— Не обижайся. Это не мой секрет, я не могу тебе рассказать. Да и не имеет это значения, потому что завтра все изменится. Мы все проснемся утром и решим, что просто видели плохой сон. Очень страшный сон.

Нармина больше не задавала вопросов. В молчании они дошли до виллы Талята Мамедовича.

Алик отпер кодовый замок и распахнул ворота.

Нармина никогда не бывала на таких дачах. Она только проходила мимо и, что скрывать, всегда думала о том, кто прячется за этими высокими стенами.

Как сказал Алик, Талят Мамедович занимался нефтяным бизнесом со всеми вытекающими отсюда последствиями. Эта дача могла спокойно выдержать многодневную осаду, землетрясение или потоп. Огромная территория была прекрасно обустроена и ухожена.

Нармина хотела пройтись по аллее и посмотреть сад, но Алик остановил ее:

— Прошу, никуда не ходи. Здесь повсюду сигнализация. Эта дача не для отдыха, а для встреч с деловыми партнерами. Посиди в беседке, там диван, кресла, журналы всякие. Я сейчас вернусь.

Нармина перепугалась и не шевелилась до тех пор, пока Алик не вернулся. В руках у него была подушка, и девушка испугалась еще больше.

— Хочешь чай или покушать? — спросил Алик. — Вон ту пристройку видишь? Там кухня, а рядом туалет. Если что нужно, можешь пользоваться. А я должен отдохнуть, у меня голова раскалывается от всех этих потрясений.

Он бросил подушку на диван, уткнулся в нее и сразу уснул.

Нара отправилась на кухню по строго указанному маршруту, боясь отступить от него вправо или влево.

На кухне было все, что может пожелать себе хозяйка. Ничем этим Нармина пользоваться не умела, она просто прошла вдоль стены со встроенными приборами и покачала головой. В холодильнике тоже было все. Она ни к чему не прикоснулась, взяла только шоколадку. Потом подогрела чайник, налила себе чай, села за стол и стала смотреть в окно, за которым тихо жужжала поливочная установка.

Немного поразмышляв, Нармина пришла к выводу, что тоже является участницей какого-то эксперимента, пусть даже к ней не приходило никакое привидение. Иначе как объяснить, что она сейчас находится здесь? Во-первых, она никогда не заговорила бы первой с незнакомым парнем, да еще на пляже. Во-вторых, она ни за что не стала бы обманывать своих престарелых тетушек, а заодно и отца с матерью. В-третьих... Ну, мало ли что в третьих. Все было бы не так. Совсем не так... Хотя, если уж говорить честно, в глубине души ей хотелось, чтобы он проявил к ней больший интерес. Алик ей нравился, даже очень. Да и обстоятельства складывались очень романтично — они одни за высокими стенами... Мда.

Нармина вздрогнула и прислушалась, застыв с зависшей в воздухе чашкой. Ей показалось, что кто-то кричал. Сначала она подумала, что звук идет снаружи, с улицы, но когда крик повторился, она выронила чашку и бросилась во двор.

Алик сидел на полу беседки, держась за голову, и тупо смотрел в одну точку. Его трясло.

Она подбежала к нему.

— Что с тобой?!

Алик перевел взгляд на нее.

— Не дай им меня убить, — медленно проговорил он, — не дай им... меня... убить...

— Что?

— Меня убили! Поняла? — выкрикнул он так, будто это она была во всем виновата. — Убили! Я видел это! Видел! Мне повесили камень на шею и сбросили с моста! Я видел, как это случилось!

Нара сразу сообразила, о чем речь. Он увидел во сне, как завершилась его прошлая жизнь. Он увидел, что умер насильственной смертью, и испугался. Еще бы не испугаться... Кто знает, может, так оно и было. Но даже если это просто сон, все равно — какое потрясение.

Она присела рядом с ним и несмело дотронулась до его щеки. Кожа была холодной и совершенно белой.

— Успокойся, все прошло. Успокойся.

— Не дай им меня убить... — прошептал Алик Магеррамов и всхлипнул, — не уходи... я не хочу умирать... не хочу...

