Выжить, чтобы отомстить

— Моя Майоли, какие же сладки звуки ты умеешь издавать, — хрипло и, задыхаясь словно после пробежки, шепчет Линстер, — Почему ты скрывала от меня, что ты живая... что ты настоящая? Почему ты скрывала от меня это? — рычит и с силой задвигает в меня второй палец, заставляя мое тело снова выгнуться, а еще одному стону слететь с губ.

— Ты горишь, малышка. Ты тут словно горячий шелк, который, я знаю точно, плотно обернет меня... сжигая. Может ли быть для мужчины рай желаннее? А ты скрывала его от меня... прятала, — с непонятной болью в голосе продолжает шептать Линстер.

— Не позволю, никогда больше не позволю прятаться от меня и закрываться. Ты всегда теперь будешь такой для меня, — чтобы я поняла, что он имеет ввиду, пошевелил своими пальцами во мне, — открытой, горячей, мокрой и издающей эти волшебные звуки. И глаза... твои прекрасные глаза теперь всегда будут поддернуты этой очаровательной дымкой, уж я-то позабочусь. Ты моя, Майоли, моя! И я ни на секунду не позволю тебе усомниться в этом!

Хочу попытаться что-то возразить, но снова издаю только хриплый стон, когда он с силой втягивает мой сосок в рот и начинает быстрее двигать во мне пальцами. И снова весь мир для меня сужается к рукам и губам этого мужчины...

— Как ты замечательно пахнешь, — отрывается от моей груди мужчина, доставая пальцы из моего лона и по пути, случайно задевая клитор. Я дернулась от прошибшего меня тока... Линстер сузил глаза, медленно облизал пальцы, зажмурившись от удовольствия, и снова вернул их к лону. Только на этот раз не поступил как обычно, а начал исследовать складочки, следя за моим лицом словно хищник. И когда он снова задел мой клитор, я не смогла сдержать судорожный вздох... По лицу мужчины расплылась улыбка, от которой мне сразу стало как-то не по себе.

Увидев панику в моих глазах, его улыбка стала еще шире.

— Сладкая моя девочка, — промурлыкал Линстер и погладил клитор, вырвав из моей груди громкий стон, — кажется, я только что понял, как заставить тебя петь для меня эту волшебную песню.

И все с той же порочной улыбкой на лице, опустил свою голову к моей груди, — лизнул напоследок сосок и двинулся вниз. Уже спустившись к самому низу живота, позволил себе немного приласкать языком и его. Выпрямился, блеснул на меня горящими от страсти глазами и резко раздвинул ноги, устраиваясь между ними и крепко охватывая мои бедра сильными руками.

Меня же охватывает самая настоящая паника, если он сейчас сделает то, о чем я думаю, я не только спою для него...

Смотрю расширившимися глазами, как мужчина не отпуская мой взгляд, склоняется к моему лону... И все.. меня перемыкает... зачем притворяться, если я и так уже выдала себя с потрохами? Я изо всех сил пытаюсь вырваться из захвата и сдвинуть бедра... оттолкнуть ногами... вывернуться...

— Нет, — срывается с моих губ то ли полустон, то ли полумольба.

— Да, сладкая моя Майоли, да, — нежно, но непреклонно хрипит мужчина, и с первым же тягучим движением его языка я, выгибаясь под ним, со всей четкостью осознала, что пропала...

Но сдаваться так просто я вовсе не собиралась — пытаюсь хоть как-то отстраниться, понимая, что еще чуть-чуть и я утону в этой ласке, растворюсь без остатка... и кем я тогда буду? Но, как бы я ни старалась уйти от ласк мужчины, он крепко держал мои берда и не позволял сдвинуться ни на миллиметр. 'Допритворялась, блин!', — пронеслась в голове последняя связная мысль. Его язык... этот грешный чертов язык... он играл с моим клитором, то нежно поглаживая, то обводя, то ударяя по нему.

