Неоконченное продолжение

— Кого черт принес?

— Тимофей! Привяжи собак, у меня дело к тебе.

Ставень приоткрылся, и высунулась голова здорового, еще не старого мужика с всклоченной со сна бородой.

— Федор?! Что за нелегкая тебя по ночам носит? Говорили, что ты в Воронеже.

— Тише ты. Весь дом перебудишь! В Воронеже я.

Тимофей хмыкнул.

— Ладно, уж. Стой здесь. Сейчас открою.

Голова исчезла. Давление Зова усилилось, и ставень вновь приоткрылся. Хан подтянулся, вспрыгнул на подоконник. Женщина, открывшая окно, оказалась в его объятиях.

— Здравствуй, Лада, лапушка!

Она уперлась кулаками ему в грудь, пытаясь столкнуть с подоконника, но глаза смеялись от удовольствия видеть Хана.

— Охальник! За этим, что ли приехал? — спросила она, ответив на поцелуй, и сталкивая таки бесстыжего вниз. — Тимофей сейчас придет.

— А то ты его боишься!

— А то нет! Вроде ты его кулачищи не видел?

— За них и полюбила! — глаза Хана смеялись. — Бросай болтать, иди, ставь воду да зелья свои готовь. Раненого я привез.

— Куда ты опять вляпался?

Хан прислушался к тому, как Тимофей на переднем дворе отдавал кому-то распоряжения и загонял собак.

— Потом расскажу! — Хан махнул женщине рукой и пошел навстречу хозяину.

Через четверть часа он занес в сени бесчувственного Сашку. Разбуженная Ладой хозяйская дочь Аннушка, при виде окровавленного тела вскрикнула и закрыла рот ладошкой. Лада, лишь на мгновение, задержав взгляд на связанных руках человека, подняла глаза на Тимофея:

— Куда нести?

— Открывай погреб.

— Замерзнет он там!

— Ничего. Потом разберемся.

Пока бабы суетились, открывая погреб, готовя постель и тряпки для перевязки. Тимофей передал лошадей на конюшню доверенному конюху и привел в порядок двор. Хан спустил Сашку вниз, уложил на расстеленные попоны, срезал с рук веревку.

— За что ты его так? — спросила Лада, отослав Анну за оставленными наверху снадобьями.

Хан показал женщине запястье пленника:

— Видела такое?

Лада отрицательно мотнула головой. Хан достал и протянул ей тетрадку.

— На, прочитаешь на досуге.

Он помолчал, глядя, как она смывает кровавые разводы с тела.

— Нужно, чтобы он заговорил.

Лада зло посмотрела на Хана

— Ты ж ему всю шкуру пожег, скотина! Теперь ждать надо, как Бог даст!

Хан вновь попытался притянуть женщину к себе.

— Бог богом, а ты на что?

Женщина оттолкнула Хана:

— Да уймись ты, девчонка сейчас вернется!

Бессмертный обиженно поднялся:

— Тебе помочь?

— Иди с глаз, ты уж поработал!

Хан направился к выходу.

— Погоди! Тебе сведения сейчас нужны, или парень должен выжить?

— Я сейчас уеду. Вернусь дня через три. Или ты думаешь, он безнадежен?

Женщина всмотрелась в пленника.

— Три дня точно протянет.

— Ну и ладно, а там, сама ж говоришь, как Бог даст. — Хан усмехнулся.

Тимофей ждал Федора, сидя в сенях на лавке.

— Что сказала?

— Что я перестарался.

— Кто он?

— Беглый холоп боярина Шеина. Со старообрядцами спутался.

— Чем тебе то не угодил?

Хан пожал плечами:

— Как всегда! Знает лишнее.

Тимофей поднялся:

— Тебе поесть собрать что-нибудь. Я девку кликну.

— Не нужно, чтоб меня сегодня лишние видели. Поеду я.

Хан направился к выходу.

— Ты коня совсем запарил. Дед Макей тебе свежего седлает.

— Спасибо.

— Да не спеши ты! Я одну вещь показать хотел.

