Глубина Земляной А. Орлов Б.

Виктор решил рассмотреть это чудище поближе, но тут мир снова мигнул, и вот — он уже стоит перед Гошши, а робот-пуфик деловито освобождает его от полупрозрачного одеяния.

— Ха! — Гошши хлопнул его по плечу — Отлично, дружок, отлично! Полчаса — и на выходе два энцитера и отличный р'эц. Ты и впрямь стоишь тех денег, что я за тебя отвалил! На-ка вот, — в руке Афанасьева снова оказался леденец, но на сей раз пронзительно красного цвета. — Заслужил, дружок, заслужил... Кстати, запомни: теперь тебя зовут Дружок. Понял?

Виктору оставалось только кивнуть. 'Интересно, а будка у меня своя будет?' — подумал он невесело. Он наконец понял: никакие они не диверсанты, и не солдаты. Тот десяток — рабочая скотина, что-то вроде осликов или мулов, а он — охотничья собака.

С того момента, как Афанасьев оказался на подводной ферме, прошел месяц. Сегодня ему выпала легкая работа: охранять 'рабочую скотину' на плантации. Здесь росли водоросли, хотя, может быть, и не водоросли, под названием сахха. Эта сахха имели колоссальную ценность: из них добывали препарат, продлевающий человеческую жизнь в разы, а то и на порядки. Препарат именовался 'ойхор' и стоил столько что его могли себе позволить лишь весьма обеспеченные люди. На одну дозу лекарства уходило до тонны свежих водорослей, но это не останавливало желающих помолодеть.

Кроме выращивания и сбора водорослей, Гошши активно занимался охотой и прочим собирательством, напоминая какого-то поселенца на Диком Западе: немного фермер, немного охотник, немного — все остальное. 'И швец, и жнец, и на дуде игрец', — хмыкнул Афанасьев. В целом, Гошши был неплохим хозяином. Слегка образованным, много знающим о жизни океана, довольно веселым, и не злым. Виктор мог бы стать ему хорошим помощником, если бы не одно 'но': Гошши искренне считал пограничника своей охотничьей собакой. То есть, разумеется, не собакой, но существом, по уровню развития от этой собаки практически не отличающимся.

Кроме 'собаки' Виктора, у Гошши имелся еще один 'пес': угрюмого вида детина, по кличке Сед. В его буйной шевелюре действительно проблескивала седина. Сед жил у Гошши уже давно — года четыре, как минимум. Впрочем, сам Сед таких подробностей не помнил, а если и помнил, то никому ничего не рассказывал.

Вчера Гошши ходил, а вернее — плавал на охоту с Виктором, сегодня — с Седом. А пограничник остался охранять плантацию.

Вода плавно обтекала крошечную подводную лодку — вернее скутер, похожий на торпеду с прозрачным обтекателем над пилотским местом. На нем Виктор патрулировал зону добычи, ощущая себя кем-то вроде летчика-истребителя времен Второй Мировой войны. Внизу, вовсю трудились сборщики, отрезая острейшими словно скальпель ножами стебли саххи, на высоте груди, и осторожно, чтобы не помять, складывая их в мешок, который волочился на тонком тросе, пристёгнутый к ремню.

Работа была и тяжёлой и опасной. В местном море водилось огромное количество агрессивных созданий, очень уважавших человеческое мясо и признававших лишь авторитет силы. А вот с этим всё было нерадостно.

Под брюхом Шайра-100 располагался блок из шести неуправляемых ракет и что-то вроде пулемёта, стрелявшего длинными тяжелыми стрелами. Ну и в качестве последнего аргумента Афанасьев мог использовать длинный нос самого Шайра, который, наподобие знаменитого 'Наутилуса' капитана Немо снабжен длинным, острым бивнем на котором находилась трёхлопастная фреза.

Самыми частыми гостями, были похожие на мурен подводные змеи, беззвучно вылетавшие из водорослей, и атаковавшие рабочих.

