Эксперимент

ЭКСПЕРИМЕНТ

1

Нищий проснулся на рассвете, спустил ноги со скамьи на песок, стряхнул запутавшиеся в нечесаных волосах соломинки от ободранного ветром пляжного грибка, сладко потянулся и вдруг понял, что он король.

Из-за горизонта, победоносно разгоняя мрак, выглядывало Солнце, ветер гонял по пляжу вчерашний мусор. Неподалеку прела гора арбузных корок. Вдоль берега, оставляя круглые следы, брел худосочный бездомный пес. Прибой следовал за ним и, сердито ворча, слизывал с мокрого песка следы животного.

Начинался новый день.

Но нищему ни до чего не было дела. Он сидел неподвижно, устремив вдаль пронизывающий пространство взор. Седые пряди шевелил ветер. Старик чувствовал себя причастным к власти.. Это было очень странное ощущение. Где-то вдали трепетали в утренней дымке белые паруса и грохотали, приветствуя его, пушки. И что-то смутное тревожило душу. Что-то щемящее и давно забытое. Словно в судьбе повернули включатель, и зажегся свет. Произошедшие перемены совсем не удивили его, и в поселок он вошел уже королем.

2

Шел девятый час утра, когда во двор обветшалого дома, зажатого между трехэтажными виллами, вышел, почесывая впалую грудь, журналист Нифталиев. Оставляя большие следы на занесенном песком асфальте, он прошаркал к крану, открутил поржавевший вентиль и подставил ладони. Вода не шла. Кран сообщил об этом утробным урчанием. Журналист перебрался к старому рукомойнику и загремел железным стержнем. Бочок рукомойника тоже был пуст. Нифталиев остался доволен. Наличие воды внесло бы диссонанс в стройную теорию невезения, любовно выстраиваемую им на протяжении вот уже сорока лет. Ему не везло с самого детства, иногда Нифталиеву казалось, что проклятое невезение родилось еще задолго до его рождения и преследовало его с начала времен. "Чего и следовало ожидать", — удовлетворенно подумал он и пнул ногой ведро под рукомойником.

Журналист еще раз пнул ведро, потом сел в тени тутового дерева и стал вспоминать вчерашние события.

Ночное происшествие запомнилось, как запоминаются пророческие сны. А все действительно происходило как во сне. Он проснулся от крика "НЛО, НЛО, тарелка!", бросился к окну, потом — во двор, оттуда — на улицу. Там уже толпились соседи. Все смотрели в небо, откуда на поселок медленно сыпался снег. Снег в августе?!.. Конечно же, это сон, решил Нифталиев и успокоился. Ночь была душной и безветренной, и снег падал плавно и красиво. Крошечные снежинки, сверкающие как бриллианты, исчезали, не касаясь домов и людей. Зрелище было чудесным и завораживающим. Полуодетые дачники разводили руками и спрашивали друг у друга: "А где тарелка? Кто видел тарелку"

Кто первый крикнул "НЛО", так и не выяснилось. Люди уже начали терять интерес к происходящему, когда в толпе неожиданно появилась светящаяся человеческая фигура. Толпа ахнула и развалилась на острова. Светящийся человек развел в стороны руки, как бы раздвигая пространство, и дачники отбежали еще дальше. Привидение парило в полуметре над землей, внушая обывателям мистический ужас. Кто-то забубнил молитву, одна пожилая женщина принялась рвать на себе волосы. Нифталиев не верил в Бога, поэтому не испытал апокалиптического озноба. Он стал щипать себя, надеясь проснуться, но вместо этого услышал внутри своей головы голос, который говорил непонятные для него вещи, что-то о прошлой жизни, которая вернется к ним с рассветом. Привидение призвало жителей поселка ничего не бояться и соблюдать спокойствие, потому что эксперимент завершится в полночь, после чего они снова станут самими собой. На этом сеанс связи завершился. Привидение исчезло, бриллиантовый снег — тоже, а Нифталиев проснулся в своей постели, обливаясь холодным потом...

Сон, конечно, сон, сказал себе журналист и вздохнул. Сегодняшний день ничем не отличался от предыдущих. То же невезение, тоска и одиночество. Едва он подумал об этом, как ощутил странное удушье, будто перехватило веревкой горло. Он вскочил, снова сел, схватился за горло и захрипел. Петля затягивалась туже и туже, и откуда-то изнутри пришло слово "уздечка", испугавшее его больше недостатка кислорода.

Он пришел в себя от того, что заскрипели ворота. В двери протиснулась объемная фигура Шафиги ханум.

— Эй, писатель, — крикнула она, — не знаешь, куда подевался мой болван?

Женщина подождала ответа, махнула рукой: "э-э-э-э", и пошла дальше, зычно взывая: "Исфандияр, ай Исфандияр!"

"Что это было?" — подумал несчастный журналист, скорчился в тени и заплакал.

3

Гасан Гасанович не ждал ничего хорошего от сегодняшнего дня. Нельзя сказать, что он очень уж серьезно отнесся к ночному происшествию, но все же был рад, что жена с детьми отправились к родственникам в деревню, а не приехали на дачу. Конечно, все это полная чушь, но мало ли что...

С момента пробуждения бизнесмена мучили нехорошие предчувствия. И когда они оформились и приняли очертания, остатки волос зашевелились на его затылке. Он бросился к зеркалу. Оттуда на него смотрел холеный, стареющий и лысеющий, взмокший от страха пятидесятилетний мужчина. Он облегченно вздохнул и с силой ущипнул себя за ухо.

В ворота позвонили. Гасан Гасанович бочком прошел вдоль стены к домофону, нажал кнопку и спросил почти шепотом:

— Кто там?

— Это я, охранник с дачи Талята Мамедовича, — ответил домофон. — Хозяин велел передать вам папку.

Гасан Гасанович промокнул лоб платком и мужественно выглянул в окно. Потом снова приник к микрофону.

— Заходи.

Охранная система отключилась, и в ворота, припадая на левую ногу, прошел молодой человек с папкой в руках. Он щурился на солнце, потирал небритое лицо и вообще выглядел очень озабоченным.

Да, это охранник с 9-й дачи, успокоился Гасан Гасанович и вышел на веранду. Охранник стал подниматься ему навстречу, и бизнесмен вдруг подумал: "Какой интересный молодой человек..." Его бросило в жар, потом в холод. Он упал в плетенное кресло и стал яростно обмахиваться газетой.

— Слышали новость? — спросил охранник. — У нас король объявился.

— Д-да?.. — просипел хозяин дачи.

— Помните бродягу с пляжа? Он был королем в прошлой жизни.

Гасан Гасанович откашлялся и сдвинул брови.

— Сколько тебе лет, сынок?

— Двадцать пять. А что?

— Ты уже взрослый человек. Неужели ты веришь во всю эту чепуху?

— Ну-у-у.... — охранник переступил с ноги на ногу, — ну-у-у... не знаю. Может, и верю. Вот, возьмите ваши бумаги.

Гасан Гасанович принял у молодого человека папку и назидательно сказал:

— Ты разве не знаешь, что переселение душ противоречит нашей религии? Разве тебе неизвестно, что верить в это — значит не верить во Всевышнего? Души никуда не переселяются, а ждут Судного дня.

Молодой человек посмотрел как-то странно и пожал плечами.

— Вам виднее.

— Да, — гаркнул бизнесмен. — мне виднее. Я серьезный человек. у меня полно других дел, я в такие игры не играю и считаю веру в привидения грехом.

— А вы зря так говорите. Тут уже с утра со всеми что-то не то.

— Потому что в них недостаточно веры, — раздраженно сказал Гасан Гасанович.

— А знаете, — охранник посмотрел очень выразительно, — тут есть, над чем подумать.

— Вот иди и подумай, — вздохнул бизнесмен. Когда парень дошел до ворот, он окликнул его: — Эй, тебя как звать?

— Алик. Алик Магеррамов.

— Послушай, Алик Магеррамов, я, конечно, во все это не верю, но если услышишь что интересное, заходи.

Ворота захлопнулись, и Гасан Гасанович схватился за голову. Немедленно в машину и — бежать отсюда! Бежать!

Подумав о машине, Гасан Гасанович вдруг вспомнил, что надо прибрать дорожку перед гаражом, а то вчерашние мастера натаскали грязи и...

Он быстро вернулся в дом, закрыл окна и двери, задернул шторы, включил кондиционер, заварил себе чай и сел перед телевизором. Он решил не выходить из дома до завтрашнего утра. Но вместо экрана телевизора перед глазами стояла небритая физиономия Алика Магеррамова. Тоже мне, еще вопросы задает, подумал бизнесмен. Слишком много вопросов... Скорее бы уж этот жуткий день закончился, пока еще кто-нибудь не стал задавать вопросы. Ведь Гасан Гасанович боялся признаться даже самому себе, не увидел бы даже в самом кошмарном сне, что... о, Аллах, произнести страшно... что в прошлой жизни он был женщиной!

4

"Не верите и не надо, но это факт", — размышлял в свою очередь Алик Магеррамов. Погруженный в раздумья, он дошел до 9-й дачи и натолкнулся на ожидающего у ворот двоюродного брата Рафика. Двое приятелей родственника безучастно глазели с заднего сидения лакированного "Хаммера".

— Здравствуй, родной! — осклабился Рафик и заключил его в объятия.

— Чего надо? — недовольно сказал Алик.

Брат немного растерялся и переглянулся со своими приятелями.

— Чего надо? — произнес он с хитрой улыбкой, щелкнул пальцами, и из машины ему передали папку с бумагами. — Вот, смотри. Все, как договаривались. Ты знаешь Интигама, он свое слово держит. На твое имя в банке открыт счет. Льготы, высокие проценты и все такое. и Талят ни о чем знать не будет. Это Интигам обещает железно.

— Зачем?

Рафик снова переглянулся с дружками. Те вышли из машины и сделали грозные физиономии.

— Да ты что, братишка, мы же вчера обо всем договорились! — Рафик приобнял двоюродного брата за плечи. — Я же объяснял, что Интигаму нельзя брать это на себя. Он — ответственный работник, премьер уже готовит его назначение. Понимаешь? А тебе это ничего не будет стоить. Интигам обо всем договорился. Тебе дадут срок условно, и к тому же...

— Я не буду ничего подписывать. Я передумал.

Рафик всплеснул руками.

— Да что с тобой?! А как же твоя сестра? Ты подумал о Мехрибан и племянниках?

— Моя сестра знала, за кого выходила замуж.

— Значит — нет?

— Нет.

— Это твое последнее слово?

— Угу.

— Ладно. — Рафик скрипнул зубами. — Что передать Интигаму?

— Большой привет.

Рафик круто развернулся, намереваясь идти к машине, и налетел на короля, неожиданно появившегося из-за угла.

Старик окинул его величественным взглядом, благосклонно улыбнулся и протянул руку для поцелуя. Гость из столицы хотел было оттолкнуть старика, но что-то странное в глазах этого человека заставило его остановиться.

В воздухе минуту висела напряженная тишина.

— Это кто? — произнес наконец Рафик.

— Король, — усмехнулся Алик.

— Кличка, что ли?

— Нет, настоящий король.

Снова воцарилось молчание.

— Иностранец? — снова заговорил Рафик.

В ответ родственник нагло и громко рассмеялся. И тут старик размахнулся и влепил смеявшемуся звонкую пощечину. Смех оборвался. "Ну и ну! — подумал Алик, потирая щеку. — Вот это да!" Он позорно ретировался на территорию виллы и с грохотом захлопнул ворота.

Рафик смотрел и не верил своим глазам. Такого просто не могло быть! Дать в морду одноногому и остаться после этого в живых удалось бы не каждому. Невероятно. Тут явно что-то нечисто.

Величественный старик снова протянул руку для поцелуя. "Ну ладно, поиграем", — подумал Рафик и приложился к руке короля, подмигнув при этом приятелям. Те послушно подошли и последовали его примеру.

— Ваше величество! — донеслось из дверей соседней дачи. — Ваше величество, что же вы опаздываете? Стол уже накрыт!

На аккуратном и пестром дворе Иманова действительно был накрыт роскошный стол. Король сразу сел во главе, а хозяева засуетились вокруг него.

— Что у вас тут происходит? — шепнул Рафик в волосатое ухо академика Иманова. — Это местный авторитет? Крестный отец?

— Он всем нам отец, наш государь, — ответил академик, благоговейно содрогнувшись.

Рафик понял это по-своему: старик — здешний заправила, который решил поразвлечься. Что ж, это забавно.

— Что делать, Рафы? — шепотом спросил приятель.

— Обжираться!

5

После беспокойной ночи утреннее пробуждение было тяжелым, будто с похмелья. Совсем нервная система расстроилась, подумал Улубейли, продирая глаза. На часах была половина десятого.

Улубейли сунул ноги в тапочки и потянулся. Воскресение, а столько дел. Тяжела ноша политического деятеля. Нужно готовиться к завтрашней пресс-конференции, просмотреть тезисы, переговорить с пресс-секретарем своего избирательного штаба, ну, и позагорать, конечно. На море он, в конце концов, или не на море? Избиратели подождут, политические оппоненты — тоже... Да, не забыть бы позвонить Малышке и предупредить, что жена не уезжает на выходные к родне. А то сумасшедшая девчонка может заявиться в любой момент. Она такая непослушная, его Малышка. Ай-ай-ай.

Улубейли блаженно улыбнулся, вспоминая горячее тело любовницы, и начал одеваться. В ушах звенело и шумело. Он потянулся за таблетками от давления, и тут сквозь шум прорвался звук аплодисментов. Политик выпрямился и замер. Сердце учащенно забилось. Он крепко зажмурился и услышал где-то совсем рядом крики "браво!"

Улубейли строго настрого запретил жене болтать где-нибудь о ночном происшествии, но сам после визита привидения втайне ожидал знака свыше. И, кажется, дождался.

— Я знал, я так и знал, — бормотал он, пытаясь попасть ногой в штанину, — я знал, что это миссия. О, аллах, ты дал мне знак! Благодарю тебя! Я верил, я знал, что продолжаю великое дело! Я...

И вдруг страх обуял его. Улубейли схватился за горло, зажал ладонью рот. Но было поздно — где-то в глубине памяти родившиеся звуки уже витали под потолком, выстраиваясь в куплет задорной песенки.

"Бред, ерунда, я не мог быть уличным комедиантом, — думал политик, раздраженно поедая завтрак. — Я пел на улицах? Я?! Да у меня и голоса никогда не было.. Ну нет, я так просто не дамся... Это у них не пройдет!"

Заскрипели ступеньки. Жена вошла в дом и безмолвно прошла на кухню. Что это с ней? — удивился Улубейли. Она с утра была какой-то ненормально молчаливой и задумчивой. Даже не верилось, что это та самая Севда, которая позавчера довела соседку до сердечного приступа и орала так, что было слышно на пляже.

Улубейли проводил жену подозрительным взглядом.

— Иди разбуди Мехти, мне нужно в город, — рявкнул он. — Уволю я этого бездельника к чертовой матери, если еще раз проспит!

Севда послушно вышла из кухни и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж. Но телохранитель Мехти уже спускался ей навстречу.

— Доброе утро, Севда ханум, — бросил он, проходя мимо.

— Доброе утро, Мехти, — странно вежливо ответила хозяйка. — Пожалуйста, не просыпай больше. Мы с мужем...

Они одновременно обернулись.

Мгновение — и Мехти был у ног Севды и обнимал ее колени.

— Любимая, наконец я тебя нашел!

— Это ты?.. Ты?! — ахнула хозяйка и потянулась к нему. — Неужели это ты!

— Я, любимая!

— Как же долго я тебя искала...

— Прости меня, прости! — прорыдал Мехти. — Прости, я струсил, я ничего не смог поделать, когда Гийом увез тебя. Прости меня!

— Ну что ты, любимый, я давно простила тебя. — Севда смеялась от счастья.

— Теперь я сам увезу тебя!

— Но мой муж...

— Что?! У тебя есть муж?!.. Ах да... Я убью его!

Из кухни быстрым шагом вышел Улубейли. Он был так озабочен своими мыслями, что не заметил расстелившегося по полу телохранителя.

— Мехти! — проорал он со двора. — Я тебя уволю!

В растрепанных чувствах Мехти сел за руль. Он так долго возился с зажиганием, что Улубейли не выдержал.

— Что еще случилось, чтоб тебе провалиться?

— Не могу, не получается.

— Почему это, интересно?

— Руки дрожат, шеф. — Мехти показал дрожащие ладони. — Видите? Наверное, я болен. Может, мне остаться? Еще случится что...

— Что-что? — политик угрожающе надвинулся на телохранителя, но рассудил, что с этой грудой мышц ему никак не справиться, и стал выталкивать Мехти из машины. — Ладно, катись отсюда. Убирайся!

Но и самому Улубейли не удалось завести автомобиль. Он вылез, открыл капот, поковырялся в моторе и не нашел никаких неполадок.

Жена и телохранитель стояли в стороне и сочувственно смотрели на него.

— Что уставились? — рявкнул Улубейли, с грохотом опустил капот и пошел к воротам, тихо приговаривая: — Ну уж нет, ничего у вас не выйдет. Хотите сорвать мою пресс-конференцию? Вот вам!

6

Тем временем Алик Магеррамов подводил итоги первых часов новой, точнее, старой жизни, покачиваясь в хозяйском гамаке. Мда, думал он, какие бы цели не преследовало привидение, ничем хорошим это не закончится. Если объявился король и никого это особенно не удивляет, значит, дело плохо. До конца дня еще уйма времени. можно запереться в доме, но кто знает, что будет завтра. Где гарантия, что раздвоение пройдет? Вдруг и завтра не будешь знать, кто ты есть... Да, тут есть, над чем подумать.

Честность, конечно, хорошая вещь, продолжал он свои размышления на пляже, зарывшись в песок и накрыв лицо кепкой. Да, хорошая, только он никогда бы не подумал, что быть честным так тяжело. В какой-то степени честность равносильна глупости. Сегодня Алик это понял окончательно. Он был в ужасе от того, что отказал Рафику и нарушил договор. Во-первых, сестра останется без мужа, а дети без отца. Во-вторых, сам он потерял большие деньги. Какие деньги! В-третьих, теперь родственники объявят ему бойкот, а у отца случится повторный инсульт. Да и побить за предательство интересов клана могут, в конце концов... Охранник 9-й дачи все это прекрасно понимал, но сегодня он был бессилен что-либо изменить, потому что тот, второй, крепко держал его волю в своих руках. Сегодня был день двойника, а завтра он постарается все исправить, если не будет поздно. Дожить бы до завтра...

Что-то стукнулось в раненую ногу. Алик вскрикнул, сбросил с лица кепку и вскочил, готовый вцепиться в обидчика.

Перед ним стояла девушка. Она была напугана.

— Простите, я вас не заметила, — сказала она. — Я немного задумалась... Я вам ничего не повредила?

— Почти ничего.

Девушка присмотрелась к нему и нахмурилась .

— Что-то не так, мадам? — скривился Алик и подумал, что неплохо было бы побриться.

— Это не вы на прошлой неделе устроили драку на станции электрички? — спросила девушка, прищурившись. — Ну конечно, это вы, я вас узнала. Вы так толкнули мою тетю, что она упала на рельсы и до сих пор хромает! Вы негодяй!

Алик онемел. Его новое "я" пришло в ужас от того, что эта милая девушка — свидетель той безобразной пьяной потасовки на станции. Да еще, как она говорит, он покалечил ее тетку? Вполне вероятно. Если говорит, значит, так оно и есть. Черт, какая мерзкая ситуация...

Пристыженный и поверженный, он молчал. А девушка тем временем уходила. Но ему совсем не хотелось, чтобы она ушла. Завтра он снова станет самим собой, и такая девушка даже близко к нему не подойдет, даже не взглянет в его сторону.

Алик бросился за ней и схватил за руку. Девушка напряглась и стала оглядываться, видимо, искала своих.

— Я не хочу, чтобы вы меня боялись, — сказал он, — не бойтесь меня, я совсем не такой плохой. Просто так вышло в тот день... Я тогда... С каждым может случиться. Хотя что я говорю, конечно, не с каждым, но... Одним словом, пусть ваша тетя меня простит.

Девушка осторожно высвободила руку.

— Кто вам сказал, что я вас боюсь?

— Мне показалось.

— Ничего подобного.

— Но вы так смотрели.

— Я просто удивилась, что это были вы. Вы совсем не похожи на негодяя.

— Правильно, я хороший парень. Поэтому можете меня не бояться.