Хан посмотрел в окно. Вот-вот должно было подняться солнце. Сейчас начнут подниматься работники, бабы станут выгонять скотину на пастбище. Хан вздохнул, но пошел следом за Тимофеем в горницу.

Там хозяин поспешно зажег свечи на двух тяжелых канделябрах, открыл ларец, аккуратно, с бережением достал завернутую в тряпицу саблю, развернул. Глазам Хана открылся затейливый орнамент на рукоятке и ножнах с вплетенной россыпью уральских самоцветов. Глядя на оружие, Хан подумал, что, несмотря на красоту камней мерцавших в мягком свете свечей, сабля выглядит несколько тяжеловесно, ей не хватало обычного изящества изделий Лады, значит, делал ее кто-то из местных. Было непонятно, зачем Тимофей отнял у него время на это оружие. Тимофей вынул саблю и подал Хану:

— Смотри!

Хан взял клинок в руки и не поверил своим глазам. Такого он не видел уже давно, больше трехсот лет точно. С тех пор как по глупой неосторожности Лады они едва унесли ноги, наверное, из одной из самых неприятных в его жизни переделок. Тогда он и сломал последний в своей жизни дамасский клинок. Глядя, как он сожалел о потере, она убежденно и зло сказала, что все равно найдет секрет булата и первый клинок подарит Хану. Эта сабля вообще-то не была совершенством, но... Но тонкие линии дамасского узора покрывали поверхность клинка.

Похоже, нашла. Только это оружие не предназначалось ему. Горечь обиды всколыхнулась в Хане. Они давно не были вместе. Да, встречаясь, помогали друг другу, иногда, когда у нее не было смертного партнера, Лада могла пустить его в свою постель, но не более. Однажды возникшая трещина с годами только росла. И эта сабля была тому подтверждением. Он готов был разнести в щепы этот дом, вспороть брюхо, что-то продолжающему говорить ничего не подозревающему Тимофею, а потом...

Хан резко обернулся навстречу входящей в горницу Ладе. Она вошла в круг света, и их с Ханом глаза встретились.

— Погоди, — женщина бесстрашно положила ладонь на его руку, держащую оружие, и перевела взгляд на Тимофея:

— Что не утерпел? Похвастался?

— Ты ж сама говорила про заводик... — ничего не понявший Тимофей осекся под взглядом жениных глаз, а Хану сделалось смешно: "Домостроем тут и не пахнет!", и накатившая злость начала отступать.

— Он же тебе сказал, что ему ехать нужно. Сейчас рассветет, а ты — "заводик". Какой заводик, государь — в отъезде!

— Да, я же... — но Ладу уже не интересовали слова Тимофея.

Она отпустила руку Хана и просто глядела на него:

— Ты забыл, куда тебе нужно ехать? И, что тебе нужно узнать?

— Ничего я не забыл, — буркнул Хан, отводя глаза.

— Ни я, ни эта игрушка никуда не денутся. Вернешься, тогда все и выясним. Ладно?! — она попыталась вновь поймать его взгляд.

Он, все еще глядя в пол, протянул ей клинок.

— На! Красиво получилось...

— Это не то, что ты хотел! — она отдала саблю мужу, молча переваривающему случившееся.

Хан уехал.

Он не смог вернуться, как обещал, через три дня. Стрельцы подошли к Москве, и Хан был вынужден остаться, пока усмиряли бунт и начали следствие. Он, правда, не терял времени даром. Кое-что удалось узнать о старце.

Как оказалось, Акинфий жил у одного из замешанных в бунте стрельцов. Собирал людей, читал Аввакумовы тетради, говорил о пришествии антихриста. Эту информацию Хан раздобыл, спаивая в трактире дьякона из Разбойного Приказа. За пару недель до подхода стрельцов к Москве Акинфий неожиданно ушел на север вместе с купеческим караваном. Случилось это даже раньше, чем вслед за казачьим связным вышел из Москвы Сашка. Пару дней Хан кругами ходил вокруг дома стрельца, соображая как проникнуть внутрь. Хозяйство у стрельца оказалось не малое — скобяную лавку держал у границы Земляного города. В отсутствие мужа управлялась со всем его молодая ладно скроенная жена. Теперь, правда, когда раскрылось участие хозяина в бунте, все обещало пойти прахом. Хан решил, что самым подходящим будет пожалеть потенциальную вдовицу и забраться к ней в постель. Но стрельчиха оказалась крепким орешком, потуги Хана были безуспешны: женщина не доверяла дворянчику с нерусской внешностью, выряженному в Преображенский кафтан. Хан приставил людей следить за домом, но все было тихо.

