— Волки приносят знакомые, — сказала хозяйка с таким безразличием, будто волки испокон веков носят мясо любому желающему. — Вчера кабанчика, сегодня вот кролика подкинули. На завтрак заказала птичку какую-нибудь. Давно птичку не кушала...

Кролик оказался очень вкусным. Бабкино вино тоже.

— Ух, спасибо, хозяюшка, — Палваныч в гастрономическом изнеможении откинулся на спинку стула. — Столовался бы тут до пенсии, но пора мне за самовольщиком отбыть.

— Долг зовёт, не иначе... — кивнула ведьма. — Не торопись, Пауль, сын Йохана. Утром отбудешь. Ночью-то в нашем лесу ты недалеко уйдёшь. Кроме волков тут ещё и медведи водятся. А те же умруны?.. Э, брат, по мне лучше медведь, чем умрун. Хотя оба ни на кой.

Прапорщик мельком удивился, насколько немецкая речь цветаста, ну, прямо-таки русская, правда, грубее. И ещё Палванычу стало вдруг неуютно оттого, что он до сих пор не знает имени приютившей его хозяйки.

— А как тебя зовут?

Бабка помолчала, сперва подняв брови, а потом словно раздумывая, рассекречиваться или нет.

— Люди когда-то величали Гретель, — ответила, наконец, она.

— Красивое имя, военно-строевое, — неуверенно вымолвил комплимент прапорщик.

За окном стемнело. Гретель полезла на печь, а Палваныч улёгся в кровать. Он уснул крепенько, что солдат-срочник после суточного марш-броска.

В полночь бабка сползла с печи и, запалив пучок какой-то травы, обильно окуривая спящего, забормотала заклинание:

Наша сила не в уме, мы не ездим на метле,

Мы идём пешком по жизни, или лучше на коне.

Не споткнётся пусть нога, да не дрогнет пусть рука,

Пусть нас сила не оставит, с нами будет на века.

Мысли, может, нечисты, да стремления просты,

Но пускай нам всё ж удача, а не голова в кусты.

Нам шагать ещё вперёд, биться рыбою об лёд,

Девки нас пускай полюбят, пусть нам каждая...

Много ещё разных слов было в ведьмином заговоре, но не каждое можно изложить письменно, ибо ворожба есть тайна, а какая же это будет тайна, если её в книжке прописать?

Закончив ворожбу и спалив пучков восемь чудо-травки, Гретель забралась обратно на печь.

Утром Палваныч и хозяйка позавтракали остатками давешнего жаркого, бабка собрала для прапорщика узелок скромной снеди, наковыряв свежеотросших на крыше пряников-черепиц, и указала в лес.

— Вот туда бросился молодой твой, будто драконьим молоком ошпаренный, — махнула она в сторону, противоположную той, куда накануне с диким воплем ретировался Коля Лавочкин.

— Спасибо за всё, хозяйка, — пробубнил Палваныч. — Прости, если что не так. Прощай.

— До свиданьица, — ответила ведьма, глядя, как потопал прочь деревянной походкой перетрудившийся вчера гость, удаляясь от места предполагаемой дислокации самовольщика.

Вскоре прапорщик скрылся из виду.

— Сердце женское, оно изменчиво, словно молва людская, — тихо изрекла ведьма, не очень добро усмехаясь, и закрыла за собой дверь пряничного домика.

Через несколько мгновений дверь снова распахнулась, и разъярённая бабка выскочила на поляну.

— Вот гад! — кричала она. — Никому верить нельзя! Топор упёр, ворюга!

ГЛАВА 3. Герой Жмоттенхаузена, или Ну, раз вы ещё здесь, то...

Коля медленно просыпался. Немного болела голова. Глаза не хотели раскрываться. Да парень и не торопился, нежась в сладкой полудрёме. Ему было тепло и мягко, просто благодать.

Где-то рядом раздался молодой женский голос, он был негромким, а слова — абсолютно непонятны.

Этот факт и выдернул Колю из состояния дремотного блаженства. Голова заболела сильнее, просто ужасно заболела. Зато чужая речь обрела смысл.

— ...Подивись, Малеен! Потом рыцарь сделал вид, что страшится великана, остроумной хитростью увлёк его к краю пропасти и скинул в реку! Мы все слышали страшный крик поверженного исполина, и — бултых!..

— Воистину, так оно и было, Эльза, воистину так, — ответил сухой старушечий голос. — Бог послал нам великого воина, но зачем тараторить об этом в сотый раз, тем более, я тоже там толклась?..

— Он такой молоденький и... красивый, — прошептала Эльза, отирая Колин лоб влажной тряпицей.

Парень разлепил ссохшиеся губы, намереваясь попросить воды.

— Гмык бр-р, вас?.. — вышло жалко.

— Что? Что вы сказали? — участливо и тревожно воскликнула невидимая пока Эльза.

Солдат собрался с силами и выдавил:

— Пожалуйста... Дайте мне пить, девушка... Эль... за...

Слова были правильные, но очень уж не его... Странное чувство.

