Кот и его Хозяин. Общий файл.

Вниз мы спускались в гробовой тишине. Скот, выпущенный на свободу, обиженно плелся чуть позади. Вот так всегда — спасаешь кого-то, а на тебя потом смертную обиду держат...

До самой темноты я готовился к завтрашнему походу. Собирал вещи, свои и обнаруженные в приютившим нас доме — на удивление в нём сохранилось достаточно много полезных вещей. Сразу после Катастрофы, когда уцелевшие люди выползли под сень золотого неба, некоторые решили воспользоваться ситуацией и чуть подправить своё материальное положение за счёт других. Идиоты. Большинство из них всё равно погибли в первую же ночь, а собранные богатства так и остались лежать по тайникам да схронам. В нашем же доме оказался небольшой подвал, куда можно было попасть из комнаты с газопроводом. Проход оказался частично завален, и я потратил много вечеров, разбирая его. Однако, как и предполагалось, мой труд не был напрасным.

Поставив набитый до отказа рюкзак у выхода, на пляшущей границе света и тьмы, я облегчённо выдохнул. Никогда не любил сборов, этой тягостной нервотрёпки с постоянным опасением, не оставил ли ты чего важного. Но, к худу ли, к счастью ли, я с Пушистым были полностью готовы покинуть ад на земле, чем бы эта решимость для нас потом не обернулась. Необходимое упаковано, не поместившееся вновь завалено в кладовой. Теперь можно наконец-то вздохнуть с облегчением и лечь спать, поставив жирную точку на этом безумно длинном и нервном дне.

Подвинув раскинувшегося на пол лежанки пушистого, я, перед тем как улечься самому, невольно бросил взгляд на ровный, надёжно защищённый от сквозняков язычок пламени, вырывающийся из крохотной, едва различимой трещинки на изгибе трубы. С того момента, как я увидел его в первый раз, он уменьшился почти вдвое.

Повернувшись на другой бок, я приобнял кота, размышляя, насколько же глупо радоваться завершению трудного дня, когда даже не подозреваешь, что принесёт тебе грядущий...

Глава III

Скот и Даниэль, центр Города, 16.05.23

10 часов 3 минуты до заката

Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз...

Было темно и немного душно. Равномерное покачивание в такт шагов убаюкивало, и я, свернувшись клубочком, придрёмывал.

Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз...

Бетонное месиво хрустит и скрипит под кроссовками; ветер залихватски свистает в небесных свирелях, переливает звуки в гул, а шум в высокие ноты... мастерски пробегает пальцами по отверстиям невидимой флейты. Недобро сипит трёхглазый сурк, зыркает в след жёлтыми недобрыми зрачками. Хотя с последним я, возможно, и неправ — отсюда не видно.

Остановившись, Хозяин тяжело вздохнул и, сбросив поклажу, сам уселся рядом. Как только я выполз из своего пристанища — мешка, собственноручно сшитого Хозяином для моей транспортировки — он объявил:

— Перекур! Кошатина, ты как, дымить умеешь?

Вопрос был чисто риторическим — из самодельной котомки, что Хозяин за глаза именовал рюкзаком, появилась отнюдь не пачка курева, а банка консервов и небольшой кусок хлеба. Сигареты, правда, там тоже имелись — когда Хозяину становилось совсем худо, а я это чувствовал как не кто другой, он иногда пытался заглушить душевную боль табачными клубами. Однако толи сигары были какими-то не такими, толи их наркотические свойства постоянно обходили Хозяина стороной, но итог всегда был одним и тем же: выкурив две-три сигареты, он, ещё более злой чем прежде, отплёвываясь, шёл прополаскивать рот. А так как Хозяин всегда, даже в таких критических случаях, старался экономить воду — её у нас было немного — то возвращался он в состоянии "лечь и не встать", как сам и называл его в мыслях. Вот тут-то я обычно понимал, что уже пора бы как-нибудь вмешаться, а то поздно будет...

Вскрыв консервы, Хозяин понюхал содержимое и, покачав головой, принялся намазывать его на ломтик хлеба. Мне он наложил немного в одну из припасённых жестянок. Примрррятного аппетита, Хозяин!

