| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
По витрине на втором снимке.
И флюгере-сапоге на третьем...
Впрочем, ныне его интересовала вовсе не мостовая, и даже не флюгер, каковыми местные сапожники донельзя гордились, сказывая, что будто бы делали эти флюгера в незапамятные времена, по особому разрешению...
Женщина сидела. Пожалуй, на первый взгляд могло показаться, что ей, уже немолодой, стало дурно, вот она и присела прямо в лужу...
Дождей в Познаньске уже недели две как не было. И все мало-мальски приличные лужи высохли. Толька эта, темная, черная почти, появилась не так давно.
И в ней отражалась бляха луны.
Себастьян сглотнул, сдерживая тошноту. Ему случалось повидать всякого. Вспомнился вдруг утопленник, которого месяц тому выудили, а с ним — и ведра два раков, которых санитары разобрали... съедят и не побрезгуют.
Еще шутили, что так оно в природе положено, сначала раки едят человека, а опосля наоборот...
...или та старушка, которая кошек держала, а после померла, сердце прихватило... и нашли ее только на третий день...
...или одержимая, своих детей зарубившая...
Нет, случалось повидать всякого, а потому Себастьян и сам не понял, отчего эта картина, почти мирная, почти пристойная, вызывала в нем столь неоднозначную реакцию.
И он поспешил взять другой снимок.
Лицо крупным планом.
Искаженное страхом, и еще, пожалуй, болью.
Разодранная шея... и не просто разодранная, гортань вырвали...
Живот-дыра. Змеи кишок, стыдливо прикрытые подолом длинной черной юбки.
— Это... не мог быть... человек? — говорить было тяжело, но Себастьян заставил себя пересмотреть снимки.
Лихо...
Не стал бы убивать. Он ведь совестливый. Он первый бы себя на цепь посадил, пойми, что с ним неладно... а ведь не далее как вчера встречались...
Позавчера уже...
Само то время, чтобы плеснуть в кофий заговоренного зелья.
Нет, гнать такие мысли поганой метлой надобно. Лихо никогда бы... ни за что бы... и эту женщину он не убивал. Но кто-то хочет, чтобы подумали именно на него... и ведь подумают.
— Кто ее нашел?
— Дворник, — ответил Аврелий Яковлевич, дыхнув едким табачным дымом. — И да, сообщил он не только полиции... к моему прибытию от репортеров не протолкнуться было...
Плохо.
Мигом вспомнят прошлогоднюю историю, и Вевельского волкодлака приплетут, не разбираясь, виновен он или нет. Виновного так еще и отыскать надобно, а Лихо — вот он, в городе...
Сказать, чтоб уехал?
Оскорбится, дурья башка... или подумает, что и Себастьян поверил.
Успокоиться.
Лихо не при чем. Но вот отравление это своевременное весьма... будь Себастьян человеком... или не попадись ему в руки королевское колечко, как знать, чем нынешняя ночь закончилась бы...
— Аврелий Яковлевич, — Себастьян перебирал снимки, осторожно поглаживая и острые углы карточек, и глянцевую поверхность. — А с вами-то ничего за последние дни не происходило... странного?
Ведьмак усмехнулся, этак, со значением.
— Верно мыслишь, Себастьянушка... приключилось. Цветы мне прислали. Лилии...
Он тяжко вздохнул.
— С проклятьем? — поинтересовался Себастьян.
— Что? А нет... с ленточкою черной и открыткою.
— Шутите?
— Да какие тут шутки, — Аврелий Яковлевич стряхнул пепел на ладонь, а затем высыпал в раззявленный клюв фарфоровой утки. — Или думаешь, что у меня поклонница тайная завелась...
— Ну почему поклонница... может, и поклонник...
Ведьмак хмыкнул.
— Венок болотных белых лилий... короной на твоем челе...
— Это что, стихи?
— Вроде того.
— Аврелий Яковлевич!
— Она очень любила лилии... колдовкин цветок, — он говорил, разглядывая несчастную утку с превеликим вниманием. — А я любил ее... и стихи вот писать пытался. Оду во славу... дурень старый... нет, тогда-то еще молодой, но теперь...