Наконец, аж в середине июля он, выбрался к Тимофею.

Хозяин встретил Хана настороженно, проводил в горницу, когда появилась Лада, под пустячным предлогом ушел.

Вместо приветствия Лада спросила:

— Ну, как? Перебесился?

— Да брось ты! Я не смог раньше приехать. Ты ж знаешь, какие дела в Москве?

— Знаю... — она помолчала, — Твой пленник выкарабкался. Забирай.

— Лада! Прости!

— Простить? А ты научишься думать хоть иногда? Как ты считаешь, что думает Тимофей о твоем прошлом приезде?

Хан молчал.

— Он и так считает тебя моим любовником. Люди почти в глаза меня ведьмой называют. Если бы ни Тимофей... — она перевела дыхание, прижала руки к груди, — А ты!.. Ты бы видел свою рожу!

Хан опустил глаза:

— Прости! — он хотел бы броситься к ней, сжать в объятиях, но она была свободна в своих решениях. Здесь, в этом доме Лада вела свою игру, а он мало того, что втянул ее в свои проблемы, но еще по дурости добавил новых.

Какой бы силой не обладала ведьма, она не могла держать под контролем всех. Дом и мастерская Тимофея при кузне росли, появились работники. Росли и дети. Аннушка, что помогала Ладе с раненым, из ребенка превратилась в совсем взрослую девушку. Младшей дочери Тимофея, которую Лада спасла из чрева умершей в родах Тимофеевой жены, было уже лет двенадцать. И как не опускай на лоб повойник, не кутайся в платок, от людских глаз не спрячешь юной округлости щек и девичьей грации стана. Это, не считая того, что ходил слух, будто хозяин допускает жену в кузню во время работы. Еще говорили, что видели ее в мужской одежде у наковальни с молотом, и пламя в горне горело невиданным бесовским светом, а потом вспыхнуло и разом все погасло...

Все чаще шептали люди это страшное слово — ведьма. Да и с чего ничем не приметный кузнец, обремененный целым выводком детишек, вдруг так поднялся. С самой Москвы дворяне и бояре с заказами приезжают, дом поставил с голландскими стеклами, землю у мужиков берет в аренду, а от барщины совсем откупился.

Лада смотрела на потупившегося и поникшего Хана.

— Ладно, уж. Забирай Сашку и проваливай!

Хан поднял глаза, переступил с ноги не ногу:

— Что хотел Тимофей... с той саблей?

Лада молчала, смотрела в окно.

— Лада! — Хан сделал шаг вперед.

— Стой, где стоишь! — их глаза встретились.

Теперь она отвела взгляд. Повернулась спиной к Хану и нервно прошлась по комнате.

— Демид с мужиками с Урала вернулись. Руду железную они нашли и камни...

Хан понял.

— Посольство вернется, я поговорю с Меньшиковым.

Она кивнула:

— Спасибо.

Хан помялся еще немного:

— Ты записи Сашкины читала?

Она кивнула вновь.

— Что скажешь?

— За что я тебя терплю, так это за твою простоту!

— Ты, что-то выяснила?

— Да выяснила я, выяснила, — ее глаза засветились обычным озорством, — Проучить тебя надо было бы, чтоб сам покувыркался, да дело, похоже, важное. Садись, — она указала на лавку.

Подождала пока он сядет у окна. Сама опустилась на стул у покрытого парчовой скатертью стола на резных ножках.

— Парень почти ничего и не знает. Страх только имеет. Ты б из него ничего и не выбил, да зверей диких он боится. Видел в детстве как умирал человек загрызенный волком. Это оказалось сильнее, чем их установка.

