"На грани"

— Понял! — быстро закивал тот. — Стас, я все верну, клянусь!

— Нет, не понял, — с сожалением заметил Лазарев и, выпрямившись, еще раз приложил его ногой. — Ты мне теперь очень должен, Саша, за свой косяк. Будешь отрабатывать.

— Хорошо, — выдавил из себя Мухин, рискнув взглянуть вверх. — Я все понял, Стас.

— Вот и славно, — усмехнулся тот, возвращаясь на свое место. Мухин с трудом поднялся на ноги. — Еще здесь?

Тот, держась за грудь, поковылял к выходу. Стас молча проводил его взглядом, чувствуя, как накатывает отвращение. Кем, все-таки, надо быть, чтобы спереть последнее у немощной старухи, у которой всего и было-то ценного — одна старая икона? Надо будет хорошенько прошерстить отдел. Это хорошо, что бабка на Артемьева попала, а если бы выше пошло? Глупо нарываться из-за такой мелкой выгоды. Очень глупо. А дураки могут быть весьма опасны — подставятся сами и подставят других. Его, Лазарева, в первую очередь. Что ж, спасибо Артемьеву за внимательность. Господи!

Стас обхватил голову руками и измученно застонал. Опять Артемьев! Создавалось впечатление, что на нем клином сошелся весь мир, по крайней мере, мир Стаса. О чем бы он не думал, что бы не делал, все, в конечном итоге, сводилось к нахальному следаку, вызывавшему слишком много вопросов. Что, что нужно сделать, чтобы перестать о нем думать? Узнать, кто желает его подставить? Теперь Стасу было этого мало.

Хотелось... взломать его. Заставить раскрыться, понять, в конце концов. Стас чувствовал себя странно, будто балансировал на грани, перешагнув которую рисковал потеряться, перестать видеть мир предельно четким и понятным. Пугало ли его это? До мозга костей. Могло ли остановить? Вряд ли.

— Скучаешь? — поинтересовался он, зайдя в кабинет Артемьева, предварительно убедившись, что кроме него там никого нет. Костя поднял голову, отрываясь от разложенных на столе бумаг, и усмехнулся.

— Желаешь развеселить?

Он, казалось, полностью восстановил былое спокойствие, и это плеснуло в кровь горячечного задора.

— Я тебе не клоун, — Стас в точности вернул ему ухмылку, а затем швырнул на стол небольшой сверток. Артемьев, недоуменно вскинув бровь, развернул его и приглушенно выругался.

— Надо же... Не ожидал.

Он поднял голову и весело взглянул на Стаса, ожидая объяснений. Тот пожал плечами, делая вид, что не произошло ничего особенного.

— Когда я за что-то берусь, я это делаю, Костенька. Вернешь все бабке — скажешь, что вора нашли, пусть спит спокойно. Понял?

— Понятливый, — кивнул тот и бережно спрятал сверток во внутренний карман. — Стас... Кто это был?

— Много будешь знать — сон потеряешь, — отрезал Стас и повернулся, чтобы уйти.

— То есть, Мухин за что-то другое получил? — донеслось вслед, но он не обернулся.

Видимо, сам он знал слишком много: бессонница буквально сводила с ума, делая Стаса еще более раздражительным, чем обычно. К счастью, Антона снова забрала к себе бабушка, и Лазарев с чистой душой смог, наконец, напиться. Помогало, правда, слабо. Беспокойство, вызванное так и не наладившимися отношениями с сыном, не давало покоя, кроме того, не отпускали мысли об Артемьеве, с которым так ничего и не стало ясно. Это злило, заставляло вновь и вновь приглядываться к следаку, ставшему просто какой-то одержимостью. Стас бесился, напивался в хлам, но от этого не становилось легче.

Теперь на этих фотографиях его больше интересовал второй парень, которого обнимал Костя. Он казался каким-то невзрачным, серым, явно не подходящим куда более яркому Артемьеву. Что было между ними? Секс? Что-то большее? А такое возможно?