— Вот знаешь, Скотинка, если б кто раньше мне сказал, что буду я, дескать, каждый день есть печень трески, да к тому же ещё и кота своего кормить... — проглотив первый кусок доверительно сказал он. — Не поверил бы я! Да что там — в лицо бы такому шутнику рассмеялся! Кстати, кошатина, я тут недавно на пузырёк валерьянки набрёл...

Стоп, что? Валерьянка?

Подняв глаза от уже осточертевшей печени, я испытующе уставился на Хозяина.

— Да ладно, что уж и пошутить нельзя? — хихикая с набитым ртом пробубнил он.

Да ты, да ты... Хозяин, у меня просто нет цензурных слов что бы описать твой поступок!

Неожиданно и немного разочаровывающе еда закончилась: в консервной банке осталось лишь масло, а от хлеба так и вообще просто закончился... Старательно упаковав консервку в большой кусок полиэтилена, Хозяин бережно уложил её в рюкзак — он был одним из людей, придерживающихся правила "всё в хозяйстве пригодится". Вот и остаткам дневной еды он находил самое правильное применение: варил вечером ирландское рагу, восхваляя какого-то Джорджа за изумительную идею. Получалось, надо сказать, достаточно вкусно, хоть и весьма необычно.

Собравшись мы вновь отправились в путь. К моему вящему разочарованию оказалось, что я окончательно проснулся и умру, если ещё хоть минуту буду лежать. Найдя компромисс между врождённой сонливостью и желанием поноситься кругами вокруг Хозяина, я, извернувшись, высунул голову из мешка. Как и прежде пейзаж вокруг был уныл и однообразен. Мы шли по на удивление широкому проходу, дальше, по-видимому, сильно сужающемуся; по бокам цельной стеной возвышались сросшиеся пьяные зданий с редкими кривыми проёмами окон.

Отвернувшись, я ещё некоторое время с интересом разглядывал затылок Хозяина, затем, когда и это занятие мне окончательно наскучило, вновь нырнул в мешок. Свернувшись там калачикам, прикрыл глаза, медленно погрузившись в спокойную бесконечность дремоты. Вверх-вниз, вверх-вниз...

Так скороталось ещё около получаса.

Беспокойство пришло неожиданно, нахлынуло нестройным прибоем, усиливаясь с каждым шагом. Очнувшись от мирной дремоты, я извернулся и что было воздуха в лёгких заорал, предупреждая Хозяина об опасности.

Он тут же замер — шаги остановились.

Высунув голову из мешочка, я огляделся, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Бетонные обломки под ногами поскрипывали при малейшем движении. Серые стены вокруг, изборождённые красными витиеватыми иероглифами, закручиваясь спиралями уходили в чистое, цвета чеканного золота небо, оставляя на обозрение снизу только узкую полоску. Проход между ними, по которому мы двигались, через несколько метров ещё больше сужался, а стены над ним смыкались, образуя неровную арку. С первого взгляда всё тихо.

Тревога перестала нарастать, но и не пропала. Фу, на этот раз вроде пронесло.

Прекратив выть, я тихо зарычал, не меняя тональности, замолчал.

Хозяин меня понял.

Понял верно.

Присев, он подхватил горсть щебёнки, размахнулся, с силой метнул вперёд. Камешки дробью застучали по сужающимся ребристым стенам, некоторые, пущенные удачнее, должны были попасть прямо в арку. Но вдруг за пару метров до неё щебёнка начала замедляться — не сразу, постепенно — будто угодила в густой кисель.

— Что опять за хрень... — пробормотал Хозяин, невольно пятясь.

Оказавшись прямо под аркой, бетонные осколки окончательно остановились, повисли в воздухе. Точнее, скорее всего они продолжали двигаться, но настолько медленно, что глазом это было невозможно заметить.

— Ну вот и первый сюрприз на сегодня... здравствуй, Рэд, давно не виделись... Ладно, Скотинка, не печалься, попробуем через здания обойти.