— Да не боюсь я вас. Все, чего я боюсь в жизни — это море. Я только загораю, а в воду никогда не лезу. Глупо, правда?

Девушка мило улыбнулась, и у Алика Магеррамова потеплело на душе.

— Если бы не нога, я научил бы вас не бояться моря.

— А что у вас с ногой?

— Да так, собака укусила.

— А серьезно?

— Серьезно? Я самострел. Знаете, что это такое? В армии прострелил себе ногу, чтобы комиссовали. Но не рассчитал, и теперь вот, инвалид на всю жизнь.

— Вы молодец, что не стыдитесь об этом рассказывать.

— Это сегодня. А завтра я опять буду трепаться, что служил на линии фронта и наступил на мину.

— Сегодня? А что за день такой сегодня?

— Магнитная буря. Взрыв на Солнце. По телику не слышали?

— Да, кажется, что-то такое было, — неуверенно сказала девушка.

Алик Магеррамов улыбнулся. Определенно, девушка ему нравилась все больше и больше.

— Вы дачница или просто на море приехали?

— Дачница. Наша дача через две станции отсюда. От нас до моря далеко, поэтому мы приезжаем сюда.

— Вы здесь одна?

— Нет, с тетками. Но это не страшно.

Они пошли по берегу, весело болтая. Ласковый прибой омывал их ноги, перламутровые ракушки сверкали в мокром песке.

— Тонет! — послышалось с моря. — Человек тонет!

Двое вышли из воды, волоча под мышки третьего.

— Подожди здесь, — попросил Алик. Они уже были а "ты". — Не ходи туда. Я пойду посмотрю.

Алик протиснулся в центр толпы и увидел распластанного на песке журналиста.

— Нифталиев! — вырвалось у него.

— Молодой человек, вы его знаете? — спросил устало и раздраженно сотрудник спасательной службы. — Он с вами? Его нужно в постель и что-нибудь от сердца. Развелось идиотов... Почему бы им не топиться на другом участке?..

7

— Как саранча — на мое поле, как град — так на мою крышу... Она говорит: Бог тебя не любит. А я просил, просил, свечи ставил, а она говорит: не буду с тобой жить, боюсь, неудачник, говорит... В колодец упал в тот же день. Утром соседи по воду пошли, вытащили... Пошел на работу наниматься, хозяин брать не хотел, но пожалел, а через неделю все козы передохли. Думаю, места здесь плохие. Сел на коня и поехал, куда глаза глядят. Заблудился, а тут конь на ровном месте ногу сломал. Ну, я взял и повесился... А редактор говорит: почему, Нифталиев, опровержения приходят только на твои материалы? Все пишут чушь, а заметна только твоя... Соседи пристают, жена ушла. Хотел, как другие, завести женщину, не поверишь — сразу заразился, полгода потом в диспансере лечился... Не могу! Не могу!

Алик слушал нытье журналиста молча, стиснув зубы и содрогаясь от отвращения. Нифталиев висел на нем, как тюк с мокрым тряпьем. Нармина — так звали его новую знакомую — волокла следом тяжелый от воды пакет с промокшими газетами. Тетушки Нары следовали за ними, сильно отставая, но упорно. Это тоже страшно раздражало Алика, но тут он ничего не мог поделать.

Так они добрались до облупленных ворот дачи журналиста.

Алик оторвал мокрого человека от себя и прислонил к стене.

— Нифталиев, узнаешь свой дом? Вот и хорошо. А мне пора.

— Подожди! — Журналист вцепился в него и потянул на себя. — Ты послушай, ты дай мне твой "Макаров", чтоб застрелиться... А хочешь, сам — бах в висок и поможешь человеку...

Алик оттолкнул Нифталиева.

— Какой еще "Макаров", утопленник?

— Да ладно тебе, все же знают, что Талят тебе пистолет оставил для охраны своей недвижимости. Ты бы...

— Нет у меня никакого пистолета! Понял?

Алик открыл дверь, втолкнул в нее Нифталиева и бросил следом пакет с газетами.

— Может, не следовало оставлять его одного в таком состоянии? — сказала Нармина. — Еще вздумает снова покушаться на себя.

— Не вздумает. Ему нужны зрители. Видишь, даже газеты прихватил. — Алик поморщился. — Терпеть не могу таких типов. Бр-р-р.

— А что он болтал о колодце, саранче, лошади?

— Да ерунда, бред.

— А у тебя правда есть пистолет?

— Нет, конечно. Шеф не сумасшедший. — Он оглянулся. — Твои тетки так и будут ходить за нами? Нельзя как-нибудь от них отделаться?

— Нет. — Нармина вздохнула. — Ну что, пока?

— Спасибо, что помогла. Встретимся завтра... нет, лучше не завтра. Давай я быстренько тут разберусь и через час приду к спасательной вышке. Придешь?

8

Часы пробили десять, когда в поселок въехала полицейская машина. Подпрыгивая на ухабах, она подрулила к одной из дач. Из машины выскочил коротконогий мужчина и начал суетливо открывать ворота, на ходу распоряжаясь: "Шафига, ставь чай!"

— Где ты был, старый греховодник? — налетела на мужа Шафига ханум.

— Тихо, дура, — прикрикнул муж, — не видишь — участковый это наш. На базаре его встретил, решил к нам пригласить.

— Зачем? Тоже с ума сошел, как остальные?

— Чтобы порядок навел. Забыла, что ночью было?

Полицейский, тучный и обильно потеющий, приблизился к хозяйке дома и забросил руку к виску.

— Старшина Самандаров. Атакиши Мехралиевич. Предъявите ваши документы.

Шафига ханум задохнулась от возмущения.

— Это моя жена, — запоздало пояснил Исфандияр киши.

Напившись чаю, старшина Самандаров принял деловитый вид и поинтересовался, наконец, обращаясь лично к Шафиге ханум, хранившей холодную неприступность:

— Какие жалобы?

— Не знаю, спросите у моего мужа. Это он вас вызывал.

Самандаров развернулся всем туловищем к главе семейства.

— Ночью здесь летало что-то непонятное, а потом пришло привидение и обещало беспорядки, — выпалил Исфандияр киши. — Надо принять меры и призвать всех к порядку!

Атакиши Мехралиевич ничего не понял, но не подал виду.

Не обнаружив в поселке беспорядков, Самандаров вернулся в дом Шафиги, набрал в саду кое что из фруктов и собрался в обратную дорогу.

— Нет! — запротестовала хозяйка, хватая мужа за локоть — Ел мой виноград — пусть отрабатывает! Товарищ милиционер...

— Господин полицейский, — поправил Самандаров.

— Что? Ну да, господин милиционер. У меня внучка пропала. Маленькая, всего восемь лет.

— Что?! — подпрыгнул муж. — Гюльнара пропала?!

— Заткнись. Я не с тобой разговариваю. Товарищ полицейский, ваша обязанность найти ребенка!

Самандаров тяжело вздохнул, кинул тоскливый взгляд на торбу с виноградом и отправился на поиски девочки Гюли.

— А что, Гюльнара правда пропала? — спросил Исфандияр киши, когда полицейский удалился.

— Да нет, она у соседей мультфильмы смотрит. А тебе, старый дурак, надо было скорую помощь, а не милицию вызывать!

— Кто-то заболел? Вай, вай, вай...

— Да все они заболели, с ума посходили! То же мне, элита! Понаехали тут! Виллы как грибы растут! — Шафига ханум распалилась, и теперь ее было не остановить. — Старых бакинцев, кроме нас, и не осталось! Теперь в нашем море эти дикари купаются! Горожанами стали! Интеллигенты, бизнесмены! Тоже мне! Только мы с тобой здесь и остались бедняки, а они все при деньгах, вон на каких машинах ездят! А их место — в горах, рядом с их баранами и вонючим сыром! Чтоб им всем провалиться!

Исфандияр киши дождался момента, когда жена отвернулась, чтобы погрозить соседнему дому, и бочком-бочком прошмыгнул в дверь.

9

Солнце палило с самого утра, и Атакиши Мехралиевичу было очень жарко. Он обошел весь поселок, заглядывал в каждую дверь, но девочки Гюли нигде не было.

Проклиная все на свете, Самандаров миновал стройплощадку нового ресторана и остановился передохнуть в тени. "Посмотрю на пляже — и уеду, — подумал он. — Пропади пропадом ее виноград..."

Он припарковал машину, снял ботинки и ступил на горячий песок.

На бесплатном пляже было полон народу. Автобусы и электрички уже совершили свои первые рейсы из города, люди продолжали прибывать. Девочку в красной кепке с Микки-Маусом он заметил почти сразу. Она сидела у ободранного соломенного грибка и задумчиво смотрела на волны.

Самандаров обошел девочку и встал перед ней. Гюлечка никак не отреагировала на его появление. Она словно не замечала неожиданного препятствия, заслонившего от нее синее море и небо.

Старшина перемялся с ноги на ногу, отдал честь и проговорил:

— Предъявите ваши документы.

То ли день сегодня выдался слишком жарким, то ли на Солнце грянула магнитная буря, то ли еще что произошло во вселенной, но Атакиши Мехралиевич не уловил в своем законном требовании ничего особенного.

Девочка Гюля подняла на него мудрый взгляд древнего старца и произнесла:

— Твоя жизненная позиция неверна. Если хочешь изменений к лучшему, следует повторять святое имя в смиренном состоянии ума, считая себя ниже соломы, лежащей на улице. Нужно быть более терпеливым, чем дерево, свободным от чувства ложного престижа и всегда готовым оказать почтение другим. Совершай благочестивые поступки в этой жизни и в следующей будешь вознагражден.

— Это ты мне говоришь? — произнес Самандаров, ткнув себя пальцев в грудь.

— Тебе, человек, — кивнула девочка Гюля. — Я все о тебе знаю. А что бы ты хотел узнать о самом себе?

— Ы... — только и сказал Атакиши Мехралиевич и тяжело опустился на песок рядом с ребенком...

10

Гасан Гасанович мел двор со знанием дела. Эта работа доставляла ему определенное удовольствие. В некоторой степени он сейчас понимал жену, отказывающуюся от домработницы. Он уже вымыл окна, хотя в этом не было никакой необходимости, вытряс матрасы и подушки, начистил самовар, сделал небольшую перестановку на кухне. Бизнесмен, конечно же, не собирался мириться со своей новой сущностью, но руки тянулись к работе. И он сдался. Ничего, это только на один день, успокаивал он себя, не забывая ежеминутно благодарить Бога за свою ныне мужскую плоть.

В самый разгар работы постучался охранник 9-й дачи. Гасан Гасанович хотел сделать вид, что его нет дома, но любопытство взяло верх. Прежде чем открыть, он посмотрелся в зеркало и пригладил волосы.

— События развиваются, — сообщил Алик Магеррамов. — Один уже топился.

— Кто? — Гасан Гасанович присел за стол и пригласил гостя сесть рядом. Но парень продолжал стоять — Кто топился?

— Журналист. В прошлой жизни он повесился.

Бизнесмен содрогнулся.

— Опять ты за свое. Я же сказал тебе, что не верю в это безбожную чушь... А откуда ты знаешь?

— Он сам рассказал.

— Ну, и о чем же это нам говорит? — проговорил Гасан Гасанович, автоматически стряхивая с клеенки несуществующие крошки. "Какой интересный молодой человек", — подумалось само по себе.

— А вот о чем. — Охранник 9-й дачи присел. — Наша жизнь — это своего рода тюрьма, в которой мы все отбываем срок.

— Какая глупость. Ты такого плохого мнения об Аллахе?

— Нет, вы послушайте. Нифталиев не вынес невезения в прошлый раз и покончил с собой, поэтому и в этой жизни ему не везет!

— Не вижу связи.

— Понимаете, он должен пройти это. Когда из тюрьмы убегают, беглеца ловят и сажают обратно, прибавляя срок. Так? Если бы журналист это осознал, вся его жизнь сразу изменилась бы... То есть, я так думаю.

— Мда, сумасшедший день.

Помолчали.

— Нам с вами еще повезло, — сказал Алик Магеррамов.

— В чем это? — насторожился бизнесмен.

— Я сейчас видел академика. Он меня, честно говоря, напугал. Их семейка, по-моему, отключилась совсем. Они теперь в свите короля. Удивляюсь, у кого-то мозги переключились совсем, у кого-то вообще не включились. Имановы стали невменяемыми, а семейка скандалистки Шафиги ведет себя так, будто ничего не происходит.

Гасан Гасанович покачал головой.

— Значит, мы все, по-твоему, отбываем срок? Хм, странная идея. У меня бизнес, семья, пятеро детей. Я всю жизнь вкалывал, как ишак, я сам добился всего. Сам. Никто мне не помогал... Ну, кроме Всевышнего, разумеется, — поправился бизнесмен. — И теперь ты, сопляк, хочешь внушить мне, что вся моя жизнь — тюрьма? Ну ладно, я старый, но ты-то молодой. Как же ты жить будешь с такими мыслями?

— Здесь есть, над чем подумать, — сказал Алик Магеррамов.

— Вот-вот. Кстати, как насчет тебя? Ты вот все выспрашиваешь, а кем ты сам был в прошлой жизни?

— Пока не очень разобрался. Но я был правильным и хорошим, борцом за правду, так сказать.

— Вот видишь, выходит, что и тебя наказали. Ты такой хороший — а снова в тюрьме и, прости меня, инвалид.

— Значит, есть за что.

— Нет, мой мальчик, ты меня не убедил. Все дело в отсутствии веры. Не верит ни во что молодежь. Морочат детям головы всякими экзотическими теориями, забивают головы. Какая еще прошлая жизнь? Пусть у них там, в Индии, будет прошлая жизнь, на здоровье, а нам это не подходит. Мы другие и вера у нас другая.

Парень молча смотрел себе под ноги и, кажется, думал о своем.

— Ладно, иди. У меня тут кое-какие дела остались... Гм-гм. Если еще что узнаешь — информируй.

Охранник поднял глаза.

— А вам зачем? Вы же не верите.

— Мне интересно, — сердито сказал Гасан Гасанович.

— Просто я думаю, если бы люди верили во все это, то старались бы жить по-человечески, как надо.

— Я всю жизнь прожил как надо.

— Конечно, извините, я пойду.

Алик Магеррамов поднялся.

— Я всегда жил как надо! — упрямо повторил Гасан Гасанович. — Все стараются выжить. И я не лучше и не хуже других!

11

Нармина ждала в условленном месте. Тетушкам она сказала, что уезжает в город по делам и вернется вечером или же завтра. Тетушки были даже рады, потому что необходимость следить за племянницей утомляла их и лишала покоя. Им хотелось иметь возможность спокойно подремать в знойный полдень, понежить на солнышке свои старые кости, посмотреть любимый сериал, без спешки вспомнить прошлое за вечерним чаем на веранде, когда вокруг электрической лампочки кружатся огромные мотыльки. А вместо этого приходилось целыми днями держать ухо востро. А как без этого? Отвечай потом перед ее родителями.

Ей было немного неловко за свое вранье. Но по другому она не смогла бы сбежать от строгих теток. А ей было очень нужно уйти. Просто необходимо. Ей было нужно увидеться снова с этим парнем. Она чувствовала, что и ему это необходимо.

Нармина увидела Алика издалека. Он шел, сильно прихрамывая, здоровался со знакомыми, смеялся. Сейчас он почти не был похож на того мерзкого типа, столкнувшего ее тетушку на рельсы. Этого Алика она просто не могла представить в подобной ситуации. И тем не менее, это был он.

— Странно все это, — вслух подумала девушка, — очень странно.

— Извини, я опоздал, — сказал Алик. — Сторожить чужое имущество — нелегкое дело.

— Платят хотя бы хорошо?

— Нормально. А где тетушки?

— Кстати, о тетушках. Я сказала, что уезжаю в Баку по делам, поэтому уйдем отсюда куда-нибудь, чтобы соседи не насплетничали. Весь наш поселок уже здесь.

Алик засмеялся.

— Тяжелая у тебя доля. Какой же это отдых?

— Выхода нет. В городе нас восемь человек в двух комнатах. Хочется иногда вырваться на воздух. А тетки у меня хорошие, просто они живут прошлым.

— Прошлым? — переспросил Алик, и по лицу его пробежала тень.

Нара внимательно посмотрела на него.

— Прошлым. Многие люди живут прошлым, даже молодые. Ты не замечал?

— З-замечал, — сказал Алик Магеррамов.

Он повел свою девушку на элитный пляж. Он мог себе это позволить, потому что Талят Мамедович щедро платил за верность. А Алик был верен хозяину.

Ободранные зонтики и бунгало остались за высокой каменной стеной. А здесь был совсем другой мир, в котором Нармина чувствовала себя неуютно.

— Расслабься, — сказал Алик, — смотри на это с юмором.

Они сели за столик на открытой площадке, уставленной цветами, среди которых пестрели разноцветные прожектора светомузыки. Официант поздоровался с Аликом за руку, поклонился его спутнице, и через полминуты на столе был чай, мороженое, орешки, печенье, вазочки с различным вареньем и пирожные.

— Ты здесь часто бываешь, — заметила Нармина.

— Нет, только когда надо кого-нибудь за... надо кому-нибудь понравиться.

— Ты хотел сказать "заклеить"? — Нармина поморщилась и придвинула к себе мороженное. — Ну давай, действуй, а я пока поем.

— Сегодня не получится.

— Опять "сегодня"? Что это за "сегодня" такое?

— Ерунда.

— Значит — секрет.

— Если расскажу, все равно не поверишь. Хотя у меня язык чешется тебе рассказать, ты не поверишь, поэтому лучше помолчу.

— Поверю, если не будешь врать.

— Сегодня я врать не могу, — сказал Алик Магеррамов, сделав удар на первом слове.

Нармина отложила ложку, подперла голову рукой и приготовилась слушать.

— Тогда рассказывай.

— Ладно. Сама просила. — Алик придвинулся к ней поближе. — Понимаешь ли, в чем дело... Только заранее предупреждаю, что смеяться нельзя. Будешь улыбаться — уйду. Так вот, вчера ночью над нашим поселком летало НЛО. А когда оно улетело, появилось привидение. Оно сообщило, что мы все стали участниками какого-то эксперимента. Сегодня нам на один день возвращена память о прошлой жизни. Зачем и кому это нужно, оно не объяснило. Никто, конечно, не поверил, а с утра начали происходить странные вещи. Очень странные. Мы все перестали быть самими собой. Некоторые пытались уехать — не получилось. Эксперимент, понимаешь? Например, ты можешь приехать к нам и уехать, а вот я не смогу сегодня побывать у тебя. Меня не выпустят, потому что я объект эксперимента. Ты мне веришь?

— Да, — серьезно сказала Нармина.

— Правда?

— Я поняла. Я все поняла. Значит завтра ты снова станешь тем мерзким типом со станции. А то, что сегодня, — это просто эксперимент.

— Ну, что-то вроде этого...

— И ничего нельзя сделать?

— То есть?

— Нельзя, чтобы ты и завтра был таким, как сегодня? Какая разница, прошлая жизнь или настоящая. Это же был ты, значит, ты можешь быть человеком.

— Не знаю, не знаю. Боюсь, что завтра я все забуду.

— А если я тебе напомню?

— Завтра ты будешь обходить меня за километр. Я действительно мерзкий тип. Не понимаю, почему я такой, что я такого натворил, что меня наказали. Если в прошлой жизни я был хорошим и честным, то в этой все должно было быть не так.

— Скажи, ты родился здоровым?

— Да, а что?

— В благополучной семье? У тебя было трудное детство? У тебя родители не наркоманы?

— Естественно, не наркоманы. Не понимаю, что за вопросы?

— Вот видишь. Ты родился здоровым и нормальном, в хорошей семье, не голодал, милостыню не просил. Значит, ни о каком наказании речь не идет. У тебя были и есть все возможности для того, чтобы быть человеком. Никто тебя не наказывал, ты сам себя наказал.

— Интересно, зачем же тогда я все это делаю, по-твоему? Зачем я мотаюсь, пью, лезу в мерзкие истории? Я что, ненормальный?

— Тебе виднее. Но вот, что думаю я. То, что ты накопил хорошего, не может пропасть или уменьшиться. Оно остается. Ты и сейчас такой же хороший парень, просто тормоза у тебя слабее, чем в прошлый раз, или ты подсознательно боишься быть хорошим. Но ты можешь в любой момент все это прекратить.

— Почему ты так думаешь? Ты же меня совсем не знаешь.

— Уже немного знаю.