Аврелий Яковлевич тяжко вздохнул:
— Предупреждает она...
О чем предупреждает, Себастьян уточнять не стал, чай, сам понимает, что ни о чем хорошем. А ведь почти поверил, что та, прошлогодняя история, в прошлом осталась.
Демон сгинул.
Колдовка мертва.
Черный алтарь вернулся в Подкозельск, где ему самое место...
На Лихо и то коситься перестали, говорил, вроде, что даже приглашали куда-то, не то в салон, не то на бал, не то еще куда, где людям на живого волкодлака глянуть охота...
Себастьян тряхнул головой, что было весьма неосторожно, поелику голова эта сделалась вдруг неоправданно тяжелою, и он едва не рухнул с кровати. Подушка спасла. И одеяло, то самое, пуховое, в которое Себастьян обеими руками вцепился.
— Полегче, — велел Аврелий Яковлевич, заметив этакую маневру. — Тебе, мил друг, в этой постельке до вечера лежать...
— А...
— А труп от тебя никуда не денется, — ведьмак дыхнул дымом, и Себастьян закашлялся.
— За между прочим, курение вредно для здоровья! — заметил Себастьян, разгоняя сизый дым ладонью. — А у меня его и так немного осталось...
— Так кто ж в том виноватый? — притворно удивился Аврелий Яковлевич. — Нечего всякую пакость жрать, тогда и здоровье будет.
Замолчали оба.
Следовало сказать что-то... но ничего в голову не шло. Вообще голова эта была на редкость пустой, и непривычность подобного состояния донельзя смущала Себастьяна.
Он вновь поднял снимки...
— Кто она?
— Сваха, — Аврелий Яковлевич прикрыл глаза. — Профессиональная... заслуженная, можно сказать...
О чем это говорило?
А ни о чем.
— Ты, Себастьянушка, не спеши... успеешь... крестничка моего пока не тронут, а с остальным управишься... только на будущее... перстенек королевский я силой напитал. Прежде, чем в рот чего тянуть, ты его поднеси. Ежель нагреется, то...
— Понял.
— От и ладно, — ведьмак поднялся. — Это хорошо, что ты у нас такой понятливый. И еще, вещицы какие, ежели вдруг в руки проситься станут, не бери.
— Это как?
— Обыкновенно... вот пришла, к примеру, тебе посылочка... от поклонницы... иль еще от кого... ты ее открывать не лезь. Али еще бывает, что идешь по улочке себе, а тут под ноги чужой бумажник...
— Аврелий Яковлевич, да за кого вы меня принимаете! — Себастьян оскорбился почти всерьез. Он, быть может, и не образец благородства, но чужими бумажниками до сего дня не побирался.
— Экий ты... все торопишься, торопишься... я ж не в том смысле. Лежит бумажник, прям таки просится в руки... нет, ты у нас человечек приличный, а неприличных вокруг полно. А ну как возьмут и с концами? Вот и тянет вещицу поднять, пригреть, до тех пор, само собою, пока истинный хозяин не сыщется... или вот и вовсе блеснет монетка, медень горький, но тебя такая охота ее поднять разберет, что...
— Не брать.
— Не брать, — важно кивнул Аврелий Яковлевич. — И вообще, Себастьянушка, купи себе перчатки и очки...
Очки Аврелий Яковлевич к вечеру самолично преподнес: круглые и со стеклами яркими, синими.
— Брунетам, говорят, синий идеть, — сказал он и на стеклышки дыхнул, протер батистовым платочком, отчего рекомые стекла сделались какими-то неестественно яркими.
Глава 3. Где имеет место быть семейный ужин и высокие отношения
Тихие семейные вечера Евдокия успела возненавидеть.
Нет, ей было немного совестно, поелику нехорошо ненавидеть родственников мужа, тем паче, что сам супруг к вышеупомянутым родственникам относился с нежностью и любовью.
А она...
Она старалась.