Сказав это, он склонился к ней и уткнулся лицом в ее плечо. Нармина погладила его по голове, потом решилась и обняла.

— Я никому не позволю тебя убивать. Слышишь? Никому. И я никуда не уйду, пока этот жестокий эксперимент не закончится. Обещаю. Только успокойся.

А в это время на бесплатном пляже в тени покосившегося грибка расположилась странная компания. Девочка в красной кепке, полицейский, двое рабочих со стройплощадки нового ресторана и черный от загара продавец кукурузы. Пред рабочими лежала газета, на которой были разложены хлеб, помидоры, колбаса, два стакана и бутылка дешевой водки. Они неспешно обедали и слушали. Торговец крепко обнимал накрытое немытой тряпицей ведро с дымящимся товаром.

— А чем я виноват? — говорил полицейский, обмахиваясь фуражкой. — Самандаров сделай то, Самандаров сделай это! На работе начальство покоя не дает, дома жена замучила, соседи пристают. Попробуй всем угоди. Говорят: ты, Самандаров взяточник, как тебе не стыдно, Самандаров... Не понимают люди, что Самандаров тоже кушать хочет! Это они от зависти, я знаю, ведь погоны сегодня везде нужны. Не учится дочка — нет проблем, зайдешь один-два раза в школу, и всё — отличница. Гоняет сын на красный свет — тоже папа выручит. На что же тогда родители, если они не могут обеспечить ребенку спокойную жизнь? А всему остальному должна учить школа, это ее работа, а не моя.

— Правильно, начальник, правильно, — закивал продавец кукурузы. — Очень правильно говоришь.

— Да, что правда, то правда, — поддержал один из рабочих, подливая себе в стакан. — Школа должна учить.

— Так нет же, никто не хочет понимать, только ругают, — обиженно продолжил Самандаров. — Никакого уважения к полиции! — Атакиши Мехралиевич вздохнул. -Столько лет на службе, а все еще старшина... Говорил мне покойный отец: не поступай, сынок, в школу милиции, лучше иди сразу на юрфак и становись прокурором, и денег больше и уважения. Эх, родителей надо было слушать!

— Правильно, начальник, очень правильно сказал, — снова вставил продавец кукурузы.

Девочка Гюля слушала очень внимательно и терпеливо, как священник на исповеди.

— Лучше заниматься своим собственным делом, даже выполняя его несовершенно, нежели в совершенстве исполнять чужое, — пропищала она назидательно. — Обязанности, предписанные в соответствие с природой каждого, никогда не вызывают греховных реакций. Может, ты занимаешься не своим делом, поэтому не находишь радости? Ты не совершил в своей жизни поступка, о котором тебе не приходится сожалеть.

— Да что ты меня поучаешь! — возмутился старшина. — Ты — пигалица, школу еще закончи... Что ты вообще можешь знать?

— Я знаю все, что происходило в прошлом, все, что происходит в настоящем, и все, что еще должно свершиться.

— Да? — Атакиши Мехралиевич крякнул и почесал в затылке. — А вот скажи, назначат меня на место Резаева?

Девочка посмотрела на старшину с безграничной тоской.

— Извини, Самандаров, но, кажется, я не смогу тебя спасти.

— От кого? — Самандаров инстинктивно потянулся к отсутствующей кобуре.

— От тебя самого. Ты неправильно живешь.

— Да что ты можешь знать о жизни! — вспылил Атакиши Мехралиевич. Без спросу прихватил с газеты помидор и надкусил. — Ты еще маленькая совсем. А будешь большая — узнаешь, как трудно зарабатывать. Я уже забыл, когда спал спокойно.

— Когда ум, разум, вера и надежда человека сосредоточены на Всевышнем, — сказала девочка Гюля, — тогда он полностью освобождается от тревог благодаря совершенному знанию и, таким образом, прямо следует по пути к освобождению.

— Что? Освобождению? — заволновался Самандаров. — Меня посадят?

Рабочие засмеялись.