Алик откинулся на спинку кресла и склонил голову набок. Черт его знает, может она и права, подумал он. Может быть, он действительно может измениться, просто перестанет быть плохим — и все. Должно быть, это не так трудно, как кажется. Надо только захотеть. Вот-вот, а захочется ли ему изменений, когда наступит завтра.

— Хочешь, пойдем к нам? — предложил он. — Сама увидишь, что происходит. Меня ты вычислила, теперь мне интересно, что ты скажешь об остальных.

У Нармины в сумке запищал телефон.

— Извини, — сказала она. — Да. Да, папа... Тетя Сара?.. Нет, наверное, не успею зайти домой, я хочу вернуться сегодня на дачу... Ага... Ага.... Не надо, я сама им позвоню. Пока. Не скучайте. В среду приеду. — Она завершила переговоры, забросила телефон в сумку и сказала немного сконфуженно: — Они не заслуживают вранья.

— Ну и сказала бы им правду. В чем проблема?

— Вот родишься в следующий раз женщиной, тогда поймешь.

12

В поселке царила тишина. Воздух шевелился от зноя. Апшеронский полдень. В это время не только люди и собаки, но даже ящерицы и скорпионы стараются укрыться в тени.

Алик и Нармина перешли железнодорожное полотно, держась за руки. Мимо, подняв в воздух горячую пыль, прогрохотала вереница бетономешалок и КАМАЗов. Когда пыль осела, они увидели возле супермаркета небольшую толпу.

— Там что-то интересное, — обрадовался Алик и поволок девушку за собой.

У магазина шел митинг. В самом центре толпы размахивал руками усатый мужчина в пиджаке и галстуке. Загорелая лысина лоснилась от пота.

— Так я и думал, — сказал Алик.

— Кто это?

— Это наш политик Агабек Улубейли.

Нармина пожала плечами. Это имя ни о чем ей не говорило.

— О, он известная личность. Красавчик, а?

Улубейли промокнул лицо и шею платком и, взмахнув белой тряпицей, выкрикнул:

— И поэтому, братья и сестры, я призываю вас: не верьте провокаторам, верьте честным патриотам! Это — провокация, устроенная моими политическими противниками, которые хотят помешать мне защищать интересы народа. Это привидение — не просто привидение, а враг демократии!

Люди слушали кто с интересом, кто с сочувствием, кто-то смеялся, щелкая семечки, кто-то ворчал и крутил пальцем у виска. Но люди не расходились. В толпе Алик заметил короля. Его сопровождала свита — семейка Имановых в полном составе, десяток соседей с дальних дач, с которыми Алик не был знаком, а также двоюродный братец Рафик с приятелями. Последние получали от происходящего удовольствие, завершая каждую фразу политика бурными аплодисментами и криками "свобода" и "власти — в отставку". Но сам король был очень серьезен. Суровый взгляд скользил по лицам собравшихся, будто выискивая мятежников и предателей. Алик аж похолодел, когда взгляд правителя скользнул по нему.

— Смотри, вон наш король, — сообщил он Нармине на ухо.

— Да это же попрошайка с пляжа, — удивилась девушка.

— То-то и оно. Был королем — стал попрошайкой. Интересно, да? А за ним высокого мужчину видишь? Это академик Иманов. Он и его семейка свихнулись окончательно. Представь, король посватался к их красотке Зарочке, и они согласились!

— Какой ужас, — сказала Нармина. — Надеюсь, свадьба не сегодня?

— Сегодня.

— Господи, ведь когда она проснется в потели с грязным стариком... Это будет ужасно. Надо как-то этому помешать.

— Зачем? Она это заслужила. Извини меня, конечно, но эта дура Зара Иманова с кем только рядом не просыпалась.

— И с тобой тоже?

— А что?

— Ничего. — Нармина отвернулась, чтобы Алик не заметил выражения ее лица.

Алик ухмыльнулся. "Ревнует", — подумал он удовлетворенно.

Улубейли закончил речь и неожиданно для всех объявил:

— А теперь я вам спою, — и резво вскочил на ящик из-под лимонада..

От неожиданности люди оторопели. Никто даже не хихикнул.

Политик оттянул узел галстука, прочистил горло и... запел.

У Улубейли не было ни слуха, ни голоса, и пел он черт знает что. Сцена была столь драматичной, что Алику и в голову не пришло засмеяться. Он всей кожей ощутил тот ужас, который, наверное, испытывает сейчас этот человек, не имея возможности подавить свое прошлое. Это читалось на побагровевшем лице политика и в его обезумевшем взгляде. Но не многие поняли это, люди смеялись, тыкали в него пальцем и стыдили. Свита короля прямо лежала от смеха. Сквозь грубое гоготанье Алик различал звонкий смех Зары. Рафик с приятелями старательно снимали происходящее на телефоны.

— Мне это не нравится, — сказала Нармина. — Давай уйдем.

— Да, сейчас пойдем.

Алик протолкнулся сквозь качающихся от смеха людей, схватил Улубейли за руку и стащил с ящика.

— Идемте, дядя, я провожу вас домой.

Улубейли продолжал петь, но глаза политика наполнились благодарностью.

Алик взял поющего и пританцовывающего человека под руку и стал выбираться из толпы. Тут дорогу преградил Рафик.

— Куда это ты уводишь нашего певца? — поинтересовался двоюродный брат. — Его величество хочет еще повеселиться.

— Отойди, — злобно сказал Алик Магеррамов, и брат действительно посторонился.

Во дворе дачи Улубейли никого не было, однако открытая дверь дома говорила о том, что там кто-то есть.

— Хозяйка! — крикнул Алик, заглянув внутрь. — Севда ханум!

Он усадил обессилевшего политика на стул, оставил возле него Нармину и вошел в дом, сняв на пороге свои сандалии.

В доме были закрыты все ставни, видимо, поэтому было прохладно. Уютно тикали большие настенные часы. Алик заглянул на кухню, в гостиную. Никого. Тогда он решил подняться на второй этаж, хотя это и было не очень удобно. Вдруг хозяйки нет дома. Черт знает, что о нем могут подумать. Но оставлять без присмотра беднягу политика тоже нельзя

Охранник 9-й дачи постучал в одну из дверей. Дверь со скрипом приоткрылась. Он предупредительно покашлял, подождал немного, просунул голову в щель и окаменел. С большой кровати, стоявшей напротив окна, на него неподвижно смотрели двое. Их широко раскрытые глаза сверкали в полумраке. Это были жена и телохранитель политика.

Алик не мог пошевелиться, хотя понимал, что в подобной ситуации лучше сделать вид, что тебя здесь вообще не было. Тем временем Севда слезла с кровати, набросила халат и быстро пошла к нему. Алик отпрянул от двери, попятился и чуть не перелетел через перила на первый этаж. Жена Улубейли успела ухватить его за майку и вернуть в вертикальное положение.

Женщина молча смотрела на него. Алик не выдержал паузы и пробормотал:

— Я никому не скажу, честное слово.

— Я хочу объяснить тебе все, — проговорила Севда ханум, хотя, конечно же, не обязана была ничего объяснять этому мальчишке. И не стала бы, если бы не ночное происшествие. — Мы любили друг друга, но он был бедным крестьянином, и мои родители выгнали его сватов. А потом подельщик моего отца увез меня и сделал своей женой. Жак не решился вступиться, и с тех пор мы с ним больше не виделись. И когда я встретила его сегодня, я... Боже, что я говорю...

Жена Улубейли зажала ладонью рот и заплакала, а Алик Магеррамов подумал: "Пусть этот проклятый день закончится поскорее"..

13

— Почему ты молчишь?

— Да нет, ничего, не обращай внимания.

— Неправда. Ты вышел из дома с таким лицом, что я даже испугалась.

— Тебе показалось.

— Ладно, пусть так.

— Не обижайся. Это не мой секрет, я не могу тебе рассказать. Да и не имеет это значения, потому что завтра все изменится. Мы все проснемся утром и решим, что просто видели плохой сон. Очень страшный сон.

Нармина больше не задавала вопросов. В молчании они дошли до виллы Талята Мамедовича.

Алик отпер кодовый замок и распахнул ворота.

Нармина никогда не бывала на таких дачах. Она только проходила мимо и, что скрывать, всегда думала о том, кто прячется за этими высокими стенами.

Как сказал Алик, Талят Мамедович занимался нефтяным бизнесом со всеми вытекающими отсюда последствиями. Эта дача могла спокойно выдержать многодневную осаду, землетрясение или потоп. Огромная территория была прекрасно обустроена и ухожена.

Нармина хотела пройтись по аллее и посмотреть сад, но Алик остановил ее:

— Прошу, никуда не ходи. Здесь повсюду сигнализация. Эта дача не для отдыха, а для встреч с деловыми партнерами. Посиди в беседке, там диван, кресла, журналы всякие. Я сейчас вернусь.

Нармина перепугалась и не шевелилась до тех пор, пока Алик не вернулся. В руках у него была подушка, и девушка испугалась еще больше.

— Хочешь чай или покушать? — спросил Алик. — Вон ту пристройку видишь? Там кухня, а рядом туалет. Если что нужно, можешь пользоваться. А я должен отдохнуть, у меня голова раскалывается от всех этих потрясений.

Он бросил подушку на диван, уткнулся в нее и сразу уснул.

Нара отправилась на кухню по строго указанному маршруту, боясь отступить от него вправо или влево.

На кухне было все, что может пожелать себе хозяйка. Ничем этим Нармина пользоваться не умела, она просто прошла вдоль стены со встроенными приборами и покачала головой. В холодильнике тоже было все. Она ни к чему не прикоснулась, взяла только шоколадку. Потом подогрела чайник, налила себе чай, села за стол и стала смотреть в окно, за которым тихо жужжала поливочная установка.

Немного поразмышляв, Нармина пришла к выводу, что тоже является участницей какого-то эксперимента, пусть даже к ней не приходило никакое привидение. Иначе как объяснить, что она сейчас находится здесь? Во-первых, она никогда не заговорила бы первой с незнакомым парнем, да еще на пляже. Во-вторых, она ни за что не стала бы обманывать своих престарелых тетушек, а заодно и отца с матерью. В-третьих... Ну, мало ли что в третьих. Все было бы не так. Совсем не так... Хотя, если уж говорить честно, в глубине души ей хотелось, чтобы он проявил к ней больший интерес. Алик ей нравился, даже очень. Да и обстоятельства складывались очень романтично — они одни за высокими стенами... Мда.

Нармина вздрогнула и прислушалась, застыв с зависшей в воздухе чашкой. Ей показалось, что кто-то кричал. Сначала она подумала, что звук идет снаружи, с улицы, но когда крик повторился, она выронила чашку и бросилась во двор.

Алик сидел на полу беседки, держась за голову, и тупо смотрел в одну точку. Его трясло.

Она подбежала к нему.

— Что с тобой?!

Алик перевел взгляд на нее.

— Не дай им меня убить, — медленно проговорил он, — не дай им... меня... убить...

— Что?

— Меня убили! Поняла? — выкрикнул он так, будто это она была во всем виновата. — Убили! Я видел это! Видел! Мне повесили камень на шею и сбросили с моста! Я видел, как это случилось!

Нара сразу сообразила, о чем речь. Он увидел во сне, как завершилась его прошлая жизнь. Он увидел, что умер насильственной смертью, и испугался. Еще бы не испугаться... Кто знает, может, так оно и было. Но даже если это просто сон, все равно — какое потрясение.

Она присела рядом с ним и несмело дотронулась до его щеки. Кожа была холодной и совершенно белой.

— Успокойся, все прошло. Успокойся.

— Не дай им меня убить... — прошептал Алик Магеррамов и всхлипнул, — не уходи... я не хочу умирать... не хочу...

Сказав это, он склонился к ней и уткнулся лицом в ее плечо. Нармина погладила его по голове, потом решилась и обняла.

— Я никому не позволю тебя убивать. Слышишь? Никому. И я никуда не уйду, пока этот жестокий эксперимент не закончится. Обещаю. Только успокойся.

14

А в это время на бесплатном пляже в тени покосившегося грибка расположилась странная компания. Девочка в красной кепке, полицейский, двое рабочих со стройплощадки нового ресторана и черный от загара продавец кукурузы. Пред рабочими лежала газета, на которой были разложены хлеб, помидоры, колбаса, два стакана и бутылка дешевой водки. Они неспешно обедали и слушали. Торговец крепко обнимал накрытое немытой тряпицей ведро с дымящимся товаром.

— А чем я виноват? — говорил полицейский, обмахиваясь фуражкой. — Самандаров сделай то, Самандаров сделай это! На работе начальство покоя не дает, дома жена замучила, соседи пристают. Попробуй всем угоди. Говорят: ты, Самандаров взяточник, как тебе не стыдно, Самандаров... Не понимают люди, что Самандаров тоже кушать хочет! Это они от зависти, я знаю, ведь погоны сегодня везде нужны. Не учится дочка — нет проблем, зайдешь один-два раза в школу, и всё — отличница. Гоняет сын на красный свет — тоже папа выручит. На что же тогда родители, если они не могут обеспечить ребенку спокойную жизнь? А всему остальному должна учить школа, это ее работа, а не моя.

— Правильно, начальник, правильно, — закивал продавец кукурузы. — Очень правильно говоришь.

— Да, что правда, то правда, — поддержал один из рабочих, подливая себе в стакан. — Школа должна учить.

— Так нет же, никто не хочет понимать, только ругают, — обиженно продолжил Самандаров. — Никакого уважения к полиции! — Атакиши Мехралиевич вздохнул. -Столько лет на службе, а все еще старшина... Говорил мне покойный отец: не поступай, сынок, в школу милиции, лучше иди сразу на юрфак и становись прокурором, и денег больше и уважения. Эх, родителей надо было слушать!

— Правильно, начальник, очень правильно сказал, — снова вставил продавец кукурузы.

Девочка Гюля слушала очень внимательно и терпеливо, как священник на исповеди.

— Лучше заниматься своим собственным делом, даже выполняя его несовершенно, нежели в совершенстве исполнять чужое, — пропищала она назидательно. — Обязанности, предписанные в соответствие с природой каждого, никогда не вызывают греховных реакций. Может, ты занимаешься не своим делом, поэтому не находишь радости? Ты не совершил в своей жизни поступка, о котором тебе не приходится сожалеть.

— Да что ты меня поучаешь! — возмутился старшина. — Ты — пигалица, школу еще закончи... Что ты вообще можешь знать?

— Я знаю все, что происходило в прошлом, все, что происходит в настоящем, и все, что еще должно свершиться.

— Да? — Атакиши Мехралиевич крякнул и почесал в затылке. — А вот скажи, назначат меня на место Резаева?

Девочка посмотрела на старшину с безграничной тоской.

— Извини, Самандаров, но, кажется, я не смогу тебя спасти.

— От кого? — Самандаров инстинктивно потянулся к отсутствующей кобуре.

— От тебя самого. Ты неправильно живешь.

— Да что ты можешь знать о жизни! — вспылил Атакиши Мехралиевич. Без спросу прихватил с газеты помидор и надкусил. — Ты еще маленькая совсем. А будешь большая — узнаешь, как трудно зарабатывать. Я уже забыл, когда спал спокойно.

— Когда ум, разум, вера и надежда человека сосредоточены на Всевышнем, — сказала девочка Гюля, — тогда он полностью освобождается от тревог благодаря совершенному знанию и, таким образом, прямо следует по пути к освобождению.

— Что? Освобождению? — заволновался Самандаров. — Меня посадят?

Рабочие засмеялись.

— Да о чем ты с ним говоришь, малышка, — заметил один из них. — Это же полицейский. А разве они люди? Они ведь только деньги считать умеют, а ты ему о каких-то умных вещах толкуешь.

— Высшая истина существует внутри всех живых существ, — сказала девочка.

— Истина, хе-хе, — хохотнул рабочий. — Даже я, честный человек, не понимаю, о чем ты говоришь. А куда ему понять? Посмотри на него, какое пузо отрастил на нашем горбу, а у меня и язва, и грыжа, а денег на лечение нет. Неправильно это. Нечестно. А ты говоришь...

Атакиши Мехралиевич был так возмущен, что не мог произнести ни слова. Он только пыхтел.

Мимо грибка прошел коричневый фотограф с измученным верблюдом. Тощие горбы животного болтались как пустые бурдюки. Компания проводила корабль пустыни долгим взглядом.

— Вот и зверю нет покоя, — философски заметил рабочий.

Все дружно вздохнули и погрузились в раздумья.

15

Время шло, а они так и сидели — она на диване, а он на полу беседки, положив голову ей на колени. Нармина перебирала пальцами волосы Алика Магеррамова и слушала, как шумит ветер в кронах высоких сосен.

Никто их не тревожил. Только забежал зачем-то Гасан Гасанович, но, увидев Нармину, неохотно удалился, пообещав зайти попозже.

— Ты уверена, что можешь остаться? — глухо произнес Алик.

— Я уверена только в том, что не оставлю тебя, пока все это не закончится.

— Может, тебе лучше поехать домой, пока не поздно?

— Я уже решила.

— Ты не боишься оставаться со мной одна?

— Нет.

— Спасибо тебе за все. Не знаю, что бы я пережил этот день, если бы не встретил тебя. И прости меня за истерику. Это было не по-мужски.

— Дурак ты.

— Зато ты такая умная. Без шуток. Что ты думаешь о моем сне?

— Мне кажется, я поняла, почему у тебя такая жизнь. Ты просто боишься быть хорошим. Подсознательно. Наверное, в прошлом ты пострадал из-за этого, поэтому теперь стараешься делать все наоборот.

Алик хмыкнул и потерся носом о ее колено.

— А знаешь, что я заметила? — сказала Нармина.

— Что?

— Этот бизнесмен, твой сосед, по-моему, был в прошлой жизни женщиной.

— Что-что?

— Или он голубой?

— Да нет.

— Значит, я права. У него манеры не мужские какие-то, и разговаривает как-то... кокетничая.

— Ты же его всего пять минут видела!

— Этого достаточно. Мне даже кажется, что ему не понравилось мое присутствие. Как если бы чувиха пришла пообщаться с молодым человеком, а там оказалась другая дама.

— Не болтай ерунду. Какая еще чувиха... У него пятеро детей.

— Ну, я же говорю о прошлой жизни.

Алик призадумался, вспоминая свой последний разговор с Гасаном Гасановичем. Пожалуй, она права, бизнесмен вел себя как-то странно, строил ему глазки.

Э-хе-хе, безумный, безумный день!

— Только этого мне не доставало, — сказал он.

— Не бойся, я буду стоять на страже твоей чести, — засмеялась Нара.

— Ты уж постарайся, а то к концу эксперимента, будь он неладен, могут появиться жертвы.

"Суд! Суд! Все на суд!" — послышалось с улицы.

Алик и Нармина одновременно напряглись, прислушиваясь.

— Боже мой, что там опять случилось, — простонал Алик Магеррамов.

— Какая разница, — продолжая прислушиваться, сказала Нармина, — мы же решили, что ты до утра не выйдешь из дома. Так?

— Так. Мы никуда не пойдем. Носа не высунем. Нам ни до чего нет дела.

"Все на суд!", — прозвучало прямо за воротами.

— Я только узнаю, — сказал Алик, словно извиняясь. — Хорошо?..

Глашатай оказался пацаном лет десяти в стоптанных тапках и замызганной тенниске, из кармана которой торчал кончик купюры. Алик ухватил его за ухо и строго спросил:

— Ты что несешь? Какой еще суд?

— Королевский, — хихикнул мальчишка и забился, стараясь вырваться.

— Откуда ты это взял?

— Дяденька мне заплатил и велел так кричать.

— Так-так, понимаю. Кого судят?

— Утопленника с 3-й дачи.

— За что?

— Я не знаю. Ну отпусти, дядя! Мне больно!

— Где будет... суд?

— На 15-й даче.

— У Иманвых?

— Не знаю! Не знаю я! Отпусти!

Алик покосился на выглядывающую из кармана пацана банкноту, дал мальчишке хорошего пинка и захлопнул ворота.

Нармина сидела в прежней позе и выжидающе смотрела на него.

Алик подсел к ней.

— Понимаешь, надо сходить посмотреть, что там такое. Жаль этого кретина. Поиздеваются над человеком и совсем ему жизнь сломают. Никто не будет защищать Нифталиева. Таких никогда не защищают.

— А кто защитит тебя?

Алик Магеррамов только улыбнулся. Улыбка получилась невеселой.

16

Несмотря на жару, люди стекались к даче академика со всех сторон.

