2. Восхождение (общий)

— Мне кажется, Викран, тебе снова придется нести ее в лечебное крыло. Меня он, боюсь, близко не подпустит. А оставаться здесь и дальше будет для нее не слишком полезным.

Викран перехватил настороженный взгляд метаморфа, каким-то чудом сумевшего переправить сюда хозяйку, припомнил молниеносный щелчок его челюстей, задумался о возможных последствиях, но, повинуясь жесту учителя, все же смирился с неизбежным и со вздохом опустился на корточки.

— Ну что, охранный? Позволишь помочь вам еще раз?

Глава 2

Полностью Айра пришла в себя только через неделю. В том смысле, что она уже могла самостоятельно подниматься с постели, свободно гулять по разбитому вокруг лечебного крыла саду, почти не чувствовала выматывающей слабости и не падала в обморок при каждом удобном случае. Она беспрепятственно покидала свою комнату, каждый раз слыша строгий наказ от лера Лоура не пользоваться магией, послушно ела невкусные травяные каши, пила многочисленные настои, беспрекословно давала читать свою ауру, не спорила и не капризничала. Однако лекарь хорошо видел: что-то не так. Ему не нравилась ее покорность, тревожила поселившееся в глазах равнодушие, беспокоила странная пустота во взгляде и ровный тихий голос, которым она неизменно приветствовала его по утрам.

Да, ее руки давно зажили, шрамы на ладонях перестали кровоточить, истощенная некогда аура выглядела все лучше и лучше, движения стали уверенными и плавными. Айра больше не опускалась на первую попавшуюся скамейку от бессилия, не засыпала на ходу и не стремилась прилечь, едва вернувшись с прогулки. Но ее душевное равновесие явно оставляло желать лучшего: после того, как память к ней частично вернулась, девушка надолго замкнулась в себе, потеряла интерес к жизни и с обреченным спокойствием сносила неприятные процедуры. Ее словно подменили, вырвали из груди живое сердце, жестоко загасили тлеющий в нем огонек жизни, растоптали и развеяли по ветру, отчего она, хоть и продолжала существовать, уже мало чем напоминала прежнюю ученицу.

Старый лекарь, как ни пытался, не сумел добиться ответов на свои вопросы. Каждый раз, когда он заводил разговор о случившемся, Айра моментально замолкала, ее глаза тускнели, руки сжимались в кулаки, а в уголках рта пролегали горькие складки. Она не желала ни с кем делиться своей болью, никогда не рассказывала, насколько мучительными и неестественно реальными стали ее сны — бесконечно повторяющиеся, пугающие, подозрительно красочные, в которых она, как и несколько лет назад, с ужасом убегала от настойчивых преследователей. Она просто уходила в себя, молча переживала случившееся, беззвучно страдая и все больше погружаясь в странную апатию, из которой ее почти ничто не могло вывести.

Теперь многое стало ясно. Многое открылось, многое она вспомнила. Вспомнила отца с матерью, родной дом, маленькую деревеньку у подножия Снежных Гор. Краткие мгновения детства, наполненного любовью и заботой. Зеленый пруд, в котором водились огромные караси. Дощатый мост через быструю речку, стайку босоногих мальчишек, обожавших носиться по нему взад и вперед: проворного Вежика, быстроного Бека, шумную Айвинку, курносого Домра...

Она вспомнила кузницу, нескончаемо дымившую на самой окраине деревне. Любившего там работать отца, от которого после целого дня работы всегда пахло гарью и горячим железом. Заботливые руки матери, умеющие печь потрясающе вкусные пироги, ее милое лицо, золотистые локоны, мягкую улыбку, нежный голос, которым она вечерами напевала колыбельную. Любовно посаженные вишни, где каждый год зрели удивительно крупные ягоды. Богатый огород, раскинутый под самыми окнами. Колючую крапиву у высокого плетня. И даже дом напротив, в саду которого каждую осень зрели изумительно вкусные яблоки. А еще она во всех подробностях вспомнила тот ужасный день, когда с гор на деревню спустился пугающе плотный туман. Тот самый, чародейский, проклятый туман, всего в одно мгновение лишивший ее прошлого. И смутные тени внутри него, для которых почему-то было важно избавиться от не поддавшейся магии девчонки.