Тут-то умницу Лавочкина впервые посетила догадка насчёт того, что же ему не давало покоя в речи ведьмы, медведя, всех этих людей — и его собственной. Все они, да и он сам говорили не по-русски.

Открытие ошеломило парня. Коля сделал несколько судорожных глотков.

— Спасибо...

Теперь предстояло продрать глаза. Веки казались чудовищно тяжёлыми. После нескольких геройских попыток глаза все же распахнулись.

О! Лучше бы они не открывались! Дневной свет нещадно резанул по ним, умножая головную боль. Солдат сомкнул веки и застонал.

— Окно, занавесь окно! — велела Эльзе старушка.

Стало темнее. Коля осторожно приоткрыл глаза. Терпимо.

Окружающее не сразу обрело резкость, словно парень смотрел на мир сквозь запотевшее стекло, медленно стирая с него влажную пелену.

Эльза оказалась красавицей. Она напоминала киноартистку, игравшую в давнем фильме незабываемую гостью из будущего — Алису Селезнёву. Курносый, чуть вздёрнутый носик, огромные глаза, круглое личико с розовыми щёчками... и с ямочками! Смотрела она серьёзно и заботливо. Солдату показалось, что в её взгляде сквозила тайная грусть.

Зелёное скромное платьице.

На вид — лет семнадцать.

Старушка, очевидно, приходилась Эльзе бабкой. Она была в строгом чёрном платье с розовым кружевом. На голове — чепец.

Кроме бабушки с внучкой Коля разглядел серый от копоти потолок, небольшое зашторенное окно, бревенчатую стену и древний обшарпанный комод.

— Долго я спал?

— Вечер, ночь и целый день, — ответила старушка. — Эльза, принеси господину еды.

— А знамя где? — спохватился Лавочкин.

— Тут знамя, тут, не волнуйтесь. И странная железная рогатулина, и дудка.

Коля догадался, что странная железная рогатулина — это автомат Калашникова. Стало спокойнее.

Эльза принесла чашку простокваши и тарелку крендельков. Солдат смог без помощи женщин сесть на постели и поесть.

Еда подействовала благотворно. Головная боль притупилась, Коля почувствовал прилив сил и некий намёк на бодрость духа.

Захотелось встать, прогуляться. Но тут возникла заминка: если не считать бинтовой повязки на голове, Лавочкин оказался совершенно голым. Парень мгновенно покраснел, представляя, кто его раздевал.

Деликатная старушка сказала девушке, что надо выйти, и Коля оделся. Форма была постирана. Наверняка, руками грустной Эльзы.

Выбравшись из дома, пошатываясь от головокружения солдат попал под ласковый свет вечернего солнца. Старушка тронула парня за рукав:

— Пойдёмте к старосте. Очень просил, очень...

Коля позволил отвести себя в избушку, на вид чуть крепче и богаче остальных.

Староста встретил его на пороге. Крепенький седоватый мужичок в клетчатой рубахе, холщовых штанах и в маленьком берете. Он напоминал Лавочкину классического бюргера: такого, как их изображают в фильмах о мирной германской жизни.

Скуластое лицо мужичка было преисполнено достоинства и почтения. Белые бакенбарды придавали оттенок благородства.

— От всего нашего селения, от всего Жмоттенхаузена спасибо вам, высокочтимый господин! Ваш вчерашний подвиг навсегда останется в наших благодарных сердцах. Смею ли я пригласить могучего витязя в своё скромное жилище?

— Конечно, — ответил, замешкавшись, высокочтимый господин Лавочкин.

Он изо всех сил боролся с робостью, стараясь придать голосу достоинство. Получалось фальшиво, с каким-то мальчишеским вызовом. Но, скорее всего, здесь эта интонация была в порядке вещей, потому что староста ничуть не поморщился, сохраняя на лице добродушную улыбку.

Между тем, к домику сходились селяне.

Коля помахал им и вошёл внутрь.

Жилище старосты было побогаче того, в котором очнулся солдат, но отнюдь не роскошным. Обстановка носила след уверенной зажиточности с лёгкими признаками скопидомства. В углу стояла прялка, за ней трудилась хозяйка дома. Увидев гостя, она бросила работу, засуетилась у стола.

— Прошу вас откушать эля, — церемонно предложил Коле староста.

К напитку были солёные крендельки и вяленое мясо. Накрыв на стол, жена старосты тихо удалилась во двор.

Трапезу сопровождала неторопливая беседа.

— Позвольте узнать ваше славное имя, юный господин, — почтительно обратился к гостю хозяин.

— Коля я, Николай в смысле, — представился солдат. — Рядовой N-ского полка ракетных войск вооружённых сил Российской Федерации.

— Счастлив знакомству с вами, уважаемый рыцарь Николас, чей блистательный титул непросвещенный ваш слуга ни поймёт, ни выговорит! — произнёс староста. — А меня, если соизволительно будет представиться, зовут Якобом.

— Дядь Яша, значит, — сократил дипломатическую дистанцию Лавочкин.