По дороге к Алику и Нармине присоединился Гасан Гасанович. Поначалу бизнесмен старательно делал вид, что направляется на базар, но в конечном итоге свернул к 15-й даче. Алик с любопытством наблюдал за бизнесменом и все больше убеждался, что Нара права. Ну, женщины, как они все подмечают, подивился он. Ему самому такое никогда в голову бы не пришло. Однако как бы забавно это все не выглядело, Алику не нравилось, что сосед учащенно дышит ему в затылок, это его совсем не забавляло.

Ворота дачи Имановых были широко распахнуты. Академик важно прохаживался вдоль главной аллеи, заложив руки за спину. Его жена с испуганным видом бегала туда-сюда, суетилась вокруг нищего, восседающего в большом кресле у края веранды. На балконе второго этажа в окружении "вассалов" в лице дружков Рафика, сидела Зара Иманова. Дочь академика ослепляла своей красотой. Глядя на нее, становилось даже страшно, так неестественно красива была девушка. Зара жеманничала, кокетничала с Рафиком, кривляющимся во всю. Ее нежный голосок и звонкий смех разливались по двору, заставляя собравшихся обострять зрение и слух.

Они встали позади. Не стоило привлекать к себе внимание.

— Вы знаете, что в поселке не работает ни один телефон? — шепнул в затылок бизнесмен. — Ни мобильные, ни городские. Никакой связи с внешним миром!

Нармина вынула свой мобильник. И правда, на дисплее значилось "поиск сети".

— Безумие, безумие, полное безумие! — продолжал шептать сосед. — Неужели они на понимают, что это безумие?

— Я же говорил, — небрежно бросил Алик и надвинул кепку на глаза, потому что король посмотрел в его сторону.

— Нет, не могу поверить, что это на самом деле, — продолжал ахать и охать, заламывая руки, Гасан Гасанович. — Нет, нет, это все-таки спектакль, вот увидишь, это просто цирк. Такого не бывает. Они же все солидные, серьезные люди... Ну, я не знаю, честное слово... Иманов, Вагиф Алиевич, такой элегантный мужчина, интеллигент... в конце концов, он — академик! Вы понимаете, что это значит?

Тут грохнули чем-то железным, что, видимо, должно было означать удар гонга, и из бани вывели подсудимого. Несчастный Нифталиев боялся поднять глаза. Иногда он все же бросал в толпу испуганные взгляды затравленного зверя, и у Алика Магеррамова сжималось сердце.

Один из дружков Рафика, паясничая, принялся рассказывать о вине подсудимого, то ли наступившего королю на мозоль, то ли сбившего его с ног. Никто толком ничего не понял, и, нужно сказать, люди наблюдали за происходящим с некоторым испугом. Алик заметил, что после выступления "прокурора" зрители начали понемногу просачиваться за ворота. "Здесь что-то будет, — шептались дачники, торопливо покидая двор академика, — идемте отсюда, это не наше дело, это нас не касается".

— Молодые люди, — тихо сказал бизнесмен, — по-моему, нам тоже надо уходить. Не хотите? Ну, как знаете. А я пошла... п-пошел... не хочу быть свидетелем этого безобразия. Тут....

— А как же он? — спросил Алик. — Вам его не жаль?

Гасан Гасанович смешался, залился краской, пробормотал что-то невнятное и засеменил к воротам.

— Жаль, что у тебя нет пистолета, — вздохнула Нармина.

— Жаль. Ты это... ты лучше тоже уходи. Подожди меня снаружи. Я не хочу, чтобы меня побили у тебя на глазах.

— Что ты задумал?

Алик сделал глубокий вдох, поправил кепку и зашагал к "трибуне".

— Можно с тобой поговорить? — обратился он к Рафику.

Двоюродный брат отмахнулся.

— Можно тебя на два слова?

Рафик воздел глаза к небу и спрыгнул с лестницы.

— Ну что тебе понадобилось от меня, бедный родственник?

— Отпусти его, — коротко сказал Алик.

— Зачем? — удивился Рафик.

— Надо.

Кривая усмешка на лице родственника разгладилась. Губы превратились в прямую линию и сжались. Он что-то обдумывал.

— А тебе не все равно, что с ним будет? — спросил брат.

— Как видишь.

— Ладно, я устрою ему побег, если ты подпишешь признание.

— Завтра.

— Почему завтра?

— Сегодня не получится.

— Не морочь мне голову. Я не хочу поднимать на тебя руку. Мы все же родственники. Честно скажу, лично мне все равно, когда ты подпишешь бумагу и подпишешь ли ее вообще, но Интигам послезавтра уезжает на переговоры в Индонезию, и она нужна ему сегодня вечером, чтобы утрясти все дела. Я могу, конечно, рассказать ему насчет "завтра", но тогда он заставит подписываться меня, а мне, сам понимаешь, это ни к чему. Ему плевать, кто возьмет на себя его дерьмо. А ты, если не хотел, зачем соглашался? Тебя же не заставляли. Позарился на большие деньги, а теперь создаешь людям проблемы. Это не по правилам, братец.

— Я не могу тебе объяснить. Ты все равно не поймешь. И вообще, у меня изменились жизненные планы. Я ни у кого никаких денег пока не брал и никому не обязан.

— Твои жизненные планы меня не касаются. Поехали со мной, объяснишь все это Интигаму сам. Может быть, он поймет. Все-таки будущий министр.

— Я не смогу сегодня выехать отсюда.

— Это глупость. Сядем в мою машину и красиво так поедем в город. Если договоришься, деньги на обратное такси — с меня, если нет — уж извини.

— Не получится.

— А давай проверим.

Пока они разговаривали, во дворе почти не осталось зрителей. Только дети и хулиганистые подростки. Алик посмотрел по сторонам, нашел глазами Нармину и снова повернулся к двоюродному брату.

— Так как, отпустишь его?

Рафик развел руками и хихикнул.

— Прости, братец, но это не в моей власти. Я только выполняю приказы. Вон, поговори с шефом, он все решает.

Говорить с королем Алику совсем не хотелось. Преобразившийся попрошайка почему-то пугал его больше всех остальных. Он еще помнил ту пощечину. И не потому, что она доставила ему боль, хотя рука его величества и была тяжелой. В старике было нечто пугающее, и оставалось только благодарить небеса за то, что в нынешнем воплощении он не наделен властью.

Он нерешительно поднял глаза и встретился с пронзительно холодным взглядом старика, смотревшего на него в упор.

— Подойди, — произнес король.

Алик поднялся на несколько скрипучих ступенек. Иманов и еще несколько незнакомых мужчин тут же окружили короля.

— Говори, — приказал король. — Чего ты хочешь?

— Я хочу, — начал Алик Магеррамов и запнулся. От взгляда старика его знобило. — Я хочу, чтобы вы прекратили издеваться над человеком. Гм-гм...

— Над человеком? — король приподнял брови и взглянул поверх его головы. — Эту жалкую тварь ты называешь человеком?

Алик невольно оглянулся на Нифталиева. Тот покорно сидел на табуретке, сгорбленный и несчастный. Похоже, журналист даже не думал о том, чтобы сбежать или как-то защитить себя, или хотя бы просто возмутиться. "Тряпка", — с сожалением подумал Алик.

— И это, по-твоему, человек? — повторил вопрос его величество. Увидев, что проситель замешкался с ответом, старик понимающе прищурился. — Не каждый рожденный женщиной имеет право называться человеком. Люди, большинство людей, что придорожная трава или сорняки, растут себе под ногами. Хочешь, не хочешь, а на кого-нибудь да наступишь. Право называться человеком надо заслужить. И решать, кто чего заслуживает, могу только я. Только я решаю, кто заслуживает жизни. Только я здесь власть и правда. Я всегда прав и никто не смеет задавать мне вопросы. А тебе, щенок, повезло, что не ты сейчас на его месте. Но все еще может измениться.

Слово "щенок" вывело Алика из оцепенения, в которое вогнал его гипнотический взгляд старика. Пока король говорил, он не видел и не слышал никого, кроме него. Теперь же лица людей свиты выплыли на первый план, и Алику Магеррамову стало по-настоящему страшно.

С балкона раздался заливистый смех Зары.

— Иди, — сказал король, — я отпускаю тебя.

Алик хотел ответить что-нибудь грубое, но побоялся, что свита разорвет его на кусочки. Иманов, высокий мужчина с римским профилем и копной белых волос, зорко следил за каждым его движением и каждым словом.

— Спасибо, что отпускаешь меня... ваше величество, — сказал Алик с легкой усмешкой. — И все-таки, чем это растение так сильно тебя обидело? Сомневаюсь, что оно способно на такой подвиг.

— Почему же. — Глаза старика холодно блеснули. — Растения тоже умеют жалить и колоться. Правда они это делают по глупости, в отличие от людей, но все равно может быть очень больно. Глупость, как и злой умысел, подлежит наказанию, иначе она может превратиться в заразную болезнь.

"Ты смотри, как рассуждает, — зло подумал Алик. — Вчера, наверное, подписывался крестиком, а сейчас философствует".

— Я согласен, что журналист растение, иначе он давно встал бы и ушел из этого балагана. Но я не думаю, что это причина для издевательств.

— Каждый получает свое, — сказал король. — А ты иди, это не твое сражение.

— Что вы собираетесь с ним сделать?

— Я же сказал: это не твое сражение. Иди.

— Не уйду! — наконец. не сдержался Алик. — Психи, вы что, совсем соображать перестали? Это же эксперимент. Экс-пе-ри-мент! Завтра все закончится. Как вы будете смотреть друг другу в глаза? — Он повернулся к Нифталиеву. — А ты что молчишь, идиот? Я тут ради тебя выворачиваюсь, а ты...

Журналист встрепенулся.

— Я ухожу! А ты можешь идти со мной, если душка хватит.

Алик сбежал с лестницы, отпихнул Рафика и пошел к выходу, где ждала его девушка. Никто не встал на пути. Только король крикнул в спину, словно гром прогремел:

— Собирай войско! Будет война!

"Да пошел ты, старый... — выругался про себя Алик. — Сумасшедший дом... ненормальные... больные!"

Нифталиев плелся следом и благодарил, оправдывался, что-то объяснял.

— Что же мне делать? — спросил он жалобно.

— Дай кому-нибудь в морду, — посоветовал Алик.

— Думаешь, это поможет?

— Попробуй. А теперь отстань от меня.

Нифталиев отстал.

17

— Как тебе удалось заклеить такую джану?

Алик вздрогнул, будто его сильно толкнули в спину, и развернулся.

— А ну, отойди.

— Да что ты взбесился? Я просто спросил. — Рафик широко улыбнулся. — А с тобой правда что-то не то сегодня. Теперь я тебе верю. Может быть, на солнце перегрелся?

— Может быть, — огрызнулся Алик и хотел обойти двоюродного брата, но тот преградил дорогу и распахнул дверцу своего "Хаммера".

— Я вот решил в город возвращаться. Что-то мне эти игры перестали нравиться. Приглашаю вас обоих прокатиться со мной. Ну как?

Алик бросил взгляд вдоль улицы. Раскаленная дорога была пустынна. Как нарочно, ни одного прохожего, ни одной машины.

— Я поеду, — сказал он, загораживая Нармину, — а девушке некогда. Она пойдет домой.

— Так мы ее подвезем. Мы же братья, родной. В ее присутствии нам будет легче договориться.

Из-за поворота показались две женщины с детьми. Они шли с моря, красные и веселые, болтали, а их дети с визгом бегали друг за дружкой, поднимая пыль. Алик понял, что надо использовать момент. При свидетелях Рафик не станет ничего предпринимать.

— Итак, я еду, но один. Договорились?

Рафик тоже смотрел на медленно бредущих женщин, недовольно морщась.

— Что происходит? — не выдержала Нармина.

— Ничего страшного, просто кое-какие дела появились, — пробормотал Алик. — Поезжай пока домой. Прямо сейчас иди на станцию. Очень тебя прошу. Я как вернусь, сразу тебе позвоню.

— Телефоны не работают, — напомнила Нара.

— Ну заработают же они когда-нибудь!

Нармина ничего не ответила...

— Какая симпатичная у тебя подружка, братец, — сказал Рафик, хитро подмигнув ему через зеркало. — А она знает, что ты хромой?

Приятели загоготали.

Алик промолчал. Пусть смеются. Интересно, куда денется их веселость, когда машина застрянет.

Они отъехали от поселка довольно далеко, но ничего не происходило, и Алик начал волноваться. Только, миновав большую придорожную чайхану, "Хаммер", наконец, остановился. Машина вдруг начала терять скорость и забуксовала, упершись в невидимое препятствие. Колеса продолжали вертеться, но "Хаммер" не двигался.

Сыпля проклятия, Рафик открыл дверь и посмотрел на землю. Ровный асфальт.

— Я же предупреждал, — сказал Алик.

— О чем ты предупреждал? — раздраженно бросил брат.

— Я предупреждал, что сегодня не могу никуда уехать.

— А при чем здесь ты? Не видишь, с машиной что-то случилось!

— Хочешь, я выйду — и тогда поймешь, при чем тут я.

Рафик передернул плечами.

Алик вышел. Едва он оторвал руку от дверцы, как машина дернулась и помчалась вперед с прежней скоростью. Рафик дал задний ход и снова остановился возле него.

— Садись. Уже все в порядке.

Вот тупица, подумал Алик и полез в машину.

Попотев почти получасовых усилий, Рафик заглушил мотор, повернулся и схватил брата за шиворот.

— Как ты это делаешь? Что ты делаешь с моей машиной?

— Это не я, это они, — сказал Алик и показал пальцем в небо.

Приятели Рафика подняли глаза, рассматривая потолок.

— Ты издеваешься? — взвыл родственник. — Что у вас тут происходит? Отвечай! Я хочу знать, что в этом проклятом поселке происходит!

— Эксперимент, — спокойно сказал Алик, внутренне торжествуя. У брата вытянулось лицо. — Некто спустился с неба, чтобы провести над нами эксперимент, который завершится в полночь. Пока он не завершится, я не смогу отсюда выехать. Ты уж прости, братец...

Его выкинули из машины посреди дороги и умчались. Разумеется, Рафик не стал подвозить его обратно.

Алик добрался до поселка выжатым и выжженным солнцем. Он еле передвигал ноги. На душе было муторно, кружилась голова, только одно радовало — Рафик убрался отсюда до завтра. Дойти бы скорее до дома, закрыть за собой двери и отгородиться от мира высокими стенами. А там видно будет.

Приметив за поворотом неприступные стены талятовского замка, Алик облегченно вздохнул. Но еще быстрее его сердце заколотилось тогда, когда он увидел сидящую на тумбе для цветов Нармину.

Он остановился. Так она не уехала... Не уехала. Она не уехала. Как же это здорово!

Нара заметила его и побежала навстречу. Она бросилась ему на шею, плача от радости.

— Живой, живой, — говорила она. — Как я боялась, как боялась! Тебя не было почти два часа! Я все время помню о твоем сне! Я так боюсь за тебя, так боюсь! Кто они такие? Что им от тебя нужно? Ну ладно, я не буду ни о чем спрашивать. Главное, что ты вернулся живой!

Алик совершенно обалдел от счастья и глупо улыбался.

— Ну идем, идем скорее, — сказала Нармина, — Ты обгорел, надо что-нибудь сделать.

18

Если есть на свете счастье, оно должно быть именно таким, думал Алик Магеррамов, лежа в беседке с холодным компрессом на голове. Обгоревшие руки, плечи и грудь Нара обмазала катыком, сказала, что катык впитает жар. И правда, через пятнадцать минут кисломолочный продукт засох и растрескался, а температура немного спала.

И как быстро все может измениться в жизни человека, думал Алик. Всего за несколько часов! Он млел и таял от заботы, которой окружила его совершенно незнакомая девушка. Незнакомая? Да нет, они, наверное, знакомы с прошлой жизни, поэтому у них так сразу все получилось. Почему бы не предположить такое? Ведь жена политика встретила своего Жака... Хотя нет, он не хотел бы, чтобы Нара была из прошлого. Пусть она будет из настоящего и это ощущение счастья не исчезнет с окончанием эксперимента.

19

— Шафига! Шафига! Скорее открывай!

Шафига ханум приоткрыла ворота и перегородила вход своей мощной фигурой. Увидев дальнюю родственницу, работающую уборщицей в пляжной чайхане, она досадливо поморщилась.

— Что раскричалась? Умер кто-нибудь?

— Что ты говоришь, несчастная! Еще не умер, но лучше бы умер!

— Да говори яснее, — проворчала хозяйка и затрясла перед носом родственницы пыльной тряпкой. — Ну говори, говори.

Та чихнула, уперла руки в бока и мстительно улыбнулась.

— Где твоя внучка?

— Я отпустила ее на весь день к Метанет. К ней внучки приехали из города. Тебе-то что?

— Несчастная! Метанет ничего об этом и не знает. А ты, что ты за бабушка? Хотя бы зашла к Метанет, поинтересовалась внучкой.

— Ну что, что случилось-то?

— Джамиль только что видел твою Гюлечку на пляже в компании пьяных мужчин. Вот!

Шафига чуть не выпала из ворот.

— Что-о-о-о?..

— И твой Исфандияр тоже там, между прочим, и тоже выпивает, — добила родственница. — И не только он, а весь пляж собрался, как на концерт!

Шафига ханум молчала. Она онемела от услышанного.

20

17.40. Наконец-то время начало двигаться, подумал Гасан Гасанович и автоматически прошелся по циферблату тряпкой.

— Проклятье! — вскричал политик, бросил тряпку на пол и стал ее топтать.

Потом сел на стул, сложил руки на коленях и уставился в окно. Он держал оборону, сражаясь со своим прошлым, и нес определенные потери. Три часа назад он постучал в ворота 9-й дачи. Очень хотелось повидать того интересного молодого человека и поболтать с ним. Но там оказалась какая-то девица, и Гасан Гасанович потерял покой.

— Какое тебе дело до девушки? — сказал он сам себе. — У него что, не может быть девушки? Да, это его девушка. Очень хорошо, дай Бог счастья. Пусть у него будет хоть десять девушек!

Как хорошо, что сейчас на даче нет жены. Она стала бы кудахтать, действуя ему на нервы. Чего доброго, еще заподозрила бы черт знает в чем. А он — мужчина, причем самый настоящий! У него пятеро детей, и четверо из них — мальчики. Вот оно, доказательство! А женскую болтовню и мелочность Гасан Гасанович всегда терпеть не мог. Во все-то они лезут, эти безмозглые создания, все-то им надо обсудить.

Бизнесмен с ненавистью взглянул на валяющуюся на полу тряпку и пнул ее ногой. Он всегда, всю жизнь боялся услышать "какой же ты мужчина?", поэтому старался изо всех сил, доказывая окружающим свое право носить это высокое звание. Он боялся оказаться последним, боялся мало заработать, боялся проявить свой страх, показаться слабым, не решался даже детей лишний раз погладить по голове при посторонних. Ведь мужчина, как известно, не имеет права на сантименты и слабости. Сантименты и слабости — удел женщин, а мужчина должен быть жесток и суров... По мере возможности, конечно же

В дверь позвонили. Гасан Гасанович взглянул на себя в зеркало и метнулся к домофону, втайне надеясь, что это охранник 9-й дачи. Но это оказался Анабек Улубейли.

— Как поживаешь, сосед? — спросил Улубейли, когда они сели за стол на веранде.

— Ничего, ничего, голова только с утра болит, — сказал Гасан Гасанович, старательно подбирая слова. — Наверное, магнитная буря.

— Да-а-а, — произнес сосед.

Хозяин налил гостю чаю, и после небольшой паузы разговор возобновился.

— Послушай, сосед, по-моему, в нашем поселке что-то происходит, — сказал Улубейли.

— Гм-гм.

— Это психотропное оружие.

— Гм-гм.

— Или массовый гипноз.

— Гм-гм.

— Или я схожу с ума.

Гасан Гасанович огляделся, не подслушивает ли их кто, и поманил соседа пальцем. Тот склонился над столом, и бизнесмен сказал громким шепотом:

— Вот, что я тебе скажу: главное — продержаться до полуночи, а потом шайтан отстанет от нас и уберется к себе в преисподнюю.

— Ты тоже его видел, Гасан бек?

— Конечно, — сказал Гасан Гасанович и как бы между прочим подумал, что неплохо бы соседу сменить одеколон.

Они покачали головами, обдумали каждый свое и снова заговорщически склонились друг к другу.

— Что ему нужно от нас? — проговорил Улубейли.

