Глиняный колосс

Крест номер три мне поставить негде, ибо в катере царит образцовая чистота. Да он уже и не нужен.

Поразительно, но сегодня точно мой день! Не успевает катер подвалить к трапу броненосца, а я ступить на палубу, как меня останавливает зычный голос:

— Ваше благородие?

Всё та же ординарская громадина, что под видом Маланьи утром измывалась над дверью.

— ???...

Опять ты?!

— Вас ожидает его превосходительство, господин адмирал!

Оттолкнув плечом мигом присмиревшего мичмана, устроившего цирк на берегу, я торопливо следую за здоровенной спиной.

Удивительный факт, но из множества палубных надстроек броненосца, пострадавших в Корейском сражении, адмиральская каюта осталась практически нетронутой. Лишь в дальней стене зияет несколько дыр от крупных осколков — снаряд среднего калибра разорвался на верхней палубе, неподалёку. Почти не причинив повреждений, лишь осколком начисто срезав верхушку ветвистого дерева 'а-ля лимон'. И теперь из кадки вместо густой кроны торчит лишь куцый обрубок. Наподобие стручка. Как-то, совсем не по-адмиральски!

Почему-то именно при виде этого чуда ботаники у меня вдруг возникает стойкое желание громко заржать. Подавляемое мною с огромным трудом. Всё же, тень улыбки невольно прорывается наружу, что не остаётся незамеченным:

— Улыбаетесь?.. — Рожественский, оказавшийся в противоположном тёмном углу, наконец, проявляется. Проследив направление моего взгляда, делает несколько шагов к кадке. Судьба растения явно вызывает отклик в сложной душе флотоводца.

Привычно вытягиваюсь:

— Ваше превосходительство, поручик Смирнов...

— А мне не до улыбок, господин Смирнов... — дойдя до цели, тот поворачивается ко мне. — Да и вам сейчас, станет... — всё же, не выдержав, Рожественский нагибается к одинокому стручку. — Не до смеха. Завтра вы отправляетесь на сухопутный фронт в штабе генерала Линевича!

Распрямляясь, тот торжественно смотрит на меня. Будто ожидая, что выдал сенсацию.

Ха!.. Да мне ещё Елена Алексеевна три часа назад об этом сказала! Так что ньюсмейкер из тебя никакой. А вот зачем ты всё рассказал Линевичу? Пусть это остаётся на твоей, вице-адмиральской, совести... Подозреваю, судя по опухшему лицу, что разболтал по пьяной лавочке, а теперь деваться некуда... И вообще, господин адмирал, признавайтесь: вы бросили пить водку по утрам? Да, или нет?..

— Так точно, ваше превосходительство, — дежурно выкатываю я глаза. — Как прикажете!

Не узрев ожидаемой реакции, тот разочарованно продолжает:

— Срок вам вытребован в три недели...

Генералом Линевичем, как я понимаю?

— ...На большее я не давал согласия. С настоящего же дня на эскадре начинается подготовка к выходу в сторону Сахалина... — Рожественский подходит к столу, зачем-то беря в руку графин с водой. — С целью противодействия японцу в высадке десанта. Согласно вашей, господин Смирнов, информации...

Да, да... Как собутыльникам трепать, что сражение сам выиграл — нормально. А как готовить что-то непонятное, так: 'согласно вашей информации...'. Да уж, недаром ты до адмиралов дослужился!

— Так что съездите, посмотрите на диспозицию войск... — адмирал вновь подходит к злополучной кадке. — Вспомните всё, что можете, и расскажите... Даст Бог, одолеем, наконец, японца... — бережно согнувшись, тот начинает нежно поливать раненого друга. Так, чтобы струйка попадала аккурат в корень. — С генерала Линевича я взял слово офицера. О молчании и о вашем... Невероятном путешествии!..

Слово офицера он взял... Я с неудовольствием наблюдаю за агрономическими потугами грозы эскадры. Совочек ещё раздобудь, землю взрыхли по периметру! Кстати, а чего это я... Вовремя вспомнив о своих размышлениях, вновь вытягиваюсь по струнке:

— Ваше превосходительство, разрешите обратиться?

— Что у вас?.. — тот не прекращает увлекательного процесса.

— Ваше превосходительство, в сухопутной армии катастрофически не хватает пулемётов. И я подумал, раз на кораблях они всё равно не используются....

Рожественский удивлённо поднимает голову. Взгляд такой, будто я только что сообщил, что за дверью ожидает сам адмирал Того со всем своим штабом. Плюс десяток самураев в полной боевой экипировке.

— ...И, ваше превосходительство, хорошо было бы эти пулемёты... — цвет лица адмирала начинает быстро меняться. Где-то я подобное уже видел!.. — Предоставить в помощь войскам! — совсем сникаю я под конец. Грозы не миновать, чую!

Как в воду глядел.

Отвлёкшись от боевого товарища, флотоводец даже сделал на полу солидного размера лужу. Не сам, разумеется, лишь промазав струёй из графина...

— Мальчишка! — резко распрямившись, Зиновий Петрович отбрасывает в сторону пустую ёмкость. Та с жалобным звоном катится по полу прочь. — Да как вы, гражданский, смеете рассуждать о том, что флоту требуется, а что нет?.. Вы... — лицо его, кажется, вот-вот покроется трещинами, не выдержав внутреннего жара. Пытаясь подобрать слово, тот, наконец, изрекает: — Штатский?!..

Видимо, в мозгах адмирала это выглядит самым страшным оскорблением. Похлеще разных там 'штафирок' и 'сухопутных баранов'.

Ах же ты... Меня тоже начинает разбирать злость. Как на фронт меня Линевичам всяким продавать — так пожалуйста, извольте! Плюс мои 'посильные, пусть и небольшие' заслуги в сражении, да? А как помочь армии чем, так тут же я 'штатский'?..