Чили11сентября.

-Вэл, — съязвила сеньорита Пантано, — Так коммунисты верят в бессмертную душу?

-Вы поняли, что я хотел сказать. Не перебивайте меня. Я дал вам возможность высказаться. Я не позволю вам уродовать сознание наших Ребятишек! Конечно, не скрою, вы бросаете Школу среди учебного года, это представляет определенные трудности, но я найду вам замену сегодня же!

-Замените английский своей математикой, или, похуже, вместо теоремы Пифагора будете зубрить "Коммунистический манифест"?

-Ну зачем же такие крайности. Я не изменю ни одного урока в расписании. Все будет как обычно. Как я сказал, так и будет. Знаете, я очень упрямый. Ни один урок не будет пропущен. А вы — свободны, с сегодняшнего дня.

Сеньорита Пантано "трагически" посмотрела на директора:

-Столько лет отдать школе, детям, и вот благодарность!

-Я должен благодарить вас за то, что вы мечтали воспитывать слуг империализма? Внушали родителям ненависть к Советскому Союзу? Занижали оценки по своему предмету активистам Хоты? За это я должен вас благодарить? Не дождётесь!

-Посмотрим, как поблагодарят вас родители ваших будущих коммунистов, когда будут оплакивать своих детей!

Кристиано достал из стола сигареты, демонстративно закурил и произнес, отчеканивая каждое слово:

-Даже. Если бы. Вы. Передумали. Я. Не позволил бы. Вам. Провести. Ни одного урока. Гуд бай.

Сеньорита Пантано встала. Перекрестилась.

-Господи, они не ведают, что творят, но я не прошу тебя простить их, я их проклинаю! Да будет проклята эта школа, и вы вместе с ней!

Кристиано чуть не поперхнулся дымом от неожиданности и засмеялся, даже захохотал. Роман какой-то! "Берите и будьте прокляты". Сеньорита Пантано возвела очи вверх — но вверху был портрет Президента, и ей показалось, что и Президент слегка усмехнулся. Она с ненавистью взглянула на своего бывшего начальника, на портрет Альенде, что-то прошипела по-английски и исчезла. "Вражина", — пробормотал Красный Директор и потушил сигарету.

4. ПОЧТИ КАК В ГОРОДЕ ВЕРОНЕ.

Альберто забрался на верхнюю ступеньку стремянки.

-Ну, теперь не криво?

-Теперь ровно, — сказала Бланка.

-Да держи ты, громыхнётся доска!

Бланка подбежала к доске.

-Скорее, Альберто, мне не удержать её!

-Подожди ты! Ой, гадство, гвоздь не забивается! Стены толстенные, сюда бы дрель.

-Где ты такую доску откопал здоровенную?

-У папы в мастерской такого добра — завались! Дерьмо! Чуть по пальцу не попал! Ну вот, держится.

Он соскочил со стремянки.

В этот момент в коридоре снова появилась сеньорита Пантано, разъярённая после разговора с директором. Альберто и Бланка расслышали её последние слова: "Да будет проклята эта школа, и вы вместе с ней!" Бланка испуганно взглянула на мальчика.

-Всё о'кэй, — шепнул Альберто, — Значит, эта змея уйдёт из школы.

-Ты думаешь?

-Ещё бы! Такие слова не говорят начальству.

Мальчик и девочка задрали носы. Альберто достал расчёску и демонстративно начал причёсываться. Бланка одёрнула мини-юбку. Альберто положил руку на плечо Бланке. Бланка подумала-подумала, склонила к нему на плечо голову, другую руку засунула в карман мини-юбочки. И, улыбаясь, они сделали невинные глаза.

-Ишь, голубочки, — прошипела сенторита Пантано.

"Голубочки" расхохотались. Под защитой доски с корвалановской цитатой мальчик и девочка с любопытством ожидали, как прореагирует Жаба.

Жаба прочла слова на доске.

-Какая пошлятина, — проворчала она.

-Ой, — спохватился Аккордик, — Я же загородил подпись. Вы почитайте, КТО это сказал.