Подумав о муренах, он внимательно огляделся. Нет, слава богу, чисто. Где-то очень далеко мелькает огонек, но кто это — поисковый модуль, или местный вариант удильщика? — определить не представляется возможным. Впрочем, удильщик-то как раз практически безопасен: медлителен и трусоват. Сам на человека никогда не нападет, если, конечно, не попытаешься погладить его по спине или подергать за 'удочку'.

Вот и плантация. 'Работай, негр, работай! Солнце еще высоко, до получки еще далеко...' Вспомнив эту детскую шутку, Виктор непроизвольно улыбнулся. Правда, улыбка получилась какой-то невеселой: как-то ни в детстве, ни после он не представлял себе, насколько эта шутка может оказаться близкой к истине.

Краем глаза Афанасьев заметил, что слева водоросли шевельнулись как-то неправильно. Скорее всего, это — результат непредсказуемых водяных течений и завихрений, но...

— Бережёного бог бережет, а небережёного конвой стережет, — сообщил самому себе Виктор и направил Шайра вниз, к эпицентру непонятного шевеления.

Он пристально вглядывался в голубоватую муть, но ничего не увидел. Хмыкнув, он повернул назад, и тут же прямо под ним мелькнула вытянутая тень.

Прицелиться из 'пулемета' Виктор уже не успевал, а потому, оттолкнувшись ногами от скутера, извернулся и приблизился к нападавшему хищнику сверху. Тонко засвистел выхваченный из ножен вибронож, и мягко вошёл в упругую плоть, вспарывая морского змея от 'носа до кормы'. Тот по инерции еще проскочил несколько метров, потом резко изогнулся, выталкивая из себя внутренности. Видимость резко упала: от мертвого хищника взметнулось облако бурой крови. Но даже сквозь эту муть Афанасьев сумел разглядеть следующего. Виктор извернулся, и снова ударил ножом, постаравшись расширить рану секущим движением.

На этот раз удар не был столь сокрушительным. Тонко свистящее лезвие лишь нанесло короткую рану в боку зверя. Почувствовав боль, тот свернулся кольцом и ударил выскочившим из передней части тела ядовитым жалом. Оно мелькнуло буквально в миллиметрах от лица, пограничник откинулся спиной назад и врезал безглазому тулову ребром ласта снизу-вверх. В отличие от рабочих, охотничьи ласты изготовлялись из более жесткого и прочного материала с остро отточенными внешними краями, так что последствия удара оказались для хищника весьма серьезными. Энцитер заизвивался, точно раздавленный червяк. Должно быть последним ударом Афанасьев повредил его рецепторы, чутко реагирующие на малейшие движения воды, поэтому хищник принялся с частотой хорошей швейной машинки бить вслепую своим жалом.

Пограничник отплыл подальше от издыхающего зверя, но продолжал внимательно следить за ним: ядовитые железы энцитеров ценились дорого, так что терять их недопустимо. Да и мясом хищников пренебрегать не стоит: плотное, оно по вкусу напоминало тунца. Гошши, как делают почти все собачники, пару раз угощал своих 'собак' едой со своего стола, так что Виктор пробовал и энцитера, и хищную актинию, и муреноподобную змею-хтею. Последняя очень походила на жареную курицу, разве что пахло рыбой и водорослями.

Энцитер тем временем окончательно упокоился, и пограничник двинулся к телу, чтобы вырезать железы. Их следовало уложить в специальный контейнер на боку Шайра, а потом залить туда же жидкость-консервант. С мясом проще: приложил к туше шарик, нажал на едва заметную выпуклость-шишечку, и шарик, автоматически заключая тушу в себя, мгновенно развернется в мягкий мешок, на одном конце которого имеется даже буксировочный конец. Крепи к Шайру и — вперед! Мощности скутера хватит на то, чтобы буксировать добрый десяток энцитеров да еще и на пару-другую крупных, радужношкурых р'эцов останется.

Он подплыл у свое добыче и примерился половчее вырезать железы, когда по телу казавшегося мертвым энцитера внезапно прошла судорога, и острое жало ударило Виктора в запястье. Пограничник отдернул руку, но было поздно: жало вдрызг разнесло правый браслет.

— А, ч-черт! — процедил Афанасьев сквозь зубы. — Без связи остался, мать его так!