Стас прислушался к себе и пьяно хмыкнул. Он уже загрузил в себя грамм триста водки, и теперь мрачно размышлял о том, что начинать пить на работе было не самой умной идеей. Но напряжение, скопившееся в течение последних дней, буквально рвало его на части, и Стас, поколебавшись, вытащил припрятанную бутылку.

Мысли текли медленно, будто нехотя. Во рту установился кислый вкус, который не смывался водкой, и Стас с остервенением стиснул пальцы, напряженно вглядываясь в изображение. Кто он, этот парень? Что он значил для Артемьева? Тот сказал — бывший. Знать бы еще, почему. Про случайных так не говорят. Про них вообще не говорят, не вспоминают и не фотографируются — даже ненароком. Бывший — это тот, кто что-то значил, пусть даже и когда-то.

Выражение лица Кости не давало ему покоя. На нем было написано такое явное удовольствие, что Стас мог только изумляться. Так бывает? Неужели можно испытывать нечто подобное к кому-то? У Стаса не получалось представить себе это.

— Стас, там...

На секунду Стасу показалось, что он выпил слишком много: прямо перед ним стоял Артемьев, недовольно кусавший губы при виде нетрезвого начальства. Тут же вспомнилось, что фотографии так и остались не убранными и цветным ворохом усеивали стол. Это не осталось незамеченным — Костя уже хорошо знакомым жестом поднял бровь и покачал головой.

— Что — там? — игнорируя его молчаливую насмешку, сухо поинтересовался Стас, глядя на Артемьева снизу вверх. — Опять сами разобраться не можете?

— Вообще-то, я зашел сказать спасибо, — удивил его Костя. — Но, вижу, что ты очень занят. Не буду мешать.

Он улыбнулся — провокационно, дерзко, и от этого неприкрытого вызова моментально потемнело в глазах, а в висках застучало кузнечными молотами. Стас поднял на него совершенно мутный взгляд, в котором плескался жидкий огонь, и медленно, растягивая слова, спросил:

— Костенька... а каково это — трахаться с мужиками?

Вопрос повис в сгустившемся от напряжения воздухе. Они молча сверлили друг друга взглядами, содержащими в себе куда больше, чем могли бы выразить слова. Грань, на которой стояли оба, натянулась и стала почти физически ощутимой. Ее можно было потрогать, ощутить на вкус — горьковато-терпкий, с металлическим оттенком, присущим крови. Костя внезапно мотнул головой, и наваждение схлынуло, возвращая их к реальности.

— Интересуешься? — тягуче произнес он, и у Стаса скрутило судорогой пах. Теперь он точно знал, чего хочет. — Рассказать? Или... показать? Наглядно, оно же всегда лучше, правда, Стас?

Лазарев судорожно сглотнул и поднялся, не разрывая взглядов. Почему-то казалось, что если он отвернется, то все окажется бредом, кошмарным сном, или он струсит и отступит, а отступать теперь, когда вызов брошен так откровенно и прямо, было категорически невозможно.

— За мной иди, — отрывисто бросил Стас и, быстро засунув фотографии обратно в сейф, направился к выходу. В том, что Костя последует за ним, он не сомневался ни секунды.

В машине Костя закурил, даже не спросив разрешения. Он плотно обхватывал сигарету губами, чуть выпячивая их трубочкой, то и дело касаясь пальцами рта, и в этом совершенно обычном для курильщика жесте неожиданно оказалось столько неприкрытого эротизма, что Стас едва мог вести машину, не отвлекаясь. Включенное радио нисколько не спасало ситуацию, даже дурацкие шутки с "Юмор-FM" не сбивали градус напряжения, выламывавшего каждый нерв. Предвкушение становилось почти болезненным.

Вцепившись в руль, как в спасательный круг, Стас напряженно размышлял. О том, что он полный идиот, поставил себя в кошмарно глупое положение. Едва они сели в машину, он понял, что обратного хода нет, иначе он сам перестанет уважать себя, не говоря уж об Артемьеве. Да и не хотелось отступать, если уж быть совсем честным. Вызов был брошен и принят.

