Холодная осень сорок седьмого

Были и еще всякие мелочи, больше слухи без рапортов, ходившие среди техников, обслуживающих БЭМО в боксах. И невнятные рассказы как БЭМО начинают вдруг, без всяких приказов между собой как-то не то общаться, не то играть в какие-то игры, как собравшиеся за какой-то своей надобностью ночью втроем БЭМО буквально прогнали припершегося не вовремя бойца охраны (разумеется, ни время, ни место ни тем более фамилия бойца в слухах не фигурировала) . Ну а баек, про то, как БЭМО отнимают (варианты — вымогают, крадут и т.д.) у техников их заначки со спиртным — по понятным причинам было немеряно. Больше это в шутку шло, и говорят, даже имело основания — подсуропил Михалыч, он-то в поисках общения в казарме охраны часто бывал, и несмотря на внешность, отношение к нему было именно как к человеку — да еще герой и орденоносец. Надо отметить, байки такие опять же — ходили в основном среди внешней охраны, тех, кто внутри Центра не бывал — те, кто бывал, не стал бы рассказывать небылицы о вечно подпитых техниках и неисчислимых, запрятанных повсюду, бутылках водки. Да собственно, в Центре БЭМО всегда подзаряжались от сети, спиртовое питание использовали только на выходах и то нечасто, по заданию. Хотя среди всех баек иногда попадались какие-то.... Ну скажем так, странные. Например, ходили упорные слухи, что у техника Афанасьича странные отношения с БЭМО. Именно отношения а не отношение. Он сам с самого начала заявил, что относиться к ним как к механизму, как все остальные техники, он не может. Впрочем, он и автомобили, или другие какие машины-механизмы ремонтируя, разговаривал с ними, как с живыми. И переживал по поводу каждого заклинившего движка, каждой стертой колодки или рассыпавшегося подшипника. И поминал расстрелянные на полигоне танки и автомобили, словно людей. Однажды даже чуть не избил солдатика из внешней охраны, умудрившегося сжечь сцепление и убить движок шестьдесят седьмого газика, особо любимого Афанасьичем. Так что ничего удивительного, что Афанасьич с бэмками разговаривал, даже наверное не осознавая, что они, в отличие от самоходки или грузовика, его и впрямь слышат, и не понимают только потому что понимать приучены команды и вводные, а не причитания и рассуждения. Но в байках народ рассказывал, что Афанасьич и имена всем шестерым БЭМО дал, и вроде бы даже видели их вместе выпивавшими. Как положено, за столом. Впрочем, это-то как раз не 'вроде бы'. Особист естественно по всем байкам разбор устраивает (чаще всего безрезультатно) — и тут выяснил сразу. Афанасьич отпираться не стал — да, было. Мол, велели проверить-настроить работу вытяжных вентиляторов биореакторов после смены фильтров. Ну а как проверить? — Запустить реактор. Ну а то, что сей процемс Афанасьич обставил 'по-человечески', сам рюмочку пропустив... Мастера все уважали за золотые руки, и не цеплялись по мелочам, тем более что в злоупотреблении он замечен не был. А что у него свои маленькие странности... Так он и раньше, садясь обедать рядом с полуразобраной полуторкой, беседовал с машиной за трапезой. Но байки-то ходили, конечно, мол регулярно такие посиделки бывают, и даже БЭМО мол, сами приносят Афанасьичу утаенные-неиспользованные на выходе фляги со спиртом. Часть тот выпивает вместе с БЭМО, а часть — меняет на запчасти, оттого у него всегда все в срок сделано. Некоторые даже утверждали, что из-за особого отношения БЭМО воруют у других мастеров нужные Афанасьичу запчасти. А у честных людей потом из-за этого недостача. Но с такими байками особист тоже быстро разобрался — и в большинстве случаев обеспечил увеличение плана по заготовке древесины для Родины.

