Мысль была окрашена в личность Юэ, хранила на себе тёплую печать её эмоциональных и поведенческих паттернов: сложно было представить более интимный способ задать вопрос и ещё сложнее — предположить, что комиссар воспользуется им в такой ситуации.

"Как вовремя. Неужели я хотел, чтобы она заговорила со мной?.."

— Потому что я его испытываю. Человек — слаб, ты знаешь?

— Эта слабость — всего лишь твой выбор.

— Она помогла нашему роду выжить. Не вижу причин отказываться от такого наследия.

— Так это слабость или сила? Определись.

— Это способ приспособления. Ты ведь не думаешь, что эволюция перестала воздействовать на людей после того, как они начали проектировать себя сами? Она по-прежнему за нашим плечом, бездумная и жестокая. Всё, что изменилось — временная шкала: теперь приговор занимает не десятки и сотни тысяч, а сотни тысяч и миллионы лет. Я могу выбирать, какой ген или комплексный признак включить в свою конструкцию, но оценку давать не мне.

— Настаиваешь, что твой страх — рационален, — утвердительно подумали где-то внутри него.

— Это серьёзное упрощение.

— Пусть так. В таком случае, объясни, чего ты боишься.

Он задумался. Мысли толклись и соревновались, прикрывая более глубокие слои мышления, отдалённые горизонты познания, слишком тревожные, чтобы лицезреть их каждое мгновение бытия. Смотреть в глаза истины всегда больно: её взгляд проникает в твой разум гибельно-холодным гвоздём.

— Боюсь утратить хоть что-то из того, чем обладаю.

"Вот я и признался: а теперь она наверняка спросит..."

— Что именно?

— А разве осталось хоть что-то лишнее? Каждая черта моей личности и каждое воспоминание. Каждое сознание, в котором я ещё могу видеть своё отражение. Отними хоть что-то — и из нищего я превращусь в калеку.

— Ты имеешь в виду... меня?

— Тебя — в том числе. Я эгоистичен, и для меня ты — часть среды обитания, без которой наступит тьма. Ты, Дану, Легионер и даже Анталаника — разве не чудо, что я могу наблюдать себя внутри каждого из вас? Разве не чудо, что я могу проследить свою личность на тысячи слоёв-поколений в прошлое, и нигде не найти разрыва? Я не готов отдать ничего — и поэтому я боюсь. Полководец, которому нечем жертвовать, не должен вступать в сражение.

— Но это бессмысленно, Анарандэ! Ты хочешь замкнуться, прекратить процессы обмена с внешней средой, или сделать обмен с ней односторонним?.. Это идёт против человеческой природы и против самой эволюции, против всего живого...

Ответная мысль Юэ казалась сбитой с толку, незавершённой и скомканной.

— Только не против природы человека, милая. Мы всю нашу историю стремимся вырвать себя из-под власти живого и подчинить себе эволюцию.

— Стать богами.

— Именно: стать богами.

— Никому пока что не удалось.

— И поэтому мне следует быть особенно осторожным. Я надеюсь дождаться нашего вознесения.

— Поэтому ты сказал, что не можешь быть моим врагом?

— Врагом кого угодно на "Стеклянном дворце".

— Я знаю. Но почему, если я — твой потенциальный палач?

— Потому что кроме вас у меня никого и ничего нет. Если бы я остался один, схема моего мозга диктовала бы мне бежать от одиночества в смерть, и промежутки между воскрешениями рано или поздно стали бы стремиться к нолю.

— Ты мог бы перемонтировать сам себя.

— Это равносильно самоубийству.

— Тогда я понимаю, почему ты мне подчиняешься. Странно. После этого... я чувствую себя немного спокойней.

— Я ничего не признаю.

Декаурон ответил образом ироничного поклона, потом — поглаживания по волосам. Юэ отозвалась виртуальной тенью пощёчины.

— А мне без разницы, кого ты боишься, меня или сам себя. Главное, что я понимаю мотив: не люблю болтаться посреди пространства решений.

"Ты научишься."

Последнюю мысль он оставил в пределах своего черепа.

* * *

— Линия ретрансляторов полностью готова, мастер.

— Спасибо, Дану. Видишь нас?

Короткое ожидание — сигнал проходит через цепочку спутников, добираясь до ковчега на другой стороне планеты.

— Лучше, чем вы можете представить.

— Тогда прекрати, я стесняюсь.

— После всего, что между нами было?

Игривая насмешка проглядывала даже сквозь примитивные колебания акустической связи. Декаурон со вздохом поднял лицо к условному верху.

— Скорее, после всего, чего между нами не было.

В нескольких тысячах километров — рукой подать — проносилась свирепая атмосфера Регента. С такого расстояния планета уже не казалась медитативным серо-голубым шаром: водород, гелий и метан размазывали вдоль экватора слоистый пирог облаков, уходящий на пугающую глубину. Аммиачная дымка больших высот сменялась клочьями водяного пара, прикрывавшими адский котёл нижних уровней, где нарастающее давление начинало превращать газы в жидкость. Декаурон вообразил падение вниз и почувствовал прокатившуюся сквозь тело дрожь. Корабль наверняка продержался бы в течение долгих минут, и эти минуты в ожидании неизбежного конца пугали даже больше конечной гибели.