Он стянул с руки остатки браслета, осмотрел его, и убедился в правоте своего утверждения. Браслет — а, собственно, уже и не браслет, а две его половинки, не подавал никаких признаков жизни. 'Ну, и хрен с ним' — подумал Виктор. — 'В конце концов, связь мне не так уж и необходима: большой транспорт придет сам, а работяг я и без связи туда загрузить смогу. Обойдется'

Афанасьев занялся потрошением добычи. Аккуратно вырезал железы сперва у одного, а потом и у второго хищника, уложил добычу в контейнер, принайтовал упакованные туши к Шайру, и снова занялся патрулированием. Браслет недорогой, это он уже знал, и стоимость добычи превышает его раз в сто. С лихвой! Так что у Гошши не будет причин расстраиваться...

По-хорошему говоря, ему следовало плюнуть на работяг, и отправляться на ферму одному, на Шайре. Гошши проглотит и это: он один стоит больше, чем вся рабочая бригада. Плюс — добыча, которая легко покроет стоимость всех двух десятков рабочих. Но бросить этих великовозрастных детей Виктор просто не мог. Ну, не по-человечески это, не по-мужски оставить практически беззащитных идиотов, на растерзание местным хищникам. Ведь мурены приплывут, и всем — хана! А он вполне может продержаться, тем более, что и времени до конца смены осталось уже немного.

И вот тут пограничник внезапно вздрогнул: по спине пробежал тревожный холодок предчувствия. Такой же холодок пробегал тогда, в другом времени и в другой жизни, когда мангруппа тогда еще капитана Афанасьева могла забрести в ловушку или наткнуться на ожесточенное сопротивление.

Он заложил крутой вираж, бросил скутер в крутой вираж сразу же увидел целую стаю энцитеров, которые боевым клином заходили на плантацию, точно юнкерсы-лаптежники в старой кинохронике.

Афанасьев дал полный ход турбине бросая Шайра вперед и одновременно выстрелив двухракетным залпом. И тут же выматерил себя последними словами: впопыхах он нажал не на те гашетки, и по хищникам ударили НУРСы с ультразвуковыми, отпугивающими головками. Они хорошо выполнили бы свою работу, будь нападающих энцитеров два. Ну, три. Ну, в крайнем случае — четыре, но и тут уже имелась вполне серьезная возможность того, что один из хищников прорвется. А почти стая из двух десятков экземпляров даже и не заметила ультразвукового удара. Вернее, заметила, но от этого стало еще хуже: хищники разошлись, охватывая плантацию широким полукругом.

— А-а-а, сука! — раненным медведем взревел Виктор, задирая нос Шайра и всаживая в правый фланг атакующих длинную очередь из пулемета.

Пять энцитеров отправились в страну счастливой охоты, еще двое, получив серьёзные ранения ранения, забились в конвульсиях. Но пограничнику некогда было любоваться результатами дела рук своих. Глубокий вираж со снижением, и он оказался чуть позади кинувшейся в атаку стаи. Снова длинная очередь пулемета и оружие внезапно захлебнулось и смолкло. Афанасьев покрылся холодным потом: чертов Гошши не учил своих 'собак' ухаживать за оружием, а у самого пограничника просто не хватило знаний, да и времени, как следует разобраться с бортовым оружием микросубмарины.

Ракетами стрелять было уже поздно: шрапнель неминуемо заденет сборщиков, а некоторые из них настолько тупые, что даже не сообразят рукой зажать пробоину костюма. Шайр ринулся вперед и еще один энцитер получил острым носом смертельную 'пробоину'. Но оставались еще трое. Виктор тихим незлым словом помянул мать и бабушек Гошши, энцитеров, а также всех сотрудников фабрики клонов, выпустивших в жизнь таких талантливых работяг, оттолкнулся от скутера и кинулся в драку.