Айра остановилась перед приветливо распустившей ветви Иголочкой и со странным чувством посмотрела. Эти толстые листья, темно зеленые стебли, невероятно длинные и почти черные шипы (сейчас — намеренно втянутые и заботливо прижатые к основному стволу)... те же самые шипы, которые уже которую ночь преследовали ее во снах. Точно такие же, среди которых она когда-то задыхалась от боли.

— Это был игольник, — неслышно уронила она, без всякого страха подходя ближе. — Такой же, как ты. Только там его было много. Очень много. Так, что за ним даже лес не виднелся.

Иголочка осторожно выпростала наружу чувствительные усики и, смутно ощущая, что девушка сильно огорчена, ласково погладила ее руки.

— Они пронзили меня стрелой, — как во сне прошептала Айра, невидяще глядя перед собой. — Насквозь. Как раз там, где сердце. Но я все равно живая. Все равно как-то хожу, говорю, учусь... вот только сердце с тех пор словно не мое. Будто оно умерло еще тогда, а в груди теперь бьется чье-то чужое.

Она опустила голову и без всякого удивления посмотрела на свои руки — на ладонях, как прежде, виднелись необычные звездчатые рубцы, будто их когда-то пронзили насквозь пятигранным клинком. Острым, узким и поразительно тонким. Если не всматриваться, можно вовсе не заметить. Но сейчас, стоя возле взволнованно шевелящегося игольника, успевшего за время ее болезни вымахать еще больше, глядя на его длинные шипы и непривычной формы листья, Айра начала смутно ощущать, что знает причину этих шрамов.

...ей больно. Ей очень больно — стрела слишком велика для маленького тельца. Она тяжело ворочается в груди от малейшего движения, шевелится, тревожится, словно пытаясь выбраться со спины, и от этого снова становится больно... так больно, что просто нечем дышать.

Она задыхается от этой боли и того, что вокруг, как тисками, сдавливают странные зеленые столбы. Перед глазами с бешеной скоростью мелькают мясистые листья. Под ними так же быстро проносятся угрожающе длинные шипы, где на кончиках мелькают нехорошие липкие капельки. Растрепавшиеся волосы постоянно цепляются за них, стирают собой выступивший яд, впитывают его и стремительно светлеют. Но не все — на макушке остается пугающе темная полоса, окрашенная в сочный лиловый оттенок.

Айра кричит, путаясь в чужих зеленых руках. Куда-то рвется, больше не видя неба. Тихо стонет, когда тесные объятия становятся нестерпимо тугими, и, наконец, бессильно повисает на разом обмякших лианах, после чего сразу несколько шипов игольника оживляются и с размаха впиваются в ее ладони...

Айра открыла глаза и с невеселой улыбкой взглянула на свои руки. Затем — на шипы Иголочки, потом опять на руки. Наконец, вздохнула и дотронулась до ближайшей колючки — она оказалась плотной, гладкой и имела пять, идеально прямых граней, точно соответствующих ровным краям ее старых шрамов.

— Вот так, — шепнула девушка, приложив ладонь к острию. — Вот откуда они у меня. Ты видишь?

Игольник осторожно дотронулся до рубцов, легонько уколол, не повредив кожу, и тут же отступил, словно узнал и расстроено поник.

— Ничего, я не сержусь. Они ведь спасли мне жизнь, — снова улыбнулась Айра, погладив ближайший листок. — Только для этого потребовалось много времени.

— Семь лет, — вовремя подсказал внутренний голос красивым женским сопрано. — Запомните, девочки: ваше обучение будет длиться ровно семь лет.

— Значит, семь, — покорно согласилась Айра, ничуть не встревожившись. — Значит, мне не семнадцать, а девятнадцать. И значит, я почти на два года старше остальных. Но почему? Почему так долго? И почему я этого совсем не помню?