Опасливо миновав иероглифы, Хозяин, выбрав одно из искривлённых до неузнаваемости окон, уже собирался забраться в него, как я почувствовал — что-то не так. Уже вроде бы улёгшееся чувство опасность вновь нахлынуло, забило в набат.

Ядрён Газон, да что ж у нас всё через пятую точку?! Хозяин, давай, я тебя предупредил, линяем отседава пока пятки не поджарило!!

Услышав мои причитания, Хозяин тут же отпрянул от проёма, быстро осмотрелся по сторонам, сдавлено выругался и, развернувшись, что было сил рванул по извилистому проходу.

И было от чего.

Вцепившись когтями в плотную ткань, едва не вываливаясь из мешка, я, развернувшись мордой назад, мог разглядеть происходящее в деталях. Воздух под аркой сгустился, потемнел, начал заворачиваться по спирали, всё быстрее и быстрее, образуя даже не воронку, а скорее цилиндр кружащихся потоков тёмного воздуха. Он разрастался, набирал мощь, легкий гул исходивший от него быстро перерос в оглушительный грохот, казалось, способный легко порвать самые крепкие барабанные перепонки. Когда звук достиг апогея, в центре воздушного столба вспыхнуло что-то белое, и он тут же начал расширяться, образуя выпуклый диск. Коснувшись стен, его края легко прошли сквозь них, не причинив никакого вреда.

Неожиданно мир, подпрыгивающий в такт бегу, провернулся, и мы плашмя растянулись на земле. Мешок сорвало с плеч, меня в нём протащило ещё метра два. Вывернувшись из спеленавшей ткани, я на неверных ногах подошёл к Хозяину.

Давай, вставай, ну же! Вставай!! Хозяин, пожалуйста, ещё чуть-чуть и мы покойники! Ну пожалуйста!..

Безуспешно потыкавшись мордой в его рассечённый, мокрый от крови лоб, я, покачиваясь, обошёл распростёртого на земле паренька. Вот и причина падения — левая нога, провалившись в щель между разошедшимися пластами асфальта, застряла, и теперь ниже колена неестественно напоминала металлическую косичку, скрученную спиралью. Все попытки хоть как-нибудь помочь Хозяину оказались безуспешными.

В отчаянии я забрался ему на спину, улёгся, уткнувшись мордой в грязную одежу. Ну что ж, помирать — так вместе... Хозяин, мордой тебя в прокисшие сливки, слышишь, из-за тебя моя жизнь прервётся, так и не вступив во взрослую пору!..

Неожиданно спина дёрнулась, и глухой, едва различимый сквозь адский грохот, царящий вокруг, Хозяйский голос произнёс:

— Котяра, слезь... с меня!..

Как только я скатился на землю, он, дёрнувшись, поднялся на четвереньки и с проклятиями выдрал лязгнувшую ногу из каменной ловушки. Придерживая её левой рукой, осторожно перевернулся, усевшись на бетонное крошево.

Левый глаз его изнутри заволокло зеленоватым, с бирюзовыми проблесками, туманом.

Грохот тем временем всё нарастал, я уже не мог расслышать кого именно поносит Хозяин совсем рядом. Разросшийся метров до тридцати в диаметре диск всё также, казалось, не тревожил ничего окружающего — даже пыль не взметнулась под порывами нематериальной бури.

Вдруг всё вокруг залило ослепительно-белое сияние, исходившее, казалось, со всех сторон — вспыхнули иероглифы, до того едва выделявшиеся на фоне стен. Они искрились десятками звёздочек, разлетающимися во все стороны, воздух вокруг дрожал и колебался, как в жару над асфальтом, тончайшие дуги молний соединяли затейливо закрученные линии ярчайшего света. Мир сплющился, потерял тени, став гладким и двумерным. Небо, такое светлое и приветливое, померкло, приобретя неприятные коричневые оттенки. Всё вокруг казалось невзрачным и малозначительным, всё, помимо пылающих иероглифов. Даже грохот и водоворот теней, беснующийся неподалёку не внушал такого трепета, как они. Сам мир, казалось, существовал ради них.