Наигравшись, Линстер поднял мои ноги и прижал к груди, удерживая их одной рукой. Секунда — и я снова чувствую на своем клиторе его язык, который поласкавшись немного, нырнул прямо в мое лоно. Снизу послышалось полное удовлетворения рычание, подходящее больше зверю, нежели человеку. А что я? А я уже не могу сдерживать рвущиеся стоны и уже действительно 'пою' для него, не останавливаясь.

Опять раскладывает меня, сгибая ноги в коленях и разводя их как можно шире.

— Попытаешься сдвинуть свои ножки, свяжу, и тогда пощады не жди. Оттрахаю так, что ходить не сможешь! — Рычит на полном серьезе... и я ему верю... какую-то весомость словам придают эти не человеческие синие сполохи в глазах.

Снова опускается ко мне и втягивает мой клитор в рот, смакуя как какое-то лакомство. Одна из уже свободных рук лежит на моем животике, время от времени напрягаясь и не давая мне выгибаться под его губами, избегая настойчивой ласки или наоборот, пытаясь усилить давление его рта. Два пальца другой руки оказываются в моей киске, лаская и сводя с ума.

Он беспощаден... Я уже метаюсь по кровати и не могу издать ни слова кроме громких стонов и бессвязных бормотаний. Я даже не замечаю, когда пальцы моих рук успевают запутаться в коротких черных волосах мужчины, то просто лаская его, то притягивая ближе к себе, требуя большего. Чувствую, что скоро сгорю в этом поглощающем меня пламени... пытаюсь уйти... убежать... оттолкнуть. Мужчина издает утробный рык, как бы говоря, что он пока еще не готов оторваться от своего лакомства. Судорожно цепляюсь то в его волосы, то в плечи, то в простынь... это лихорадка... самое настоящее безумство. Сердце уже вылетает из груди, и я чувствую, как внизу живота закручивается какая-то пружина... еще мгновение и эта пружина выстреливает, а я, издав громкий крик, падаю в пропасть неземного наслаждения.

Но Линстер не спешит отпускать меня, продолжая и дальше работать своими пальцами и языком в прежнем темпе. Судороги оргазма уже утихли, и его ласка приносит уже не наслаждение... нет... от нее хочется уйти, что я и пытаюсь сделать.

Рычит:

— Свяжу к чертовой бабушке!

Успокаиваюсь, вспоминая что-то об 'оттрахаю так, что ходить не сможешь'. Мужчина снова возвращает к своему занятию и, уже спустя буквально пару минут я снова выгибаюсь под ним и стараюсь посильнее прижаться к его волшебному рту.

Доведя меня до беспамятства, Линстер отстранился, чем вызвал полный недовольства стон и попытку удержать его голову на месте. Мужчина же, не обращая внимания на мои требования и продолжая прокладывать дорожку из поцелуев, начал передвигать вверх по моему телу. Уделил внимания соскам, а после начал ласкать языком шею, не пропуская ни миллиметра такой чувствительной плоти, забирая у меня остатки разума.

Отстраняется, внимательно всматриваясь в мое лицо. Я же с удивлением замечаю, что все мощное тело Линстера дрожит от невыносимого желания, а со лба стекают тоненькие ручейки пота. Я никогда еще не видела его таким... Подымает дрожащую руку и нежно гладит костяшками пальцев мою щеку, после чего, удерживая мой взгляд и слегка поглаживая кожу ведет ее вниз... между грудями, по животику... пригладил киску, а в следующее мгновение я почувствовала как ко входу в мое лоно была приставлена широкая головка его члена.

Это вывело меня из сладостного дурмана, — моментально вспомнилось, сколько боли принес мне этот член и его владелец. Положила руки на грудь мужчины, в надежде оттолкнуть. Но, как только они коснулись кожи, стальные мышцы судорожно сжались, а огонь и странные синие всполохи в глазах мужчины стали еще заметнее. Попыталась таки отпихнуть эту гору мускулов, но единственное, чего добилась — это хриплого рычания и усилившего давления на мое лоно.