Иголочка сконфуженно зашелестела.

Девушка подняла голову, бестрепетно оглядев ее многочисленные стволы и сплошной ковер из шевелящихся листьев, за которым уже не было видно стены Оранжереи. Смутно подивилась, что растение так быстро пошло в рост. Внимательно изучила весь немаленький угол, в котором игольник уже занимал большую часть пространства, и подумала, что скоро его придется пересаживать. Иначе он или пробьет ветками стеклянный потолок, или продавит наружную стену, начав виться по кирпичной кладке примыкающей к Оранжерее ограды, либо станет пытаться преодолеть защиту лера Леграна и начнет расти внутрь, оттесняя собой других постояльцев мадам дер Ваги. Причем, Айра была почти уверена в том, что ее Иголочка довольно быстро справится с этой преградой.

— Я что-нибудь придумаю, — пообещала она, мельком покосившись за окно, где царила полновластной хозяйкой ночь. — Не сейчас, конечно, потому что все уже спят. Но когда увижу лера Леграна, обязательно спрошу. И лерессу дер Вага тоже. Может, она позволит тебе расселиться посвободнее?

На тихий писк сверху, Айра живо обернулась и очень искренне улыбнулась.

— Кер! — ей на руки со счастливым урчанием свалился упитанный крыс и тут же забрался на плечо. — Здравствуй, мой хороший. Ты как? Нагулялся? Есть хочешь?

Она с неподдельной радостью погладила довольного метаморфа, прижала к себе и надолго позабыла о тревогах. С Кером ей всегда было хорошо и спокойно. Само его присутствие успокаивало и дарило поразительную уверенность в том, что все будет хорошо. Он единственный, кого Айра была рада видеть всегда. И единственный, кто так трепетно и бескорыстно заботился о ней со дня своего рождения.

...Среди сомкнувшихся вокруг колючих веток, кажется, нет никакого просвета. Нет жизни. Нет воздуха и нет никого чужого. Они — словно тюрьма для всего чужеродного. Как живой барьер, хранящий неведомые границы. Как чуткий страж, не пускающий на ту сторону посторонних.

Однако Айра, задыхаясь от боли и почти теряя сознание, все же успевает увидеть бесформенный серый комок, настороженно выглядывающий из-под соседнего листа. Он больше похож на клубок спутанной пряжи, на клочок меха без лап и хвоста, пушистый ежик, внезапно научившийся лазать по деревьям. И только большие черные глаза, горящие двумя сиреневыми лунами, смотрят на нее из темноты с неподдельным любопытством.

А когда она все-таки сдается и падает во мрак, клубок с тихим писком спрыгивает ей на грудь и осторожно принюхивается. Как раз там, где торчит обломок стрелы и где порванную сорочку медленно пропитывает свежая кровь...

— Теперь я тебя вспомнила, — прошептала Айра, со слезами на глазах обнимая урчащего крыса. — Это ты на меня смотрел, когда я упала. Ты сидел совсем рядом... в игольнике... еще маленький и слабый... ты хотел слизнуть с меня кровь, потому что, наверное, был очень голоден, а я тогда сказала, что можно... мне ведь она была уже не нужна, а тебе... тебе, наверное, помогла бы выжить... да, теперь я все помню: это ты был со мной в тот день. И все последующие тоже. А потом пришел сюда, прошмыгнув в Арку в самый последний момент.

Кер согласно мурлыкнул, не смутившись тем, что издавать такие звуки крысу совсем не положено. А она прижала его еще теснее и неожиданно поняла, что права. Конечно, права, ведь в хорошо защищенной и тщательно отделенной от остального мира Академии просто неоткуда взяться столь редкому зверю, как охранный метаморф. Тем более, тому самому, который прожил с ней целых семь лет в Занде.

