Гасан довёз нас до гостиницы, остановив машину в "полицейском развороте", быстро подхватил одну из наших сумок и рванул к двери. Мы еле-еле поспевали за ним. В здании наш водитель проигнорировал ресепшен и направился прямо к служебному входу. В длинном и тёмном коридоре он чувствовал себя вполне уверенно — пропустив пару дверей, без стука ворвался в третью, на которой я заметил табличку "Директор". Седой мужичок, увидев его, выскочил из-за стола и бросился жать нам руки. Он спросил что-то у Гасана по-азербайджански, тот ответил, после чего директор обратился к нам уже по-русски:
— Пятьдесят долларов в сутки вам нормально?
В принципе, когда мы получали валютные командировочные, то расчёт был именно такой — пятьдесят долларов в сутки на гостиницу, ещё двадцать — суточные. Но всё-таки была надежда на то, что на гостинице удастся как-нибудь сэкономить. Не таясь, я так об этом и сказал. "Местные" опять по-азербайджански обменялись мнениями, и директор гостиницы выдал новую цену: двадцать пять долларов на человека. Я решил наглеть до конца и сказал, что мы согласимся, если в документах с печатями, которыми мы должны отчитаться перед бухгалтерией, будет всё-таки написано "пятьдесят долларов". Моё предложение администратора ни капельки не смутило — наоборот, он охотно согласился. Рассчитываться сразу не надо было — нам сказали, что это можно сделать при выселении и получении документов. Вот и чудненько!
Гасан пожал нам руки и убежал по своим делам, сказав на прощание, что будет ждать нас завтра с утра на парковке у гостиницы. Директор же лично проводил нас до самого номера (нам дали двухместный, но очень просторный номер на седьмом этаже) и даже показал, что там и где.
Мы с Женькой начали разбирать вещи и осматриваться. Угловой номер гостиницы "Азербайджан", расположенной в самом центре столицы, был концентратом шика советских времён: с огромными окнами, коврами на полу и раздельными "зонами" — широченные кровати от телевизора с креслами отделяла раздвижная ширма. С балкона открывались фантастической красоты виды: наша гостиница являлась частью ансамбля на площади Азадлыг (не знаю, что значит это слово), в центре которой стоял министерский дворец, архитектурный шедевр с колоннами и башенками, в советские времена побывавший Домом Правительства, а сразу за ним — совершенно такая же, как наша, гостиница "Апшерон". Вся композиция располагалась на широченном проспекте Нефтяников, идущем в нескольких метрах от бульвара-набережной с морским вокзалом чуть дальше гостиницы-близнеца. Чтобы полюбоваться панорамой Каспия и стоящими на рейде кораблями, нужно было завернуть на балконе за угол — балкон тоже был угловым и тоже просторным, единственное, что в нём пугало, так это перила чуть выше колена. Кроме описанной поэтами-романтиками свежести, с моря тянуло не знакомым нам запахом — мы сразу поняли, что так пахнет нефть, её в Баку добывают с морского дна чуть ли не в городской черте.
В Москве мы не успели поесть, в азербайджанском самолёте тоже кормили не очень сытно — из мясного были только тоненькие пластики нежнейшей говяжьей ветчины с прожилками и "пятнышками" — очень вкусно, но очень мало. Мы с Женькой были не против поужинать, но у нас обнаружились все признаки "культурного шока" — боязни что-либо предпринимать в совершенно незнакомой, чужой обстановке. Действительно, что с валютой? Можно долларами рассчитываться или только местной? Как выглядит здешняя валюта и по какому курсу её менять? Сколько стоит поесть, где это можно сделать и, вообще, не опасно ли выходить под вечер на улицу с русской рожей? Про Азербайджан я лично слышал только в новостях, и те новости обычно были какие-то страшные. Сперва были Карабах, резня армян в Сумгаите и грабежи складов советских войск, потом череда революций-переворотов, триумфальное возвращение бывшего партийного босса Алиева на броне танков, а сейчас — регулярные выступления оппозиции, заканчивающиеся потасовками, и какие-то ужасные катастрофы — то целый поезд метро сгорит прямо в тоннеле, то дом какой-то взорвётся. Понятно, что в новостях той ещё жути нагонят, но всё же обычной информации о том, как в Азербайджане бывает, когда "ничего не стреляет и не взрывается", у нас был явный недостаток. Посовещавшись, мы решили поступить так — выйти из гостиницы до ближайшего обменника и поменять на местную валюту долларов двадцать, чтобы, если "нагреют" на курсе или на старых купюрах (слыхал я про такие чудеса, встречающиеся в "ближнем зарубежье"), было бы не сильно жалко, а потом зайти в гостиничный ресторан и там поужинать.