Поговаривали и об обратном: мол, с начальником охраны у БЭМО какая-то 'неприязнь' имеется. Сам начохр, будучи элитным-кадровым специалистом НКВД, постоянно ворчал, что мол нечего машинами людей заменять. Особенно его бесило, что в стрелковой подготовке и рукопашке они его лично и его подчиненных превосходят. Ну а БЭМО несколько раз очень неудачно то на ногу ему наступали, обеспечив неделю в медчасти, то толкали, однажды на стрельбах даже на автоматической зенитке заклинило спуск, и произошел непроизвольный выстрел в сторону казарм — прошел снаряд в паре метров от начохра. Но там придраться было не к чему — оружейники зафиксировали износ механизмов, повлекших такое, а БЭМО, едва все случилось, очень грамотно завалили зенитку набок, едва не уткнув ствол в землю. Но слухи-то все равно ходили, всякие...

Короче говоря, нечисто тут дело. И потому я, через товарища Юрьева и говорю шепотом Сталину: — Иосиф Виссарионович... Дело с этими БЭМО нечисто. Что-то там не так, не могу точно знать что, но... Как говорят, 'в воздухе витает'. Нельзя, товарищ Сталин, их пока в серию пускать. Испытать бы их надо как следует, но, товарищ Сталин, опасное это дело. Мало ли как оно повернется... Так вот как-то.

— Ми поняли Вас, 'таварищ Юрьэв'... Очэн харашо, что Ви так смэло гаваритэ... И ми с Вами полностью сагласны. Именно потому, таварищ Юрьэв, Ви и вазглавитэ группу. И праведем эти испитания — в Амэрыке. Так им и надо! — Иосиф Виссарионович поднял голову, достал из кармана трубку, и уже громко сказал: — Маладцы! Наши учонэ — просто гэнии! Так что, таварищи, прадалжайтэ работу! А Ви, таварищ Юрьэв, паскарее отправляйтэс со своэй группой на заданиэ. Врэмя нэ ждет! Паехали на аэрадром, таварищи, у нас тожэ много дэл, и нэкогда нам бэзделничать, в то врэмя, как наши саветскиэ люди такое чудо творят!

* * *

И сидим это мы, значит, тем же вечером с Михалычем в его каморке на втором уровне. И выпиваем. Натурально выпиваем, водочки под закусь. Ну, Юрьев, или, как его Михалыь зовет 'Юрич' — под закусь, а Михалыч вприглядку. И это не злоупотребление или там нарушение — а четкое исполнение приказа 'сработаться и установить нормальные отношения'. Беседа такая вся ниочем, обсуждать начинаем уже предстоящее задание. Завтра вечером вылет уже. Сначала на вертолетах в Прибалтику там куда-то дальше — на запад Франции на самолете, и оттуда уже в Америку. Обсуждаем все — тут можно, и даже нужно. Сначала по обычным всем делам прошлись — обсудили, что запас тройной надо брать, и требовать чтоб с нами выбросили и еще запасы — прежде всего 'питание'. То есть виски. В американской таре, и в американской же упаковке. Чтобы спрятать на местности, а если что — сойдет за эхо Сухого Закона. Резерв чтобы был — так основное питание надо будет найти способ от электросети получать. Америка же — электрификация почти везде. По оружию Михалыч ворчит — не нравится ему вооружение. Его СВСК, то есть ПТР Симонова, чуть укороченное и облеченное, под браунинговский патрон .50 и с заряжанием обоймой уже готово, он его только что отстрелял. В целом неплохо, и он считает такие пушки надо всем выдать. Но... их просто нету. Вылет — завтра, а ружье единственное. Радиостанцию нам дают всего одну. Юрьеву ее и тащить. Какая-то новая модель, очень компактная и дальнобойная, да еще с зарядом самоликвидации. Постепенно разговор склоняется к обсуждению наших 'бойцов'...

— Не нравятся мне эти странности, Михалыч. У янки на охране объектов собачек много. Как бы не нарваться нам. Вполне ведь могут приказ дать именно 'для проверки в боевых условиях' по какому-то объекту. Я вот что думаю — может, нагрянем к Смирнову? Потолкуем с ним откровенно... Все одно нам ничего уже не будет — не успеют отреагировать — приказ сам знаешь чей...