— Занд, — зачарованно прошептала Айра, пристально всматриваясь в неистово горящие глаза крыса. — Порталы вывели меня прямиком к Занду. К его границе — единственному месту, где свободно растет дикий игольник и где вольготно живут такие, как ты. Я испугалась, я бежала, я хотела спрятаться, искала помощи... и нашла тебя.

Она снова порывисто обняла маленького зверька и крепко зажмурилась, заново переживая страшное прошлое. Ей вдруг показалось, что по пути в Лир возле нее не раз и не два непонятно шевелилась трава. Показалось, что уже тогда оттуда смотрели черные бусинки чужих глаз и настороженно нюхала воздух мокрая пуговка носа. Когда-то Адис с досадой вспоминал дикую крысу, избежавшую его ловкого броска, а однажды и Любава заметила, что наглый грызун то и дело порывается засунуть нос в их продуктовые запасы.

Не ты ли это был, Кер? Не тебя ли видели караванщики? Не ты ли добросовестно преследовал их всю дорогу до столицы и пристально следил из-за кустов, терпеливо дожидаясь подходящего момента добраться до хозяйки?

Если судьбе было угодно забросить меня в Охранные леса и к их смертоносной границе, то становится понятным, откуда ко мне мог прийти метаморф. Он ведь — коренной обитатель тех мест, странный и непокорный, как сам Занд. Просто в тот день, когда возле взбудораженного вторжением чужаков игольника была убита маленькая девочка, он был совсем крохотным, только-только открывшим глазки, очень любопытным и непуганым. И, конечно, не знал тогда, чем закончится попытка попробовать ее источающую магию кровь. А потом стало поздно: новорожденный метаморф, не имевший до того никакого облика, внезапно обрел себе хозяйку.

Он провел вместе с ней все эти годы. Мирно дремал в то время, пока Занд залечивал ее раны и пробуждал к жизни пробитое сердце. Он терпеливо ждал, когда она снова откроет глаза, постоянно был рядом, взрослел вместе с ней, учился. А потом, когда, наконец, время пришло и Занд отпустил свою необычную гостью, бестрепетно помчался следом. И шел по пятам всю дорогу, старательно таясь и незаметно оберегая свою хозяйку. Ровно до тех пор, пока она не рискнула шагнуть в Вещую Арку.

— Значит, это ты испортил сигнальное заклятие? — отстранившись, спросила Айра маленького хитреца. — Конечно... кто же еще? Ты каким-то образом успел прыгнуть в портал прямо передо мной, пробрался сюда и незаметно подгрыз сигнальную Сеть. Заодно, испортил Арку, из-за чего я появилась в Академии самой последней, а де Сигон решил, что меня просто задержал лер Альвариса... но зачем?

Кер ласково ткнулся мордочкой в ее мокрую щеку.

— Ты не хотел, чтобы обо мне узнали? — Айра отерла лицо и шмыгнула носом. — Хотя да, наверное, ты прав. Не стоит никому знать, что я когда-то умерла и долгое время пробыла в Занде.

Крыс согласно пискнул.

— Спасибо, мой хороший. Спасибо за все. Я очень тебя люблю.

Метаморф счастливо замурлыкал, нежась на ее руках, как в родной колыбели, благодарно заурчал, зафырчал, перекинулся от удовольствия в ласку, а затем, озорно блеснув глазами, чмокнул ее в щеку и, мигом слетев на землю, стремглав умчался, торжествующе зацокав откуда-то сверху и весело застрекотав.

— Проказник, — улыбнулась Айра, проследив за скачущим по драгоценным образцам госпожи Матиссы метаморфом. — Смотри, не сломай ветку, а то нас сюда больше не пустят.

В ответ донесся задорный стрекот резвящейся ласки, а потом сочно захрустел какой-то дерзко надкушенный плод. Девушка снова покосилась за окно, где стало еще темнее, но решила пока в лечебницу не возвращаться — господин Лоур предупредил, что вечером никаких процедур не будет. Лучше уж тут посидеть, рядом с Иголочкой, и просто послушать ночь, чем ворочаться на жесткой постели и со страхом ждать нового сна.