Стас не представлял себе, что будет дальше. Он был твердо уверен только в одном: мужчину, сидевшего рядом, он хотел до безумия — и дело было даже не в сексе. Просто это был наиболее прямой, верный путь, который, ко всему прочему, должен был доставить обоюдное удовольствие.

"Хотя, нет, — Стас покосился вправо, пытаясь разглядеть выражение лица Кости. — Дело именно что в сексе".

А еще в том, что теперь салон всегда будет пахнуть его сигаретами, и от этого запаха не спасет ни одна химчистка. Стас буквально видел, как сизоватый дым впитывается в обивку сидений, деревянную отделку, вползает призрачными щупальцами под кожу, чтобы оставить везде свой след. Это было сродни раковой опухоли, зародившейся тогда, когда он увидел те несчастные фотографии в первый раз. Почему? Стас не знал ответа.

Он был не слишком силен в прикладной психологии, чтобы понять, почему среагировал так остро и нестандартно. Почему вместо отвращения испытал любопытство, а потом и явное желание. Стас пытался вспомнить, случалось ли с ним такое ранее, но память не подсказывала ничего подобного. Ясным было только одно: никогда еще он не испытывал такого азарта, пытаясь загнать дичь, и это стоило любых усилий. Когда еще удастся сыграть в такую игру?

В квартире Костя совершенно спокойно разулся, скинул черную кожаную куртку, небрежно бросив ее на диванчик в коридоре, а потом деловито прошел в гостиную.

— Небогато, — сказал он, оглядевшись по сторонам. Стас зашел следом и остановился, прислонившись плечом к косяку. Его била нервная дрожь так и не спавшего возбуждения, которое грозило порвать на части. Каждая минута промедления давалась нелегко, но он не хотел торопить события. Костя, однако, все понял сам.

— Извини, — его улыбка могла растопить айсберг, — я не ожидал такого продолжения дня, поэтому не подготовился. Надеюсь, ты оказался предусмотрительнее?

Стас молча показал ему упаковку презервативов, заблаговременно переложенную из бардачка в карман брюк. Костя улыбнулся еще шире.

— Молодец.

Это прозвучало как издевка. Стас, потеряв всякое терпение, быстро шагнул к нему и рывком задрал черную водолазку, стягивая ее через голову. Воздух холодной волной прошелся по разгоряченному телу, немного сбивая накал, но Костя тут же обхватил его руками и сильно, словно собираясь содрать кожу, провел ладонями по спине. Сразу стало жарко, и, словно этого было мало, чужие пальцы ловко ощупали пряжку ремня, расстегивая, а потом проскользнули под пояс брюк и бесцеремонно огладили ягодицы.

Это было странно. Незнакомо и от этого волнующе. Стас слишком привык контролировать любую ситуацию, а сейчас у него легко перехватывали инициативу, и так же просто отдавали ее обратно, подчиняясь, но так, что было видно, что это всего лишь уступка, игра. Это злило, возбуждало до предела, и остановиться сейчас уже было просто невозможно. Грань — та самая, на которой он балансировал, осталась позади, но об этом Стас переживал меньше всего.

Куда больше его волновало то, что он может облажаться, когда они оба окажутся раздетыми. Одно дело разглядывать фотографии, испытывая лишь теоретические желания, и совсем другое — оказаться в постели с голым мужиком. Можно было бы закрыть глаза и представить себе... да хоть ту же Лугину. Как она постанывает, выгибаясь, изо всех сил поднимая таз, чтобы принять его глубже, но...

Это не понадобится, понял Стас, глядя, как Костя быстро избавляется от своих вещей. Его заводило буквально все — от необычности ситуации, до пряного, мускусного привкуса кожи, в которую он впился зубами, повалив Артемьева на диван. В спальню идти не хотелось: во-первых, это были лишние секунды промедления, а во-вторых, через нее прошло слишком много женщин, а Стасу не хотелось вспоминать о них в этот момент.

