мой враг

— Заждались мы тебя гость дорогой. Коровай первый резать не стали. Может, почин положишь?

Знал заведомо, не стерпят наглости такой. И правду мужики ощерились, бабы зашептались испуганно. Усмехнулся викинг. Ответил громко, чтоб все слышали.

— Спасибо. Только не гоже мне хлеб праздничный резать. Я ведь гость на пиру последний. И так вашим хлебом из одной доброты сыт. Век вам всем благодарен буду, за приют, за помощь. И побратимам своим дружинным накажу благодарность хранить. Жаль не смогу отплатить по княжески. Я только воин. Все богатство мое меч верный.

Вынул меч из ножен, заиграли на лезвии огненные отсветы.

— Одно скажу. Жизни не пожалею чтоб ни один корабль к берегу этому зла не принес. А коли беда случится, этим самым мечом за каждого из вас, как за родного драться буду. — Сказал, и с размаху меч в землю вогнал по самую рукоять. Охнули, как один сельчане, загомонили. Понравилось услышанное. Такого гостя не грех на пиру потчевать. Дарко, аж позеленел. Произнес, улыбаясь через силу.

— Ну, уважил, нечего сказать. — Посадил подле себя. Заиграли свирели. Повели хоровод девушки нарядные, пригожие. Песню затянули, соловья пристыдить в пору. Данута сидела в стороне глаз не отводила от Конора. Любовалась, гордилась. Да и не она одна посматривала. Девки с бабами на красавца викинга глаз положили. Все норовили в танце поближе пройти. Рассмотреть и себя показать. От такого воина в подоле принести, любой в дом возьмет. Кровь северная могучие корни в роду пустит. Конор в пол уха слушал старейшину. Искал в хороводе волосы золотые глаза изумрудные. Нашел, успокоился. Улыбнулся светло. Чаши ходили по кругу, не останавливаясь. Вино крепкое головы кружило, языки развязывало. Заполночь Дарко совсем расслабился, захмелел.

— Скажи вой? Небось, жена ждет? Сыновей-то сколько?

Викинг покачал головой.

— Ни жены, ни сыновей. На морских дорогах девушку не часто встретишь. Недосуг было.

Дарко языком прицокнул.

— Не беда, исправим вмиг. Выбирай любую. — Махнул в сторону пляшущих. — Такого зятя с поклоном в каждом доме встретят. Осядешь. Земля у нас щедрая. А девки какие, краше не найдешь, кровь с молоком.

Конор засмеялся весело.

— Правду говоришь — красавицы, как цвети весенние. Только, стар я уже, жениться.

— Э, отговорки. — Махнул рукой старейшина. — Скажи лучше, жизнь вольную, бродячую менять не хочешь. Мы люди оседлые, скучные, мирные. Затоскуешь по палубе корабельной и прощай покой.

Конор выслушал. Морщинка залегла меж бровей. Сказал тихо.

-Палуба корабельная, для молодых ног сподручней. А жизнь коротка. — Замолчал. Задумался. А Дарко все свое гнул. Прикидывал вдруг останется. Тогда уж точно северяне разбойничать не станут. И соседей лесных бояться не нужно. Не дадут в обиду. Может дочку меньшую ему сосватать? Ишь резвится, козой прыгает. Поманил ее пальцем незаметно. Зашептал на ухо викингу.

— Ты приглядись, может, счастье свое высмотришь?

Конор вдруг посерьезнел.

— Да я уж приглядел. Только не знаю, согласится ли?

Дарко оживился, по спине его хлопнул. Конор даже поморщился от боли.

— Ты скажи только, которая. Вон их сколько, чернявых, русых да голубоглазых.

Викинг качнул головой.

— Мне по нраву волосы золотые, да глаза зеленые.

Старейшина насупился. Понял о ком речь. Трезвый был бы, смолчал. А тут брякнул.

— Не туда смотришь. Пустоцвет она. Бесплодная.

Конор дернулся как от удара. До конца пира слова не проронил.

Говорили то двое, а слушок пробежал, все узнали. Данута услышала, побледнела как снег. С поляны шумной веселой домой бросилась. Конор ушел, как только смог. Мрачный, усталый шел по темному селу, тяжело припадая на больную ногу. Раны разболелись ни вдохнуть, ни выдохнуть. Во дворе его встретил Волк. Глянул желтыми глазами странно и исчез в темноте. Дом стоял темный, тихий. Ее он не заметил. Сел устало ноги вытянул. А когда она заговорила, подпрыгнул от неожиданности. Данута сидела в уголке, строгая, прямая. Заговорила тихо, почти ласково.