Совсем рядом с гостиницей обнаружился почтамт с обменником, по случаю праздника, естественно, не работавший. Около входа тёрся какой-то хмырь, предложивший обменяться, что мы и сделали — двадцать долларов примерно равнялись девяноста двум тысячам местных манатов. Отлично, теперь ужинать.
Мы зашли в ресторан, в котором громко играла русская попса из музыкального центра, и уселись за один из множества свободных столиков. К нам немедленно подбежал огромный толстый дядька в костюме, но без галстука (как потом оказалось, очень типичный для Баку наряд) и заискивающе спросил нас о том, что мы будем кушать и не принести ли нам водки сразу. Выпивать сегодня не входило в наши с Женькой планы — он, вообще, трезвенник, я тоже в тот момент жизни, мягко говоря, не злоупотреблял алкоголем — максимум бокал вина или бутылку пива выпивал по особым случаям, поэтому мы сразу отказались от спиртного и попросили у пузатого меню. Он удивился и расстроился — похоже, так его ещё никто не обижал: пить не стали, да ещё и меню какое-то потребовали. Дядька вернулся через минуту, держа в руках захватанную грязными пальцами лощёную картонку, на которой синей шариковой ручкой был написан перечень того, чем он мог нас накормить. "Список блюдей" (помните такой кавказский анекдот про меню?) был составлен на смеси русского с азербайджанским, судя по используемым незнакомым буквам (2), и состоял исключительно из местных яств, совершенно нам не известных. Единственным узнаваемым блюдом оказалась (цитирую дословно) "катлета покиевски" — её-то в количестве двух штук мы и заказали у девчонки-официантки. Видимо, здорово мы толстого оскорбили — к нам он больше не подходил, общался только с "нормальными" — выпивающими людьми за соседними столиками, а к нам подослал "ассистентку". В качестве напитка та предложила сок, и мы согласились.
— Натуральный? — уточнила девушка.
Я знаю, что обычно в кабаках значит слово "натуральный" по отношению к соку — свежевыжатый, но на всякий случай спросил:
— Это как?
— Это из тетрапака, — последовал ответ. Господи, а что же у них тогда ненатуральный?
Мы заказали по стакану вишнёвого и абрикосового, но девушка сообщила, что "натуральный только целой коробкой можно взять". Пришлось заказать литр абрикосового. Пока готовились наши "катлеты", официантка начала шустро накрывать на стол — принесла тетрапак "натурального" с двумя стаканами, хлеб и... огромный тазик с травой.
— Салат мы не заказывали, — возмутился Женька.
— Это зелень! — ещё больше возмутилась работница общепита.
Потом мы привыкли к тому, что во всех заведениях здесь вместе с обязательными, великодушно не входящими в счёт хлебом и сахаром подают зелень — тархун, кинзу, укроп, базилик, ещё какие-то местные травки, названия которых мы не знали. Зеленью принято заедать основное блюдо — вприкуску, как мы всё с хлебом едим.
Бакинско-киевские котлеты с гарниром из риса с овощами были весьма недурственны. На десерт мы попили чайку из местных стеклянных бокальчиков "с талией" (наши люди такие по отпускам в Турции знают) с непременным кусковым колотым сахаром — не рафинадом, а именно колотым, в России такой уже забыли (3). Потом нас на всех встречах угощали точно так же — под вечер мы с Женькой основательно "булькали" от выпитого за день чая.