— Откуда мне знать, может, крепость нашей веры проверяет, хочет увести нас с пути истинного.

— Как думаешь, о какой такой прошлой жизни он говорил?

— Глупости это все, ерунда! Какая еще прошлая жизнь! — выпалил Гасан Гасанович. — Как ты можешь верить в это!

— Что ты, что ты! — Политик замахал руками. — Конечно, не верю! Представь, какие слухи обо мне станут распускать мои политические противники, если кто-нибудь услышит. Скажут, что Агабек Улубейли связался с сектантами. Никто не вспомнит, что я даже дочке не разрешил на йогу ходить. Пусть ходит на аэробику, как все нормальные люди, а то йога... Кто знает, чем они там занимаются на их йоге, чем нашей молодежи головы забивают.

— Вот-вот, какая еще может быть прошлая жизнь. У всех у нас одна жизнь. Родился, умер — и все. Зачем нужно много жизней? Всевышний и по одной жизни может вынести человеку приговор. В воскрешение верят только безбожники, а мы с тобой знаем, что мертвые восстанут только в Судный день.

— Да-да, ты прав, сосед, во всем прав, — неохотно согласился Улубейли. Было видно, что такой вывод его не очень устраивает. — И все-таки, Гасан бек, со всеми сегодня что-то происходит. И с тобой тоже. Я же вижу.

Гасан Гасанович похолодел.

— Ч-что ты видишь?

— Ты на себя не похож.

— На кого же я... п-похож?

— На какого-то другого человека. И я на себя не похож. Никто не похож на себя. Даже моя жена с утра ни с кем ни разу не поругалась. А мой телохранитель? Человек-гора ведет себя как овца! Я уже не говорю о других соседях и об испорченных телефонах. Ты видел так называемого короля? Этот проходимец ведет себя так нагло, как будто действительно это его ханство, ходит по домам, какие-то налоги собирает! Я хотел уехать, сбежать, а машина не завелась. Она специально не завелась, точно тебе говорю, сосед. И на электричку я не смог сесть, каждый раз двери закрывались прямо перед моим носом. Страшные дела творятся, Гасан бек.

Гасан Гасанович притих. Разговор принимал опасный для него поворот, потому что его женской сущности так и хотелось крикнуть: "А что я знаю!"

— Со мной самим сегодня случилась страшная история, — продолжал тем временем доверительно Улубейли. — Я вдруг начал петь на улице, в толпе. Я ничего не мог поделать, не мог остановиться! Хорошо, твой сосед, охранник с дачи Талята, увел меня оттуда. Тот, кто сегодня заменил меня, был уличным певцом. Я точно это знаю. В прошлой жизни я был уличным певцом! И столько людей это видели... Теперь все их газеты напишут, что Агабек Улубейли наркоман и пьяница. Представь, что это значит для моей политической карьеры! Я же не буду объяснять каждому, что это прошлая жизнь, что сейчас я серьезный человек. Никто мне не поверит! На смех поднимут!

— Может, тебе на время прекратить деятельность, залечь на дно, пока все не забудется?

— Ты что! Скоро начинается выдвижение кандидатов, я не могу сейчас отойти от дел. Очень некстати этот эксперимент.

— Как я понимаю тебя, сосед. Я...

Гасан Гасанович плотно сжал челюсти, чтобы не начать рассказывать свою историю. Ему тоже хотелось облегчить душу кому-нибудь. Он даже позавидовал политику Но для мужчины оказаться женщиной гораздо унизительнее, чем уличным певцом. В конце концов, человек может зарабатывать на жизнь по-всякому, в том числе, распевая песни на улице.

— Не знаю, что тебе сказать, — быстро пробормотал бизнесмен, отведя глаза, — не знаю, сосед. Я в этих вопросах совсем не разбираюсь. Ты бы лучше у кого-нибудь другого спросил. Например, у того самого охранника. Он парень неглупый. — Гасану Гасановичу вдруг пришла в голову трепетная идея. Он чуть не запрыгал от радости. — Хочешь, пойдем прямо сейчас и спросим?..

21

Они подошли к воротам крепости Талята Мамедовича и постучали.

— Что опять случилось? — увидев их, простонал Алик Магеррамов.

Гасан Гасаович посмотрел через его плечо и недовольно поджал губы, потому что эта девица все еще была здесь.

— Мы пришли посоветоваться, — сказал Улубейли.

— Со мной? — удивился парень. — О чем?

— О прошлой жизни. Ты, говорят, хорошо в этом разбираешься.

— Кто говорит?

— Это я порекомендовал, — покашляв, сообщил Гасна Гасанович.

— Но вы же не верите?

— Я — нет, а он...

— Нет-нет, — поспешил оправдаться политик, — я тоже ни во что такое не верю.

Алик усмехнулся и посторонился, пропуская гостей во двор.

Усадив соседей на диван в беседке, он прислонился к перилам напротив и сложил руки на груди. Нармина не отходила от него ни на шаг.

Гости молчали и переглядывались.

— Чем все это кончится? — спросил, наконец, Улубейли.

— Не знаю, — честно сказал Алик. — Но ничего страшного в этом нет. Это только на один день.

— Так-то так, — вздохнул политик, — но за этот день я успел испортить свою карьеру и стать посмешищем для всего поселка.

— А, может, и не нужна вам эта карьера? Может, это к лучшему?

— Ну как же... — Улубейли засопел. — Как же не нужна?.. Это дело моей жизни, мое призвание...

— Собирать зрителей было вашим призванием в прошлой жизни, а в этой, возможно, вы могли бы проявить себя в чем-то другом. Это вы сами должны решить. Простите, что поучаю вас, но вы сами спросили.

— Давай я чай принесу, — предложила Нармина.

Ее не волновали излияния политика. Ей больше хотелось проверить свою догадку насчет влюбленного бизнесмена, поэтому она пошла на кухню и стала ждать появления "соперницы".

Очень скоро в дверях появился бизнесмен.

— Вам что-то нужно, дядя? — невинно спросила она.

Гасан Гасанович солидно покашлял и подошел к ней.

— Ты подруга Алика?

— Да, а что?

— А где твои родители? Они знают, что ты здесь?

Ого! — подумала Нармина и взялась за чайник. Такого поворота она не ожидала.

— Простите, но это не ваше дело, дядя.

— Ты такая молодая, а живешь с молодым человеком на чужой даче. Нехорошо, неприлично. И это все на глазах наших жен и детей. Какой пример вы подаете своим поведением? — Гасан Гасанович покачал головой. — Мне бы очень не понравилось, если бы моя дочь так себя вела. Где твои родители? Я хочу поговорить с твоим отцом. И с Аликом мне придерется серьезно поговорить.

Нара хотела плеснула в мужчину кипятком, но это было бы слишком легким мщением. Ударить нужно ниже пояса.

Чай был разлит, и девушка сказала тоном, не предвещающим опасности:

— Вы мне не поможете?

Гасан Гасанович не успел ответить, как в его руках оказались два дымящихся стакана.

— А с кем мне поговорить о том, что вы пристаете к моему парню?

Мужчина крупно вздрогнул и изогнулся, чтобы не выронить стаканы.

— Так вот, — прошипела Нармина, — я знаю про эксперимент и про вас. Я вам сочувствую, но вы, кажется, вошли в роль. Держите себя в руках, тетя. Если будете меня оскорблять, я все расскажу Алику!

"Откуда она знает?" — думал бизнесмен, подходя к беседке на дрожащих ногах. Он лихорадочно вспоминал, не рассказывал ли кому-нибудь о том, что с ним происходит, но не сумел вспомнить.

Алик удивленно взглянул на трясущегося соседа, потом на кусающую губы Нармину. Что это с ними?

Улубейли хотел продолжить прерванную появлением чая речь, но тут за неприступными стенами послышался шум, нарастающий, как раскаты приближающегося грома.

— Что это? — испугался политик.

— Революция, — сказал Алик. Вспомнил угрозы короля и добавил: — Или война.

22

Это была не война и не революция. Это была Шафига ханум. Соседка кричала и изрыгала проклятия, которые должны были пасть на головы президента, министра внутренних дел, служащих пляжа и растлителей Запада. Одной рукой женщина тащила за собой понурившуюся девочку в красной кепке с Микки-Маусом, а другой подталкивала в спину слабо возмущающегося мужа. За ними следовала толпа, В толпе, похожая на всплывающую из волн подводную лодку, медленно плыла полицейская машина. Люди тоже кричали. Многие были в пляжных костюмах, с полотенцами на головах. Впереди шли те самые рабочие, и даже продавец кукурузы был здесь со своим ведром.

— Что ты делаешь! — кричали в толпе. — Как тебе не стыдно? У твоей внучки дар! Она святая! Дай ей поговорить с людьми. Побойся Бога! Люди, она хочет, чтобы мы платили ей деньги за разговор с ее внучкой Эй, сколько ты хочешь, старая карга?

Шафига обернулась и погрозила толпе кулаком.

— Пусть ваши дети будут клоунами! А я буду жаловаться! Я до президента дойду! Я в Управление мусульман сообщу! И в горотдел — тоже!

— Да что ты несешь, глупая женщина! Дай девочке сказать! Она все знает! Пусть девочка скажет! Ты не имеешь права закрывать ей рот!

Вопросы сыпались градом. А девочка Гюля смотрела на пыльную дорогу, и тень от козырька кепки накрывала ее лицо. Она словно не слышала шума и криков, все это не касалось ее. Она находилась в своем мире, окруженная его тишиной.

Наконец Гюлечка подняла голову.

— Тихо! Тихо! — зашикали в толпе. — Она хочет что-то сказать!

Наступила относительная тишина.

— Временное проявление счастья и несчастья и их исчезновение в должный срок подобны приходу и уходу зимы и лета, — произнесла Гюля. — Достоин освобождения тот, кто не выводит из равновесия счастье и страдание и кто сохраняет спокойствие и твердость в обоих случаях. Тот, кто идет по этому пути, не знает потерь. — Тишина стала гробовой. — Как человек надевает новые одежды, сбросив старые, так и душа принимает новое тело, оставив старое и бесполезное. Те, кто родился, обязательно умрет и после смерти обязательно вновь родится.

Девочка закрыла рот и больше не открывала его, сколько ее не просили. Даже когда бабушка принялась нещадно лупить ее посреди улицы, она не произнесла ни звука.

— Слышали, что она сказала? — заметил Алик. — Между прочим, этому в школе не учат.

— Безобразие, — вздохнул Гасан Гасанович, — какое безобразие...

— Безобразие, что она избивает ребенка, а никто не вмешивается, — сказала Нармина. — Остановите ее кто-нибудь!

Улубейли выдвинулся из ворот.

— Подожди, я умею разговаривать с людьми. Эй, старая ведьма, оставь девочку в покое!

— Правильно! — поддержали люди, и политик воодушевленно расправил грудь.

Шафига поискала глазами кричавшего.

— Аааа, это ты, горлопан? Ты лучше о своих делах позаботься, демократ. Или у тебя в семье тоже демократия? Вон, твоя жена, распутница, сбежала с телохранителем. Я их сама видела, с вещами. К магистрали они бежали. Ха-ха-хв!

Улубейли схватился за сердце и стал заваливаться на спину. Алик и Гасан Гасанович подхватили его и втащили во двор. Нармина тем временем схватила девочку Гюлю в охапку, перепрыгнула через порог и захлопнула за собой дверь, в которую тут же забарабанили.

— Ты что? — вскрикнул Алик. — Ее бабка дом подожжет!

— А так она ребенка покалечит. Ты видел ее лицо?

— Ладно, ладно, — проворчал Алик и с опаской поглядел на вздрагивающие ворота.

Улубейли лежал на диване с валидолом под языком, тихо постанывал и ругался. Гасан Гасанович обмахивал его газетой.

— Я убью ее, я ее убью... — говорил Улубейли — Я должен бежать за ними, догнать, наказать! Опозорила меня, стерва, опозорила перед людьми!

— Не надо никуда бежать, лежите спокойно, — сказал Алик. — Они никуда не уедут сегодня. Вот увидите, они вернутся.

— Пусть вернутся, я им покажу, что значить позорить Улубейли. А Мехти-то, щенок неблагодарный! Я его человеком сделал, из грязи вытащил, я его... Крутил роман с моей женой в моем доме... Подлец!

— Спокойно, Мехти тут не причем. Это не Мехти, это.... Жак.

— Кто-кто?

— Она сбежала с Жаком, а не с Мехти.

— Моя жена сбежала с иностранцем?! О, я, несчастный!

— Послушай, какой такой Жак-Мак? — тихо проговорил Гасан Гасанович. — Зачем ты это придумал? Ему и так плохо.

Бизнесмен наклонился к нему так близко, что Алика передернуло. Он встал и отошел к перилам.

— Я не придумал. В прошлой жизни Мехти был Жаком и они с вашей женой любили друг друга, но их разлучили. Понятно? Она сама мне рассказала. Из-за эксперимента они узнали друг друга и... Поставьте себя на их место. Гм-гм... В этой жизни они чужие люди, хоть судьба и поселила их рядом. Не стоит ничего предпринимать, потому что завтра они снова станут самими собой. Если вы вмешаетесь, только осложните дело. Не надо поднимать шум Завтра все снова станут самими собой, и вы, и я, и он. Это же так просто понять!

— А я не понимаю! — приподнявшись, вскричал Улубейли. — Почему она рассказала не мне, а тебе? Я ее муж, я должен знать про ее прошлое, а не какой-то мальчишка!

Нармина взяла Гюлю за руку и повела на кухню. Не стоило ребенку все это слушать.

— Откуда я знаю, почему она рассказала мне. — Алик пожал плечами. — Вот вы тоже ведь ко мне пришли. А я вас приглашал? Наверное, вам она не может довериться, а в такие моменты человеку всегда нужно с кем-то поделиться. У нее на лице написано, как она несчастна, и дело, я думаю, не только в Жаке, но и в вас. ее душа помнит о большой любви, которой ей очень не хватает в этой жизни. Если бы вы... Нет, об этом не надо. Так вот, скажите, вы бы ей поверили, если бы она рассказала, что любила бедного парня, за которого ее не отдали, а потом ее похитил богатый негодяй, а любимый побоялся ее защитить и она потеряла его на триста лет? Поверили бы?

Политик мотнул головой, решительно встал с дивана и направился к воротам..

— Глупости все это, смешные оправдания. Ничего, я покажу ей... тоже триста лет помнить будет!

Он ушел.

— Послушай, а если завтра она не забудет этого... француза, что тогда? — озабоченно произнес Гасан Гасанович.

— Завтра будет видно.

— Сумасшедший дом, — заключил бизнесмен и промокнул лицо платком.

— Да, психушка, — согласился Алик Магеррамов. — Который там час? Семь?

"Еще целых пять часов. Еще много чего может случиться", — подумал Алик, но вслух этого не произнес.

23

Нармина кормила Гюлю бутербродами. Девочка ела молча и покорно, ни от чего не отказывалась и ни к чему не притрагивалась, пока Нармина сама не подкладывала ей что-нибудь вкусненькое на тарелку. Гюлечка была очень напряжена, потому что сюда доносились крики и брань Шафиги ханум.

— Бабушка часто тебя бьет? — спросила Нармина.

— Нет, она никогда меня не бьет. Она только кричит. Я привыкла.

— Хочешь пойти к бабушке? Я пойду с тобой, если боишься.

— Не боюсь.

— А все эти люди, что шли за вами, они кто?

— Они просто увидели, что мы разговариваем, и подошли. Я ничего плохого не делала. Люди спрашивали, а я отвечала. Разве это плохо? Бабушка напрасно так сердится. Она не понимает.

— О чем спрашивают у тебя люди, если не секрет?

— О разном. У людей много вопросов. Они так всего боятся. Они все время чего-то хотят и все время чего-то боятся. Но больше всего они боятся самих себя.

Вошел Алик, выхватил из холодильника бутылку минеральной и снова вышел.

— А чего боишься ты? — неожиданно спросила девочка.

Нара аж вздрогнула. Она заглянула в глубокие глаза девочки и слабо улыбнулась:

— Я боюсь потерять то, что мне еще не принадлежит.

— На свете нет ничего, что принадлежит нам.

— Тогда почему мы так боимся потерь?

— Потому что не ведаем о том, что ничем не владеем

Нармине стало немного не по себе. Вместо восьмилетнего ребенка она видела перед собой древнего старца. Этот образ всплыл перед глазами, заслоняя круглое детское личико с разбитой губой и растрепанные косички.

Она зажмурилась и потрясла головой. Старец исчез.

— Ты кто? — спросила Нара и глотнула воды.

— Я тот, кто отвечает на вопросы, — серьезно сказала Гюля. — У тебя есть вопросы?

— Много, но я хочу сама найти ответы.

Девочка прикрыла глаза и посидела так минуты две, после чего удовлетворенно кивнула и снова принялась за еду.

24

— Это я, Нифталиев!

Алик не хотел открывать. Соседи разошлись, девочку отвели к бабушке с дедушкой, и они с Нарминой, наконец, остались одни. Он никого не хотел видеть, и меньше всего Нифталиева. Его мучили тревожные предчувствия, угрозы старика никак не выходили из головы.

Но он все-таки открыл.

— Чего тебе?

— У Имановых свадьба, — затравленно произнес журналист, — музыкантов из ресторана пригласили.

— Ну и что?

— Вот. — Нифталиев протянул ему конверт и стал быстро уходить, оглядываясь, словно в конверте была бомба.

Но там было всего лишь приглашение на свадьбу. Он показал открытку Нармине. Девушка побледнела.

— Ты ведь не пойдешь туда? Они что-то задумали. Это совершенно ясно.

— Задумали, — кивнул Алик. — Почему они прислали журналиста?

— Какая разница! Посмотри — десятый час. Совсем мало осталось.

— Да, конечно.

— И не открывай больше никому.

— Не открою. Давай поедим?

— Давай! — обрадовалась Нара.

Вкусная еда, как правило, отвлекает от тревожных мыслей, и они болтали о том, о сем, пока Алик не спросил:

— Как ты думаешь, почему нельзя было, чтобы эксперимент закончился хорошо? Зачем он вообще был нужен? Чтобы показать людям, что они неисправимые уроды без мозгов?

Нармина помрачнела. Она поняла, что все ее усилия бесполезны, и украдкой посмотрела на часы.

— Я не понимаю, — продолжал Алик, — почему все так паршиво. Ведь могло же так быть, чтобы мы бросились друг другу в объятия, побратались. Или не могло?

— Могло, — сказала Нармина.

— Почему же не стало?

— Не знаю. Наверное, от того, что мы все, как говорит маленькая Гюля, все время чего-то хотим и все время чего-то боимся. Нам некогда думать.

— Хм...

— Сегодня все получили возможность подумать. Именно поэтому, я уверена, вас предупредили об эксперименте. Ведь подопытных мышей не предупреждают об опыте. А этот эксперимент — совсем другое дело. Некто хочет проверить не рефлексы, а способность к сознательной деятельности. Посмотри, тут даже особенно напрягаться не нужно, по каждому случаю все совершенно ясно.

— Так-так, интересно, что же тебе ясно? По каждому случаю, пожалуйста.

Нармина улыбнулась.

— Я могу говорить только о твоих соседях, а в поселке несколько сот жителей.

— И это немало.

— Итак, по поводу тебя я уже все сказала. С политиком тоже все ясно. Страсть к произношению речей на площадях при отсутствии политического таланта идет из прошлого. С его женой и телохранителем тоже нет вопросов. Та-а-ак... Насчет Гасановича у меня вообще не осталось никаких сомнений. Признаюсь, мы с ним тут на кухне поцапались из-за тебя. Он хотел убрать меня с дороги. Да-да, правда-правда. Он применил запрещенный прием, и я в долгу не осталась. А потом ругала себя за то, что не сдержалась. Это же маразм, если посмотреть со стороны. Я думаю, голубые — это те, кто в прошлом были женщинами, но не до конца расстались со своим прошлым.

— Ну ты даешь, — сказал Алик.

— Девочка Гюля — дело другое. Она еще маленькая, у нее все впереди. Если в ней воплотился мудрец и учитель, то за нее я не беспокоилась бы. С королем тоже ясно. Ты сам видишь, что это за король, не удивительно, что в этой жизни он жалкий побирушка. Нам остается только радоваться, что у него все в прошлом. Страшный человек. Насчет его свиты ничего сказать не могу, но каждый из них, видимо, наследил в прошлом. А о журналисте даже не стоит говорить. Пока он сам не почувствует себя человеком, никто не будет видеть в нем человека. И еще одно наблюдение.