Первого он атаковал сверху, снова распоров зверя по всей длине. Развернулся, уходя от удара второго, выполнив практически мертвую петлю, и ткнул второго противника ножом. Резко ушел вниз, спасаясь от одуревшего жала, и тут почувствовал сильный удар в левую руку. Афанасьев развернулся и взмахом ножа перерубил жало, и тут только почувствовал боль. Она была чудовищной, оглушительной, ослепляющей. Кое-как Виктор вырвал из руки жало-хоботок, через который водяная змея впрыскивает в жертву парализующий яд вместе с желудочным соком, и лихорадочно огляделся. Хищников больше не осталось. Пес выполнил свою задачу, защитив доверенное ему стадо.

Теряя сознание, он медленно доплыл до своего Шайра, сорвал с борта длинный буксировочный конец, отхватил кусок ножом и перетянул себе руку выше локтя. Затем вкатил себе две ампулы с антидотом и три — с тонизирующим средством. Обезболивающего в его распоряжении не имелось: препарат с непроизносимым названием, подобно земному промедолу обладал наркотическим действием, и хозяин не давал его своим 'собакам', опасаясь что те превратятся в наркоманов.

В подобной ситуации следовало немедленно вызывать Гошши и транспорт для немедленной эвакуации. Но браслет-коммуникатор приказал долго жить, а часы на левом браслете бесстрастно сообщили, что до конца смены осталось еще полтора часа. Чтобы как-то забыть о боли, Виктор принялся за обработку добычи. Механически нырял, вырезал драгоценные железы, сбирал их в контейнер. Скрипя зубами от боли, упаковывал туши и крепил их к Шайру.

У него уже темнело в глазах, когда наконец прибыл транспортный Торвар. Пинками загнал рабочих внутрь, затем попытался пристыковать скутер к субмарине. Тщетно! Для такого маневра требовались обе руки, а левая уже совсем не повиновалась.

Виктор зарычал от боли и бессилия, потом кое-как закрепил буксирный конец своего Шайра на корпусе Торвара. Прикинул и понял: сил влезть внутрь субмарины уже не оставалось: в голове мерно бил колокол, в глазах плясали огненные точки, словно знаки Зодиака устроили бал.

Он тяжело забрался на сиденье скутера, кое-как пристегнулся и потерял сознание. Когда очнулся, оказалось, что они уже плывут. Торвар не дождавшись каких-либо команд просто развернулся и пошел ровно по тому же пути, по которому прибыл на плантацию. Осознав этот факт, Афанасьев снова провалился в забытье.

В следующий раз он пришел в себя уже в шлюзовой камере фермы. Торвар был пуст, над входным люком призывно мигал зеленый огонек.

Виктор попытался встать и слезть с Шайра и не смог. Левая рука уже не только не слушалась, но и не ощущалась. Совершенно. Правая же ослабла настолько, что пальцы бестолково скользили по поручням, но ни как не хотели сжиматься. Застонав от злости на свое бессилие, он оперся локтем и, прохрипев отчаянное 'б...!', с трудом перевалился через борт. Левая нога зацепилась за что-то, Виктор уперся правой ногой в борт и рванулся...

Как он не оторвал себе стопу, Афансьев так и не понял. Ногу рвануло такой болью, что на лбу выступил пот. Казалось, что связки просто раздираются на части. Но он бился и бился, с тупым упорством безмозглого насекомого и, наконец, оказался на свободе.

Тяжело, мешком, он плюхнулся в воду, и от утопления его спасло лишь то, что снять защитный костюм он попросту забыл. Медленно и неуклюже, точно пьяный удав, он выполз на металлическую дорожку вдоль шлюзового бассейна.

В ушах били молоты, сердце бухало в грудную клетку, словно пыталось вырваться наружу. Виктор попробовал подняться и не смог. 'Ну х... с ним, — подумал пограничник, — поползу так. Меньше шансов, что е...сь обратно в воду'.

Он полз на четвереньках, иногда падая на пол плашмя. Снова поднимался и упрямо, точно летчик Мересьев тянул вперед непослушное тело.

В коридоре Афанасьев рискнул встать. Осторожно, по стенке, вполз вверх, и некоторое время просто стоял в вертикальном положении. Дышал он точно загнанная лошадь, а во рту явственно чувствовался вкус крови. Виктор провел по губам языком и обнаружил, что нижнюю он прокусил.