-Да-да, почитайте, пожалуйста, КОМУ принадлежат эти прерасные слова, — "наивно" сказала Бланка. Жаба вытянула шею. Альберто удерживал Бланку за руку, затягивая паузу."Сейчас будет прикол", — шепнул Аккордик, чуть сжал бланкину руку, кивнул головой — мальчик и девочка расступились. Жаба оттопырила нижнюю губу.

-Всё равно, — сказала она с ненавистью, — Это правительтство долго не продержится, в стране кризис. Вы несчастные одураченные юнцы, но вам дорого обойдутся все эти глупости!

-Ничего дурацкого в этих словах нет, сеньорита, — отрезал Альберто, -Вы хотя бы для интереса прочли статью Корвалана. мы должны учиться и работать во имя Чилийской Революции, впервые в мире — демократическиой и бескровной — вот главная мысли лидера наших коммунистов, что в ней дурацкого? А какие у нас причёски и шмотки, не так уж важно, главное, чтобы нас встречали не по одёжке, а по уму, вот! Это уж моя интерпретация, но я не искажаю смысла, да, Бланка?

Бланка важно кивнула.

-И вообще, — важно заявил Аккордик, — Лично мне эта речь кажется даже лучше, чем знаменитая речь Ленина на III съезде комсомола, и я уж постараюсь, чтобы вся Школа запомнила слова Лучо! Можем вам экземпляр на память презентовать — Мария нам целую кучу напечатала. Автограф у Луиса Коравлана возьмёте сами, о'кэй?

-Ваш Корвалан сам не носит волосы по плечи, — прошипела Жаба. На ребят напал дикий хохот. "Ой, — сказала Бланка, — Я сейчас умру, — Ты представь, Аккордик, Корвалана с длинными волосами".

-Недолго, — проговорила сеньорита Пантано, — Недолго тебе осталось красоваться в этой малиновой рубашке, Альберто Акоста, — Скоро власти красных придёт конец, и все эти доски полетят на помойку, и тогда мы увидим, кто...

-Сеньорита! — перебила Бланка, -Ну почему вы нас так ненавидете? Почему вы хочете нам горя?!

-"Хочете", — передразнила Жаба, — Двух слов связать не можешь, а с парнями обнимаешься. А ты что нос задрал, жених? Шляешься по митингам, пока отец пьянствует.

Альберто что-то сказал по английски.

-Дрянной мальчишка, — прошипела Жаба.

-Что ты ей сказал, Аккордик? — спросила Бланка, когда Жаба, наконец, смылась с горизонта.

-Английский стишок — лимерик.

There was a young fellow named Sistall,

Who shot three old maids with a pistol.

When 'twas known what he'd done,

He was given a gun

By the unmaried curates of Bristol.*

......................................................................................................................

* Лимерик — форма английского шуточного стихотворения из 5 строк.

Негодяй по фамилии Бэдд

В старых дев разрядил пистолет.

Грожане узнали,

Пулемёт ему дали.

Старых дев больше в городе нет.(Перевод О. Астафьевой).

......................................................................................................................

Бланка засмеялась, бедные старые девы, не все же старые девы такие как Жаба, а если и я останусь старой девой, меня тоже застрелит... как там... a young fellow named Sistall?

-Ты не останешься старой девой, — сказал Альберто, наклоняясь к Бланке, но девочка отодвинулась, не собираясь продолжать с ним опасную тему. О любви говорить с НИМ так страшно, легче об учебе или об общественной работе:

-Смотри, вот место на доске, попросим Эль Битлито нарисовать здесь какие-нибудь веселые мордашки.

-С ШИРОКО ОТКРЫТЫМИ ГЛАЗАМИ.*

......................................................................................................................

* Название одной части выступления Луиса Корвалана, упоминаемого в повести.

.....................................................................................................................

-И с бликами.

-И чтобы волосы развевались.

-А справа от подписи будем вешать объявления, да? Но знаешь, что я хотела тебе сказать... Пойдем под наш "шатёр"!

-Здесь нельзя разве?— спросил Альберто.

-Там лучше, — ответила Бланка, -Ну, побежали!