— Какое же?

— Ты заметил, что некоторые отключились совсем или не включился вообще?

— Само собой.

— Это оттого, что их дела совсем плохи. Эти индивидуумы завтра ничего не вспомнят об эксперименте. Им еще рано исправляться. Придется прожить ни одну жизнь, чтобы начались изменения. Это как закрытый гороскоп.

— Это еще что?

— Это гороскоп человека с закрытой судьбой, из которой нет никакого выхода. Он бьется изо всех сил, чтобы добиться чего-то, но ничего не выходит. Это страшно, но так бывает. Мне один знакомый астролог рассказывал. Он говорит, что за много лет ему только дважды попадались люди с пожизненным сроком, и оба раза он болел после работы с ними.

— Черт возьми.. — Алик прищурился и побарабанил пальцами по столу, внимательно разглядывая сидящую напротив девушку. — Какая же ты умная.

— Это плохо? — просто спросила Нара.

— Не знаю. Я с умными девушками как-то не имел дела.

— Ну что ж, когда-нибудь надо начинать.

— Надо. Можно прямо сейчас.

— Хорошая идея, — сказала девушка.

— Ты правда не против?

— Не против чего?

— Ну... — Алик смешался, — ну...

Нармина засмеялась.

В это время в ворота снова постучали.

Это был Улубейли. Он тяжело дышал, волосы стояли дыбом.

— Сынок, помоги... — прохрипел сосед.

Алик похолодел.

— Они собираются казнить Севду за измену! Я сам виноват, поднял шум, народ собрал, хотел наказать негодницу... Зря я тебя не послушал, сынок, зря... Я же не знал, чем это кончится! Их нашли на стройке. Они там прятались. Мехти, щенок, сбежал, бросил ее, трус паршивый. Я пришел за ней с милиционером, а нас избили и выгнали. Участковому голову проломили, машине его покрышки прокололи. — Улубейли неожиданно грохнулся на колени. — Помоги! Умоляю, сынок, придумай что-нибудь! В этом сумасшедшем доме мне не к кому больше обратиться!

Алик молча захлопнул ворота.

Нармина стояла у него за спиной, белая как мел.

— Я тебя не пущу.

— Если я не пойду, то завтра всё забуду, как Иманов, и завтра ничего для меня не изменится. А я так не хочу. Я хочу, чтобы моя жизнь изменилась. Ты сама все понимаешь...

— Я тебя не отпущу!

25

Улубейли все еще был за дверью.

— Где участковый? — спросил Алик.

Сосед посторонился, и Алик увидел Самандарова с перевязанной женским платком головой. На ткани проступало кровавое пятно. Усы стояли торчком. Атакиши Мехралиевич топтался на месте и мял в руках фуражку.

— Начальник, вы должны поклясться, что что бы я не сделал, мне за это ничего не будет.

Самандаров захлопал круглыми глазами и ткнул в Алика пальцем.

— Да ты у меня в изоляторе сидел!

— Не важно. Вы слышали, что я сказал?

— А что ты собираешься сделать?

— Не знаю. Пока не знаю. Но что бы я не сделал, вы будете делать вид, что ничего не видели и не слышали. Даете слово?

— Да, да! — вмешался Улубейли. — Он дает слово! Дает!

— Хорошо.

Алик быстро сбегал в дом и вернулся, прихватив куртку.

На этот раз он запер ворота по всем правилам, на все замки, потому что не знал, когда вернется и вернется ли вообще. Нармину он все-таки взял с собой. Оставлять ее в доме Талята было опасно. Мало ли что.

— Может, оставить девушку у соседей? — предложил участковый.

Но Алик не мог оставить свою девушку у посторонних людей. После полуночи все изменится, и ей будет трудно объяснить тому же бизнесмену, что она делает в его доме. Если его, Алика, не окажется рядом, ей грозят большие неприятности. Лучше поручить Нару полицейскому, не попавшему под эксперимент. Так будет надежнее. Они оба могут покинуть этот сумасшедший дом хоть сейчас. Да, правильно, участковый проводит ее к тетушкам.

— Скорее, умоляю! — взмолился политик.

26

Улица была непривычно темна. Обычно над воротами дач горели фонари, а некоторые виллы вообще утопали в иллюминации. Но сейчас поселок притих и потушил огни, будто объявили воздушную тревогу.

Было тихо. В душной темноте трещали сверчки, изредка со стороны магистрали доносилось шуршание автомобилей.

Они прошли до поворота и свернули к супермаркету. Магазин тоже был закрыт, хотя обычно работал до поздней ночи. Они шли молча, плечом к плечу, Алик, Самандаров и Улубейли. Нармина держалась за Алика обеими руками и испуганно оглядывалась.

Дача Иманова была ярко освещена. Со двора доносились музыка и крики. Вкусно пахло шашлыком. Неподалеку стояла, накренившись на правый бок, полицейская машина. При виде ее у Самандарова вырвался стон.

Иманов стоял в дверях неподвижно, как страж. Его римский нос шевелился, словно академик принюхивался к чему-то.

Алик протянул приглашение.

— Нас пригласили.

— Приглашение только на одного, — пробасил академик.

Алик вошел один. Ему не было страшно. Страшно бывает сделать первый шаг, а дальше дорога уже не кажется такой уж непреодолимой. В общем-то он был готов. Это — его испытание. Он хотел пройти его и не пожалеть, как в прошлый раз. Тогда, если повезет выжить, завтра все будет по-другому.

Двор заливала иллюминация, на двух мангалах жарили шашлыки из мяса и овощей, жир с шипением стекал на угли. За длинным столом сидели немногочисленные гости. Расположившиеся на веранде музыканты старательно отрабатывали полученные деньги, но выглядели очень напуганными. Тамада, он же певец, тоже шутил через силу. Наверное, чувствовал неестественность происходящего. Слишком уж красива была невеста и слишком уж старый жених походил на известного в округе бродягу.

Король сразу заметил его и широким жестом пригласил сесть рядом. Алик сел. Напротив виновато улыбался Нифталиев. Алик уничтожающе взглянул на журналиста и отвернулся, сразу встретившись взглядом с Зарой. Невеста послала ему обворожительную улыбку, от которой ему стало жарко.

Среди приглашенных он обнаружил Шафигу с мужем. Эти двое активно жевали, придвигая к себе блюда с угощениями и громко обсуждая какую-то прошлогоднюю свадьбу. Неподалеку сидел и Гасан Гасанович. Какого черта бизнесмен тут делает? — подумал Алик. Да, они с Имановым, вроде, приятели, но не сегодня же... Гасан Гасанович аккуратно кушал, держа куриную ножку двумя пальцами и отставив мизинец, и откусывая от нее по маленькому кусочку. Сосед помахал ему ручкой, и Алика передернуло.

Остальных гостей он не знал, или же просто пару раз видел на пляже.

— Я знал, что ты примешь мое приглашение, — сказал старик. — Где же твое войско? Ты пришел без войска?

— Я сам свое войско, — выдавил Алик.

Перед ним поставили тарелку с горой шашлыка и завернутым в лаваш люля-кебабом. От запаха жаренного мяса закружилась голова. "Осталось два часа", — подумал Алик и сглотнул слюну.

— Зачем ты пришел? — спросил король и сам же ответил: — Я знаю, зачем ты здесь. Ты пришел восстанавливать справедливость. Это всегда происходит одинаково глупо и предсказуемо. Сколько веков живу на свете, все время одно и то же. И когда это, наконец, закончится? Когда этот мир поумнеет?

Алик сидел, не шевелясь. "Веков?.. Каких веков?" А старик тем временем продолжал, медленно жуя:

— Я всегда заранее знаю, что произойдет. Я только увидел тебя, а уже знал, что ты придешь ко мне, глупыш. Очень трудно иметь дело с людьми, когда так хорошо в них разбираешься. Ты ведь ждешь завтрашнего дня? Не так ли? Ты лезешь из кожи и рискуешь ради этого завтра. А завтра не будет. Не жди. Не бывает вчера, сегодня или завтра. время — это один беспрерывный поток, река, из которой не выплыть на берег. Она будет нести тебя, сколько бы ты не трепыхался. Ты есть то, что ты есть, и не надейся это изменить. Люди таковы, какова их сущность, которая не зависит ни от прошлого, ни от будущего. Все останется, как было, малыш, поэтому ешь свое мясо и не думай о печальном.

Подошел Иманов и сообщил, что музыканты собираются уходить. Им оплачено до одиннадцати, и они не хотят играть бесплатно.

— Пусть играют, если не хотят, чтобы им отрубили руки, — сказал король.

Иманов отошел.

— Так ты... ты понимаешь, что ты не король? — Алик был потрясен. — Ты знаешь, что все это не на самом деле?

— Это все на самом деле, — холодно отрезал старик. — Посмотри вокруг себя. Люди едят настоящее мясо, и музыка настоящая, и коньяк. Только ты тут не на самом деле. Только у тебя ничего не останется от сегодняшнего дня. Они все наедятся, и приятная тяжесть в желудке будет с ними до завтра. А у тебя не останется даже этого. Ты слишком много беспокоишься о прошлом. Лучше бы задумался о настоящем.

— Так ты знаешь об эксперименте и сознательно делаешь все эти ужасные вещи?! Ну, знаешь... Ты еще хуже, чем я думал.

Король невозмутимо кивнул.

— Кто знает, что прошлое, а что настоящее? Надо пользоваться тем, что дается в данный момент времени. В данный момент времени все знают, что я — король. Я всегда им был, им и останусь, просто эта чернь позабудет об этом. Я хочу изменить это правило раз и навсегда. Как думаешь, у меня получится? Я хочу, чтобы с завтрашнего дня все было по-другому, хотя бы у этих людей. я хочу привязать их к настоящему "я".

— Да, трудная у тебя жизнь, дядя, — сказал Алик с усмешкой. — Трудно быть королем, когда все вокруг видят в тебе бродягу. Как же ты это выносишь?

— Это все не столь важно. Я знаю, кто я, вот, что главное. И они знают. Посмотри на их лица. Видишь? Разве такое может появиться вдруг и потом исчезнуть? Это в них живет, и оно останется с ними. Они не смогут теперь этого забыть. А что касается бродяги... — Король ухмыльнулся: — Я стар, мне не так уж много осталось существовать в этом теле. Хоть тебе и кажется, что я живу, как свинья, но на самом деле это не так. Просто в этой жизни я выбрал свободу, мой мальчик. Иногда необходимо немного отдохнуть от великих дел.

Алик рассмеялся.

— Какая чушь! Ты что же, дядя, хочешь сказать, что сам выбрал свою судьбу? Видно, не богатый у тебя был выбор. Ты мог бы отдыхать от великих дел в собственном дворце где-нибудь на островах среди пальм и попугаев. Нет у человека никакого выбора. Куда его поместят, там он и будет тянуть лямку.

— Ты думаешь? — Старик сощурился. — Ты просто все забыл.

— Что я забыл?

— Хотя нет, ты не забыл, ты просто не знал. А теперь знаешь. И постарайся не забыть. Когда будешь умирать, думай об этом и направляй себя. Если, конечно, хочешь выбраться из болота. Лучше начинай думать прямо сейчас. Да, ты, конечно, молод, но кто знает, кто знает... Никогда не рано начинать думать о смерти. Жизнь может окончиться в самый неожиданный момент, и можно не успеть выбрать нужную дорогу.

— Ага, я вижу по тебе — ты очень правильно ее выбрал, дядя.

— Я не сказал "правильную", я сказал "нужную". — Старик тонко улыбнулся. — Я прожил бурную жизнь, я видел смерть своих врагов. В моих ушах до сих пор звучат их предсмертные вопли. Эти звуки оживляют мою память. Я прожил много жизней и я все помню.

— Не морочь мне голову, — огрызнулся Алик, — человек не может помнить свои прежние жизни.

— Это не многим дано. Согласен. Это дано только избранным и могучим... Тебе смешно? Что ж, можешь смеяться. Ты смеешься, потому что ничего не знаешь. Видишь этих людей? Думаешь, они сумасшедшие? Нет. Просто они помнят меня, потому что помнят свой страх. Они всегда вспоминают меня, поэтому и следуют за мной, из жизни в жизнь. Я не позволяю себя забывать. Теперь и ты не сможешь меня забыть... мой мальчик.

Король похлопал его по щеке, и Алика снова прошиб холодный пот.

— Нет, дядя, ты ошибаешься. Я очень хорошо все знаю, поэтому скажу тебе без философии, самыми простыми словами: через час... нет, черед пятьдесят три минуты тебя отсюда погонят мокрым веником. Вон тем, который стоит у забора. Понял?

Лицо старика окаменело. Двигались только губы.

— Значит, у меня еще есть пятьдесят три минуты? Что ж...

Король поискал кого-то глазами и подозвал пальцем толстого пыхтящего мужчину. Без лишних слов он указал на прыщеватого юнца, с которым кокетничала невеста, пользующаяся тем, что жених занят с гостем. Через мгновение парня вытянули из-за стола и потащили в гараж. Из темноты послышались глухие вопли.

Алик дернулся было со своего места, но король ухватил его за запястье.

— Не беспокойся, с ним ничего страшного не случится. Подумай лучше о себе. И покушай, а то остывает все...

27

Нара, участковый и Улубейли ждали Алика в полицейской машине. На улице было слишком много комаров.

— Что он собирается сделать? — задумчиво произнес Самандаров. — Надеюсь, он никого не убьет?

— Если убьет — правильно сделает, — прокашлял Улубейли.

— Вот шли бы и сами убивали, — рявкнула на него Нармина. — Это ваша жена. С какой стати Алик должен рисковать, а потом еще в тюрьму садиться?

Улубейли недовольно покосился на нее. Но девушка была беспощадна.

— Вы все — трусы, — сказала она. — Взрослые здоровые мужчины пустили вперед хромого парня, чтобы он решал ваши проблемы!

— Молчи, девчонка, — разозлился Улубейли и грозно развернулся. — Как ты смеешь нам...

— Смею! Что вы тут расселись? Делайте что-нибудь, шевелитесь, трусы! Вашу жену собираются казнить, а вы тут сидите и рассуждаете. Тоже мне, мужчина!

— Прикуси язык! Сама-то ты кто такая? Что тут делаешь на ночь глядя? Порядочные девушки давно дома сидят и телевизор смотрят. Так что лучше помолчи, а то заявлю, куда следует...

— Хватит, девушка права, — оборвал участковый и стал рассуждать: — Парень хромой, он даже убежать не сумеет, если что. Только я ума не приложу, что нам делать. Если бы нас пропустили внутрь, я бы что-нибудь придумал, а так что я могу сделать? Их там много, а нас только двое. Ты не подумай, что я трус. Никто не может называть Самандарова трусом. И это неправда, что я занимаюсь не своим делом. Неправда!... Гм-гм. Нет, я не трус, я просто рассуждаю. Вызвать подмогу не могу — связи нет, оружия при мне тоже нет, машина испорчена. Можно пойти пешком до магистрали и поймать какую-нибудь машину, но тогда я не успею до полуночи и...

Самандаров замолк. Он не хотел, чтобы кто-то подумал, будто он, представитель закона, верит во все эти сказки про эксперимент.

Они посидели молча. Снаружи продолжала греметь музыка, и Нара вдруг услышала, что Улубейли тихонько мурлычет что-то себе под нос и постукивает в такт песне ладонью по колену. Вроде ерунда, но ей стало страшно.

— Что с вами? — спросила она.

— А? Ничего. Я просто пою.

— Нашел время петь, — проворчал Самандаров. — Думать надо, а не петь.

Улубейли сильно сглотнул, держась за горло, повернул к ним лицо и прохрипел:

— Это не я, это он!

Не выдержав, он распахнул дверцу, выбрался из машины и запел во весь голос.

— Началось, — сказала Нармина.

— Что началось?

— В прошлой жизни он был уличным певцом.

— Ы? — произнес Атакиши Мехралиевич и уставился на поющего Улубейли.

— Потом я вам все объясню. А сейчас я пойду помогать Алику. А вы как хотите.

— Подожди, не торопись. Я ведь не трус, честно говорю, я на самом деле не знаю, что делать.

— Зато я знаю.

Нармина резко распахнула дверцу и вышла из машины. Атакиши Мехралиевич неохотно последовал за ней.

Улубейли бродил по темной улице взад-вперед, размахивал руками и закидывал голову в творческом экстазе. Он разошелся во всю, фальшиво распевая популярную песню. Из окон и дверей соседних дач начали выглядывать люди. Кто-то засмеялся. Кто-то бросил на асфальт монету, и политик картинно поклонился.

— Вай-вай, смотри, что творится с человеком... — Участковый шумно вздохнул. — И зачем я сегодня поехал на базар? Надо было подождать до завтра.

— Мы перелезем через забор с задней стороны дома, — решительно сказала Нара, не обращая внимания на его вздохи. — Мы с вами не попали под эксперимент, поэтому можем действовать.

Самандаров поправил повязку на голове и болезненно поморщился.

— Да? Какой сегодня плохой день — с утра выслушиваю женские советы. То пигалица поучает, то...

28

Забор был довольно высоким и без малейшего изъяна. Некуда было упереться ногой, чтобы начать подъем. Самандаров пыхтел, ощупывая отштукатуренную кладку распятыми ладонями. В темноте приходилось действовать на ощупь.

— Стойте, — шепнула Нармина. — я знаю, что делать.

Атакиши Мехралиевич весь превратился в слух. Он уже смирился с тем, что командует операцией не он.

— Вы поможете мне подняться, и я сама перелезу.

— Одна? Туда?

— Вы туда не подниметесь, дядя. И от вас слишком много шума.

Самандаров вздохнул и подставил сцепленные ладони. Нара взлетела до самого неба и схватилась за край забора, ободрав при этом ладони.

По ту сторону забора царил полумрак. Свет падал только из окон дома, высвечивая сухой виноградник и гору стройматериалов. Под стеной валялась масса барахла, какие-то железки, гнилые доски, сломанные качели, и Нармине пришлось проползти дальше, чтобы спрыгнуть вниз. Она приземлилась на мешок с цементом. Это было ужасно, но все же лучше, чем на битый кирпич или моток колючей проволоки.

В первую очередь Нармина осмотрела местность и выбрала путь для отступления. Отлично. Старая газовая плита была тут очень кстати. Теперь нужно чем-нибудь вооружиться — и порядок.

Она подобрала ржавую кочергу, отряхнулась и осторожно приблизилась к освещенному окну. От волнения кочерга плясала в ее руке.

Окно было затянуто сеткой от комаров, сквозь которую Нармина разглядела жену политика, привязанную к стулу посреди комнаты. Женщина сидела неподвижно и бессмысленным взглядом смотрела в стену. Казалось, она находилась где-то далеко отсюда, и Нара догадывалась, где именно. Она сама была женщиной и прекрасно ее понимала. Что есть опасность и смерть по сравнению с предательством любимого, которого, к тому же, ждала триста лет...

Кроме жены Улубейли, в комнате никого не было.

Нара решила начать с освобождения Севды. Если она будет свободна, это облегчит Алику задачу. Останется только как-то дать ему знать, что проблема решена, и тогда он придумает, как уйти оттуда.

Она осторожно подергала раму и приоткрыла окно. Жена политика медленно повернула голову. В ее взгляде мелькнул страх.

— Севда ханум, не бойтесь, — тихо сказала Нара, отдирая от гвоздей сетку, — я сейчас вас освобожу. Только тихо, не шумите.

Нармина содрала сетку полностью и перелезла через подоконник.

— Кто ты, девочка? — почти шепотом промолвила Севда. — Я тебя не знаю.

— Я подруга Алика, охранника с 9-й дачи. — Нара отложила кочергу и принялась за веревки. Жена политика апатично наблюдала за ней.

— Зачем ты это делаешь? Я не хочу жить...

— Я знаю, но сейчас лучше уйти.

— Ничего ты не знаешь.

— Знаю. Я знаю, что он опять вас предал и сбежал, бросив в беде. Но это в данном случае не трагедия. Наоборот, очень хорошо, что так получилось.

Севда немного ожила.

— Почему?

— Потому что теперь вы в нем окончательно разочаруетесь и не будете его ждать еще триста лет.

— Чт-то?..