Сияние всё усиливалось. Чёткие линии горящих символов размылись, потеряли контрастность, словно бы свет, стеснённый временным пристанищем, начал неудержимо просачиваться наружу. Секунды, и первые язычки белого огня серебряными паутинками тумана потянулись к бушующему водовороту. Белые искорки, изредка мелькавшие сквозь ревущий хоровод света и тени, разгорались, впитывая энергию тускнеющих иероглифов. Вскоре те вновь стали серыми, едва-едва светлее окружающего бетонного лабиринта.

Миру отчасти вернулись оттенённые белоснежным пламенем цвета, хоть свет никуда и не делся — сгустился за полупрозрачным воздушным барьером в неправильный, постоянно перетекающий из одной формы в другую, шар.

Заворожённый происходящим, я заметил подошедшего сзади Хозяина только когда тот подхватил меня на руки. Прижав меня к себе, он, чуть пошатываясь, побрёл назад, подальше от беснующегося вихря. Его левый глаз вновь выглядел как всегда. Полный бесценных вещей рюкзак остался брошенным позади.

Но уйти нам было не суждено.

Неожиданно — вмиг, словно кто-то переключил рубильник — на место оглушительного грохота пришла звенящая тишина. Ударив по ушам почище взрывной волны, она густой, вязкой субстанцией расползлась вокруг. Затем пыль вокруг зашевелилась, тонкими струйками поползла вверх. Несколько секунд, и под сдавленные ругательства Хозяина в воздух один за другим принялись подниматься некрупные камушки. Я чувствовал, что с каждым шагом мы всё больше отдаляемся от земли, будто подпрыгиваем. Буквально полминуты — и ноги Хозяина беспомощно заболтались в воздухе.

К моему удивлению, на этот раз он смолчал, и, лишь перехватив меня поудобнее одной рукой, перекувырнулся, оттолкнувшись от ближайшей стены, оказался у кривой щели противоположного окна. Усевшись в нём, Хозяин всем телом прижался к бетону, только тут дав волю чувствам.

И тут, второй раз за день, мир залил ослепительный свет.

Почва содрогнулась, как от землетрясения, и сгустившаяся в центре водоворота энергия заколебалась, извергая даже нам видимые протуберанцы, с шипением прорвалась изнутри, колоссальным столпом белого огня соединив небо и землю. Свет от него был куда ярче прежнего, я уже просто не мог смотреть на это, боясь ослепнуть. По усталому ворчанию Хозяина я понял, что у него дела не лучше.

...Мир содрогался и бесновался, выкручивался и выворачивался на изнанку. Небо стало землёю, а почва — небосводом, день темнел, а ночь светлела и заливалась огнём. Казалось, Катастрофа вновь пришла резвиться на развалины... хотя нет, то что происходило сейчас не шло ни в какое сравнение с Катастрофой.

Зажмурившись, прижавшись друг к другу и к разогревшемуся бетону приютившего нас окна, мы пережидали необъяснимое, дожидались конца. Ослепляющий свет бил по глазам сквозь плотно сомкнутые веки, земля колебалась и пляшущие здания качало как спички. Нас мотало туда-сюда, грозя выкинуть наружу, во власть свихнувшейся гравитации. Это безумие, как сказал потом Хозяин, сверившись с часами, продолжалось порядка часа.

Нам этот час показался уготованной грешникам вечностью в аду.

Сначала, оповестив толи переход на новую стадию, толи действительно эпилог, исчезли подземные толчки. Затем мы почувствовали, что больше не сможем улететь, даже если захотим — гравитация вернулась в своё прежнее состояние. И, наконец, померкло слепящее глаза сияние. Не знаю, улетела ли вся энергия в небо, или же вернулась на землю, нам не было видно. Глаза, уже попривыкшие к свету, погрузили окружающее в мрак.

Когда мир наконец пришёл к более-менее устойчивому равновесию, мы ещё долго не осмеливались выбраться на улицу, и даже наоборот, протиснулись в глубь здания, пережидая каменный дождь. Небо всегда отдаёт свои долги.

Порывшись в уцелевшем подсумке, Хозяин достал крохотный фонарик-брелок. Он, правда, скорее светил, чем освещал, но за неимением альтернатив...