с упрёками с обеих сторон, разборка в виде бешеного секса. И Ленка била меня подушкой, размазывая сопли и слёзы по моему телу вперемешку со стонами сладострастия, а я рычал ей в уши, надеясь внушить моей маленькой девочке: "если ты только посмеешь ещё раз, еще хоть один только раз выйти без меня из дому позже девяти вечера или не поставив меня в известность — я не знаю что с тобой сделаю...Если с тобой что-то случится — я тебя придушу..., да я прибью тебя!".

Когда мы утомились и притихли, Ленка, лёжа сверху на мне и обняв меня за шею, рассказала, где она бросила запорожец. Она сумела съехать на обочину, но знак аварийной остановки не выставила. Я некоторое время обдумывал, как поступить лучше: ехать сейчас вдвоём на моей машине или оставить всё до завтра, авось драндулет не сопрут. В темноте-то его и не видно. Лена сказала, что она сейчас уже устала и никуда ехать не хочет, но и не хочет, чтобы запорожец остался там. "Это же раритет, если я его потеряю — для меня это будет большое горе" — сказала она. — "Саша, вызови такси, а назад приедешь на моей машине".

Мне тоже не хотелось отрываться от жены, я гладил её упругую попку и мне было так хорошо с ней, с моей женой, но я не мог допустить, чтобы у моей жены было "большое горе" и я предложил: "Лен, я не помещусь за рулём, я не смогу в нём приехать. Ты должна сесть за руль. Поехали заберём сейчас, пока дороги свободны и движение маленькое". "Ага, — сказала Ленка — мы приедем, а ты его не сможешь завести и получится, что я зря собиралась. Я хочу спать". Тогда я спихнул её с себя, укрыл одеялом и сказал: "Ладно, спи".

Я еле нашёл наш "запорожец", он был ещё на том месте, где его оставила Лена. С помощью взятых с собой проводов и некоторых инструментов мне удалось его завести и, согнувшись в три погибели, на маленькой скорости, я доставил "раритет" на наше парковочное место среди кустов акаций. Этот автомобиль за два года доставил нам уже столько хлопот, что я начал вынашивать мысль сдать его тайком от Ленки на свалку, а ей сказать, мол, спёрли ночью. Прицепив специальное незаметное противоугонное устройство для автомобилей, я с чувством выполненного долга пришёл домой. Лена сладко спала, положив на моё место слева от себя большого медведя, мой подарок, которого она называла "Тэдди".

У меня же сон начисто прошёл и я, сев в кухне за стол и открыв ноутбук, стал смотреть состояние счетов. Нужно было вытаскивать Стаса из инвалидной коляски, оплатив ему дорогое лечение.

Теперь немного о Стасе. Я познакомился с ним еще на вступительных экзаменах в институт. Нам тогда было по шестнадцать лет. Увидев его в первый раз в инвалидной коляске, которую катила его мама, я как-то подумал: ну надо же, неужели поступать? Как же он учиться-то будет? Многие ребята уже знали друг друга, вероятно, ходили на подготовительные курсы, или были из одной школы, или приехали пораньше и в общежитии жили в одной комнате. А он и я — мы были сами по себе. Вернее, я был один, а он всё время был с мамой. Исподтишка наблюдая за ним, я подумал, парень стесняется своей инвалидности, стесняется того, что постоянно рядом мать. Его мать — красивая женщина лет сорока с небольшим, помимо того, что катила коляску самого простого устройства, таскала в руках твёрдую папку, а в рюкзаке за плечами книги и другие принадлежности. И как-то так само получилось, что изучая списки групп, я оказался рядом с его матерью. Сам Станислав сидел тогда в стороне, чтобы не мешать другим абитуриентам смотреть расписание. Народу было много, но я при своём росте в метр девяносто пять мог спокойно переписывать расписание, стоя сзади толпы. Мать Стаса, надев очки и ничего не видя из-за рослых ребят, потолкавшись среди нас, мимоходом случайно глянула в мою тетрадь, которую я держал в руках довольно низко и увидев, что я из той же группы, что и Стас, попросила списать у меня расписание. В то время еще не было планшетов и ноутбуки были не у всех. Мы отошли в сторону, к Стасу, и там познакомились. С тех пор мы стали друзьями. Стас был очень красив на лицо. Было в лице его что-то античное, а черные волнистые волосы придавали еще больше схожести с героями греческого эпоса. Моя жена, когда в первый раз увидела его, сказала: "Если бы я тебя вперёд не встретила, я бы влюбилась в Станислава". Конечно, это была шутка, но мне было неприятно.