— Хе... Ты, Юрич, того. Со Смирновым он беседовать собрался... Не стоит, Юрич такое даже в слух говорить. Особенно вот накануне

— Не, ну а че такое-то, Михалыч? — Юрьеву уже чуть захорошело ибо убегался за день да и выпито прилично — Что, отменят задание? — Нет. Выговор нам объявят? — Так пусть, не впервой. В америку пусть мне выговор пришлют... Пойдем со Смирновым поговорим!

— Юрич, ты сегодня вообще что делал, как ... уехал?

— Ну... — чего-то Михалыч нехорошо как-то вопросы задает, что-то случилось, чего я не знаю? — Бегал с бумагами — ты ж примерно представляешь, сколько всего надо оформить не забыть-успеть, если группа завтра вылетает. Только разобрался, чтобы к завтрему к утру все доставили — и вот, к тебе...

— А, так ты и не знаешь ничего — Михалыч разливает по стопкам

— Слушай, Никаноров... Что случилось? Давай, рассказывай!

— Вот ты молодец... весь объект на ушах стоит а он не в курсе...

— Погоди... я думал, это из-за того что спешно отправку нашу готовят...

— Ага, щаз. Да о ней большинство и не знает, не их ума дело. Приказ в части касающейся и не более того.

— Тогда — что?

— Смирнов. Как уехали, через пару часов в лаборатории — взрыв. В клочья всю лабораторию и пожар, там кислород у него был — говорят предварительно — взрыв баллона. Выгорело напрочь, хорошо хоть в лаборатории предусмотрено — не пошел пожар дальше, там двери — ну ты сам видел. И пока не прогорело не открывали — инструкция...

— Нихера себе...

— Так-то вот. А ты перед работой 'со Смиирновым поговорить'... не каркай уж.

— Тьфу-тьфу-тьфу... ж и не думал...

— Вот и не думай. Давай, помянем, не чокаясь. Хороший паренек был, жалко...

* * *

... На вертолетах нас перебрасывали по всей Европе. Заранее перегнали вертолеты и подхватывали нас, передавая с одного борта на другой. Непривычно для этого времени и потому — очень скрытно. Аэродром вертолету не нужен, отследить сложно. Трясясь в утробе грузового 'Дракона' все не мог отойти от последней новости. Ну, то есть она уже была и не новость, однако все же самое яркое впечатление от прошедшего дня. Не затмила ее ни подготовка к вылету, ни сборы.

Утром, практически 'в центре' базы, на виду у всех постов было обнаружено тело начохраны. Мертв он был, судя по докладам медков, уже несколько часов. На этом, собственно, все факты и заканчивались. Дальше — только вопросы.

Как он туда попал? — ведь ночью передвижение по территории базы запрещено. Огонь открывается без предупреждения, и установивший такие правила начальник охраны вышел бы из помещения ночью только в целях самоубийства.

Впрочем, тут начиналась вторая странность — никакого само, да и вообще убийства установить не удалось. Медики затруднялись в определении причины смерти. Несмотря на то, что медики высококлассные, пусть, конечно, и не судмедэксперты по профилю. Разводили руками, и ничего не могли сказать. Но и естественных причин найти не смогли. Ну, там — сердце отказало, инфаркт, инсульт, что там еще такое бывает, тромб какой-то... Ничего подобного. То есть абсолютно здоровое, но при том и абсолютно мертвое тело. Словно выключатель повернули и все.

И никаких следов вокруг, вообще. Оружие начохра в кобуре, форма в порядке, следов борьбы нет.

Лицо и поза скорее спокойные, хотя и не сказать — 'естественные', ну да у мертвых по-разному бывает.

И — никто ничего не видел. Ни один пост, до самого утра. Хотя у постов внешнего периметра и у постов на входе в здания — ночные приборы есть. Правда и место, где было тело, не попадало в их сектор, а внешний периметр внутрь смотреть не обязан. Место аккурат между корпусами и на него, так если подумать, и внимания обращают меньше — открытая площадка подстриженная, не спрятаться особо — а по инструкции особе внимание — в тень, под стены, у насаждений и на углы строений.

Киноаппараты с магнитной записью, новомодные, на объект еще не поставили, да и не так они по сути и нужны были — собственно, подобного до этого дня никогда и не происходило. Да и поставь киноаппарат — вряд ли его объектив навели на этот бессмысленный во всех отношениях кусок территории...