— О, вы оказываете мне великую честь, снисходя до задушевного обращения, — затрепетал староста. — Воистину храбрый герой славен ещё и скромностью.

Коле подумалось: «Эх, если бы наши командиры так с нами обращались...»

— Дядь Яш, пожалуйста, будь другом, выражайся проще, — солдат доверительно улыбнулся, касаясь повязки на больной голове.

Староста помолчал, готовясь к какому-то непростому разговору.

— Ах, подвиг ваш нейдёт из моей души, — начал он, отхлебнув из кружки и долив из кувшина сначала Коле, затем себе. — Признаться, все мои соседи с вдохновенной радостью приветствуют ваше деяние... Благодаря людям, подобным вашей светлости, в мире становится более спокойно. Знаете, эти великаны — настоящие чудовища. Тупые, грубые душегубы. Гигант, над которым вы вчера одержали верх, растоптал целую деревню!.. И король совсем нам не подсобляет... Только знай собирает налоги. Если бы не вы, мы бы погибли. Спасибо вам, и не останавливайте меня! Спасибо, спасибо, спасибо!..

Коля любил, когда его хвалят, но совсем не переносил лести. Чем больше возносил его староста, тем стыднее ему становилось. Воспользовавшись паузой, парень попробовал сменить тему:

— Что сделано, то сделано, любезнейший Якоб. На моём месте так поступил бы каждый. В мире ещё много чудовищ, а значит, мне пора. Представьте себе, у нас — странствующих монстробоев — очень плотный график работы. Сегодня великан, завтра — дракон...

— Как?! — староста вскочил с места, опрокидывая стул. — Вы и о драконе знаете?!

Парень замолчал, слушая внутренний сигнал тревоги.

— Ка... какой дракон?.. — тихо спросил он.

— Ну, наш дракон... — немного растерянно ответил Якоб. — Свирепый. Трёхголовый. Который каждый год прилетает за семнадцатилетней девственницей.

— А... зачем?

— Вам ли не знать? — всплеснул руками староста.

— Да-да, извините... — стушевался Коля, кляня себя за то, что не признался сразу в своём чудесном спасении от великана, а начал корчить из себя рыцаря.

— Значит, завтра на рассвете вы дадите ему бой, правда?..

Лавочкина посетила идея совместить приятное с полезным.

— А что будет, если у вас не окажется девственниц? — осторожно поинтересовался он.

— Поверьте, нам совершенно не приходило в голову проверять такой вариант ответа на драконьи требования. Особенно после его обещания спалить деревню, если мы ослушаемся.

— Конечно, не вариант, — поспешно закивал Коля. — Какие переговоры с террористами?

— Да, наша милая Эльза — не предмет для торга! — с энтузиазмом подхватил староста. — Я знал, что мы можем на вас рассчитывать! Ведь так?..

Якоб выжидающе смотрел на солдата.

— Да.

Голос рядового Лавочкина звучал обречённо.

«И сам погибну и девчонку-красавицу погублю...»

Однако Якоб истолковал все по-своему, проникаясь к юному щуплому силачу ещё большим уважением. Надо же, какая спокойная тихая решимость!

Допив эль, они вышли во двор. Вокруг стояла толпа: оказалось, селяне ждали итогов переговоров и не расходились. Когда Коля и Якоб появились на пороге, воцарилась напряжённая тишина.

Староста степенно откашлялся.

— Жители Жмоттенхаузена! — крикнул он. — Николас, могучий победитель великанов, нас защитит! Завтра быть бою!

Толпа взорвалась радостными криками и аплодисментами. Коля неуклюже поклонился, чтобы спрятать глаза.

— А сейчас — праздник! — провозгласил Якоб.

В считанные минуты на площадь перед домом старосты снесли столы и скамьи. Гордый полковой стяг тоже не забыли, считая его личным штандартом доблестного рыцаря-самовольщика.

Наволокли эля, но с закуской было всё же бедновато.

Удручённый Коля осмотрел голые столы: «Вот тебе и Жмоттенхаузен!» Вспомнил про флейту. Подозвал бойкого мальчонку лет семи.

— Знаешь, где я спал?

— Конечно!

— Принеси оттуда мою флейту.

Пострелёнок сбегал.

— Великий рыцарь ещё и музыкант? — умилился староста.

— Нет, скорее, повар, — улыбнулся Лавочкин и принялся мучить флейту.

К концу выступления Коля подобрал мелодию песни «В лесу родилась ёлочка» и наколдовал штук сорок стандартных порций «цыплёнок с хлебом и пивом».

Концерт увенчался полным триумфом. Люди радовались и чуду, и горячей пище, и тому, что уж такой-то чародей обязательно победит дракона.

Начался весёлый сельский пир с песнями и танцами. Коля сидел грустный во главе стола и слушал игру местных музыкантов. Особенно парню понравилось звучание лютни. Сам Лавочкин страстно уважал гитару и кое-чего умел.

Любой паренёк, росший в городе, способен при желании удивить публику если не виртуозным исполнением «Под небом голубым есть город золотой...», то хотя бы бренчащей песней «Колхозный панк».

12345

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