Весь год старалась.
А вышло... что вышло, то вышло.
Музыкальная комната в пастельных тонах. Потолки с лепниной. Люстра сияет хрусталем. И сияние ее отражается в натертом до зеркального блеска паркете.
Темные окна. Светлые гардины обрамлением.
Низкая вычурная мебель, до отвращения неудобная... Евдокия с трудом держит и осанку, и улыбку... собственное лицо уже задеревенело от этой улыбки, маской кажется.
Тихо бренчит клавесин.
Играла Августа, а Бержана перелистывала ноты... или наоборот? Нет, ныне Августа в зеленом, а Бержана в розовом... или все-таки?
У Бержаны мушка на левой щеке... точно, в виде розы. Августа же на правую ставит, и над губой тоже... и пудрится не в меру, по новой моде, которая требовала от девиц благородного происхождения аристократической бледности.
...Бержана же предпочитала уксус принимать, по пять капель натощак.
И Евдокии советовала весьма искренне, средство хорошее, авось и поможет избавиться, что от неприличного румянца, что от полноты излишней...
Клавесин замолк.
И сестры поклонились. Близняшки, хоть и рядятся в разное, а все одно Евдокия их путает...
— Чудесно! — возвестила Богуслава.
Как у нее получается быть такой... искренней?
— Вы музицируете раз от раза все лучше... в скором времени, я уверена, вы сможете и концерты давать...
...Евдокия благоразумно промолчала.
Чего она в музыке понимает? Вот то-то и оно... ни в музыке, ни в акварелях, которые сестры демонстрировали прошлым разом и Богуслава пообещала выставку организовать, хотя как по мнению Евдокии акварели были плохонькие... ни даже в столь важном для женщин искусстве, как вышивка гладью.
Вышивка крестом, впрочем, также оставалась за пределами Евдокииного разумения.
— Вы так добры, дорогая Богуслава! — воскликнула Августа.
Или Бержана?
— Так милы!
— Очаровательны!
— Мы так счастливы принимать вас...
Евдокию, как обычно, не заметили. И в этом имелась своя прелесть. В прежние-то разы ее пытались вовлечь в беседу, во всяком случае, она по наивности своей видела в этих попытках участие.
Добрую волю.
— И я счастлива, дорогие мои... — Богуслава обняла сначала Бержану, затем Августу... — В детстве я мечтала о сестре... а теперь получила сразу троих...
Все-таки голова разболелась.
И не только в мигрени, которая вот-вот накатит, дело. Этот дом будто высасывал из Евдокии силы. И всякий раз она давала себе слово, что нынешний визит будет последним.
Она поднялась и вышла.
Никто не заметил.
Своего рода перемирие. Евдокия старается его не нарушать.
В соседней комнате темно, и лакей не спешит зажечь газовые рожки, надо полагать, не считает Евдокию достойной этаких трат.
Обидно?
Уже нет.
Она ведь поняла, что в этом доме ее никогда не примут. Зачем тогда она мучит себя, являясь сюда раз за разом? Чего проще, отговорится той же мигренью или занятостью... хотя нет, занятость — неподобающий предлог для женщины. Впрочем, чего еще ждать от купчихи, помимо денег?
Деньги они бы приняли.
И готовы были бы терпеть Евдокию, если бы она...
Не плакать.
Было бы из-за чего слезы лить... небось, маменьке с ея свекровью благородных эльфийских кровей тоже нелегко приходится...
Смешно вдруг стало, только смех горький, безумный почти... а ведь дай только повод и станет объявить. Нет, хватит с нее игр в приличия.
Глаза Евдокии привыкли к сумраку.
Нынешняя гостиная была невелика и, пожалуй, не столь роскошна. Дом требовал ремонта. Об этом Лихославу напоминали постоянно, и еще о его долге перед сестрами, которые были уже достаточно взрослыми, чтобы устроить их судьбу... настолько взрослыми, что через год-другой это самое устройство судьбы станет мероприятием затруднительным, если и вовсе не невозможным.