Мы попросили у официантки счёт, но она, не задумываясь, назвала точную сумму нашего пиршества:
— Четыре ширвана.
— Это что значит? — спросил я — когда меняли валюту, я хорошо запомнил название здешней денежной единицы, манат, никаких "ширванов" я в глаза не видел.
Ответ девушки загнал меня в тупик ещё глубже:
— Десять баксов давай, я тебе шесть мамедов сдачи дам.
Ах, тут ещё и "мамеды" какие-то есть! Услышав про "десять баксов", я понял, что мы "уложились", но на всякий случай достал из кармана всю разменянную валюту и выложил её на стол.
— Забирай, сколько надо, — щедро разрешил я.
Девушка взяла четыре десятитысячных бумажки и удалилась.
— Так, Женя, пошли срочно к горничной, пусть она нам про ширваны-мамеды расскажет, а то мы с тобой ни фига здесь понимать не будем, — предложил я своему другу, когда мы поднимались в лифте на наш седьмой этаж.
Горничная — немолодая женщина с лёгким платочком на голове, производившая впечатление немного забитого жизнью человека, объяснила нам тонкости местной денежной терминологии. Основными используемыми купюрами в стране были тысячная и десятитысячная. На первой был изображён основатель партии "Мусават" (4) Мамед Расулзаде (5), поэтому она называлась в народе "мамед", а на второй — дворец Ширваншахов, чуть не главная достопримечательность Баку, и люди прозвали её "ширваном". Более мелкими и очень редкими купюрами были "сотня" и "двести пятьдесят" с Девичьей башней (архитектурным символом столицы), а также "пятисотка" с портретом средневекового поэта Низами, которого азербайджанцы считают "своим". Слово "низами", обозначавшее цену товара, я услышал лишь однажды от уличного торговца полиэтиленовыми пакетами, зато "мамеды" и "ширваны" встречались постоянно: практически никто в городе не говорил "семь тысяч" или "тридцать тысяч", исключительно "семь мамедов" и "три ширвана".
— Есть ещё пятьдесят тысяч, но вы её не берите никогда, очень много подделок, даже в обменниках, — предупредила нас горничная.
Вернувшись в номер, мы сели разбираться с телевизором, чтобы понимать, к кому из телевизионщиков придётся ехать в ближайшее время. Среди десятка представленных в гостинице каналов добрая половина была каналами турецкими. Из российских вещателей мы увидели "Первый" с рекламой мировых брендов на азербайджанском языке вместо рекламы московской, и мне сразу вспомнилась казахстанская шутка времён "ранней рекламы": "Дольчики, шайтан жаксы", а также транслировавшийся "впрямки" НТВ. Здешние каналы, коих насчитывалось три или четыре, были аутентичны до безобразия — по одному из них шёл американский боевик на азербайджанском языке, а ещё по одному суровые кавказские мужики в кучерявых папахах "пилили" на местном аналоге виолончели и заунывно пели противным фальцетом.
В дверь постучали — на пороге стояла горничная. В руках у неё был большой поднос, на котором стоял пузатый фарфоровый чайник с торчащей из-под крышки связкой ниточек с лейблом "Lipton", два стаканчика "с талией" и вазочка с комковым сахаром и бесхитростными карамельками. Мы ничего такого у неё не просили, но отказываться не стали.
— Сколько мы вам должны? — спросил Женька.
Ответ тихони-горничной обескуражил:
— Сколько не жалко.
Я решил воспользоваться случаем — попросил у женщины забрать кувшинчик из туалета и принести туалетную бумагу. Я, пардон за подробности, успел посетить здешний гальюн, где вместо привычного нам "подтирочного" материала обнаружил пластмассовый кувшин с водой, чему был несказанно удивлён. Местные традиции местными традициями, но я был не готов так радикально менять своих привычек в части личной гигиены.