— Я не знаю, правду ли мне сказали, что ты с Дарко обо мне говорил. Если нет, и кто пошутил со мной зло. Прости бабу глупую. Только я молчала, думала, зачем тебе? Я лишь тень в твоей жизни воин. А про то, что бесплодная, все знают. — Умолкла.

Конор молчал, пытаясь разглядеть ее лицо. Девушка встала.

— Ты не в обиде, если я у Рогнеды ночевать буду? Корж с мужиками на ловлю ночную ходит. Она просила прийти. Страшно одной в доме.

Он хрипло выдавил.

— Хорошо. Как скажешь. Только я...

Она перебила, не дала закончить.

— Не нужно Конор.

Он вздрогнул, поняв, что впервые по имени назвала.

— Пойду я, спи, устал небось. — И ушла.

Он сидел тишину слушал. Потом застонал, уткнувшись лицом в ладони. Тихо стало в доме сумрачно.

Данута прибегала до рассвета. Приготовит, постирает хозяйство обойдет. Стол накроет, рубаху чистую положит, а глаз не поднимает. Молчит все. Конор, сперва злился, пытался что-то сказать. Но она лишь взглянет, улыбнется грустно. У него язык к небу примерзал. Извелся, спать перестал. Все поджидал, когда шаги легкие во дворе послышатся. В тот день взял топор, вытащил на середину двора поленья на зиму приготовленные. Хотел горечь душившую в поту утопить. Намахался так, что во рту привкус крови появился. Рана в груди, едва затянувшаяся, каждый взмах пыткой делала. Огнем жгла. Остановился только когда, круги темные перед глазами поплыли. И тут во двор влетел запыхавшийся Малко.

— Тетя Дана обварилась. Они у Барсучихи полотно варили, так котел опрокинулся.

Конор вскочил, выругался длинно по-урмански и побежал, как был, с топором в руке. Забыл что нога хромая. Малко только глаза вылупил.

Бабы шарахнулись. Страшный был. Лицо бледное губы дрожат. Данута сидела держа перед собой обожженные руки. Он глянул, как на тонких запястьях волдыри вздуваются, застонал, будто сам обжегся. Едва вытерпел, пока Рогнеда маслом смазала, завязала. Поднял на руки, к груди прижал. Рогнеда было сунулась.

— У меня поживет. С такими руками ден десять ничего сделать не сможет.

Глянул жестко. Сказал, будто обрезал.

— Сам присмотрю.

Данута молчала, но как со двора вынес, отстранилась. Прошептала.

— Поставь меня, пустяк ведь, сама дойду. Нельзя тебе тяжелого носить.

Конор только хмыкнул. Принес в дом, усадил, глянул в глаза изумрудные.

— Данута, милая, не смотри так. Не могу я. Ведь во всем виноват. Заплачь, выругай, прокляни, только не молчи.

Девушка вдруг руки вытянула, обняла, к груди прижалась. Конор задрожал, охнул. Зарылся лицом в золотые волосы.

— Милая моя, хорошая. За что счастье то такое выпало? — Подхватил, закружил по дому. Жаркими поцелуями покрыл лицо любимой.

Ночью проснулся. Под головкой золотистой рука затекла. Улыбнулся в темноту. Подмигнул домовому притихшему. Произнес одними губами беззвучно.

— Никуда тебя не отпущу больше. Никому не отдам. До самой смерти любимая.

Данута не спала, лежала тихо. Когда уснул, осторожно повернула голову. Долго смотрела на освещенное луной лицо мужчины. Слезы, блеснув в лунном свете, по щекам текли. О чем плакала, сама толком не понимала. Только в сердце тоска смертная, пополам со счастьем уживалась.

С той поры в деревне твердо решили: приворожила девка викинга. Где видано, чтоб мужик так влюбился. Завидовали. Потом недоумевать стали. Почему к старейшине не ведет, женой не зовет? Бабы стали языки чесать. Видно любовь любовью, а жену — пустышку брать не дурак. Не знали, что Конор, сотню раз пытался разговор завести. Данута только печально улыбалась. Поцелуем рот закрывала. Ждала чего-то. И дождалась.