Аккуратные полоски газового гиганта вблизи обратились вихрями, летящими быстрее, чем звук в земной атмосфере; часть из них, не желая починяться общим законам, вспухала огромными язвами, позволяя заглянуть ниже, в разогретые внутренним теплом области. По грани этого котла со стихиями полз крошечный "Аонбар", а впереди, медлительно вырастая, виднелось тёмное пятнышко — "Вуаль", конечная цель полёта.

Декаурон вцепился в станцию всеми органами чувств, какими только располагал корабль, контролируя разом десятки инструментов наблюдения и непрерывную передачу кодовых сигналов, каждый из которых провозглашал человеческое происхождение и взывал к ответу. "Вуаль" молчала. Запущенные с ковчега зонды прибыли на место первыми, приблизились на расстояние нескольких километров и теперь картографировали корпус, пересылая на "Стеклянный дворец" и "Аонбар" панорамные виды и трёхмерные модели его участков. Обработкой изображений занимались — тоже параллельно — Дану и Юэ, а сам Декаурон контролировал сближение и ловил следы возможной активности.

— Констатирую: энергоснабжение станции подтверждается. Температура отдельных модулей и участков корпуса определённо выше, чем может обеспечить внешний нагрев. Тепловая карта... прилагается.

Он сформировал запись в журнал расследования, полюбовался на её аккуратную структуру, заверил и продолжил:

— Согласно приложенной карте, дифференцированное распределение зон избыточного нагрева позволяет утверждать об их искусственном происхождении. В то же время...

— Мастер, модель станции построена.

— Анарандэ, я закончила с обработкой сканов.

— Только не на два голоса.

"Дану, я в тебя верю."

— Пожалуйста, продолжайте, комиссар Юнара.

— Спасибо.

В ответе Юэ не было ни единой лишней ноты, но Декаурон готов был поспорить, что она испытывает смущение.

— Докладываю: согласно данным визуального исследования, станция имеет значительные повреждения внешнего и встроенного оборудования. Прилагаю подробную детализацию... Анализ повреждений свидетельствует о том, что они носят искусственный характер.

— Дай-ка я догадаюсь.

— Можешь не хвалиться своей проницательностью, когда ответ очевиден. Уничтожены средства связи и наблюдения. Станцию ослепили, причём сознательно. Двигатель, корпуса герметичных модулей — в порядке. Массивы сканеров, телескопы, антенные мачты, даже некоторые узлы коммутации — частью срезаны, частью выжжены. Обнаружена пробоина в единственном пристыкованном производственном модуле, но характер внутренних повреждений установить не удалось.

— Иными словами, твоя теория об агрессоре обретает некоторую жизнь.

— Возможно. Но повреждения настолько выборочны, что...

— ...трудно построить внятное объяснение, — подхватил Декаурон. — Кто-то очень сильно не хотел, чтобы станция могла видеть и говорить, а так как я одним глазом успел посмотреть в твою развёртку, то могу утверждать почти наверняка: этим кем-то были люди или же существа, хорошо знакомые с человеческими технологиями. Часть урона нанесена явно механически, точность тоже вызывает немалое уважение.

— Я продолжаю тщательно исследовать спутники и область колец, мастер. На данный момент мной не обнаружено новых искусственных объектов или косвенных признаков их присутствия.

— Это несколько успокаивает. Но учитывая давность событий, фигурантов давно может не быть на месте. По крайней мере, я на это очень надеюсь...

— Понимаю, мастер. Мои оборонительные системы приведены в полную готовность.

— Умница. Юэ, что-нибудь ещё?

— У меня всё. Зонды продолжают наблюдение, иногда приближаясь к станции на критическое расстояние. Реакции нет.

— Значит, последуем их примеру.

Он погрузился обратно, в уютную субреальность своего саркофага, хмыкнул, заметив, что начал считать уютным гроб, ещё недавно казавшийся скорлупкой в объятьях тьмы, и снова воспарил среди интерфейсов и техночувств.

НАЧАТЬ СБЛИЖЕНИЕ

* * *

Закреплённые на стенах грузового отсека контейнеры раскрылись, обнажая своё содержимое. Там, упакованные в транспортный гель, покоились ртутные тела двух машин — мобильных средств разграничения и подавления потенциальных угроз. В старину похожие изделия назывались боевыми роботами и Декаурон, не желая изменять привычке, звал их штурмовиками. На деле роботы в большей степени предназначались для разведки, эвакуации и защиты, чем для настоящих военных действий, но это не отнимало у них ни хищной грации, ни серьёзной огневой мощи.