— Да о чем ты с ним говоришь, малышка, — заметил один из них. — Это же полицейский. А разве они люди? Они ведь только деньги считать умеют, а ты ему о каких-то умных вещах толкуешь.

— Высшая истина существует внутри всех живых существ, — сказала девочка.

— Истина, хе-хе, — хохотнул рабочий. — Даже я, честный человек, не понимаю, о чем ты говоришь. А куда ему понять? Посмотри на него, какое пузо отрастил на нашем горбу, а у меня и язва, и грыжа, а денег на лечение нет. Неправильно это. Нечестно. А ты говоришь...

Атакиши Мехралиевич был так возмущен, что не мог произнести ни слова. Он только пыхтел.

Мимо грибка прошел коричневый фотограф с измученным верблюдом. Тощие горбы животного болтались как пустые бурдюки. Компания проводила корабль пустыни долгим взглядом.

— Вот и зверю нет покоя, — философски заметил рабочий.

Все дружно вздохнули и погрузились в раздумья.

Время шло, а они так и сидели — она на диване, а он на полу беседки, положив голову ей на колени. Нармина перебирала пальцами волосы Алика Магеррамова и слушала, как шумит ветер в кронах высоких сосен.

Никто их не тревожил. Только забежал зачем-то Гасан Гасанович, но, увидев Нармину, неохотно удалился, пообещав зайти попозже.

— Ты уверена, что можешь остаться? — глухо произнес Алик.

— Я уверена только в том, что не оставлю тебя, пока все это не закончится.

— Может, тебе лучше поехать домой, пока не поздно?

— Я уже решила.

— Ты не боишься оставаться со мной одна?

— Нет.

— Спасибо тебе за все. Не знаю, что бы я пережил этот день, если бы не встретил тебя. И прости меня за истерику. Это было не по-мужски.

— Дурак ты.

— Зато ты такая умная. Без шуток. Что ты думаешь о моем сне?

— Мне кажется, я поняла, почему у тебя такая жизнь. Ты просто боишься быть хорошим. Подсознательно. Наверное, в прошлом ты пострадал из-за этого, поэтому теперь стараешься делать все наоборот.

Алик хмыкнул и потерся носом о ее колено.

— А знаешь, что я заметила? — сказала Нармина.

— Что?

— Этот бизнесмен, твой сосед, по-моему, был в прошлой жизни женщиной.

— Что-что?

— Или он голубой?

— Да нет.

— Значит, я права. У него манеры не мужские какие-то, и разговаривает как-то... кокетничая.

— Ты же его всего пять минут видела!

— Этого достаточно. Мне даже кажется, что ему не понравилось мое присутствие. Как если бы чувиха пришла пообщаться с молодым человеком, а там оказалась другая дама.

— Не болтай ерунду. Какая еще чувиха... У него пятеро детей.

— Ну, я же говорю о прошлой жизни.

Алик призадумался, вспоминая свой последний разговор с Гасаном Гасановичем. Пожалуй, она права, бизнесмен вел себя как-то странно, строил ему глазки.

Э-хе-хе, безумный, безумный день!

— Только этого мне не доставало, — сказал он.

— Не бойся, я буду стоять на страже твоей чести, — засмеялась Нара.

— Ты уж постарайся, а то к концу эксперимента, будь он неладен, могут появиться жертвы.

"Суд! Суд! Все на суд!" — послышалось с улицы.

Алик и Нармина одновременно напряглись, прислушиваясь.

— Боже мой, что там опять случилось, — простонал Алик Магеррамов.

— Какая разница, — продолжая прислушиваться, сказала Нармина, — мы же решили, что ты до утра не выйдешь из дома. Так?

— Так. Мы никуда не пойдем. Носа не высунем. Нам ни до чего нет дела.

"Все на суд!", — прозвучало прямо за воротами.

— Я только узнаю, — сказал Алик, словно извиняясь. — Хорошо?..

Глашатай оказался пацаном лет десяти в стоптанных тапках и замызганной тенниске, из кармана которой торчал кончик купюры. Алик ухватил его за ухо и строго спросил:

— Ты что несешь? Какой еще суд?