Мы с Женькой пили чай с конфетами и судорожно соображали, сколько же денег нам не жалко отдать горничной. Отдавать хрустящую "десятку" давила жаба, поэтому мы сошлись на шести тысячах (чуть меньше сорока российских рублей). Пришедшая через час "измученная" женщина молча забрала посуду и полагавшиеся ей шесть тысячных "мамедов". Больше нам в гостинице никто чаю не предлагал — ни эта горничная, ни её сменщицы. Весть об окопавшихся на седьмом этаже "жлобах из Сибири", похоже, мигом разнеслась среди персонала...
(1) Стихотворение было написано в двадцатые годы прошлого века, но посвящено именно Баку.
(2) На тот момент азербайджанский язык только переходил на латиницу, которой были написаны официальные таблички, логотипы компаний и заголовки в газетах, в остальном все пользовались "советской" кириллицей с добавлением некоторых "своих" букв.
(3) Кстати, местные очень забавно пьют чай — прикусывают кусочек сахара зубами и "цедят" потом напиток через него.
(4) "Мусават", по определению И. В. Сталина, это азербайджанская "националистическая тюркская партия буржуазии, помещиков, ханов и реакционного духовенства".
(5) Полное имя видного борца с царским режимом и армянами — Мамед Эмин Ахунд Гаджи Молла Алекпер оглы Расулзаде.
Часть 2. Цигель-цигель, ай-лю-лю
Утром мы поменяли на почтамте ещё немного валюты и пошли искать местечко, где бы можно было позавтракать. В детстве и юности я частенько бывал в Южном Казахстане, поэтому помнил основные принципы выбора заведений общепита в условиях повышенных температур и не ясных до конца санитарных норм: там не должно быть летающих насекомых (мух, естественно), должно быть хотя бы внешне чисто и не должно пахнуть ничем, кроме еды. Ну, и публика должна выглядеть более-менее прилично. В квартале от гостиницы мы обнаружили безымянное кафе, полностью отвечавшее этим требованиям. Окончательно в правильности выбора нас убедило наличие в заведении русской официантки, женщины лет сорока, которая, как и наша вчерашняя горничная в гостинице, производила впечатление немного "затюканной". Мы сразу познакомились с "соотечественницей" — её звали Таня. Коренная бакинка, отлично изъяснявшаяся по-азербайджански, по-русски говорила долго подбирая слова, и с лёгким акцентом. Пользуясь славянским родством с официанткой, мы не боялись выглядеть "лохами" и смело спрашивали у неё, что означают слова, написанные в кафешном меню — нам хотелось за три дня командировки успеть попробовать все блюда азербайджанской кухни, но перед тем как заказать, надо же хоть в общих чертах представлять, чего есть будешь. Не помню, что выбрал Женька в то утро, но я точно заказал долму (малюсенькие голубцы в листе винограда или специальной капусты), называвшуюся здесь "долмасы" и представленную сразу в двух вариантах: "ярпаг долмасы" и "бадымжан долмасы" — разницы между ними уже не помню. Я только помню, что с первой же порции основательно "подсел" на это блюдо кавказско-среднеазиатской кухни, которое каждый из проживающих в огромном регионе народов считает своим. В кафе "к Тане" мы потом стали ходить два раза в день — утром и как только оказывались в районе гостиницы, и каждый раз я обязательно заказывал в качестве добавки к очередному местному блюду ещё и долму.
Кстати, получив от "славянки" Тани счёт в то утро, мы поняли, как жестоко нас обманули вчера в гостиничном ресторане. Завтрак, гораздо более плотный и сытный, чем вчерашний ужин, обошёлся каждому из нас рублей в двадцать-двадцать пять в российском эквиваленте, то есть вчерашние десять баксов без шести "мамедов" были чистейшим "разводиловом". Нигде потом нам так и не удалось поесть (даже с пивом или бокалом вина) на сумму, превышавшую тридцать российских рублей на человека.