Бланка и Альберто взялись за руки и побежали к скамейке под дерево-шатер. Там они уселись, обнялись, и Аккордик, продолжая сжиать ее руку, сказал ей:

-Бланка, послушай, Бланка, ...я написал стихи... даже не стихи, а так, не знаю, что вышло:

Ты мечта моя, девочка-сказка,

Я люблю тебя, Бланка Карраско!

-Это правда, Альберто? — спросила девочка.

Аккордик кивнул.

-А ты? — спросил он.

-Сейчас, — сказала Бланка. Они подняла голову, посмотрела на кружевной узор листвы, робко улыбнулась...

-А ты? — повторил Альберто.

-Знаешь ты, знаю я. знают звёзды -

Я люблю вас, Альберто Акоста!

-А звёзд нет, — сказал мальчик, — Но спасибо, Бланка. Знаешь, Бланка, я же не говорил этого никогда ни одной девчонке.

-Я тоже, — сказала Бланка, — Ни одному мальчишке. Ты моя первая любвь, Аккордик.

Глаза Бланки оказались очень близко от глаз Аккордика.

-У тебя глаза жемчужные, — сказал мальчик.

-А у тебя ореховые.

-Как это — "ореховые"?

-Так. Не знаю. Ореховые, и всё.

-А мама говорит, что кофейные. Бланка!

-Знешь, Аккордик, я хотела бы укрыться под этим Шартом от всего мира! Убежать, спрятаться от всех! Чтобы нас никогда не нашли. Или лучше, чтобы это был заколдованный сад, как в книгах. А ты?

-Бланка, я тебя очень люблю. Но я не хотел бы всю жизнь жить в саду. Мне надоело бы. Нет, Бланка, нельзя в наше время убегать в сад. И потом, что я, паразит какой-то? Нюхать цветочки, а работают пусть другие? А как же тогда наша Революция?

-Я, наверно, плохая революционерка, но я так люблю мечтать об этом, пока мы вместе — только ты и я — в Саду.

-Сад только для нас? Слишком жирно... Сад — для всех!... Прекрасный мир — для всех! Не в Царстве Небесном, а здесь, на этой земле. Это Коммунизм! А у нашей страны есть всё, чтобы стать таким Садом — и пророда, и климат, и полезные ископаемые...

-Эх ты, полезное ископаемое. Ты посадишь в своем саду только красные цваеты: гвоздики-розы-тюльпаны-копиуэ?

-Всякие цветы пусть растут, не жалко. Даже глупыши-одуванчики. А я, кстати, больше белые цветы люблю, потому что белые цветы, каждый белый* цветок говорит мне о тебе, Бланка.

......................................................................................................................

* Blanca — белая (исп.)

......................................................................................................................

Тебе очень идёт это имя, моя Белоснежка. Я даже не представляю, что тебя назвали бы как-то по-другому.

-Тебе тоже твое имя подходит. "Альберто" это блестящий, да? Помнишь, мы все Дульсинее зубы заговаривали — расспрашивали про наши имена, а она завелась на пол-урока. У тебя глаза блестящие, правда-правда.

-Бланка! Я и не знал, что ты такая.

-Какая?

-Ну, такая... поэтическая. Ты мне нравилась, я был влюблен, но я не знал про твой Сад.

-А здорово было бы, здорово...

-Это прекрасно, но нельзя бежать от жизни в Сад, моя девочка, моя песенка, моя звёздочка...

-Я знаю, — сказала Бланка, положив голову на грудь мальчика, — Но когда мы вместе, мы как будто бы в Саду, правда?

По лицу Аккордика пробежала тень. Бланка тревожно встрепенулась.

-Что с тобой? Ты подумал о чем-то плохом? О Жабе?

-Вот ты говоришь: " Сад, цветы"...а знаешь, что у нас дома творится...

-Эта змея что-то прошипела про твоего папу? Я не поняла, что-то про пьянство...

-Бланка. Этого пока никто не знает. Мои родители развелись неделю назад.

Бланка ахнула.

-Почему?