Конечности штурмовиков плавно пришли в движение, выискивая точки опоры. Оба шестиногих солдата отделились от своих лож, провели самодиагностику и заняли позиции возле внутренней диафрагмы шлюза. Гладкие и стремительные: корпус из двух сегментов, два подвижных сенсорных блока, шесть манипуляторов, собственный двигатель для передвижения в невесомости и пятьдесят часов автономной работы. Конструкция исключала для них понятия "впереди" и "сзади": роботы одинаково хорошо перемещались и вели наблюдение в любом направлении.

Следом за двумя СРППУ вылупились прочие члены передовой стаи. Лёгкие разведчики — приспособленные к невесомости мячи размером с голову человека, несущие десятки субдронов — шариков не более пары сантиметров в диаметре. Мобильный лабораторный комплекс — паукообразная платформа, оснащённая развитым вспомогательным интеллектом. Монтажники — смешные мягкие колбаски на ножках, предназначенные для прокладки линий связи и установки временного оборудования.

Каждый раз, когда новая машина вставала в строй, Декаурон замечал, как расширяется его тело. Каждый робот являлся экзопротезом, продолжением его рук, нервной системы, органов чувств и даже сознания. Пока стая наполняла один отсек, росла плотность восприятия на единицу объёма, но такому положению дел оставалось длиться недолго. Команда — и машины, одна группа за другой, начали шлюзование. Оказавшись снаружи, они цеплялись к решётчатой транспортной платформе, пока не покрыли её гроздьями своих корпусов. Первая фаза операции началась.

Декаурон и Юэ отправлялись последними. За спиной чавкнула внутренняя мембрана, насосы откачали аргоновую атмосферу, сведя на нет все внешние звуки, и шлюз открылся вовне. Там, подавляя воображение, вспухал планетарный диск. Освещённая часть планеты, выступая из тени, делила поле зрения на две части. Впереди, прокалывая бескрайний мрак, равнодушно сияла Ника, а совсем рядом виднелись фермы примитивного челнока, состоящего из двигателя, запаса топлива и системы стыковки. Задачей платформы являлась доставка экспедиции с корабля на станцию: пристыковывать к ней сам "Аонбар" посчитали слишком рискованным.

Закрепившись на раме и проверив ещё раз работоспособность всего отряда, Декаурон взглянул на висящую в десяти километрах — рукой подать — тушу "Вуали". Даже с такого расстояния она казалась огромной, а мультифункциональный щит, закреплённый с одной стороны, делал её похожей на гриб с утолщением в середине ножки.

— Юэ?

— Готова, — донёсся бодрый ответ.

— Дану, ты контролируешь?

— Конечно, мастер.

— Тогда поехали.

Платформа отцепилась от "Аонбара", дала несколько корректировочных импульсов и поплыла сквозь пустоту — крохотный листик над поверхностью безбрежного океана. Декаурон старался не смотреть на планету: сейчас, лишённый даже эфемерной защиты тонкого корпуса корабля, он казался себе особенно уязвимым.

Они догнали "Вуаль" почти что в перицентре её орбиты, что обеспечивало грандиозное зрелище Регента и дополнительный радиационный фон, но на деле было куда безопасней, чем прохождение областей вблизи внутреннего края колец. Сама станция, ориентированная к светилу, уже заслоняла свет Ники — графитово-серая, безгласная и слепая, она не приветствовала гостей даже навигационными огнями и казалась плывущим в молчании склепом, похоронившим надежды давно исчезнувших людей и организаций. Неподвижно застыли диски жилых модулей, которым полагалось обеспечивать своих обитателей псевдогравитацией, вращаясь вокруг главного ствола.

Прокравшись в тень станции, челнок нацелился на нижний стыковочный узел, где уже развернулся отправленный чуть ранее экспедиционный шлюзовой модуль. Три склеенных вместе шара — крайние поменьше, центральный побольше — приварились к одному из внешних люков, затянув его слоем псевдоживой материи, после чего надулись и вырастили тонкий скелет, образуя жёсткую форму. В крайних шарах располагались шлюзовые и дезинфекционные камеры, центральный отводился под временное размещение экспедиции.

Высадились в том же порядке. Внутри экспедиционного модуля было пусто, светло, просторно и холодно: там хранился лишь небольшой запас расходных материалов для роботов и скафандров. Задерживаться не стали — Декаурон, вынужденный действовать, действовал быстро, и после очередного шлюзования оказался на пороге молчаливой обители. Перед ним, обрамлённый наплывами приварившейся к корпусу станции конструкционной материи, оказался обычный люк. Формованная металлокерамика, даже не мембрана, аварийные рукояти, чёрная панель блока управления, прикрытая помутневшей прозрачной крышкой... и ничего более.

Одно из множества новых тел, оснащённое мультичастотным сканером, послушно выплыло вперёд, толкая себя крохотными импульсами инертного газа. Декаурон не пользовался командами — он чувствовал, как хочет заглянуть под поверхность шлюза, выявляя спрятанные там схемы, и робот повиновался столь же уверенно, как повиновалась бы его собственная рука. Через несколько минут стали обнажаться детали — разводка питания, дата-шины, сервоприводы и паутина крошечных датчиков; вся схема оказалась мертва.