— Все ваши проблемы из-за него, а теперь ваша судьба изменится. Вот увидите. Хорошо, что вы с ним снова встретились и он вновь показал свое истинное лицо. Теперь у вас есть возможность подумать. Вы должны решить этот вопрос для себя раз и навсегда. Подумайте о своей жизни. Выкиньте из головы этого недостойного вас труса и обратите внимание на своего мужа... например. Он, конечно, не идеал, но он сражался за вас, даже синяк получил. И сейчас он там, ждет вас, просто с ним небольшая неприятность... Подсознательно вы ненавидите его, помня о том, что случилось триста лет назад, но это не он разлучил вас с любимым. Это сделал совсем другой человек, который был вашим мужем в прошлой жизни. А вот ваш любимый как был подлецом, так им и остался. У него тоже был шанс, но он его упустил. Пусть сам разбирается. Думаю, не стоит страдать о нем до следующей жизни.

— О чем ты говоришь? — пролепетала женщина. — Я ничего не понимаю...

— Прекрасно понимаете. Ну все, готово, можете вставать.

Севда не шевелилась. Она смотрела на незнакомую девушку, губы ее дрожали.

— Да как ты можешь... у меня дочь твоя ровесница... я взрослая женщина...

— До полуночи это не имеет значения. Вставайте, пока сюда кто-нибудь не вошел!

Жена политика еще несколько секунд неподвижно смотрела на нее, а потом вскочила и рванулась к окну.

Они перебрались через подоконник, и Нармина трясущимися руками прикрыла ставни.

— Сейчас мы с вами будем лезть на стену. На той стороне нас ждут участковый инспектор и ваш муж. — Нара подвела оторопевшую женщину к старой плите. — Вот смотрите, поднимаетесь на плиту, опираетесь на качели и — на те кирпичи, а там...

— Постой! — сказала Севда, задыхаясь от волнения. — Я не смогу этого сделать!

— Сможете!

— Да нет, я не сумею... Кирпичи... Ой, нет, ты иди вперед, а посмотрю, как надо.

— Некогда спорить! Лезьте! Мне еще Алика выручать.

— Алика? А что с ним?

— Надеюсь, пока ничего. Он здесь, пришел вас спасать. Ваш муж и участковый не смогли ничего сделать и попросили его помощи. Теперь Алик в опасности, а вы тут время теряете на разговоры! Лезьте же!..

Жена политика оказалась очень неуклюжей, но с помощью Нармины она все же оседлала стену и заохала, хватаясь за ветку дерева.

— Как высоко! Ой, какой позор — я в юбке, а внизу мужчина!

— Прыгайте! Прыгайте скорее! Полицейский вас поймает!

— Я не могу! Нет, нет, я не могу!

Нармина зарычала от злости и толкнула женщину обеими руками. Та, не удержав равновесия, с визгом полетела в объятия полицейского.

Поставив жену Улубейли на ноги, Самандаров помог спуститься Нармине и молча потряс ее руку, выражая свое восхищение.

— Нужно увести ее отсюда, — сказала Нара. — Лучше обойти дом с другой стороны.

— Точно, — глубокомысленно произнес полицейский.

Они так и сделали. Благополучно добравшись до поворота к супермаркету, они остановились.

— Пойдите, приведите ее мужа, — попросила Нармина.

Самандаров отдал честь и заторопился к даче академика. Через минуту он вернулся, ведя под руку продолжающего петь Улубейли.

Увидев жену, политик замолк и перестал моргать.

— Давай отойдем, — шепнул Самандаров.

— А если он ее убьет? — заупрямилась Нармина.

— Он ее муж, пусть сами разбираются.

Нара решила подчиниться. Ладно, они муж и жена, рано или поздно им нужно поговорить и во всем разобраться. Они отошли, но не очень далеко, чтобы успеть прийти на помощь, если таковая понадобится какой-нибудь из сторон.

Севда и Улубейли не двигались. Женщина не показывала своего волнения, стояла с высоко поднятой головой. А мужчина словно оробел, даже стал казаться ниже ростом. Немая сцена затянулась, и Самандаров собрался вмешаться, но мужчина вдруг опустился перед женщиной на колени. Атакиши Мехралиевич аж ахнул.

Улубейли встал на колени и обнял ноги жены.

— Прости меня, — произнес он отчетливо, — прости. Это я во всем виноват. Это я сделал из тебя ведьму. Ты же не была такой, ты была другой...

Улубейли говорил долго, захлебывался слезами, и сердце Севды, в конце концов, дрогнуло. Губы ее задрожали, и она несмело положила руки на голову мужа. Он сразу затих и прижался к мокрой от его слез юбке жены. Ненадолго вновь воцарилось молчание. А потом муж и жена обнялись и, утирая друг другу слезы, пошли к своему дому, даже не оглянувшись на нездешнюю девушку и участкового.

Самандаров стащил с головы повязку и провел ею по взмокшему лицу.

— Ничего не понимаю.

Нара сказала:

— Теперь все счастливы, кроме меня. Так нечестно.

— Ты туда больше не пойдешь, — строго предупредил полицейский. — И не спорь.

— Надо предупредить Алика, что казнь отменяется, пока он не начал действовать. У него сегодня трудный день, он очень рискует. Я должна...

— Нет, дочка, теперь моя очередь. — Самандаров покрутил ус и сказал, словно спорил с кем-то: — Это все неправда. Я занимаюсь своим делом. Я докажу, что это мое дело. Докажу!

29

Академик все так же стоял в воротах. Самандаров решительно пошел на него и хотел обойти, но Иманов сделал шаг в сторону и снова оказался перед ним.

— Нельзя, — пробасил хозяин.

— Мне нужно поговорить с одним из гостей, — прорычал участковый, — если нельзя войти, позови его сюда.

— Нельзя.

Самандаров сцепил зубы и отошел на несколько шагов, а потом вдруг развернулся и влетел в грудь Иманова головой. Академика отнесло за ворота. Он повалился и покатился по газону, а участковый с победоносным воплем понесся к месту торжества. Нармина видела это и мысленно поаплодировала полицейскому.

Иманов поднялся с земли и, держась за поясницу, заковылял от ворот. Воспользовавшись этим, Нара юркнула за дверь и спряталась за стволом тутовника.

Тем временем Самандаров подбежал к столу, решительно отпихнул кого-то из гостей, перелез через скамью и плюхнулся рядом с Аликом. Тот онемел от неожиданности.

От волнения пересохло в горле, и Самандаров схватил чей-то бокал и опрокинул его в себя.

— Всё, — тихо сообщил он, утирая губы.

— Что "всё"? — выдавил Алик.

— Всё хорошо, операция отменяется. Она уже дома. Всё.

Алик сразу догадался, о чем речь.

— Это вы сделали?

— Нет, это твоя девушка сделала. Просто молодчина.

— Что?! Как вы...

— Потом все узнаешь. Вставай, пошли.

Молчавший до сих пор его величество распорядился принести новому гостю тарелку.

— Хоть ты и не был приглашен, что ж, мы гостям всегда рады, — произнес он елейным голоском, не предвещающим ничего хорошего, и зло посмотрел на бледного от страха Иманова.

— Молчи, авара, с тобой я потом разберусь, — сердито сказал Самандаров.

— Тихо, — шепнул Алик, — спокойно. Мы не сможем сейчас уйти. Давайте просто тянуть время. Мало осталось!

— О чем это вы там шепчитесь? — спросил король.

— Не твое дело, авара!

— Начальник не знает, с чего начать, с курицы или баранины, — объяснил Алик.

— Пусть уж начинает с чего-нибудь, а то не успеет закончить, — рассеянно сказал старик, глядя в сторону.

Алик тоже повернул голову. Все гости, один за другим, стали поворачиваться в сторону дома. На веранде стояла бледная как мел жена академика, находившаяся в крайней растерянности. Она разводила руками и что-то мычала.

Король приподнял брови, отвернулся от нее и снова вернулся к еде.

— Как вы это сделали? — спросил он пугающе спокойно.

— Что? — Алик изобразил удивление.

— Так вот почему ты пришел сюда. Ты отвлекал мое внимание, а эти, — он показал вилкой на участкового, — похитили преступницу.

— Да о чем ты говоришь?

— Ты думаешь, это что-то изменит? — продолжал старик. — Все будет так, как задумано. Задумано мной. Никто не может менять моих планов. Здесь достаточно овец, заслуживающих того, чтобы быть принесенными в жертву. Ни один, так другой. Сегодня мой день, и я хочу закончить его по-своему, так, как нужно мне. Я должен оставить свой след в ваших мозгах, а лучшая память — это страх. Твою жертву они завтра даже не вспомнят, а меня будут помнить. Люди забывают добро, но свой страх они не забывают никогда. Они несут его из жизни в жизнь, как бесценное сокровище. — Старик наклонился ближе. — И ты боишься. Я знаю, знаю. Ты боишься смерти, потому что чувствуешь ее дыхание. Она ждет тебя.

— Только попробуй тронуть кого-нибудь, — угрожающе произнес Алик.

Король поморщился.

— Ты не успеешь! — крикнул Алик. На него тут же навалились со спины. Он не смог даже повернуть голову, чтобы взглянуть, кто это.

То же произошло с Самандаровым. Участковый побагровел и замычал.

Старик улыбнулся:

— Ты правда считаешь, что все будет как в сказке? Пробьет полночь — и волшебство исчезнет? Какой же ты дурачок. Нет, мой мальчик, они могут вообще не проснуться. Именно для этого мне и нужен наглядный пример. И на этот раз ты мне не помешаешь. Но не бойся, это не будешь ты. У тебя другая роль. Я хочу, чтобы ты дожил до утра и увидел все своими глазами. Это будет...— Он приложил палец к губам и сделал вид, что задумался. — Это будет... да хотя бы вот он.

Алик знал, что этим закончится. Вот, почему Нифталиеву было позволено сидеть за столом рядом с королем. Несчастный...

Иманов подошел к журналисту и положил тяжелую ладонь ему на плечо. Нифталиев вздрогнул. Кусок мяса выпал у него изо рта.

— Пора, — произнес академик бесстрастно.

Гости начали с тревогой поглядывать в их сторону.

— Пора, — повторил палач. — Время.

Нифталиев медленно поднялся.

"Ну же, писатель, сделай что-нибудь, — с отчаянием подумал Алик. — Мало осталось, не успеешь! Давай же, меняй свою жизнь!"

Журналист поднял глаза и посмотрел на него. Алик сглотнул. Во взгляде журналиста было больше недоумения, чем страха. Почему я? — спрашивали его глаза.

"Давай же! Торопись! Осталось несколько минут!"

Иманов сделал повелительный жест. Нифталиев покорно отодвинул стул и вышел из-за стола. И тут случилось невероятное. Жалкий человек вдруг выпрямился и со всего маху въехал кулаком в скулу палача. Это был замечательный момент. Столь замечательный, что хотелось прокрутить его назад и просмотреть еще раз, только медленнее, чтобы ничего не упустить.

— Молодец! — завопил Алик.

— Ы? — произнес Самандаров.

Гости перестали есть. Музыка оборвалась.

Со своего места, утирая губы салфеткой, поднялся Гасан Гасанович.

— Господа... — начал он.

— Молчать! — прорычал король.

Наступила тишина.

-Свадьба окончена, — объявил старик. Седые щетки бровей грозно зашевелились. Он прищурился. — Но никто не расходится, пока я не прикажу. Всем сидеть!

Гости испуганно хлопали глазами.

Алик покосился на часы Самандарова и похолодел. Стрелки показывали две минуты первого! Неужели старик был прав? — мелькнуло в голове. Эксперимент уже две минуты, как окончен, а никто не просыпается. Надо срочно что-то предпринять, пока журналиста и вправду не казнили. Ведь может же такое случиться? Может! Две минуты назад он еще в этом сомневался, но теперь сомнения улетучились. Он не знал, почему люди не стали самими собой, но одно он понял: эксперимент не закончится в полночь. Эксперимент не закончится, пока не будут исчерпаны все возможности. А, может, он не закончится никогда.

Гости сидели как парализованные.

Улучшив момент, Алик рванулся из объятий наседавшего на него человека и вскочил на стол. Из-за больной ноги получилось не очень ловко, но все-таки получилось.

— Вы что, ничего не вспомнили? — крикнул он. — Это же попрошайка и жулик! Ну, вспомните же эту рожу! Вспомните, это же он ворует еду на пляже и подглядывает в женские раздевалки!

Толстый мужчина хотел было схватить его, но споткнулся и упал лицом в объедки. Алик отскочил и поскользнулся, заехав ногой в салат. Тарелка полетела в невесту. Зара завизжала, когда по ее прекрасному лицу потекли ручьи помидорного сока. Неловко развернувшись, Алик толкнул блюдо с пловом, и оно перевернулось на праздничное платье Шафиги ханум. Ее мужа рис обсыпал с ног до головы.

И началось. Визг, крики, ругань, звон бьющейся посуды. Тарелки с едой летели в гостей и обратно, в ход пошли вилки и шампура. Одни, вроде бы, ловили хулигана, другие, вроде бы, пытались им помешать. Но в образовавшейся свалке трудно было что-либо разобрать, и люди дубасили друг друга.

— Я не понимаю! Я ничего не понимаю! — причитал Гасан Гасанович, держась кончиками пальцев за виски и отскакивая от пролетающих в опасной близости помидоров и тарелок. — Что происходит? Что здесь происходит?

Король вначале старался сохранять спокойствие и величественность. Но в конце концов не выдержал и он.

— Поймайте его и приведите ко мне, — ворчливо приказал старик, грубо дернул за руку невесту и пошел с ней в дом.

Едва он исчез за дверью, музыканты и тамада кинулись со двора, побросав инструменты. Они убегали очень быстро, опасаясь, что их догонят и вернут обратно. Однако сейчас было не до них.

Через несколько минут двора академика было не узнать. Перевернутая мебель, растоптанные клумбы, сломанные розовые кусты, размазанная повсюду еда, хруст битого стекла и фарфора под ногами.

— Держите его! — зычно басил Иманов. — Хватайте!

30

Еще через некоторое время побоище начало стихать. Люди продолжали кидаться табуретками, но на их лицах уже обозначался ужас. Они просыпались и чувствовали то, что должен ощущать человек, очнувшийся в людном месте голым. Они были напуганы, им было невыносимо стыдно. Они возвращали на место стулья, не поднимая глаз, аккуратно ставили на стол посуду, которой собирались запустить в соседа, с отвращением оглядывали свою порванную и выпачканную одежду и разводили руками.

Гасан Гасанович бродил по аллее с разинутым ртом.

— Ай Вагиф, брат! — воскликнул он, увидев ковыляющего к крану Иманова. Седые волосы академика стояли дыбом. — Что здесь случилось, сосед? Что мы все тут делаем в такое время и почему мы в таком виде?

— Не знаю, сосед, ничего не знаю, — промычал Иманов. — Если бы я знал... — Он наклонился над водой и стал умываться.

Из дома послышался жуткий визг. Это кричала Зара.

— Мама! Мамочка! Здесь воры! К нам залезли воры!

— Ваги-и-иф! — завопила жена академика, выбежав из двери. — Скорее, в дом кто-то залез!

Иманов заковылял к веранде, Гасан Гасанович и еще двое мужчин побежали за ним.

Приходя в себя, люди начали расходиться, все еще стараясь не глядеть в глаза друг другу.

Алик и Самандаров, помятые, но довольные, сидели на бордюре клумбы.

— Закончился твой эксперимент? — спросил участковый.

— Угу.

— И они правда ничего не помнят?

— Неа.

— Не верю, что такое можно забыть, — сказал Самандаров и потрогал шишку на лбу.

— Можно.

— И ты тоже все забыл?

— Нет, я не забыл.

— Как же так получается? Одни забыли, другие — нет.

— Не знаю.

Полицейский покачал головой.

— Сколько лет на службе, а никогда еще такого не видел... И зачем это вообще было нужно, эксперимент этот? Помучили людей, чуть на тот свет не отправили. Экспериме-е-ент... Эти ученые всегда не тем занимаются, чем надо. Вот ты умный, современный, институт, наверное, кончал. Объясни мне, зачем это было нужно?

Алик пожал плечами. Он так устал за этот день, словно прожил за сутки целую жизнь.

— Ну что, если нет убитых и раненых, то я пошел, — сказал участковый, поднимаясь.

Они вышли со двора.

— Ну, молодой человек, не попадай больше ко мне в изолятор. Веди себя хорошо.

Самандаров дружески похлопал Алика по плечу. Они молча пожали друг другу руки и разошлись.

31

Нармины нигде не было. Алик поискал ее на близлежащих улицах, но девушка исчезла. Тогда он побрел к даче Талята, надеясь, что она дожидается его там.

Ее не оказалось и у ворот. Алик постоял немного, оглядываясь. Нара была лучшим из того, что с ним случилось вчера. Она поддерживала его весь этот трудный день, вселяла уверенность и веру в себя. Возможно, благодаря ей он стал тем, кем стал. Где же она?! Он почувствовал, что сейчас разрыдается Может, ее вообще не было? Может, она была просто частью эксперимента?.. Пришелица, привидение, материализация его мечты о тепле... Или он тоже что-то забыл? Да, наверное, забыл, ведь так не бывает, чтобы все проснулись, кроме него... Нет, он ничего не забыл. Девушка была. Самандаров тоже говорил о ней. Он ведь помнит Самандарова?.. Тогда где она? Вдруг с ней что-то случилось на темной улице, пока он решал чужие проблемы?

Алик торопливо пошел обратно к даче академика. Поиски нужно начинать оттуда. Вероятно, она залезла в полицейскую машину, пока его ждала, и заснула. Да, это вариант. Как же он не догадался посмотреть в машине?..

В машине никого не было. Алик взвыл и ударил по капоту кулаками.

Он услышал шорох и обернулся. За высохшим деревом, в темном закутке кто-то стоял.

— Кто там?

Из темноты выдвинулась тень. Тень всхлипывала и вздрагивала. Это была Нара.

Алик бросился к девушке и остановился в нерешительности.

— Я думал, что с тобой что-то случилось, — сказал он.

— Я хотела уйти на станцию и сесть на первую электричку, — серьезно сказала Нармина, — но там были собаки и пришлось вернуться.

— Зачем ты пошла на станцию? Среди ночи, одна! Там наркоманы ночуют! Ничего не понимаю... Почему ты не дождалась меня?

— Я испугалась.

— Чего? Этой драки? Не бери в голову, все уже закончилось. Так было нужно. Пришлось, понимаешь?

— Нет, я не испугалась драки. Я побоялась, что ты меня не узнаешь, когда эксперимент закончится, поэтому решила уйти.

— Дурочка, — выдохнул Алик Магеррамов. — Сама меня убеждала, доводы приводила, философствовала...

— Это я для тебя старалась, чтобы поддержать, а сама я боялась ужасно. Если бы ты не узнал меня, я бы сошла с ума.

Нармина тихо заплакала и ткнулась носом в его плечо.

— Ну ладно... — пробормотал Алик, — не надо плакать... Все замечательно. Эксперимент закончился, я жив... Идем к морю, а? Хочешь к морю?

— Я никогда не была у моря ночью, — всхлипнула Нара.

— Вот и отлично.

32

К середине ночи поднялся ветер. Волны с грохотом накатывались на берег, становясь все выше, звездное небо заволокло туманом.

Алик накинул куртку на плечи Нармины и привлек девушку к себе.

— Тебе не холодно?

— Теперь не холодно.

— Хочешь, вернемся домой?

— Нет, давай еще посидим.

Грохот волнующегося моря заполнил весь мир. В лицо летели холодные брызги.

Они сидели на перевернутой лодке спасателей, прижавшись друг к другу.

— У тебя будут неприятности? — сказал Алик.

— Да, скорее всего. Я сосем завралась. Родители думают, что я на даче, а тетки — что в городе. Ничего, завтра разберусь как-нибудь. Не убьют же они меня, в конце концов.

— Они тебя любят?

— Конечно.

— Что они сделают, если узнают обо мне?

— Не знаю. Перестанут мне доверять, наверное.

— А если я поеду завтра с тобой и сам поговорю с твоими родителями?

— О чем ты собираешься с ними говорить? Об эксперименте? Они тебя не поймут и не поверят. Только хуже будет.

— Я собираюсь попросить у них твоей руки.

Нармина отпрянула и испуганно расширила глаза.

— Ты не согласна? — нахмурился Алик.

— Я...

— Думаешь, я шучу?

— Я не знаю... А ты меня любишь?

— Да, я тебя люблю. Сам удивляюсь, как быстро все случилось, но я тебя правда люблю.

Нармина думала долго.

— А где мы будем жить? На даче Талята Мамедовича? — спросила она, наконец

— Зачем? Мы будем жить с моими родителями. Пока.

— А работа? Родители, сам понимаешь, спросят об этом в первую очередь.