В то время Станислав был худенький мальчик, это позднее он располнел от малоподвижного образа жизни. Как и многие инвалиды, он был замкнут и стеснителен. Но он очень хорошо рисовал, любил мастерить своими руками и очень хотел учиться. Гимназию он закончил, учась практически дома. Лара Анатольевна оббегала несметное количество всевозможных инстанций, ездила в Москву, доказывала, что ребёнок не просто способный, а очень способный, только вот ходить не может. Она платила учителям, унижалась перед мелкими чиновниками, давала взятки, она делала всё, чтобы хотя бы частично восполнить отсутствие всего того, что доступно здоровым детям, чтобы дать Стасу хорошее образование, чтобы как-то пристроить его в жизни. А сколько гадостей она наслушалась! "Нарожают тут уродов, — и плати им потом!", "Мамаша, а что ж вы аборт-то не сделали?", "Когда под мужика ложилась — чем ты думала?" и прочее подобное. Моя Лена, когда я рассказал ей всё про Станислава, она нисколько не удивилась. Да, и врачи есть такие. Как специалисты даже хорошие, а как люди — "поганки"! Саша, ты не представляешь себе, что творится в больницах — взятки, коррупция, наглый бессовестный персонал. Уже, казалось бы, много чего хорошего есть — импортные лекарства, оборудование, вроде бы и зарплата у врачей уже неплохая, а всё берут и берут, особенно в онкологии. И это в государственных больницах. Прям существует определённая такса: санитарке — столько-то, оперирующему врачу — столько. Перевязка — столько. Отношение к тем, кто "дал" или "не дал" — естественно разное.

Я был поражен. Я болел редко, уж и не помню когда, когда-то в детстве, простудой. И от Ленки узнал такое. Я думал, этот период после "лихого" времени уже позади.

— Лена, ты тоже берёшь?

— Я, похоже, единственная, кто не берёт. Ты же знаешь, что я свою санитарскую зарплату и половину своей стипендии трачу на больных.

Это была тоже правда. Лена приносила свою как она называла "санитарскую" зарплату в три-четыре тысячи рублей и потом я возил её по магазинам и аптекам. Лена покупала памперсы и специальные пелёнки для стариков, к которым никто не приходил или приходили редко. Она набирала конфитюры в баночках, витамины и травы. Она подкармливала стариков, беспомощных, слабых. И она подкармливала не только больных людей, но и зимой птиц, живущих в районе нашего двора, и бездомных собак и кошек. Она не была брезгливой, говорила: я хочу быть таким врачем, которому бы доверяли, которого бы любили пациенты.

Я спрашивал, а как же борьба с коррупцией, вроде же идёт, как же врачи не боятся брать взятки? А как же кодекс, профессиональная этика врача?

Ну, оперирующий врач, например, до операции не берёт, только после операции. Если что — скажет, благодарность от больного. И взятка в 10 тысяч рублей не будет считаться взяткой, будет — благодарностью, подарком. А хирург на одной и той же операции так руку набьёт — до десяти человек в неделю может прооперировать. Вот и посчитай, сколько тысяч в месяц он прирабатывает. Но к этому нужно сказать, что частично больные и сами виноваты: напрямую их никто не заставляет давать взятки. Страх перед операцией, перед болезнью, перед смертью — особенно в онкологии — разговоры больных, что "надо дать", здесь "берут", и всё это шёпотом, между собой и передаётся от выписывающихся к вновь поступающим — всё это создаёт почву для того, чтобы поддерживать эту систему. А врачебная этика — это только на бумаге. Дают — берут. Фактически получается, что государственные якобы "бесплатные" больницы, работающие за счет медицинского страхования на самом деле те же частные платные клиники, только условия содержания в них хуже. Нет, есть, конечно, и хорошие больницы. Это там, где хорошие честные руководители и честная областная и городская администрация.