— Королевский, — хихикнул мальчишка и забился, стараясь вырваться.

— Откуда ты это взял?

— Дяденька мне заплатил и велел так кричать.

— Так-так, понимаю. Кого судят?

— Утопленника с 3-й дачи.

— За что?

— Я не знаю. Ну отпусти, дядя! Мне больно!

— Где будет... суд?

— На 15-й даче.

— У Иманвых?

— Не знаю! Не знаю я! Отпусти!

Алик покосился на выглядывающую из кармана пацана банкноту, дал мальчишке хорошего пинка и захлопнул ворота.

Нармина сидела в прежней позе и выжидающе смотрела на него.

Алик подсел к ней.

— Понимаешь, надо сходить посмотреть, что там такое. Жаль этого кретина. Поиздеваются над человеком и совсем ему жизнь сломают. Никто не будет защищать Нифталиева. Таких никогда не защищают.

— А кто защитит тебя?

Алик Магеррамов только улыбнулся. Улыбка получилась невеселой.

Несмотря на жару, люди стекались к даче академика со всех сторон.

По дороге к Алику и Нармине присоединился Гасан Гасанович. Поначалу бизнесмен старательно делал вид, что направляется на базар, но в конечном итоге свернул к 15-й даче. Алик с любопытством наблюдал за бизнесменом и все больше убеждался, что Нара права. Ну, женщины, как они все подмечают, подивился он. Ему самому такое никогда в голову бы не пришло. Однако как бы забавно это все не выглядело, Алику не нравилось, что сосед учащенно дышит ему в затылок, это его совсем не забавляло.

Ворота дачи Имановых были широко распахнуты. Академик важно прохаживался вдоль главной аллеи, заложив руки за спину. Его жена с испуганным видом бегала туда-сюда, суетилась вокруг нищего, восседающего в большом кресле у края веранды. На балконе второго этажа в окружении "вассалов" в лице дружков Рафика, сидела Зара Иманова. Дочь академика ослепляла своей красотой. Глядя на нее, становилось даже страшно, так неестественно красива была девушка. Зара жеманничала, кокетничала с Рафиком, кривляющимся во всю. Ее нежный голосок и звонкий смех разливались по двору, заставляя собравшихся обострять зрение и слух.

Они встали позади. Не стоило привлекать к себе внимание.

— Вы знаете, что в поселке не работает ни один телефон? — шепнул в затылок бизнесмен. — Ни мобильные, ни городские. Никакой связи с внешним миром!

Нармина вынула свой мобильник. И правда, на дисплее значилось "поиск сети".

— Безумие, безумие, полное безумие! — продолжал шептать сосед. — Неужели они на понимают, что это безумие?

— Я же говорил, — небрежно бросил Алик и надвинул кепку на глаза, потому что король посмотрел в его сторону.

— Нет, не могу поверить, что это на самом деле, — продолжал ахать и охать, заламывая руки, Гасан Гасанович. — Нет, нет, это все-таки спектакль, вот увидишь, это просто цирк. Такого не бывает. Они же все солидные, серьезные люди... Ну, я не знаю, честное слово... Иманов, Вагиф Алиевич, такой элегантный мужчина, интеллигент... в конце концов, он — академик! Вы понимаете, что это значит?

Тут грохнули чем-то железным, что, видимо, должно было означать удар гонга, и из бани вывели подсудимого. Несчастный Нифталиев боялся поднять глаза. Иногда он все же бросал в толпу испуганные взгляды затравленного зверя, и у Алика Магеррамова сжималось сердце.

Один из дружков Рафика, паясничая, принялся рассказывать о вине подсудимого, то ли наступившего королю на мозоль, то ли сбившего его с ног. Никто толком ничего не понял, и, нужно сказать, люди наблюдали за происходящим с некоторым испугом. Алик заметил, что после выступления "прокурора" зрители начали понемногу просачиваться за ворота. "Здесь что-то будет, — шептались дачники, торопливо покидая двор академика, — идемте отсюда, это не наше дело, это нас не касается".