Сестрам требовался новый гардероб.
И драгоценности.
Коляска.
Выезды, приемы, для которых опять же, надобно было привести дом в порядок...
Евдокия коснулась шершавой чуть влажноватой стены. Странное дело, сейчас, наедине, дом, в отличие от хозяев его, Евдокии нравился. Было в нем нечто спокойное, сдержанное... Лихослава напоминал.
...если рассказать...
...получится, что Евдокия жалуется, он поверит, конечно... и огорчится.
Он ведь действительно любит сестер, а те... те любят Богуславу и желают быть на нее похожими...
— Я тобой займусь, — пообещала Евдокия дому. — Но позже... сначала надобно с поместьем разобраться. Ты не представляешь, до чего там все запущено... а ведь хорошая земля... сытная... и лес опять же. Его за копейки продавали, штакетником, а меж тем — первоклассная древесина. Дуб.
Вряд ли дому было интересно слушать об этом.
А кому интересно?
Разве что Лихославу, который вполне искренне пытался вникнуть в дела поместья, и вникал же, разбирался понемногу, пусть и давалась ему эта наука с немалым трудом.
Шутил, будто бы уланская голова для того не предназначена, чтоб в нее цифры укладывать.
...надобно рассказать.
...по-честному оно будет, потому как хватит Евдокии себя мучить.
В тиши и темноте и головная боль притихла.
Евдокия обошла комнату.
Деревянные панели... дуб или вишня? Мягкий шелк стен... камин, облицованный не иначе, как мрамором, и скорее всего, облицовку надо бы менять, поелику мрамор без должного ухода имеет обыкновение желтеть...
Полка над камином пуста, мебели почти нет.
И на пальцах остается пыль. Стало быть, комната из тех, в которые гостей не водили... вот и продали отсюда все, что можно было продать. Гардин и тех не осталось, окна голы, и бесстыжая луна заглядывает в них... и так она близка, так огромна, что манит — не устоять.
Евдокия и пытаться не стала, благо, обнаружилась и дверь. Вывела она на террасу.
Ночной воздух был приятно прохладен. А скоро полыхнет в полную силу лето, опалит Познаньск жаром солнца, раскалит каменные противни мостовых да короба домов, иссушит яркую зелень парков да аллей. И запахи смешает...
...уехать бы...
...в том годе уехали, в свадебный вояж, который продлился целый месяц, а в нынешнем дела и бросить их никак неможно...
...магазин только-только открылся... и склады... и тот маленький свечной заводик, который удалось прикупить по случаю за цену вовсе смешную, поелику свечи ныне вовсе не в моде.
Мысли о делах дарили желанное успокоение.
Пахло жасмином и еще лилеями, что Евдокию удивило — не их время. Они-то в самое пекло расцветают, дополняя дымные душные городские ароматы сахарно-сладкими нотами.
...а сахар в цене поднялся, и вновь заговорили, что виной тому вовсе не неурожай тростника, а едино Корчагинская монополия, которую давно пора было порушить, да только Корчагины под рукою Радомилов живут, и оттого за монополию свою спокойные.
Соловей замолчал.
И Евдокия услышала нервный голос.
Бержана? Августа? А то и вовсе обычно молчаливая Катаржина...
— ...ах, Богуслава, как нам жаль! — голос нервозный, и в нем слышится все то же болезненное треньканье клавесина. — Княжной следовало бы тебе стать...
Окна...
Верно, окна приоткрыты... и Евдокия не желала подслушивать...
Или все-таки?
По всем правилам приличий ей следует развернуться и уйти, но... к Хельму все приличия вместе с правилами. О Евдокии ведь говорят.
Ей и слушать.
— Мы, признаться, думали, что дело в привороте... — Бержана, у нее есть приобретенная привычка слегка картавить, словно бы она — малое дитя, не способное правильно выговаривать буквы. — И купили отворотное зелье...
Сердце заледенело.
— Думали, выпьет, поймет, чего натворил и отошлет ее куда-нибудь, — поддержала сестрицу Августа.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