Только первый иней на траву упал, показался на реке корабль урманский. Прибежавшего сказать, Малко, Конор на радостях к небу подкинул. Засмеялся.

— Ну, Данута, пошли гостей встречать. — Та вздрогнула, побледнела, но улыбнулась в ответ. Оделась нарядно на берег с ним побежала. Викинги с корабля посыпались. Чуть не задушили побратима объятьями. Загомонили на своем языке, смеялись, расспрашивали. Данута стояла в сторонке смотрела на него. На губах улыбка, а в глазах печаль. Кнез дружинный Конора обнял. Сказал. — Я ведь не надеялся тебя живым увидеть. Рад, что ошибся.

Конор усмехнулся. — Я и сам не надеялся. Если б руки девичьи с того света не вытащили, пировал бы сейчас на пиру у Одина. — Показал на Дануту. — Если правду тебе дорог, поклонись ей. Она выходила.

Хаук девушку с ног до головы оглядел. Прищурился.

— Самую пригожую в спасительницы выбрал? Спасибо тебе красавица.

Данута головой покачала.

— Не благодари, не за что. Меня уж судьба отблагодарила. — Посмотрела на Конора ласково и отошла. Хаук локтем его толкнул.

— За такие глаза и я больным слег бы. Все успел, молодец.

Викинги с корабля бочки с вином скатили. Дарко засуетился. Велел столы гостям накрыть. До самого вечера пировали. На закате, когда лиловые тени от деревьев легли, и потянуло осенним холодком Хаук с Конором отошли от шумной компании. Сели в сторонке. Хаук все молчал, жуя травинку, бороду ерошил, думал, как разговор начать. Конор терпеливо ждал, скрестив руки на груди. Чувствовал, разговор будет серьезный. Наконец Хаук решился. Вынул травинку, прокашлялся. Посмотрел исподлобья на товарища, начал издали.

— Конор, я тебя не один год знаю. Крепче брата ты мне. Потому не злись на то, что спрошу.

Конор кивнул, нахмурился, чувствуя холодок в груди. Викинг вдруг разозлился, плюнул в сердцах.

— Да что я вокруг да около. Видел я ее, хороша девка. Нечего сказать. Смотрит на тебя, так что и мне дураку видно — любит тебя. Да и ты вроде неровно дышишь. Только так ли, чтоб голову потерять? Я уж не про то говорю что она вельхинка. Мне на пиру злые языки донести успели: пустая она. Знаешь ли?

Конор вскочил. Глаза зло сверкнули.

— Вот, сволочной народ. Когда подыхал, ни одна собака не гавкнула.

Заходил, нервно ероша волосы.

— Она ведь одна сжалилась. Ночи не спала, выхаживала. Я за одно это ей ноги целовать должен.

Хаук смутился. Пробормотал. — Оно конечно. Только из благодарности себя насиловать не годится. Ты подумай прежде. Жила ведь без тебя. Авось забудет.

Конор вдруг сник. Сел, голову руками обхватил.

— Знаешь, а ведь именно этого больше смерти боюсь. Люблю я ее. Понимаешь? Не думал раньше, что сердце на такое способно. Я ведь, за каждую ее улыбку, готов по капле кровь отдавать. А она молчит, и глаза такие... Без ножа режет. Чувствую, льнет ко мне. А спросить веришь, боюсь. Ничего ведь раньше не боялся, будь я проклят. Вдруг покачает золотой головкой своей. "Нет"— скажет. "Ступай мол"

Помолчал. Добавил глухо. — Мужа то ее, наши убили. Когда первый раз сюда наведались. Понимаешь, через что ради меня переступила?

Усмехнулся, вспомнив что-то. — Мне малец, сын ее подруги, рассказывал. Чудом корабль тогда не подожгла. Ели старейшина угомонил. А из лука стреляет, нашим кметям учиться впору. Как такую мог не полюбить?

Хаук только руками развел. Конор снова помрачнел.

— Знаешь, если б знал, что не из жалости со мной осталась. На коленях бы просил женой быть. А то, что детей не будет. То богам видней. Захочет, чужого возьмем. Вон, сирот сколько после каждого похода остается.

Хаук даже плюнул. — Дурак ты, Конор. Слепой что ли после болезни стал. Да она глаз с тебя не сводит. На меня жена бы так смотрела, я бы ее золотом с ног до головы осыпал.— Встал решительно. — Вот что. Раз такие дела, сам тебя сватать буду. Веди к невесте.