— Это — самое сложное, но что-нибудь придумаю. Попрошу Талята помочь. Он дядька не вредный и мой дальний родственник, не откажет. У меня, между прочим, высшее техническое образование.

— Скажи мне еще такую вещь... Извини, что спрашиваю. Ты не хочешь показаться врачам? Не может быть, чтобы с твоей ногой ничего нельзя было сделать.

— Если ты хочешь — покажусь.

— Ну, что ж... тогда я согласна.

— Спасибо.

— Ты не обиделся, что я сначала задала столько вопросов?

— Нет.

— И еще кое-что... Я хочу сказать, что тоже тебя люблю. Очень.

Сердце Алика Магеррамова взлетело под ползущее с севера на юг мрачное небо, пронеслось над ревущим морем и вернулось обратно в грудную клетку.

— Могу я поцеловать свою невесту?

— Можешь...

33

Над воротами талятовской дачи горел яркий фонарь, освещающий двери и часть стены кирпичного цвета.

Алик стал отпирать замки.

— Как хочется спать, — сказала Нара и прижалась к нему. — Я тебя люблю.

Внезапно темноту прорвал ослепительный свет фар, и совсем рядом заскрежетали тормоза.

— Отойди от двери. Быстро! — прорычал Рафик.

Алик сделал шаг в сторону и прикрыл собой Нармину.

— Мамочка.... — прошептала девушка.

Двоюродный брат выглядел как-то странно. Лицо было красным, глаза горели, одежда посерела, будто его вываляли в пыли. Он вышел из машины и, чуть прихрамывая, подошел к ним. Алик заметил, что на этот раз с ним не его приятели, а какие-то незнакомые накаченные парни.

— Знаешь, сколько ты теперь мне должен? — выдавил Рафик. — До конца дней не расплатишься!

— Что случилось? — мрачно произнес Алик, хотя все и так было ясно. — Подписал бумажку?.. Ну, извини.

— Извини? Из-за тебя Интигам унизил меня на глазах у всех, опустил, как последнюю... За все эти унижения тебе никогда не расплатиться, братец. Никогда!

Алик молчал и лихорадочно соображал, что двоюродный брат намерен предпринять. Он понимал, что на этот раз проблем не удастся избежать. На этот раз прольется кровь. Вот только чья?

— Сейчас же садитесь в машину оба. И ты, и твоя сучка. Быстро!

— Зачем?

— Поедем к Интигаму. Я обещал, что привезу тебя, живого или мертвого, а Интигам не любит, когда нарушают слово. Ты подвел его, создал ему проблемы. Мало ли, что ты брат его жены. Ему плевать на тебя, и твоей сестре плевать на тебя. Она не дура, понимает, что теряет. Она сама так сказала. Шевелитесь! И ничего не хочу слышать ни про какой эксперимент. Уже скоро три часа ночи, все эксперименты давно закончились.

Рафик подался вперед, и вдруг увидел, что в лицо ему смотрит дуло пистолета.

Нара вскрикнула. Накаченные парни вывалились из "Хаммера" и уставились на оружие, открыв рты.

— Т-ты чего?.. — пролепетал родственник, пятясь к машине.

— Ничего. Пошли вон отсюда!

— Тихо, тихо... не надо волноваться...

— Катитесь отсюда, я сказал. Нечего меня пугать. — Алик крепко держал пистолет на вытянутых руках. Он был готов выстрелить в любого, кто приблизится к сжавшейся у него за спиной девушке. — Завтра я сам приеду в город. А теперь — вон отсюда.

— Нет, так не пойдет. Ты так и будешь оставлять меня в дураках? Нет, так не пойдет... А знаешь, что я сделаю? Я подожгу эту дачу. Пусть все сгорит к чертям. Или нет, лучше я подкараулю твою сучку, прослежу за ней и побеседую без тебя. Я не шучу.

— Я тоже не шучу. Я выстрелю, если ты сделаешь хотя бы шаг в ее сторону.

Рафик облизал пересохшие губы.

— Хорошо, мы уйдем. Только ведь этим все не закончится. Ты же понимаешь, что платить все равно придется. Не сегодня, так завтра. Но придется, братец, Интигам обиды не забывает. Я не уеду отсюда без тебя. Я буду караулить столько, сколько надо, хоть год. Рано или поздно вы отсюда вылезете. Подумай хотя бы о своей красотке. Неужели ты хочешь превратить ее жизнь в ад?

Алик понимал, что двоюродный брат прав.

— Хорошо, — сказал он, — я поеду, только сначала открою дверь.

Он быстро отпер последние замки, втолкнул внутрь упирающуюся Нармину и сунул ей в руку пистолет и связку ключей.

— Держи это при себе, и если кто-то сунется, стреляй, — я возьму все на себя. Утром уезжай отсюда, лучше прямо в город.

— Я тебя не пущу! — Нармина повисла на нем. — Нет, нет! Не ходи с ними!

— Придется. — Алик поцеловал плачущую девушку. — С прошлым я разобрался, теперь надо разобраться с настоящим. Не плачь, может, все еще закончится хорошо.

Ворота с грохотом захлопнулись.

34

Накаченные парни сели с обеих сторон и стиснули его широкими плечами, будто в машине было мало места.

— Зачем ты этим занимаешься? — спросил Алик, стараясь сохранять спокойствие. Но на самом деле у него зуб на зуб не попадал от страха. — У Интигама мало шестерок?

— Зачем я этим занимаюсь? Затем, что я, идиот, ручался за тебя. Хотел помочь тебе, дураку, заработать денег на первый взнос. Я ведь думал, что ты нормальный, а теперь сам влип., — сказал двоюродный брат с обидой в голосе.

"Хаммер" вырулил на дорогу, ведущую к морю, и заскакал по щебенке.

— Выходи, — приказал Рафик.

— А Интигам?

— Успеется. Сначала я сам рассчитаюсь с тобой, а что останется — достанется Интигаму.

"Вот и все", — подумал Алик Магеррамов и сглотнул ком. Надо же — и эта жизнь заканчивается в воде. Мда... В следующий раз надо будет поселиться в пустыне. Как говорил король? Надо выбирать то, что нужно, а не то, что правильно? Ну ничего, в следующий раз он будет умнее и не доведет до этого. Если он снова родится, то не повторит своей ошибки, а будет жить, как все, и умрет своей смертью в преклонном возрасте... Если бы не эксперимент, так бы оно и было. Возможно...

Он почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы, и зажмурился.

Его выволокли из машины и стянули запястья скотчем. Море грохотало, заглушая все остальные звуки мира, мелкие ракушки и песок больно впивались в руки и лицо. Фары автомобиля высвечивали клонящийся к земле запретительный знак. В последние минуты жизни Алика Магеррамова природа была неприветлива.

35

Автоматические замки ворот Талята Мамедовича отпирались очень непросто. Нармина потратила уйму времени, прежде чем разобралась в них. Руки тряслись, слезы заливали лицо. Наконец, она выбралась из дома и сразу бросилась к соседней даче.

Она стучала по железной двери кулаками, каблуками, долбила рукояткой пистолета, совершенно позабыв, что держит в руках оружие.

— Откройте! Вы должны ему помочь! — кричала Нармина. — Он же помогал вам! Откройте! Его убьют! Помогите!

Во дворах лаяли собаки, на нее кричали, грозили милицией, но Нармина упорно стучала во все двери. Пару раз ей открыли, но только для того, чтобы оскорбить или оттолкнуть.

"Что случилось? — недовольно спросил домофон одной из дач. — Что за безобразие! Три часа ночи!"

Нара узнала голос бизнесмена.

— Помогите! Алика убивают!

"Какого такого Алика? Что тебе нужно?"

— Алика Магеррамова! Вашего соседа!

"Не знаю я никакого Магеррамова. Вызовите полицию, если что-то случилось, и дайте людям спать!"

— Нет, постойте, послушайте! Это охранник с 9-й дачи. Вспомнили?

"Ну и что? При чем тут я?"

— Ну как же... Ему нужна помощь, его хотят убить! Помогите, прошу вас! Вы не можете отказать, он ведь не был вам безразличен!

Домофон отключился. Нармина сползла на землю и горько зарыдала.

А Гасан Гасанович зевнул и с ворчанием направился обратно в спальню. Развелось хулиганья, подумал он и почесал волосатую грудь. И за что только они платят участковому?

Он остановился возле окна. Помочь... Легко сказать. Как же он поможет? Пусть телохранитель Улубейли показывает силу, а у него больная печень. Жаль, конечно, парня, но влезать в чужие разборки ему нет резона. Откуда он знает, что там произошло. Может — за дело. Если случится что, кто будет растить его пятерых детей? Хромой парень сомнительного поведения?

Бизнесмен опустил жалюзи. Нет, надо поступать согласно разуму, а не чувствам. Мужчина должен прежде думать, а потом делать шаг, на то ему и дана голова. Это у женщин эмоции, а у мужчин — мозги...

Головокружение настигло его на самом пороге спальни. Он схватился за косяк, чтобы не упасть. И вдруг нахлынуло, нашло, будто голову окутало туманом. Он почувствовал, что раздваивается. Одна часть его была разумным стареющим мужчиной и хотела забраться побыстрее в постель, а другая — с отчаянной смелостью влюбленной женщины рвалась вон из дома на помощь любимому. Он боролся с раздвоенностью изо всех сил, стараясь впихнуть свое тело в комнату, рычал, хватался за мебель. Но влюбленная женщина уже мчалась к дверям, круша все преграды.

Девушка сидела на земле у ворот и дрожала.

— Это ты стучала?

Девушка подняла опухшие от слез глаза. Гасан Гасанович ахнул, увидев в ее руках пистолет.

— Что это у тебя? Давай это мне, я спрячу. Это опасно.

— Нет, я хочу их убить!

— Только не этим. Мы найдем что-нибудь другое.

Он забрал у девушки пистолет, быстро сбегал в дом, положил оружие в сейф. Затем оделся, порылся в кладовой среди садовых инструментов и выбрал грабли с длинными зубцами. Завершив приготовления, Гасан Гасанович вывел машину из гаража и распахнул ворота.

— Садись!

Нара не поверила своим ушам.

— Садись же скорее! Мы не дадим в обиду нашего Алика. Правильно?

Нармина сглотнула. Она узнала ту самую женщину, с которой поцапалась из-за Алика на кухне. Она вернулась. Но на этот раз Нармина была рада ее возвращению. Они были союзницами. Они вдвоем все сделают и спасут ее... их Алика.

— Правильно...

36

Рафик потирал кулаки и морщился. Он выместил всю свою злобу и обиду на унизившего его Интигама на двоюродном брате, и теперь ему хотелось уехать отсюда как можно скорее. В нем больше не осталось злости, только усталость и разочарование. Он был разочарован, потому что не получил удовлетворения от акта справедливой мести. Наоборот, на душе стало слякотно, будто он сделал что-то очень и очень нехорошее. Такое с ним было впервые.

Помощники бродили вдоль берега, согнувшись, шарили по дну, будто что-то искали.

Рафик почувствовал холодок в животе. Что-то не так, подумал он.

— Эй, что вы там делаете? — окликнул он своих помощников, перекрикивая шторм. — Хватит, тащите его в машину, уезжаем!

Из воды, подталкиваемый волнами, вылез один из накаченных парней.

— Мы его потеряли! — крикнул он.

— Что?.. Как потеряли? — Рафика качнуло. — Как это потеряли?! Вы с ума сошли?!

— Пришла большая волна и... как-то получилось, что я его выпустил, а теперь найти не можем. Темно, ничего не видно!

— Да ты... Немедленно найдите его! Найдите, идиоты! У него же руки связаны, он утонет!

— А разве мы... — неуверенно начал помощник и замолк.

— Нет! Мы не собирались никого убивать! Не собирались!

Помощник виновато пожал плечами и стал пятиться от него.

— Извини, шеф, но я... Я тут не при чем!

Парень развернулся и побежал в темноту. Увидев это, второй помощник тоже выполз.

— Стойте, уроды! — закричал Рафик, грозя им вслед кулаками. Его душили слезы. — Стойте! Вернитесь! Мы должны его найти!

Он промокнул глаза рукавом майки, но слезы все текли и текли по щекам.

Он беспомощно забегал вдоль берега, звал, кричал, забрался в воду по пояс, но не смог сопротивляться волнам и вернулся.

Замерзнув, он влез в машину и заблокировал двери. Нужно было уезжать. Его била дрожь. Руки так тряслись, что он никак не мог вставить ключ. В голове проносились самые жуткие мысли. В какой-то момент он даже подумал, что нужно поднять тревогу, бежать за полицией и спасателями. В конце концов, он может сказать, что они с другом решили искупаться, и тот потерялся. Кто докажет обратное? Сам Алик, если останется жив, не станет ничего рассказывать. Рафик знал двоюродного брата и не сомневался, что тот захочет приберечь месть для себя, а там... Стоп. У него же связаны руки! Как он объяснит полиции, почему у его друга, с которым они приехали искупаться, связаны руки?

Рафик застонал и несколько раз ударился лбом о руль. Один удар пришелся по сигналу, и "Хаммер" загудел, как раненный слон. Одновременно по автомобилю застучали. Рафик вскинул голову и увидел, что один из его помощников бегает вокруг машины и размахивает руками. Его бледное лицо было перекошено.

Рафика охватил неописуемый ужас. Он снова вцепился в ключ зажигания, и тут из темноты вылетел автомобиль и затормозил прямо пред его "Хаммером". Но это было не все. Со стороны стоянки, прыгая по барханам, неслась еще одна машина. Ее фары хищно шарили в темноте, и Рафик знал, кого они выискивают. Его!

Он запаниковал и совсем растерялся. Вместо того, чтобы дать газ, он распахнул дверцу и выпрыгнул из машины, намереваясь бежать. Не успел. На него налетел грузный мужчина, схватил за шиворот и пригнул к капоту. Но самым страшным было появление девчонки, подружки двоюродного брата. Она, как сумасшедшая, вцепилась ему волосы, ее ногти вонзились ему в шею. Рафик заорал не своим голосом.

— Где Алик?! — завопила девчонка. — Где он?! Куда вы его подевали?!

Если бы Рафик знал ответ, непременно бы ответил. Но он не знал, поэтому заплакал.

— Где он?! Где?!

Рафик показал рукой в сторону моря.

Девушка отцепилась от него, сделала несколько нетвердых шагов к воде и осела на землю.

— Вы его убили? — злобно спросил мужчина.

— Нет, мы не хотели... так получилось... но, может, он не утонул... мы не нашли... мы не хотели...

В это время подъехала вторая машина. Оттуда вышли двое мужчин и женщина. В одном из мужчин Рафик узнал "певца".

— Это правда? — спросил "певец". — Я слышал, соседа нашего убивают?

— Правда, — кивнул толстяк, — вот этот говорит, что парень в море, но не знает, утонул он или нет.

— Мы тут еще одного видели на дороге, — сказала женщина.

— Девушка говорит, их трое было. Сбежали, черт с ними, — отмахнулся толстяк. — Надо бы вызвать спасателей. Но где их найдешь среди ночи?

— Надо ехать на платный пляж, — предложила женщина, — там круглосуточное дежурство! Вон, смотрите, в отеле окна горят, и дискотека работает. Слышите?

— Правильно, — сказал "певец". — Мехти, бери машину — и езжай. Не говори про убийство, скажи, что человек пошел купаться и не вернулся.

Соседи стали совещаться. Рафик стоял у своего "Хаммера" и ждал. Он сам не знал, чего ждет. О нем позабыли, он мог заскочить в машину и сбежать, но что-то мешало ему это сделать. Ноги словно приросли к земле.

— Ладно, начнем искать сами, — сказал "певец" и начал расстегивать брюки. — Пока они приедут, поздно будет.

37

А в это время Алик Магеррамов выполз на берег и огляделся. Метрах в десяти от него стояли три автомобиля. Их фары ярко освещали большой участок бурлящей воды, в которой двигались люди. До него доносились обрывки фраз, но Алик пока плохо слышал, да и голова пока не соображала, поэтому он пополз к перевернутой лодке спасателей, чтобы укрыться за ней на всякий случай. Разлепившийся от воды скотч болтался на одной руке.

Он заполз за лодку, где ветер не хлестал так больно, и лег на сырой песок. Алик был счастлив. Может, это и показалось бы кому-то странным, но он действительно переживал именно это чувство. Море отпустило его, оставив себе сомнения и боль и не тронув его душу. Наверное, так чувствует себя младенец, только появившийся на свет. Подумав об этом, Алик засмеялся. Мда, не представлял, что быть живым так здорово. Потрясающе! Даже воспоминания о Рафике и его дружках не могли нарушить его счастья. Наверняка, братец сейчас бегает по берегу и заламывает руки. Ведь он не хотел его убивать. Конечно, не хотел, просто так получилось. Случайно. На самом деле он хороший. Все очень хорошие. Господи, какие же все хорошие и как он всех сейчас любит...

Эти мысли Алика немного напугали. Он вдруг подумал, что на самом деле умер, и эти ангельские излияния принадлежат его душе, освобожденной от суеты земной. Как в кино. Он сильно ущипнул себя, дернул за ухо. Больно. Значит, все нормально. Жив.

Он содрал с руки скотч, и ветер унес скрюченную ленту. Все, теперь все будет по-другому, подумал он. Жизнь прекрасна, хотя... Да, надо признать, что очень холодно. И голова что-то кружится. Как бы не потерять сознание... Нет, только не это. Надо подняться и ползти в поселок. Кто-нибудь да подберет. А может, позвать на помощь тех людей?

Алик снова встал на четвереньки и увидел Нармину. Она сидела на перевернутой лодке к нему спиной, кутаясь в его куртку. Плечи ее вздрагивали, голова была опущена.

Алик не хотел ее пугать, но у него вырвалось:

— Я жив!

Девушка резко обернулась и застыла в этой позе.

— Я жив.

Нармина не двигалась.

— Скотч расклеился, — сказал он и улыбнулся, чтобы как-то вывести ее из ступора. — Представляешь?

Девушка качнулась и схватилась одной рукой за голову.

Алик подтянулся и сел рядом с ней. Она привалилась к его плечу.

— Тебе плохо? — спросил он. — Прости, если напугал. Я не хотел.

Нармина молчала и смотрела на него широко открытыми глазами. Она все еще не оправилась от шока.

— Я думал, что мне конец, — сказал Алик.

Нармина дотронулась рукой до его разбитой губы.

— Пойдем? — предложил он. — Я замерз.

— П-пойдем, — согласилась девушка, — т-только сначала остальным ск-кажем...

— Каким остальным?

— Твоим с-соседям... они т-там тебя сп-пасают...

"Меня?" — удивился Алик. Вот бы никогда не подумал, что кто-то может побеспокоиться о нем. Ну, вызвали бы полицию, на крайний случай, а чтобы сами...

Он снова посмотрел в сторону автомобилей, на этот раз внимательнее. Да это "Хаммер" двоюродного брата! — удивился он. А где сам Рафик? Да вот же он, сидит на брегу в страдальческой позе. Ничего себе...

Людей стало больше. Кто-то подкатил на велосипеде. На волнах прыгал быстроходный катер. Люди кричали, что-то обсуждали, ныряли. Из воды вышел мужчина в белых трусах. Дожидавшаяся на берегу женщина укутала его полотенцем и поцеловала в лысину. Алик узнал политика и его жену. Левее от них, тыча в дно рукояткой грабель, бродил по пояс в воде Гасан Гасанович. Волны толкали бизнесмена, но он упорно продолжал двигаться вдоль берега, будто сапер с миноискателем. Даже Нифталиев был здесь. Журналист беспрерывно подтягивал длинные трусы и пугливо пробовал воду ногой.

С воплем подкатила "скорая помощь". Появилась и полицейская машина, оттуда выскочил Самандаров и сразу стал отдавать распоряжения.

Алик был потрясен и взволнован. Хотелось вскочить и закричать этим людям, что он здесь, что он жив и всех их любит.

— Смотри, — сказала Нармина немного встревоженною. — Посмотри, там кто-то есть.

"Неужели еще не все?" — подумал Алик. Под ложечкой заныло. Он обернулся.

У другого конца перевернутой лодки стояла еле различимая во мраке фигура. Было очень темно, но Алик узнал человека.

Ветер развивал седые лохмы. В руках была растрепанная сумка с пустыми бутылками. Сам старик походил на мумию, но глаза его горели живым огнем. Они были устремлены вдаль, к скрытому во мраке горизонту, где трепетали на ветру паруса ушедших кораблей...

т