— Нет, пожалуйста, не надо, — все еще задыхаясь от бегущего по венам огня, взмолилась я. В ответ мне лишь покачали головой, еще больше усиливая давление и уже проскальзывая внутрь моего истекающего соками лона. Застонала... но не от боли, а от приятного чувства наполненности.

Линстер входил в меня медленно, не отрывая горящих от страсти, но внимательных, глаз от моего лица. Когда же его член полностью вошел в меня, несказанно растянув и подарив чувство наполненности, мужчина судорожно выдохнул, но внимательного взгляда от моего лица не отвел. А я уже едва могла дышать — я снова задыхалась от страсти. Каждый введенный мучительно медленно в меня миллиметр его плоти, забирал частичку моего дыхания и все сильнее погружал в омут сладострастия.

Первое осторожное движение и я выгибаюсь ему на встречу, издавая полный страсти и желания стон. Мужчина снова выдыхает и в моем затуманенном сознании мелькает понимание, что он и не дышал до этого момента толком. Опускается на меня и, зарывшись носом в мою шею, начинает мучительно медленно двигаться во мне, не забывая целовать и покусывать шейку. Еще чуть-чуть и я уже подымаюсь ему навстречу, увеличивая и свое, и его наслаждение. Слышу вибрирующий у моей шеи рык, и Линстер срывается, начиная вколачиваться в меня с неимоверной силой. И нету в этот раз никакой боли, — только мучительное наслаждение и желание требовать еще и еще...

Кончала я с громким криком, в котором отчетливо слышалось имя моего мучителя. Ему вторил не менее громогласный рык, сорвавшегося в пропасть такого же неимоверного наслаждения Линстера. И, уже уплывая в сон, я услышала полный невообразимой нежности шепот:

— Майоли...

* * *

*

Я задыхался и понимал, что, наверное, умер...умер и попал в рай, потому что на земле такого наслаждения просто не бывает. Я чувствовал, как мое лицо, все еще уткнувшееся в эту тоненькую прекрасную шейку, расплывается в глупой, блаженной и совершено счастливой улыбке. Судороги невообразимо мощного оргазма уже прошли, но я все еще крепко прижимал свою сладкую девочку к себе, не в силах расстаться с этим великолепным чувством и ее таким податливым телом.

Собрав все свое самообладание, отстранился и, поднявшись на все еще дрожащих руках, опустил взгляд туда, где наши тела все еще были слиты воедино. Почувствовал, как мою грудь наполняет, готовый вырваться наружу, счастливый смех. Запрокидываю голову и смотрю в потолок, не зная, каких Богов благодарить за этот чудесный дар, за эту хрупкую малышку, что подарила ему столько наслаждения и вернула надежду на действительно прекрасное будущее с настоящей, любимой женщиной.

С нежностью посмотрел на моментально уснувшую девушку и, дотронувшись нежным поцелуем до ее виска, с сожалением вышел из ее такого уютного лона и лег рядом, притягивая ее к своему телу и оплетая маленькую фигурку своими руками и ногами.

— Завтра, маленькая моя Майоли... Завтра ты все расскажешь мне, — прошептал мужчина в макушку мирно посапывающей девушки и, дотронувшись поцелуем к волосам, полностью погрузился в свои мысли.

Он был зол на нее с самого утра, а точнее с того самого момента, как вернувшись в свои покои увидел ее... Она сидела около ведущей на балкон арки и что-то нашептывала маленькой птичке, которая весело щебеча, прыгала по широким перилам, клевала какие-то крошки и забавно склоняла головку то в одну, то в другую сторону.

Первым его порывом было рвануться к своей девочке и сжать в крепких объятиях, осыпать поцелуями ее лицо и рассказать, как он мечтал об этом. Как надеялся, что она сможет радовать его не только живым блеском своих глаз, как молился всем богам, чтобы те сжалились над ним и его Майоли, — подарили им шанс на настоящее счастье.