Издали уже увидели гостеприимный огонек в окошке. Проходя через двор, Конор слегка удивился, не встретив верного стража. "Куда серая тень без хозяйки подалась?" Горница встретила запахом свежего хлеба и тишиной. Дрогнуло сердце викинга от смутного предчувствия беды. Пусто было в доме. Чисто как на праздник и пусто. Будто даже домовой ушел. Хаук с интересом огляделся вокруг. Хотел было, вслух спросить: "Где же хозяйка? Свет горит, а сама гуляет" но проглотил не сказанные слова, глянув в тревожное лицо товарища. Конор стоял опустив руки, и не отрываясь смотрел на открытый сундучок в углу. Наряды женские не одеванные на откинутой крышке сложены были. Звали будто: иди, выбирай. За окошком кто-то всхлипнул горестно. Конор посветлел.

— Данута, милая! — Из горницы опрометью во двор бросился. Тень от стены отделилась. Шагнула Рогнеда к нему, заревела в голос.

— Не ищи ее, ушла. Обещанье взяла, что дождусь тебя окаянного. Велела сказать, чтоб не серчал, что не простилась. Боялась бедная. Увидит, и не сможет уйти. Сказала, любит больше жизни. Счастливым видеть хочет. Потому и ушла.

Конор подскочил к ней, вцепился в плечи. Зарычал.

— Куда ушла?

Рогнеда и не думала вырываться ревела, носом шмыгала.

— В лес, к ведьме Купаве пошла, горемычная. Дом прибрала для нового хозяина и ушла. Конор чувствуя, что сходит с ума, тряхнул девушку так, что кика на землю слетела.

— Покажи дорогу. Если любишь ее, покажи. Я ведь жениться хотел. Рогнедушка, милая, куда она пошла? Верну. На руках принесу.

Рогнеда плакать перестала, икнула. Ладошками слезы по лицу размазала. Покачала головой.

— Поздно хватился. Навсегда уходят в лес. С той тропы не воротить, коли решила к костру ведуньей сесть.

Оттолкнул ее викинг, бросил зло. — Неужели думаешь, отпущу. Пусть сама в лицо скажет, что видеть не хочет. Не скажешь дорогу, сам в лес искать пойду. Земля не так уж и велика. Найду. А там хоть трава не расти.

Вымолвил, и не оглядываясь по тропе к лесу пошел. Почти побежал.

Хаук стоял посреди двора смотрел ему в след и задумчиво теребил бороду. Потом подошел к Рогнеде заглянул в глаза. Спросил ласково.

— Тут ждать будем, или в дом пойдем?

Рогнеда посмотрела на незнакомого викинга, губы как ребенок оттопырила, и заревела пуще прежнего. Викинг растерялся.

— Вот дуры бабы. К ним с добром они в слезы. Не реви, говорю. Река из берегов выйдет. Постоял, понял, что уговоры бесполезны. Подтолкнул к дому.

— Пошли красавица. На лавке, оно сподручней, плакать. Полотенце найдем слезы вымакивать.

Куда бежал не ведал. Серебряный лунный свет тропу незнакомую освещал, в душу заглядывал. Темные могучие лесные стражи вдоль тропинки стеной стояли, перешептывались. "Не найдешь. Не пройдешь. Ой вернись пока можешь..." Он упрямо бежал вперед пока не начал задыхаться. Остановился, и шорохи вокруг замерли. Зверье лесное прислушивалось, глазами из темноты посверкивало. "Что ищешь в чаще полночью?" Вдруг в конце тропы тьма шевельнулась. Матерый серый волк бесшумно соткался из лунного света. Шагнул навстречу мужчине. Желтые глаза огнем полыхнули. Конор почувствовал, как задрожали ноги от облегчения. Позвал тихо встревожено.

— Волк! Как же ты ее отпустил? Знаешь ведь что не смогу я без нее. Умру ведь.

Протянул к псу руки. — Отведи меня к ней. Где бы ни была.

Волк смотрел загадочно, глаза янтарные щурил. Верхняя губа дрогнула косо обнажив клыки. Конору на мгновение показалось, что пес улыбнулся. А Волк повернулся и побежал в лес. Медленно, ненавязчиво приглашая за собой. Конор рванулся следом на одном дыхании. Странная тишина сковала ночь. Даже прошлогодняя листва без звука пружинила под ногами мужчины и волка.