-Долго рассказывать. У отца был творческий кризис. Художники, они же такие... ранимые. Мама все ругалась, что он мало зарабатывает... Вечно они ссорились... А тут и в политике такая фигня... Работа у него не шла. Я не знал, как помочь ему. Он делал обалденные гравюры к стихам о любви Пабло Неруды, все по ночам работал, когда все спали. А наутро говорил, что все это дерьмо и никуда не годится. Ну и — все это так раздирало ему душу — и политика, и творчество, и скандалы, а выпьет и вроде забудется. Я и так и так: "Пап, да не пей ты", а он: "Я дерьмо, сынок, я скотина, я бездарь, сукин сын. Мои картины никто не понимает, мои гравюры никому не нужны..." А ведь самому Неруде понравились его гравюры, что ему еще надо?

-А Кристиано знает?

-Ещё бы! Они ведь друзья. Папа в художественном училище преподает рисунок, а Анхедь там до Универа учился. Кристиано пришел к нам на следующий день после развода. Вроде бы из-за моего английского, но я тогда ничего не сказал ему про Жабу. Я вообще не хотел его впускать, но он вошел и все увидел. Папа не ходил на работу. А Кристиано с ним долго говорил. Да, говорил он, обстановка сложная, даже, может быть, угрожающая...

-Кристиано так и сказал: "угрожающая"? — вздрогнула Бланка, сжав руку Аккордика.

-Даже отчаянная... Но если мы все — от Президента до рабочего будем заливать нашу тревогу вином, мы пропьем нашу Революцию. И папа, правда, послушал его, побрился, надел свежую рубашку и пошел к своим студентам. Но после работы все равно пьёт.

-Бедный Аккордик!

-Я вовсе не затем тебе рассказал, чтобы ты меня жалела. Но наболело, сил нет молчать. Да ты и не разболтаешь, я знаю.

-А мама?

-Что мама? Мама нормально.Ему хуже, и я остался с ним. Хотя и маму жаль. Но мама как всегда — на высшем уровне.

-Мы должны как-то помочь Фернандо, — сказала Бланка, — Мы должны убедить его, что его гравюры нам очень дороги. Альберто, давай устроим в Школе его выставку! И стихи о любви Неруды почитаем. Ты молчи, идея будто бы моя.

-Спасибо, Бланка. Только разве этот задохлик-рисовальщик допустит?

-А мы директора подключим. Против Кристиано — кто такой рисовальщик! Главное, чтобы Фернандо нам поверил. Чтобы у него началось возрождение...

-Вот ты судишь о нем по его гравюрам, а по гравюрам он действительно божественный! — проговорил Аккордик, — А представь: я, мальчишка, прячу от него газеты, нарочно врубаю рок, когда говорят плохие новости по Ти-Ви. Я стараюсь уберечь его от запоя, а не то, чтобы спросить совета, разобраться. А он считает меня легкомысленным мальчишкой. Но рок-то я включаю, чтобы он не знал!

-Мои родители тоже не очень-то волокут в политике. Вот Кристиано, он всё объяснит, и кажется всё просто как А-Бэ-Цэ.

-Да ладно, — сказал Альберто, — Мы-то с тобой разбираетмся в политике!

-Еще как! — сказала Бланка.

-Выставка в Школе, — задумчиво сказал Аккордик, — И как ты это представляешь? Стихи о любви Неруды ты читала?

-Больше чем читала. На память помню.

-Какое — любимое? Самое-самое?

-Трудно сказать. Все. Хотя, пожалуй, это:"Мы потеряли целый закат, — никому не увидеть дружбу наших ладоней в час, когда мир, погружается в синюю тьму..." Сейчас точь-в-точь как в стихах Неруды, правда? А ты?

-Девочка, смуглый ветер!Солнцем, творящим жито,

Свивающим донные травы, створаживающим плоды,

твой звёздный взор сотворен, и весёлое тело,

и губы твои, в которых скользит улыбка воды...

-Бланка! А у нас с тобой будет — как в стихах?

Бланка промолчала.

-Эх, — вздохнул Альберто, — "Я — крик, а ты — молчанье"* ?!