Но потом... потом он осознал, что эта милая картина не была предназначена для его глаз и почувствовал, как в душе разливается нестерпимая боль и разочарование. Он не мог понять, за что его девочка так поступает с ним, почему не хочет поделиться своим теплом и лаской... Наконец, просто поговорить, как она разговаривает с этой птичкой. Ведь не проходило и дня, чтобы он не мечтал о том, чтобы она могла общаться с ним не только своими прекрасными глазами. Сколько раз представлял он себе, как будет звучать голос его ангела?

Целый день он ходил по своему замку мрачнее тучи, пытаясь понять, что ему делать... И в голове начали всплывать рассказы его учителя...

Ему тогда исполнился только третий десяток, а он уже на вид не переваривал женщин — всегда бесстрастные, всегда безразличные, не в состоянии даже шага ступить без приказа со стороны. Они словно бездушные куклы с пустыми глазами. Какая радость от обладания такой? И, несмотря на то, что он не знал другого, с каждым днем в нем все сильнее росло отвращение к этим созданиям и к себе в частности, так как живущий в нем зверь постоянно требовал разрядки.

Именно в те, такие тяжелые для него годы, его учитель и рассказал ему о том, что женщины не всегда были пустыми и холодными. Что раньше в них горел огонь жизни и страсти, который мог испепелить мужчину, — заставить его сгореть и возродиться вновь...

Мужчина хмыкнул своим мыслям и воспоминаниям о том, как жадно он слушал своего наставника, когда тот в деталях и с тоской расписывал ему, как приятно держать в своих руках нормальную женщину. Тогда он еще спросил его, как понравиться и завоевать женщину с душой...

Не один день они вели такие интересные для молодого Линстера беседы, после которых он долго летал в облаках, мечтая о том, что когда-то все вернется вспять и женщины снова 'оживут', станут дарить свое тепло и ласку. Но, когда Линстеру исполнилось семьдесят, надежда умерла в нем, унеся вместе с собой что-то светлое и прекрасное из его души.

А потом отец подарил ему Майоли... удивительный цветок с золотыми, как солнце волосами, кожей цвета сливок и фигуркой, созданной для мужских рук. Она была такой маленькой, такой хрупкой, такой милой, что все в нем рвануло ей навстречу. А потом он увидел боль в глазах этой малышки и когда понял, что именно он стал ее причиной, в его душе все перевернулось, а сердце сжалось. Как он мог причинить боль своей девочке?

С тех самых пор мужчина старался внимательно следить за эмоциями в глазах Майоли, чтобы ненароком не причинить ей лишней боли...

Но стоило признаться самому себе — он не умел обращаться с женщинами... с нормальными женщинами. Поэтому, когда бушующие в его душе злость и разочарование от увиденной в своих покоях картины немного улеглись, он начал анализировать свои прошлые действия... вспоминать едва заметные всполохи отчаяния, неприязни, страха и боли, проскальзывающие время от времени в глазах Майоли. Они были настолько мимолетными, что он просто напросто думал, что все это ему кажется из-за того, что он так боится вновь оступиться со своей малышкой. Как же он ошибался...

И вскоре он понял, что ей не от чего бросаться в его объятия со своим радостным известием о павшем с нее проклятии. Как же мучительно больно было это осознать... понять и принять, что все это время ей были ненавистны его прикосновения, что он приносил лишь боль своей девочке, что она просто напросто боится близости с ним. Он не знал, почему она так тщательно скрывала все это в глубине своих бархатистых глаз, но понимал, что если он хочет от нее взаимности, ему придется ох как сильно постараться...

И он старался... добросовестно вспоминая все, о чем говорил его учитель, и внимательно следя за каждым вздохом Майоли, каждым мимолетным сокращением мышц, каждым ударом сердечка. Он забыл о своей личной жажде и голоде сходящего с ума внутри него зверя, — каждая частичка его существа была настроена только на его сладкую малышку, чтобы понять, что ей нравиться, как заставить откликнуться кипящим внутри него желаниям, забыть свой страх перед ним...