Хан кивнул:

— Об этом я сам догадался. Он испугался, когда понял, что я его просто брошу в лесу.

— Из его воспоминаний получается так, что есть тайное братство, его назначение следить за бессмертными. "Стражем" называется. Входят туда миряне, божьи люди, священники и иноки. Проходят они посвящение, клянутся на Евангелии тайну хранить даже в гиене огненной. Кто-то из высших братьев проводит в укромном месте обряд. Начинают ночью. После полуночи приводят постившегося неделю послушника. Раздевают, испытывают огнем. Потом идет действо, как бы восхождения на Голгофу. Все в черном. Послушника укладывают в позе распятого на земле в круге, отмеченном по сторонам света горящими светильниками. Ставят клеймо на запястье и заносят меч. Меч как у тевтонцев — тяжелый, двуручный. В этот момент луч света падает на клинок. Посвящаемого поднимают, поят каким-то зельем Черные плащи спадают, и все оказываются в белом. Но лиц Сашка не помнит, лица были закрыты у всех кроме его наставника.

Лада замолчала.

— И это все?

— А чего ты хотел?

— Зачем они это делают?

— Я ж тебе сказала, следят, — она задумалась, — Что-то он говорил про воина Света и демонов. Овсея он врагом не считал. И Овсей знал его, не как сыщика, конечно, они встречались на молитвах, когда старцы приходили.

— Чего ж меня антихристом обозвал?

— Ты, наверное, из демонов. Царю Петру служишь, в голландское платье одет.

— И что, совсем никаких имен, мест, где встречались?

Она отрицательно покачала головой. Потом поднялась, из-за иконы достала Сашкину тетрадку и сложенный листок.

— На! Здесь все адреса, где он с Акинфием бывал в Москве и на их пути от скита на Бел озере.

— Он мне сказал, что Акинфий его наставник.

— Да. Только после посвящения молодой брат получает собственное назначение.

— Значит в скиту у Акинфия его назначение! Он уже, наверное, вернулся туда. Слушай, а кому Сашка должен отдавать сведения?

— Он сказал, что братья его сами найдут. Они же меченные, — она усмехнулась.

— А, что интересно с ним будет, если братья узнают про предательство?

— А сам не догадываешься?

— Да нет, как они это проделают, интересно.

— Украдут. Яда подсыплют. Да мало ли, что! Ты его за собой в сортир водить не будешь. А сам подставишься.

Хан вскочил с лавки. Пробежал из одного угла горницы в другой и остановился перед Ладой, опершись о стол.

— Слушай, получается, у меня нет резону его отсюда забирать, разве, что убить!

Лада молча смотрела на Хана.

— Ты его не можешь у себя оставить? Может, он понадобится еще зачем.

* * *

* * *

* * *

Хан думал.

Информация — самое дорогое в складывающейся ситуации. И получить ее в одиночку, не используя обычных людей, они не смогут. Это было ясно Хану, как божий день. А ведь, сколько сил он потратил за последние столетия, чтобы отслеживать и по возможности пресекать деятельность "Стражей". Теперь же, чтобы понять, что собой представляют люди подобные ему самому, нужно разделить информацию со смертными. Можно конечно от всего отмахнуться, все бросить. Велика Россия! Сруби избушку где-нибудь в тайге на берегу речушки из бассейна Лены или Енисея и сто лет можно сидеть спокойно, никто и не вспомнит, а люди, может быть, за это время перебесятся, перестанут размахивать ядерной кувалдой. Хан мысленно усмехнулся: успокоиться — это не в правилах людей, и век XX тому наглядное подтверждение. Так что голову в песок не спрячешь, какое-то решение все равно принимать придется.

Только путь, предлагаемый Джордано, его совсем не прельщал. Его, в сущности, совсем не волновало, сколько вообще бессмертных и смертных может понадобиться для осуществления эксперимента: раз есть цель, которая требует крови — эта кровь будет пролита. Слово было сказано, идея высказана, даже если сейчас уничтожить голову, породившую эту идею — ничего не исправишь: кто-то и где-то повторит эту мысль и пройдет путь до конца. А ты останешься в хвосте.