Женщин сперва требовалось долго целовать, гладить, что-то говорить — иначе секс становился похожим на дрочку. Любовником Стас был не из плохих, кроме того, он был свято уверен, что лишь полный неудачник в постели получает удовольствие в одиночку. Весь шик заключался в том, чтобы самая фригидная баба кончила под тобой, извивая в экстазе, а потом просила еще — сама, добровольно. Постель, пожалуй, была единственным местом, где Стас категорически не терпел насилия.

Именно поэтому ему пришлось несколько умерить свой пыл, чтобы происходящее не стало обоюдным фиаско. Он слегка приподнялся, давая Косте возможность устроиться поудобнее, и сам, в свою очередь провел руками по напряженным мышцам спины. Член, и без того переполненный кровью, отреагировал тупой ноющей болью, и Стас понял, что медлить нельзя.

Презервативы были самые обычные, не специальные, но привередничать казалось глупым. Некоторый опыт подобного секса у Стаса имелся — исключительно с женщинами — поэтому он действовал осторожно и не спеша, несмотря на то, что возбуждение сводило с ума. Костя под ним прогнулся, прижимаясь спиной к груди, и Стас, пытаясь помочь, охватил его рукой за живот, притягивая к себе. Ладонь прошлась по влажной от испарины коже, и Лазарев с удивлением понял, что Костя тоже нервничает — и едва ли меньше, чем он сам. Это странным образом успокоило его.

— Что? — ехидно поинтересовался Стас, начиная потихоньку втискиваться в глубь неуступчивого, не желавшего поддаваться его напору тела. — Кажется, для тебя это не слишком привычный расклад?

Костя сдавленно прошипел что-то сквозь стиснутые зубы, мотнул головой и зло выдохнул:

— А ты, кажется, в этом разбираешься?

Вместо ответа Стас толкнулся сильнее, войдя до конца, и Костя подавился следующим комментарием. Но, даже если бы он произнес его вслух, Стас вряд ли бы услышал. Все, что сейчас имело для него значение — это тяжелое, сбивчивое дыхание, запах возбуждения и табака, преследовавшего его с машины, собственный зашкаливающий пульс. Всего этого было так много, что грозило опозорить его, как сопливого мальчишку. Нет, удовольствие следовало растянуть, тем более что Стас не был уверен, что рискнет пойти на такой эксперимент во второй раз.

Это походило на американские горки. Короткие передышки — только лишь для того, чтобы собраться с духом перед новым виражом. А потом — головокружительное падение, когда в крови плещется адреналин, и ты отчетливо понимаешь, что от тебя уже ничего не зависит. В какой-то момент Костя ухватил его за руку и бесцеремонно пристроил ее на собственный пах, недвусмысленно намекая, чего хочет, и Стас почему-то беспрекословно подчинился, обхватив ладонью напряженный член. Глубокий облегченный выдох стал ему наградой, и узнать, способен ли он добиться большего, вдруг стало нестерпимо важным, почти необходимым. Стас отстранился, игнорируя возмущенное восклицание и, поднявшись, стащил Костю на пол, заставив улечься на спину. Тот насторожено наблюдал за ним, не понимая, что он задумал. А Стас, мимолетно удивившись тому, что его ничуть не смущает мужское тело под собой, продолжил начатое.

Так было удобнее. Теперь он мог видеть малейшую реакцию на свои действия, и та не заставила себя ждать. Хваленое Костино спокойствие дало трещину по всем направлениям, он до крови прокусил губу, на лбу крупными каплями выступил пот. Он то и дело откидывал голову назад, открывая горло, и эта иллюзия беззащитности подливала масла в и без того бушующее пламя. Стас уже не сдерживался, поняв в какой-то момент, что сейчас можно отпустить себя, раствориться в этом жидком огне, который, как в зеркале, отражался в глазах напротив. А потом его полностью накрыло этим огнем.

Ощущения были совершенно другие. То, что всегда давалось само собой, теперь казалось подаренным, уступленным добровольно, но оно так же легко могло быть и отнято, и бог знает, что тогда произойдет.