Естественно уже через три часа прилетели из Ленинграда, а еще через пару часов и приехали специалисты, тело увезли вертолетом в город на экспертизу... Но состояние у всех было 'как обухом в воду опущеные'. Два ЧП подряд, да каких...

С другой стороны, в суете нам посчастливилось практически незаметно для большинства персонала базы загрузиться и улететь. Провожать нас вышел только Афанасьич, попрощался тепло со всеми, причем, по-моему, так одинаково — что с Юрьевым и Михалычем, что с остальными. Сказал еще, что с нами отправляет '...запчасти кой-какие, и инструментик. Мало ли что там — а то у них, у капиталистов этих, все гайки-резьбы-то дюймовые. Не дай бог что. И ключи гаешные, тоже, вишь, под наш размер не подходят. Так что вот пусть будет...'

Загрузились мы в дюжину Драконов, по паре БЭМО в каждый, да мы с Михалычем — и два с припасами, и ввинтились в серые финляндские тучи, только нас и видели. Едва скрылась, даже с высоты напоминавшая растревоженный муравейник база — я и вздохнул с облегчением — улетели к чортовой бабушке от всех этих непоняток и неприятностей...

А в полете-то скучно. И вертолеты эти стремные, бензиновые, трясутся все, хорошо хоть не падают... Эти-то хоть без немецких надписей и зарисованных свастик, уже новенькие значит. Чтоб скоротать время сначала кое-как треплемся с Михалычем.

— А ты это, Юрич. Не знаешь, эта, белобрысая писюха, как ее... Синичкина, она чего, Афанасьичу родственница?

— Михалыч, я ж на базе недавно, ты ж сам там всех лучше знаешь, мне-то откуда?

— А, ну ладно.

— А чего такое-то?

— А, да так... Седни к нему пошел с утра напоследок шарнир подрегулировать, ан слышу она там у него, плачет, понимаешь, и его дядя Ваня зовет, а он ее дочка называет.

— Ну, мало ли, бывает, его много кто дядей Ваней зовет из ремонтников. А уж что он ее дочкой — так мог бы и внучкой звать.

— Так-то воно так, тильки не зовсим... Чего-то раньше я не припомню, чтоб они общались, а тут, понимаешь...

— Ну, мало ли... А чего плакала-то?

— Да по Смирнову же все... у них же вроде как чего-то там... ну, понимаешь?

— Ну, у вас там не спецобъект, а Эльсинор какой-то прям-таки — заявил Юрьев. Я б едва не брякнул — Санта-Барбара.

— Че? — Михалыч мужик хороший, и технически подкованный, но нельзя сказать, чтоб сильно образованный, в смысле знания всяких бесполезных глупостей из области 'культуры'.

— Говорю, как в книге про Гамлета.

— Не читал. Интересно?

— Ну, так.

— Про что хоть? Про гражданскую?

— Не. Про старину, принцы, короли всякие.

— Не, такое не читаю, неинтересно...

Помолчали чуть, спрашиваю:

— Слышь, Михалыч...

— Чо?

— А о чем Афанасьич с Синичкиной говорили? Ну кроме того что та по Смирнову убивалась?

— А тебе оно на что?

— Ну, так... Интересно просто.

— А ни об чем. Я вообще толком не расслышал.

Если б товарищ Юрьев сам не проверял, как работают микрофоны у БЭМО, которые человека в засаде в здании по дыханию с десяти метров чуют — то может быть и поверил бы. И вот кстати — среди 'провожающих' Синичкина тоже была, хотя на нее внимания никто не обращал, разве солдатики из охраны посматривали.

Нет уж, чем дальше в лес, тем волка ноги кормят. Каждый час на сто пятьдесят километров от этого клубка странностей и непонятностей подальше — и с каждым часом легче.

Разговаривать надоело — Михалычу все равно, а мне глотку надрывать надо, чтоб перекричать шум. Вскоре спутник и задремал, а товарищ Юрьев погрузился в раздумья. Снова прошелся мысленно по экипировке группы, поморщился.